Текст книги "Заставлю вспомнить Русь..."

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Результаты предпринятых им действий успешно сказались на раде. Главный воевода Ратибор заявил, что не видит смысла в войне, которая потребует больших жертв и ослабит Русь, у которой немало врагов помимо Византии, если можно получить требуемую дань, не заплатив за неё кровью своих дружинников. С такой же речью выступил и начальник великокняжеской конницы воевода Ярополк, сказавший, что в боях с вражеской панцирной кавалерией, являющейся главной ударной силой византийской армии, основные потери понесёт именно русская конница, поскольку легковооружённые печенежские всадники способны лишь на быстрые внезапные набеги, но никак не на ведение длительного боя с сильным противником, поэтому Русь рискует остаться после войны безоружной перед лицом постоянного недруга на востоке – Хазарии, имеющей многочисленную, хорошо обученную конницу. Посему он полностью согласен с главным воеводой Ратибором, что нужно получить дань с Византии, сохранив при этом своё войско для защиты родной земли и других походов.

Воевода Свенельд, взявший слово после Ярополка и обратившийся непосредственно к ярлу Эрику, поинтересовался, советовался ли он с богами моря о том, как русско-варяжскому флоту избежать боя с ромейским, а если тот состоится, сообщили ли Эрику боги, кого они собираются видеть на морском дне – ромеев или русичей с викингами? Поскольку ярл не ответил, Свенельд предложил получить дань с империи на Дунае, а кому она покажется малой, он хотел бы напомнить, что дань можно получить не только с Византии. Помог воеводам и печенежский каган, начавший речь с жалобы на то, что в последнее время болгары стали часто нападать на кочующих в устье Дуная печенегов, разоряя их вежи и угоняя скот, и после завершения похода на Византию он собирался вместе с дунайскими единоплеменниками отомстить болгарам. Но поскольку император готов уплатить дань уже сейчас, он намерен её получить и прямо с Дуная отправиться на болгар, не теряя времени на ненужный теперь переход к Константинополю.

Так как голоса на раде разделились, решающее слово принадлежало великому князю, и Игорь молвил его – мирному договору с Византией быть, а рада будет продолжена после следующей встречи с ромейским посольством. Эта встреча только что состоялась, и Игорю предстоит сегодня вечером объявить воеводам и ярлу Эрику о новом походе, теперь уже на Восток. Кагана, пожалуй, на раду приглашать не стоит: он уже дал согласие императору, что за солидное вознаграждение совершит набег на Болгарию, не желающую мириться с засильем на её земле Византии и готовую оказать поддержку Руси в войне с ней. Игорь не стал мешать этому сговору не только потому, что Руси было выгодно ослабление Орды в результате набега, которому болгары окажут сопротивление, но и подругой причине. В связи с широким распространением в Болгарии христианства она всё больше становилась ненадёжной союзницей языческой Руси и теперь могла принести ей больше пользы, сражаясь с печенегами, чем выступая в союзе с ней против Византии, с императорами которой стали родниться её кесари.

Зато, помимо ярла Эрика, на раде желательно присутствие некоторых его наиболее уважаемых сотников и гирдманов, к мнению которых прислушиваются викинги. В этот поход Эрик смог набрать и повести с собой сорок сотен воинов. Основная часть их плыла морем, однако тысяча викингов двигалась с русским войском по сухопутью – Эрик не знал, где Игорево воинство ждёт большая добыча – на море или суше, и не желал оказаться в проигрыше ни в том, ни в другом случае. Отправившиеся за добычей викинги вряд ли удовольствуются полученной от Византии данью и возвратятся домой, наоборот, легко доставшаяся добыча лишь раздразнит их аппетит, и они пожелают либо наняться снова на службу к кому-нибудь из сильных мира сего, либо направятся куда-либо за богатой добычей самостоятельно. Игоря не устраивал ни один из этих вариантов – он считал опасным присутствие вблизи Руси сильного варяжского отряда во главе с Эриком, проводившим в Киеве времени больше, чем в родной Скандинавии, и являвшимся закадычным другом воеводы Свенельда. Свенельда Игорь и Ольга рассматривали как одного из возможных претендентов на стол великих князей, и в борьбе с княжичем воевода мог использовать мечи викингов ярла Эрика. Поэтому было бы желательно насколько можно ослабить отряд Эрика, а ещё лучше заставить его викингов сражаться и погибать в интересах Руси. Игорь с Ольгой предусмотрели и это, решив вместо ярла судьбу его воинов.

