Текст книги "Северный богатырь. Живой мертвец
(Романы)"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

X
Доброволец

На другом берегу Невы полки Брюса, Гулица и Гордона окопались и стали лагерем. Подальше от них царь поставил батарею в шестнадцать пушек, и она работала без остановок, а полки томились без дела.

Братья Матусовы, разлученные со своими друзьями, без просыпа пили и разнообразили скучное время тем, что иногда переправлялись на другой берег, отыскивали Савелова, Фатеева и в компании с ними проводили часы в палатке Митьки Безродного. И сегодня утром они взяли казенную лодчонку и поплыли через Неву к своим приятелям. Октябрьский день был светлый, ясный.

– И хорошо тут, Семушка! – воскликнул Степан, сильно налегая на весла.

– Сказывают, всегда сыро и болезнь всякая.

– Глупости! Сколько живем – и ничего. Гляди, гляди, как царь-батюшка зажаривает! А! – вдруг закричал Степан.

В это время действительно началась усиленная канонада с мортирной батареи, капитаном которой считался сам Петр.

– Жарко! – отозвался Семен. – А только бы на приступ куда лучше было.

– Это-то вестимо. Стой! Эх, куда нас отнесло.

Они вышли на берег, привязали лодку и только что собрались идти к лагерю, как увидели высокого, здоровенного парня с толстой дубиной в руке, в высоких желтых сапогах и треухе.

– Ты кто такой? – спросили они его, – откуда попал?

Парень снял треух и низко поклонился им.

– Не оставьте на милость Божью! – сказал он: – Бежал от шведа из Спасского, хочу царю послужить, а куда идти и не знаю. Укажите на милость!

– В солдаты охотою? – с удивлением спросил Степан.

– Вот так фортеция! – воскликнул Семен.

– Идем, идем, – сказали оба, – коли хочешь пороха нюхать, мы тебе место укажем.

Лицо парня даже посветлело.

– Уж такая-то охота! – весело ответил парень.

– Ну, идем! – и Матусовы пошли вперед, прямо держа путь к палатке кабатчика, а сзади них весело шагал Яков, улыбаясь во всю ширину рта.

Кругом кипела лагерная жизнь. Он видел везде солдатские мундиры, тесаки, ружья; где-то звучал горн, трещали барабаны. У одной палатки двое солдат держали третьего за ноги и голову, а четвертый наносил ему палкой нещадные удары, которые отсчитывал стоявший тут же сержант. Яков вздохнул. Матусовы засмеялись.

– И тебе так будет. Не все война. Артикула не знаешь – и драть!

– Семушка, Степушка! – закричал хриплым голосом высокий, тонкий, как жердь, сержант, – идите скорее! Здесь и Багреев, и Фатеев.

– Идем! – отозвались Матусовы, – мы с собою охотника ведем.

– Какого охотника?

– Воевать хочет!

Они дошли до палатки, и тут их тотчас же окружили гвардейцы, солдаты и сержанты.

– Откуда? Кто такой? Как звать? Зачем? – посыпались вопросы.

Яков только улыбался.

– От шведов бежал, из Спасского. Послужить хочу! – повторял он одно и то же, – а звать Яковом.

Бум, бум, бум! – раздалась вдруг учащенная стрельба, и в лагере поднялась страшная суматоха. К палатке подбежал солдат.

– Братцы! – закричал он, – на том берегу наших бьют.

Матусовы рванулись и бегом пустились к берегу.

На той стороне Невы действительно палили пушки и двигались черные силуэты, сверкая огнем залпов.

– Охотники, в лодки! На помощь! – послышался вдруг зычный голос, и Матусовы увидели красивого, стройного офицера в высоком шлеме.

– Кенигсек! – закричал Фатеев.

– На лодки! За мной! – кричал полковник, махая шпагой, и прыгнул в лодку.

Якова охватило воодушевление. Быстрее кошки он прыгнул в лодку полковника, схватил весла и налег на них со всей силой. Лодка двинулась, а за ней быстро поплыли другие, битком набитые солдатами.