Со времени Хвалынского похода минуло немало лет, однако Игорь часто вспоминал его, и в первую очередь проведённую им лично разведку окрестностей Дербента. Тогда русское войско, изрядно ослабленное в предшествующих боях, не рискнуло его штурмовать, но мечта об овладении этой крепостью-ключом к торговому пути через Кавказ сидела в голове великого князя до сих пор. Игорь хорошо помнил сделанный им вывод: чтобы не ограничиться взятием Дербента с целью захвата добычи, а надолго обосноваться в нём, превратив в свой оплот на Хвалынском море, необходимо иметь постоянную, надёжную связь с Русью. Ведь арабский Халифат не смирится с потерей Дербента и будет стремиться возвратить его обратно. Хазарского кагана тоже вряд ли устроит, что хозяином сухопутного пути из Азии в Европу вместо Персии станет Русь, а не Хазария, и по-прежнему будет вести за Дербент войну, теперь уже с русичами. Значит, Руси придётся постоянно сражаться с двумя сильнейшими врагами, и без помощи Дербенту пополнением, продовольствием и другими припасами его гарнизону долго не продержаться. Но как обеспечить бесперебойную доставку этой помощи, если наиболее освоенный русичами и потому самый удобный путь с Руси на Хвалынское море лежал по рекам Саркел и Итиль через Хазарию, от кагана которой можно было ожидать любого вероломства и подлости, особенно в трудную для Руси годину? Получалось, чтобы стать крепкой ногой на Хвалынском море, взяв под свой контроль следующие по нему и по кавказскому берегу купеческие караваны, нужно было до взятия Дербента создать на Кавказе сильный опорный пункт. Уже через него или из него самого можно было снабжать осаждённый персами или хазарами Дербент припасами и доставлять в него подкрепление, набираемое из многочисленных горных племён, мужчины которых питали отвращение к труду на земле, предпочитая жить разбоем или становиться наёмными воинами.

Однако существовал ещё один путь стать хозяином торговли на Хвалынском море – создать наряду с персидским Дербентом свой собственный. Как и старый, он будет замком на сухопутном пути караванов вдоль кавказского берега, но, в отличие от него, станет ещё и стоянкой сильного русского флота, который единственный будет господствовать на Хвалынском море. Возводить неприступный город-крепость наподобие Дербента русичам было не под силу, да и противник не позволил бы довести строительство до конца, поэтому оставалось захватить уже существующий город или крепость, в которых мог бы разместиться и обороняться многочисленный гарнизон, причём этот город или крепость должны иметь связь по воде с Хвалынским морем, где предстоит действовать русскому флоту. А время уже покажет, суждено ли будет стать «новому» Дербенту соперником «старому», или он послужит трамплином, с которого русичи в удобный момент совершат бросок на истинный Дербент и, овладев им, станут обладателями весьма значительной территории, захватить которую персам или хазарам будет гораздо сложней, нежели одинокий город-крепость на морском побережье.

Взять обычный город в глубине персидских земель будет намного проще, чем пограничный Дербент, преграждающий хазарам дорогу на Кавказ, однако удержать его будет трудно, особенно когда персы поймут, что русичи намерены обосноваться в нём надолго. Для штурма и последующей обороны будущего соперника Дербента и понадобятся викинги ярла Эрика, однако что может заставить их отправиться вновь в дальний и опасный поход на Хвалынское море и Кавказ, если в дружине Эрика есть гирдманы, помнящие неудачный поход с Игорем в те же места в начале его княжения? Заглушить память о прошлом походе, из которого возвратился один из четырёх викингов, способно только одно – твёрдая уверенность в предстоящей богатой добыче. И великий князь посулил её ярлу и его дружине, поставив им целью захват города, наличие в котором огромнейшей добычи не вызовет ни у кого сомнений.

Этот город – Бердаа, прежде именуемый Кабалой, столица всего Кавказа, в которой вёл оживлённый торговый путь через Двин и Ани из порта Трапезунд на Русском море и куда по реке Куре поднимались корабли из Хвалынского моря. Когда-то Бердаа был главным городом обширнейшего христианского княжества Албания и местом пребывания его патриарха. Затем, после завоевания княжества мусульманами и ограничения его пределов на севере городом-крепостью Дербентом и на юге рекой Араке, за которой начиналась персидская Мидия, оно стало именоваться Арраном. Утратившее независимость княжество попеременно оказывалось под властью то персов, то соперничавших с ними на Кавказе арабов, а однажды уплатило дань сразу арабам, византийцам и хазарам. Но в чьих бы руках ни находилась власть на Кавказе – арабской династии Саджидов или персидской Саларидов из Гияна, наместник халифа или шаха в Азербайджане, Армении и Арране, объединённых в одну провинцию, всегда пребывал в Бердаа. Помимо того что огромный город, простиравшийся в длину на фарсах[65]65
  Фарсах – мера длины на Востоке. Персидский фарсах состоял из тысяч гезов, насчитывавших по 24 дюйма (немногим больше 7 километров). (Примеч. автора).


[Закрыть] с лишним, был торговой столицей Кавказа и слыл центром шёлка, насчитывал множество рынков и караван-сараев, вокруг Бердаа лежали плодороднейшие земли, что позволило ему прославиться превосходными фруктами и вином.

Во время Хвалынского похода небольшой русско-варяжский отряд пытался захватить Бердаа и поднялся к нему на ладьях по реке Куре. Однако город лежал не на берегах реки, а в трёх фарсахах к югу от неё, и русичи с викингами не смогли пробиться к нему, встретив в горах сильное сопротивление многочисленного противника. Но тогда Бердаа был всего одним из богатых городов, прельщавших действовавших на всём побережье Хвалынского моря русичей и викингов, и они не собирались лить за него реки крови, имея возможность захватить добычу в другом месте с гораздо меньшими потерями. Теперь Бердаа будет единственной целью похода, и к нему отправится не отряд в несколько сот воинов, а сильное войско во главе с опытными военачальниками, не только хорошо изучившими повадки своего будущего противника, но и успешно громившими его прежде.

Они с Ольгой долго думали, кого назначить главным воеводой войска. Сложность заключалась в том, что тот должен был не только обеспечить успех похода, но, стяжав славу победоносного воителя, не стал бы претендовать на стол великих князей. Поэтому и без того уважаемые в дружине воеводы Ратибор, Асмус, Свенельд сразу были исключены из числа кандидатов на эту должность, а из рядовых воевод выбор пал на Олега. Правда, хотя он и побывал тысяцким на Хвалынском море и Кавказе, его опыт горной войны намного уступал опыту Ратибора, Асмуса, Свенельда, а в умении командовать многотысячным войском, которому к тому же предстояло действовать на воде и суше, он вообще был новичком. Но Игорь и Ольга нашли выход из этого положения – правой рукой Олега в походе будет Свенельд, его соплеменник и бывший воспитатель. К тому же сосредоточение главной власти в войске в руках воевод одной с ним крови позволит укротить необузданный нрав самолюбивого ярла Эрика, всегда с трудом воспринимавшего необходимость подчинения русским военачальникам.