С середины реки уже ясно было видно нападение, которое, как оказалось, вел шведский отряд майора Лиона. Четыре пушки осыпали картечью полки Брюса, Гулица и Гордона, а шведский отряд, разделившись на четыре колонны, уже лез с криками торжества на лагерные окопы.

Яков сильнее налег на весла.

Полковник Кенигсек, посланный Шереметевым, одобрительно кивал ему и говорил:

– Молодец! Наляг сильнее!

Лодка ударилась о берег. Следом за ней стали приставать и другие. Солдаты прыгали прямо в воду и вброд добирались до берега. Кенигсек быстро выстроил их и бегом бросился на выручку русских.

Яков на мгновение остановился. Волнение душило его, но у него не было никакого оружия, и он растерянно смотрел по сторонам.

Кенигсек бежал с солдатами, крича «виват», как вдруг между ними произошло замешательство: в их ряды врезалась неприятельская картечь.

Яков оглянулся. Невдалеке, на пригорке, стояли четыре пушки и извергали смерть на головы русских. Парень словно озверел. Он схватил тяжелое весло, обежал стороной, взобрался на холм и вдруг с исступленным криком бросился на двадцать человек, старательно стрелявших из пушек, а затем начал веслом молотить их по головам. Весло свистело, ревело в его руках и с силой молота дробило черепа.

Шведами овладел панический ужас. Один солдат бросил банник и побежал, остальные устремились за ним. Яков ухватил банник и нанес последний удар офицеру. Пушки замолкли, и вместо их грохота снова раздался крик «виват».

Кенигсек оглянулся и, к своему изумлению, вместо шведских солдат подле пушек увидел своего перевозчика.

– Это – какой-то дьявол! – пробормотал он. – Возьми десять человек, беги к пушкам и стреляй по шведам, – сказал он Степану Матусову и с криком устремился на шведов.

Шведы очутились между двух огней.

Полки Гулица и Брюса ожили. Гордон скомандовал, и все, разом выбежав из окопов, бросились на шведов. Шведы дрогнули и побежали. В тот же миг раздался залп четырех пушек по отступавшим. Гулиц, Брюс и Гордон поочередно обнимали Кенигсека.

– Не приди вы, и нам было бы плохо, – говорили они.

– Я сделал, что мог. Победу одержал вот кто! – и полковник показал на батарею, где виднелась фигура Якова.

– Позовите его!

Военачальники сидели в палатке и пили пиво, а Яков стоял перед ними и простодушно рассказывал про свой подвиг.

– Один на двадцать! А! – воскликнул Брюс. – Вот это – молодец!

– Надо царю сказать!

– Я тебя в полк к себе беру, – сказал Якову Гордон.

Парень кланялся на все стороны и радостно улыбался.

– Вот это сила, – говорил Степан Матусов. – Ха-ха-ха! Веслом!

– Вот так фортеция! – повторял Семен. – Можно сказать, охотник!

XI
Бомбардирский капитан

В скверной, низкой палатке, на охапке соломы, лежал Савелов, подперев голову руками, и мрачно глядел на землю, когда его окликнул звонким голосом Багреев.

– Антон, ты здесь?

– А? – лениво отозвался Савелов.

– Да помилуй! – закричал Багреев. – И не стыдно тебе? Там, на том берегу, на наши редуты шведы напали, охотники поехали – слышь, пальба какая! – а ты здесь! Что с тобою? – с этими словами Багреев нагнулся и почти на корточках влез в палатку Савелова.

Тот обернул к нему бледное лицо с лихорадочно блестевшими глазами и глухо сказал:

– Не могу я, Николаша! Кабы я хоть знал, где она и что с нею, и любит ли она меня, а то – ничего! И тоска мне, тоска! – и он сжал голову руками. – Хоть бы бой скорее! Пошел бы на смерть и конец! А то сиди, сиди, и одни думы!