Конечно, возможный сговор Олега и Свенельда, связанных почти родственными отношениями, с Эриком, побратимом и лучшим другом Свенельда, пожелай они действовать в походе в собственных своекорыстных интересах в ущерб Руси либо Игорю, таил определённую угрозу, но они с Ольгой постарались обезопасить себя и с этой стороны. Если ярл Эрик располагал четырьмя тысячами викингов, на которых могли положиться в своих кознях возможные заговорщики, то русичей в объединённом войске будет шесть тысяч, а командование ими будет поручено воеводам Микуле и Рогдаю, в чьей преданности Руси и себе лично великий князь нисколько не сомневался. К тому же именно Микула от имени великого князя вёл тайные переговоры с посланцами кавказских племён аланов и лазгов о совместном с ними походе на Бердаа, а организовал эту встречу друг Микулы со времён Хвалынского похода атаман Казак. Поэтому, затей викинги какие-либо козни или откажись повиноваться воеводе Олегу, дружины аланов и лазгов, скорее всего, оказались бы на стороне русичей, чего не мог бы не учесть осторожный Свенельд.

Чем бы ни закончился поход на Кавказ, Игорь во всех случаях был в выигрыше. Если поход окажется успешным и Русь укрепится на Хвалынском море, тамошним правителям это будет не по нраву, и они затеют войну, на которой всегда найдётся место русским князьям и военачальникам. Если же поход завершится неудачей, из него на Русь возвратится едва ли больше участников, чем из прежнего Хвалынского, и Русь некоторый срок будет избавлена от присутствия на ней или вблизи её порубежья сильных варяжских дружин, могущих вмешаться в русскую междоусобицу на стороне своих сородичей Свенельда, Олега или полоцкого князя Люта. Пусть тот, кто много о себе мнит и считает обделённым властью, отправляется на Кавказ и стяжает в боях славу, желательно посмертную, а он возвратится в Киев. В том, что Ольга теперь вплотную занялась воспитанием сына, имеется не только положительная сторона: если она проявит в этом те же усердие и настойчивость, что прежде в вопросах управления Русью, из княжича может вырасти не суровый князь-воитель, а то подобие владык, которых Игорь лично встречал на Дунае и Балканах и которые в последнее время так часто стали появляться на византийском троне. А поскольку Ольга не только умная и решительная женщина, но и христианка, это накладывает на Игоря повышенную ответственность за судьбу княжича.

Как князь – охранитель земли Русской он своё свершил – не утратил ни пяди родной земли, доставшейся ему от предшественника Олега! Как князь-воитель он прославил Русь не меньше прежних князей – поставил на должное место Византию, пожелавшую вознестись над Русью, а вскоре заставит вспомнить о грозном имени русича Кавказ! Теперь ему предстоит исполнить перед Русью свой долг князя-отца, воспитавшего себе на смену достойного преемника!

Какое-то время Ольга прислушивалась к затихавшему в коридоре смеху княжича, только что покинувшего с няньками её комнату, затем устало откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза.

Как завидовала она ромейским императрицам, которым не нужно было тратить столько времени для воспитания своих сыновей. Только подумать – они могли отдать их в университет, где те постигли бы семь обязательных наук, именуемых «свободными искусствами»: грамматику, арифметику, риторику, геометрию, диалектику, астрономию, музыку, а вдобавок к ним классическую литературу, философию, юриспруденцию. А если бы у Ольги была дочь, она могла бы изучить в монастыре эти же науки и заодно ознакомилась бы с историей проповеднической христианской литературы и толкованием священных книг. Однако Ольга жила и княжила не в христианской Византии, а на языческой Руси, и всё то, что сыновья императоров могли получить в университете, она вынуждена была вкладывать в княжича сама. А это было трудно, неимоверно трудно, ибо ей одной приходилось противостоять всему, что окружало Святослава, едва он покидал её комнату.

На первых порах она стремилась насколько возможно не выпускать княжича из своих покоев, ограничить его общение с ровесниками и взрослыми обитателями великокняжеского терема, не имевшими прямого отношения к его воспитанию, что ей конечно же не составило труда. Но однажды, заметив, с каким испугом посмотрел Святослав на вошедшего к ней по делу Ратибора, Ольга задала себе вопрос – кого в конечном счёте она хочет вырастить из княжича? Смелого, отважного князя или обученного всевозможным книжным премудростям юношу-христианина, не знающего русской жизни, чуждого дружине, князьям земель и воеводам, не готового отстоять в будущем своё право на власть?

Ольга даже не сочла нужным отвечать на этот вопрос, а, задав его, какое-то время пребывала в оцепенении, ужаснувшись тому, что произошло с ней после рождения княжича. Став матерью, она превратилась в обыкновенную женщину-мать, для которой её ребёнок стал дороже всего на свете, а заботы о нём превратились в смысл жизни. Но разве для этого она столько лет отказывала себе в семейном и обычном человеческом счастье, разве для этого, не жалея сил и здоровья, взваливала на себя бремя державных забот и боролась с мужем за власть, иногда рискуя потерять всё достигнутое прежде? О нет, всё это она делала вовсе не для того, чтобы на склоне лет стать просто матерью, как тысячи селянок, горожанок, купчих! Она родила княжича не для того, чтобы прятать его от трудностей жизни и беречь от превратностей судьбы, наоборот, он появился на свет, чтобы Ольга получила в свои руки ещё большую власть над мужем и, значит, над Русью и чтобы Святослав, унаследовав эту власть, стал продолжателем её дел. Она должна взрастить и воспитать княжича именно таким, каким он нужен для достижения цели её жизни, и в этом деле у неё должен возобладать разум великой княгини! Она обязана подавить в себе проявление материнской любви там, где это будет мешать достижению цели её жизни. Нет, теперь не только её, но и сына-наследника!

Она научит его здраво мыслить и смотреть в будущее, она закалит его волю и не позволит поселиться в душе чувству жалости ни к какому врагу, будь он иноземцем, вторгнувшимся на Русь с оружием в руках, или вчерашним другом-сподвижником, замыслившим сегодня какое-либо чёрное дело против великого князя. У Святослава будет её несгибаемый характер, она выкует его в сыне, как некогда выковала в себе!

Но помимо твёрдого характера ему нужны уважение и любовь дружины, признание князьями земель и воеводами его превосходства над ними и их повиновение ему. Собственно, чтобы удержать в своих руках власть, княжичу вполне достаточно уважения и любви дружины, ибо её послушание обеспечит ему покорность всех князей земель, бояр, воевод, даже считай каждый из них себя более достойным стола великих князей, чем Святослав. Однако именно этого – уважения и любви дружины – Ольга дать ему не могла, этого княжич обязан добиться собственными усилиями, а помочь ему должен отец. Игоря можно обвинить во многих недостатках, но только не в отсутствии личной храбрости и отваги, не в умении мастерски владеть оружием и должным образом командовать на поле боя, не в способности, когда ему это требовалось, заслужить любовь дружины и добиться верности своих военачальников. Эти черты характера русича-воина великий князь и должен передать Святославу, чтобы его признала своим дружина и сбавили спесь воеводы, имеющие за плечами больше славных походов и выигранных сражений, чем юный княжич. Задача Игоря – воспитать из сына неустрашимого воина и толкового военачальника, а умного державного мужа и дальновидного правителя земли Русской из него сделает Ольга!