– Что ты это, – ласково заговорил Багреев, – словно и не в себе! Ей-Богу! Ну, подожди немного. Кончим эту кампанию и сейчас твою Катю сыщем. Не иголка, чай! Знаем и имя ее, и кто она, и чья дочь, и откуда… и сами в сих местах. Чего же нам? Тсс… – Он вдруг приостановился и стал прислушиваться. – Слышь, что это? Виктория! – воскликнул он и, на четвереньках двинувшись к выходу, выглянул из палатки. – Так и есть! – закричал он Савелову. – Наши назад едут, кричат «виват»! Идем! – и он вылезши побежал.

Савелов провел рукой по лицу, взял тесак, шапку и также вылез из палатки.

«Николай отчасти прав, – думал он, – найти Катю всегда можно! А вдруг она замужем?» – и он даже побледнел и пошатнулся.

Мимо него толпой бежали солдаты с криками: «Виват!» Савелов побежал за ними на берег реки.

По Неве плыла широкая лодка, в которой находился Кенигсек с Гордоном, Брюсом и Гулицом; тотчас за ними тяжело двигалась огромная лодка с тремя пушками и цепью плыли лодки с солдатами. Они кричали: «Виват!», – а с берега им отвечали тем же криком. Солнце, склоняясь на запад, окрашивало и людей, и реку золотом и пурпуром.

Савелов увлекся и тоже стал громко кричать, махая шарфом.

Огромный красивый парень выскочил из лодки, ухватил ее за веревку и ловко притянул к берегу. Из нее вышли Кенигсек, Брюс, Гулиц, Гордон и быстро направились к мысу, где стояла мортирная батарея венчанного бомбардира. Солдаты толпой двинулись за начальниками и чуть не сшибли Савелова.

– Вот так фортеция! – раздался подле него голос Семена Матусова, – один с веслом батарею взял! А?

– Ты про кого? – спросил Савелов.

– Тут охотник объявился. Пойдем, мы тебе расскажем, – и Матусовы, подхватив Савелова под руки, потащили его к кабачку Митьки Безродного.

– Наши с викторией идут, Алексаша, – сказал бомбардирский капитан и, махнув рукой, крикнул солдатам: – Отдохнем малость! Пусть господа шведы пока что почешутся, а мы свои мортирки побережем!

Он отошел в сторону, вынул трубку и, присев на банкете, стал набивать ее, зорким взглядом смотря вперед, где в облаках пыли двигался к нему Кенигсек.

Великий Петр в желтых высоких ботинках, в зеленом потертом кафтане, с широкой кожаной портупеей через плечо, в маленькой шляпе, действительно мало чем отличался от всех прочих военных чинов одного с ним ранга.

Стоявший с ним Меншиков более его походил на знатного вельможу.

– С викторией тебя, – шутливо сказал он государю, – по сему случаю не великий грех сотворить нынче возлияние Бахусу!

Петр усмехнулся и, выпуская из ноздрей струи табачного дыма, ответил:

– Нет уж, Алексаша, не мани! Сие возлияние совершим в проклятом Нотебурге, когда заштурмуем его! Однако пойдем!

Он встал и широко шагнул навстречу шествию.

– Виват! – кричали кругом.

– С викторией! – сказал Кенигсек, подходя к царю и снимая шляпу. – Шведа прогнали с великим для него позором и взяли три пушки, а четвертую, как негодную, утопили в реке.

Лицо Петра осветилось.

– Хоть и малая сия виктория, а радуюсь! – обнимая Кенигсека, сказал Петр с просветлевшим лицом. – Ну, говори, как было сие? Много их было? И пушки?

Кенигсек подробно рассказал дело.

– Где же этот молодец? – спросил Петр расхохотавшись.

– Я записал его в свой полк! – ответил Гордон и выдвинул Якова.

Тот перепугался и упал на колени.

– Встань, я – не Бог, а только царь! – резко сказал Петр и тотчас ласково спросил: – Ты сам откуда? Звать как?