То, что воспитанием сына наряду с ней будет заниматься муж-язычник, а его товарищами станут сверстники-язычники, – не страшно. Разве не в таком окружении воспитывался княжич Аскольд, разве не был он язычником, пока жизненные обстоятельства не заставили его прозреть и отказаться от прежней веры? А разве она сама не верила до недавних пор в языческих богов, но, поняв их бессилие помочь ей, поменяла их на Христа, могущего оказать владыке державы куда больше пользы, чем сонмище любых языческих идолов. Она приложит все силы, чтобы понимание этого пришло к Святославу намного раньше, чем к князю Аскольду и к ней. Она не станет повторять ошибку, которую совершала прежде, пытаясь оградить сына от влияния язычников и насильно вдалбливая в его малолетнюю голову догмы христианства. Эта затея заранее была обречена на неудачу, ибо никакие её слова не могли сравниться по своему воздействию на княжича с бурлящей вокруг него языческой жизнью, а её голословные утверждения о преимуществах христианства над язычеством опровергались на каждом шагу рассказами дядек-воспитателей княжича и воевод о победах русских языческих дружин над христианскими легионами императоров Нового Рима. Теперь Ольга будет поступать умнее – она станет исподволь разрушать веру Святослава в языческих богов, при каждом удобном случае подчёркивая их никчёмность, убожество и беспомощность в деле упрочения великокняжеской власти и удержания в повиновении подданных. Она вначале лишит Святослава веры в старых русских богов, а затем подтолкнёт к принятию нужного ей решения.

Раньше Ольга чувствовала себя спокойной и уверенной, оставаясь править вместо ушедшего в поход Игоря, а его присутствие рядом вызывало раздражение, внутреннее напряжение, выбивало из привычной колеи жизни. Теперь всё было наоборот: встречая утром мужа, она благодарила Христа, что он даровал ещё сутки для взросления княжича, отсрочив его борьбу за власть, а видя Игоря возящимся с сыном, радовалась, что тот сейчас слышит или перенимает от отца нечто полезное для будущего воина или великого князя. Как ей хотелось, чтобы Игорь безвылазно находился в великокняжеском тереме вплоть до полного возмужания княжича, когда отцовская власть без всяких хлопот и осложнений перейдёт в его руки!

Это она, опасаясь за жизнь Игоря, при обсуждении с ним планов предстоящего похода на Константинополь подготовила его к мысли, что в случае предложения императора о мире необходимо пойти ему навстречу, ибо у великого князя уже имеется печальный опыт войны с Византией и не стоит его умножать. Это она подготовила почву для Игорева решения отправить союзников-печенегов после заключения мира с империей в набег на Дунай или Балканы, а викингов ярла Эрика в поход на Хвалынское море или Кавказ, постоянно внушая ему, что у воевод, возможных соперников княжича на стол великих князей, хорошие отношения и с печенежским ханом, и с ярлом Эриком, что может быть использовано ими в борьбе со Святославом за власть. А какого труда стоило ей отговорить Игоря от желания самому возглавить поход на Кавказ, который, по его твёрдому убеждению, должен был завершиться столь же блистательно, как война с Византией. В конце концов ей удалось убедить мужа, что, каким бы удачным новый поход ни оказался, к Игоревой славе победителя Нового Рима он не добавит ничего, зато в случае неуспеха перечеркнёт достигнутое на Дунае и даже может послужить причиной расторжения заключённого с империей мира на выгодных для Руси условиях. Поручив же командование походом одному из воевод, тем более Олегу, Игорь не терял ничего: в случае победы её слава обязательно коснулась бы и затеявшего поход великого князя, а в случае поражения вина падёт на главного воеводу Олега, впервые оказавшегося в этой роли и, несмотря на помощь многоопытного Свенельда, не справившегося с ней.