Яков поднялся и бойко ответил на вопросы государя.

– Э-э! Так ты тутошний! И места знаешь?

– Всю Неву!

– Ну, так я его от тебя отберу, – сказал царь Гордону, – он мне понадобится. Запиши его, Алексаша, к себе, что ли… Ты чего?

– С флагом из крепости идут, – вдруг сказал Меншиков.

– A-а! Ну, что они скажут?

Царь быстро вернулся на берег. По Неве плыла лодка, на носу которой развевался белый флаг. Лодка пристала. Из нее с флагом в руке выскочил маленького роста швед с барабаном у пояса и быстро заговорил:

– Где самый большой начальник? К нему письмо!

– Ну, ну! – по-шведски ответил Петр, – давай мне свою цидулу. Из-за нее не след нашего фельдмаршала тревожить. Что в ней?

Посланный из крепости подал письмо.

– Поберегите его, – сказал Петр солдатам, – а мы пройдем к дому, там почитаем, – и он двинулся к своему домику, стоявшему в трехстах саженях от батареи.

Меншиков обогнал его и спешно приготовил вино и стаканы.

– Не может быть без этого, – улыбаясь сказал Петр. – Ну, давай читать! – Он вскрыл конверт, вынул бумагу, прочел и засмеялся. – Ах, он, пострел! – воскликнул он. – Гляди, что бабы офицерские пишут. Понеже им от пожаров, страды и голода жить в крайности нудно, просятся, чтобы я их всех из фортеции выпустил. А? Ну, пиши, Алексаша, пиши: «К фельдмаршалу сие не едет, быв уверен, что он не согласится опечалить шведских дам разлукой с мужьями; если же изволят оставить крепость, взяли бы с собою и любезных супругов». Вот им, угости посланца, да и назад его! А теперь, господа, с викторией! – и он взял свою чару.

В то же время и в домике Митьки Безродного шла шумная попойка. Длинный стол и лавку заняли Матусовы и Савелов, к которым вскоре присоединился и Багреев с Фатеевым, а там подошли еще сержанты, и оловянные кружки то и дело наполнялись пенником.

Все говорили наперебой. Матусовы рассказывали о последнем деле и снова о Якове.

– Царь его к Меншикову записал. Слышь, понадобится.

– Известно, он тутошние места во как знает!

– И силен!

Бум! – послышалось в вечернем воздухе, и следом за первым выстрелом раздалась оглушительная канонада.

– Это шведы! – сказал Багреев.

– А пусть!

Барабанщик вернулся с ответом бомбардира, и раздраженные шведы мстили за него безвредными выстрелами.

В непроглядной темноте осенней ночи стены Нотебурга вдруг опоясывались огненной лентой, затем раздавался грохот выстрелов и в темноте свистели невидимые ядра и гулко шлепались в воду.

XII
Канун 11 октября

Появление барабанщика было третьего октября, и с этого дня, вернее – ночи, осажденные шведы начали усиленную пальбу. Вероятно, они уже очень обозлились на царский ответ, и офицерские жены заставили мужей отплатить за обиду. А может быть, они просто хотели расстрелять свои снаряды, – и ядра сыпались и на окопы, и на батареи русских, и просто в Неву.

Бомбардирский капитан тоже не дремал в свою очередь. Великий стратег, он успел поставить батарейку на островке, что был впереди его, и наказал установить батарею из четырех пушек на другом берегу.

– Крепость – орешек, ну, да мы раскусим его, – шутил он и, ни на минуту не оставляя своей мортирной батарейки, посылал в крепость снаряд за снарядом.

От гула тряслась земля и, словно в котле, кипела Нева от попадавших в воду снарядов. Пороховой дым туманом окутал оба берега, скрыл солнце и казался словно повисшей кровавой пеленой, сквозь которую вдруг прорывались огненные струи.