А сколько изобретательности и хитрости ей пришлось проявить, чтобы убедить Игоря отправить в поход на Кавказ воевод, которых она считала опасными для княжича. Сразу после рождения Святослава она разделила воевод на тех, кто мог стать её союзником в борьбе за власть, добивайся её Ольга для себя или княжича, и тех, кто мог пожелать видеть на столе великих князей другого человека или себя самого. К первым прежде всего она относила Ратибора и Асмуса. Являясь чистокровными русичами, они вряд ли хотели увидеть великим князем Руси бывшего викинга Свенельда или потомка варяжских ярлов полоцкого князя Люта, самых вероятных соперников Святослава. А поскольку им, великокняжеским воеводам, приходилось водить дружины не только против иноземцев, но и подавлять восстания подвластных Полянскому Клёву других славянских племён, они едва ли испытывали желание увидеть великим князем и своим начальником кого-либо из недавних князей земель, которого они в своё время силой заставляли признать власть Киева и на чьё благорасположение им не приходилось рассчитывать. В случае, если власть оказывалась в руках Ольги или её малолетнего сына, от чьего имени она будет княжить, в их положении ничего не менялось, ибо и прежде они подчинялись Ольге так же, как Игорю. Ольга была уверена, что сами воеводы не станут претендовать на место великого князя. Ратибор всегда помнил, благодаря кому он стал главным воеводой, и не раз доказывал Ольге свою верность, даже рискуя собственным положением, а стареющему бездетному Асмусу, чьей семьёй с юных лет была дружина, а домом великокняжеский терем, эта власть попросту была не нужна.

В том, что самыми опасными противниками малолетнего княжича и Ольги, доведись ей править до его совершеннолетия, могли оказаться Свенельд и полоцкий князь Лют, а потому им будет нелишним повоевать на Кавказе, Игоря убеждать не пришлось. А вот чтобы заодно с воеводой Олегом отправить в поход его друзей Микулу и Рогдая, Ольге пришлось проявить чудеса изобретательности. Конечно, она не верила, что тройка друзей, с детства воспитывавшихся вместе с Игорем и бывших доселе надёжной опорой великого князя во всех случаях жизни, может стать врагами его сына. Но выступит ли тройка друзей-воевод на её стороне, потребуйся ей защитить своё право княжить вместо малолетнего Святослава, она в последнее время стала сомневаться.

Чувство настороженности к Олегу и Рогдаю возникло у Ольги вскоре после их возвращения с Игорем из первого неудачного похода на Византию. Ольге начало казаться, что воеводы стали иначе, чем прежде, на неё смотреть, при разговоре стараются избегать её взгляда, а в их голосах появилась холодность, что их встречи перестали, как некогда, носить дружеский характер, а превратились в строго деловые. Эту перемену она объяснила тем, что Рогдай узнал от Ярополка содержание их разговора, когда она полностью исказила смысл доставленных Рогдаем с днепровского порубежья вестей, и у воеводы могло возникнуть подозрение, что его странная сонливость в тот день и ложь великой княгини, которую Ярополк мог счесть правдой, только не выслушав самого Рогдая, связаны между собой. Позже он мог услышать от великого князя пересказ её объяснений, почему ей пришлось принять христианство, и далеко не глупому Рогдаю нетрудно было разгадать причины поведения Ольги и осознать ту неблаговидную роль, которую она заставила его сыграть в этих обстоятельствах. Рогдай мог рассказать обо всём Микуле и Олегу, и они сообща решили порвать с Ольгой дружеские отношения и воспринимать её только как великую княгиню, которая в угоду личным интересам способна на любое вероломство.

Придерживаясь мнения, что мудрый правитель из врагов делает друзей, а не превращает друзей во врагов, Ольга поначалу хотела объясниться с воеводами, однако после некоторого размышления отказалась от этого. Если отношение к ней воевод осталось прежним, а её подозрительность к ним вызвана чувством вины перед Рогдаем, затеянный ею разговор будет глупым и бессмысленным. Если она в своих наблюдениях права и воеводы действительно перестали воспринимать её наравне с Игорем своим близким человеком, которому свято верят и готовы пойти за него без колебаний в огонь и воду, ей не удастся вернуть их дружбу, ибо воеводы из тех людей, которые верят не хитросплетению слов, а совершенным поступкам. Зато в том и другом случае, пустившись с воеводами в объяснения, она наверняка унизит себя и, главное, всё равно не перестанет опасаться их – то, чего они не знают сегодня, может стать известно им завтра. Поэтому, не доводя дело до открытой вражды с воеводами и не наживая в них явных врагов, необходимо делать вид, что в её отношении к ним ничего не изменилось, выжидая подходящего случая, когда можно будет либо вовсе избавиться от воевод, либо сделать их безопасными для себя.