В то время артиллерийский бой был совсем иной, чем ныне. Теперь орудие, почти чудовище, несет разрушение на семь, на восемь, на девять верст; теперь снаряд, разрываясь на куски, пробивает стальные брони, разрушает дома и несет смерть десяткам людей, тогда же пушка едва била на полверсты и несла круглое чугунное или каменное ядро, едва выбивая из толстейшей каменной стены кусок кирпича. И надо было долго-долго долбить в одно место, чтобы пробить в стене брешь.

В настоящее время отворяют у пушки затвор, туда вкладывают, как монету – в портмоне, готовый снаряд, а затем дергают шнурок, и гремит выстрел, неся смерть и ужас. А тогда в жерло пушки засыпали порох, заколачивали его пыжом, закатывали в пушку ядро, насыпали на затравку порох и к этой затравке прикладывали тлеющий фитиль, а потом, после выстрела, ждали, пока остынет пушка, – и пушка, бросающая ядро в двадцать фунтов, считалась огромной.

Потом, много десятков лет спустя, придумали начиненную бомбу, а в то время самым хитрым измышлением было раскаленное докрасна ядро. Его бросали в пушку особыми крючьями, оно само производило выстрел и, падая на деревянные строения, зажигало их.

Но картина боя была в то время несомненно эффектней, чему способствовали облака дыма, снопы огня, гром выстрелов и свист ядер; торопливое заряжение пушек, вкатывание ядра, прицел, наведение пушки и затем возглас «пали!».

Пока шла эта беспрерывная бомбардировка, пехота и конница томились в бездействии. Матусовы, Савелов, Фатеев и Багреев почти все время проводили вместе в кабачке, а Фатеев от скуки даже стал приударять за расторопной Матрешкой и не пропускал ее без щипка. И пили они так, как заправские питухи того времени, во главе которых стоял сам коронованный бомбардирный капитан. К беспрерывному грому канонады все привыкли, и всякий сознавал, что русские снаряды наносят больше вреда неприятелю, чем его – русским, так как там стояла крепость с домами, а в русском лагере чуть белели палатки да торчали редкие чухонские избы.

Время от времени русские видели, как в крепости вдруг поднимался густой тучей дым и сверкал огонь, после чего на время шведская канонада прекращалась.

– Ура! – кричали тогда русские и усиливали стрельбу, а шведы торопились загасить вспыхнувший пожар.

Но время тянулось сравнительно без толка.

– Не резон, государь, – говорили Шереметев и Меншиков, – прикажи штурм делать. Гляди, порох тратим, а ведь он – тоже казна, пушки кормим, а войска изнывают в безделье.

Петр упрямо отвечал:

– Порох – казна, а люди что? На такую фортецию штурмом идти нельзя, не сбив стен и пушек. Коли так, так лучше зимы ждать, и тогда по льду. А до того времени люди от болезни перемрут, а шведам помощь придет.

– Ну, ну! Попалим еще!..

На другом берегу стреляли тоже, но опытные Брюс, Гордон и Гулиц видели, что солдаты томятся без дела, и задумали дерзкую штуку. Однажды Гулиц позвал Матусовых и сказал им:

– Я хочу отличить вас от прочих. Полно зенки наливать. Соберите-ка команду охотников, да со мною и Гордоном пойдем хоть шведские шхуны отберем.

– Рады стараться! – гаркнули обрадованные Матусовы.

– Я вас тогда в сержанты!

Матусовы почти выбежали из ставки Гулица.

– Вот так фортеция! – воскликнул Семен.

– Здорово! Ха-ха-ха! – подхватил Степан, – и с чего это он взял? В сержанты!

– Видит, что озверели. Нам с тобой, Степушка, счастье.

– Счастье и есть.

Братья тотчас пришли в свой полк и стали звать охотников на смелое дело.

Охотниками вышел весь полк, когда же весть о нападении пронеслась по лагерю, все захотели быть в деле.

– Этого нельзя! – возразили Гордон и Гулиц, – надо только две сотни. Киньте жребий!

Солдаты с ропотом кидали жребий, и не вынувшие щербатой копейки ругались и чуть не плакали.