Именно для себя, поскольку княжичу, сыну их друга и побратима Игоря, они будут преданы так же, как его отцу. А вот с Ольгой дело может обстоять иначе. Желая воспитать Святослава не только смелым и бесстрашным воином-русичем, но и честным, справедливым человеком и зная о неблаговидных поступках Ольги, способной ради достижения своекорыстных целей забыть о дружбе и обыкновенной порядочности, они в случае смерти Игоря могли воспротивиться передаче его власти Ольге. Для этого воеводам не требовалось ничего изобретать – история Руси и сопредельных с ней славянских народов знала немало случаев, когда вдовая великая княгиня оставалась при малолетнем сыне-наследнике его матерью-воспитательницей, а власть великого князя до совершеннолетия княжича переходила кому-либо из мужчин-родственников, при отсутствии же таковых к группе бояр или воевод. Разве сам Игорь не был воспитан после гибели отца Рюрика братом своей матери Олегом, который обладал всей властью великого князя даже после его совершеннолетия? Так почему нечто схожее не может произойти после смерти Игоря при малолетнем Святославе?

Разве исключено, что ей будет отведено только место матери, правда, с сохранением звания великой княгини и нынешнего количества служанок и мамок при княжиче, а державная власть перейдёт к кому-либо из наиболее уважаемых в дружине воевод, например, Ратибору или Асмусу? Или, дабы избежать возможных распрей и междоусобицы и не допустить непомерного возрастания власти одного человека, Русью станут править несколько воевод, допустим, Ратибор, Асмус, Свенельд или те же Микула, Олег, Рогдай, у которых врагов в дружине гораздо меньше.

Однако избавиться от друзей Игоря оказалось намного сложней, чем от Свенельда и полоцкого князя Люта. Поскольку Ольга не могла открыть Игорю истинной причины своего желания отправить Микулу с Рогдаем под сарацинские сабли, ей пришлось изыскивать убедительный в глазах мужа предлог, и Ольга его нашла: чтобы Олег, Свенельд и Эрик, в чьих жилах текла варяжская кровь, не могли вступить в сговор и, преследуя собственную выгоду, нанести ущерб Руси на Кавказе, им надобно противопоставить верных великому князю русских воевод. А кто мог быть ему преданнее, чем Микула и Рогдай? Эти доводы оказались Игорю понятны, и тройка друзей-воевод в полном составе должна была отправиться на Кавказ.

Вчера гонец доставил ей вести от Игоря: печенежский хан со всей ордой переправился через Дунай и напал на болгар, а совместное русско-варяжское войско во главе с воеводами Олегом и Свенельдом выступило в поход на Кавказ. На вопрос Ольги, когда ей ждать в Киеве мужа и прибудут ли с ним воеводы Микула и Рогдай, гонец ответил, что великий князь с оставшимся войском тронется в обратный путь на Русь через двое-трое суток, а воеводы Микула и Рогдай командуют русской частью посланного на Кавказ войска. Значит, Игорь неукоснительно следовал принятому им с Ольгой плану. Скорей бы он возвращался в Киев, чтобы она, передав ему заботы и хлопоты о сегодняшнем дне, могла целиком сосредоточиться на более важном деле – готовить почву для того, чтобы и завтра, и послезавтра, и до скончания веков верховная власть на Русской земле принадлежала только роду Рюриков.