А между тем дело, задуманное Гордоном, было очень дерзко и придумано лишь для того, чтобы развлечь солдат.

Под самыми стенами крепости стояли шведские шхуны – огромные оснащенные барки. Гордон с Гулицом задумали отобрать их и поднести в дар царю.

Наступила ненастная осенняя ночь, канонада на время стихла. Охотники, с Гордоном и Гулицом во главе, сели на баркасы, по сорока человек на баркас, и тихо двинулись к острову под стены крепости. Матусовы плыли в первом баркасе. Волны шумно плескались в борта. Дождь лил потоком, и ветер бросал лодки в стороны. Баркасы тихо двигались по воде.

– Стой! – вдруг произнес Степан, почувствовав, как ударилась их лодка о шведское судно. – Причаливай, братцы, и, кто в Бога верует, за мной! – и он, ухватившись руками о высокий борт шхуны, вспрыгнул на палубу.

Перед ним выросла какая-то фигура и что-то проговорила, махая рукой.

– Не пугайся! – сказал Степан и махнул тесаком, отчего фигура глухо крякнула и опрокинулась.

За Степаном влезли уже другие, ощупью пошарили по шхуне и, найдя якорную цепь, стали тянуть ее, но она оказалась без якоря.

В этот миг вдруг ярким заревом запылала одна из шхун, и уже без всякой осторожности раздались голоса:

– Шхуны на цепях! Не увезти! Топи их! Жги!

Словно ярость охватила Матусовых. Они схватили топоры и, бросившись вниз, стали рубить бока судна.

В то же время раздались пушечные залпы – и весь берег, весь остров словно ожили.

– Бей, жги! – раздавались крики, и пушки грохотали, разрушая свои же суда.

– На лодки! На лодки!

Матусовы выскочили. Словно иллюминация, яркой полосой пылали громадные шведские шхуны. Русские уже все попрыгали в свои лодки и с веселым хохотом отплывали назад, а вокруг них, шипя и пеня воду, сыпались шведские ядра.

– Здорово! Ха-ха-ха!

– Вот так фортеция! – хохотали Матусовы.

Едва все сошли на берег, Гулиц сказал им:

– Поздравляю вас сержантами!

– Рады стараться! – гаркнули Матусовы, действительно обрадованные такой милостью.

Царь похвалил Гулица и Гордона, но продолжал канонаду все последующие дни.

Матусовы сидели в кабачке и в сотый раз рассказывали про свою ночную атаку.

– Их, кургузых, на каждой шхуне по какому-нибудь десятку было. Мы их и того.

– Эх! – вдруг крикнул Савелов, – прямо бы вплавь бросился и голыми руками драться пошел.

– Действительно! – подхватили захмелевшие друзья, – нешто это – война! Сиди и пей!

– Я убегу! – мрачно сказал Фатеев, а сидевший в углу кабачка Яков только тяжело вздохнул.

Он жаждал подвигов, ратного дела, а тут – на! сиди «как лягушка на болоте».

В первое время его занимала бомбардировка, но потом это зрелище, повторявшееся изо дня в день, стало казаться уже однообразным.

«Один пойду, – думал он, – подкрадусь к шведам и разорву им стену. Надо попроситься».

Но в тот же день Петр в своей избушке держал генеральный совет. В своем казакине и с неизменной трубкой в зубах он сидел верхом на скамейке, а на другой скамейке, против него, сидели Меншиков, Шереметев, Голицын, Гордон, Гулиц, Апраксин и остальные начальники. Царь произнес:

– Придется штурм делать. Пушки так распалились, что сами стреляют. Придется их все переливать, а палить уже боязно. Зимы не дождаться, и я мыслю, что швед изрядно истомился и истощен в довольствии. Опять же у них там бабы, и то нам на руку. Только как штурм вести?

– Как? – первым ответил Меншиков. – Взять солдат и идти!

– Охотников! – подтвердил Голицын.

– Фортеция-то крепка больно.

– А наш солдат еще крепче!

– Нечего и говорить много, – решительно заявил Шереметев. – Вы, генерал, – обратился он к Голицыну, – крикните охотников и завтра на заре в путь!

– Слушаю! – ответил Голицын.

Петр усмехнулся.

– Ну, штурм так штурм! Господин фельдмаршал уже отдал приказ, а нам, капитанам, ему не прекословить! С Богом! – серьезным уже тоном сказал он Голицыну.

Тот поклонился и вышел.

Петр помолчал несколько мгновений и потом тихо сказал:

– Много крови прольется!

– А потом уже и отпразднуем сию викторию! – веселым тоном закончил Меншиков и заставил царя улыбнуться.

– Братцы! – вваливаясь в кабак, закричал какой-то солдат. – Охотников зовут фортецию брать! Кто охоч?

– Я! я! я! – загремело вокруг, и все, повскакав со своих мест, бросились вон.

Яков оказался впереди всех. Он побежал, куда бежали все гурьбой.

Уже начало смеркаться.

Пылал костер, гремел сухой дробью барабан и голоса выкрикивали:

– Кто охоч идти на штурм, отделяйся!

Яков так рванулся вперед, что вокруг него сразу поредела толпа, и очутился перед Голицыным. Тот стоял с двумя офицерами и, увидев Якова, спросил:

– Хочешь?

– Хочу!

– Дело трудное.

Яков только тряхнул головой.

– Становись туда! – указал ему Голицын позади себя, где уже толпилось изрядно народа.

Яков отошел, а Голицын уже опрашивал следующего.

Охотников набралась масса, и опять из них надо было делать выбор, а потом распределять всех по местам.

Матусовым досталось в команду шестнадцать человек с Яковом, у Савелова под командой было двадцать четыре человека, у Багреева – сорок, у Фатеева – тридцать; прапорщик Краков командовал сорока двумя преображенцами; сержант Мартынов командовал сорока семеновцами, а там еще прапорщики и сержанты, каждый кто с тридцатью, кто с сорока людьми.

Выбор кончился. Голицын выстроил всех крошечными отрядами и, обратившись к охотникам, начал говорить:

– Стрельба теперь кончена, надо крепость брать. Стены толстые да высокие, выходы крутые. Ну, да с нами Бог! С юга и в долинах, и в куртинах есть проломы, туда и пойдем! Каждый возьмет с собою лестницу! Ночью сядем в лодки и подойдем поближе, а как отсюда из пяти морских мортир три раза ударят, так все разом – с Богом! На берег выходить в порядке, лодки привязать и по два при лодках остаться! А теперь помолимся! – и он снял шляпу.

Была суббота десятого октября. Подошел священник и под открытым вечерним небом начал всенощную службу. Всех охватило умиление. Потом священник окропил всех святою водой.

Вдруг перед рядами охотников выросла огромная фигура царя. Его лицо было ласково и в то же время грозно.

– Кто колеблется, может уйти сейчас; нет неволи! – сказал он первые слова.

Все молчали и ни один не двинулся.

– Тогда с Богом, дети мои! – произнес царь. – Это все, – указал он на крепость, – было наше, нашей кровью полито и должно нам вернуться! Покажем же им, как мы свое отбираем! Всех поцеловал бы, да времени нет! – окончил он.

– Виват! – загремело в ответ царю, и в этом возгласе слышалась уже победа.

Голицын скомандовал и повел всех к берегу.

Там через два третьему давали крепкую лестницу и потом всех сажали в лодки.

– Отчаливай! – раздалась команда.

Яков налег на весла, и их баркас отошел от берега. Следом за ним, как тени, неслышно плыли десятки других баркасов, полных людей, обреченных на смерть. В то же время раздалась последняя канонада для того, чтобы отвлечь внимание неприятеля; с крепости стали отвечать тем же. А баркасы медленно подвигались к Нотебургу.

Голицын проводил их и тотчас приказал бить в барабан и созывать вторую партию охотников, которую решил уже вести сам.