Текст книги "Северный богатырь. Живой мертвец
(Романы)"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

XXXVI
Два дня

Словно снежный обвал, словно неудержимая лава, широким потоком потекли войска Шереметева к заветной цели Великого Петра от Шлиссельбурга к устью Невы, к неведомой крепости Ниеншанц.

Если теперь передвижение дивизии представляет грандиозную картину, хотя и солдаты, и орудия со скоростью сорока верст мчатся в длинных поездах, то в то время движение такой массы войск казалось чуть ли не переселением народов.

Двадцать тысяч войска двинулось под предводительством Шереметева и потекло лавиной узкими, лесистыми дорогами по правому берегу Невы. Преображенцы и семеновцы двинулись первыми, в своих зеленых казакинах, треуголках, с тяжелыми ружьями, огромными, как мечи, тесаками, с мешками пуль, с пороховницами – грузные, в желтых высоких сапогах, с длинными волосами, завязанными жгутом. За ними, под командой генерала Чэмберса, двинулось семь батальонов пехоты, бивших шведов в Эстляндии и Курляндии, сильных, здоровых, подобранных из внутренних губерний России; следом шли двадцать батальонов Репнина, десять батальонов Брюса и, наконец, драгуны и полк новгородских дворян, под командой Петра Апраксина. Следом двинулся обоз на легких двуколках и тяжелых дрогах, и в самом хвосте увязался опять Митька Безродный с веселой Матрешкой и со всем снарядом для пьянства.

Перед выходом Шереметев вызвал Матусова и сказал ему:

– Ты, слышь, все дороги разведал, так ты и поведешь нас!

– Слушаю! – ответил Матусов.

– Возьми себе сорок солдат да еще на разведки драгун и иди в голове. Ну, с Богом!

Матусов выступил. Через полчаса к нему подскакал Савелов с шестью драгунами и сказал ему:

– К тебе послали! Под начало!

– Вот так фортеция! – воскликнул Матусов. – Так ты, Антоша, выезжай вперед да гляди, нет ли засады. А дорога вот тем пролеском все прямо! Берега держись! Дорога важнецкая! Ну, ребята, с Богом! – и, махнув своему отряду, он двинулся вперед.

Дорога действительно оказалась не тяжелой. Ранняя весна уже успела согнать весь снег и даже подсушить особенно топкие места. Лес уже зазеленел; кричал дрозд, долбил дятел, рано утром крякали утки, и всем было весело идти.

В первый же день прошли двадцать пять верст и к ночи сделали привал. Запылали костры.

Матусов и Савелов выставили в своем отряде часовых и легли подле разложенного костра, который больше грел, чем светил, так как ночи почти не было.

– Чудные края! – говорил Матусов. – На тебе: полночь, а все видно, как есть! Даже скучно.

– Говорят, зимой холодно.

– Хуже, чем в Москве! Как это подует сиверко!.. Я с Яшей… – и, вспомнив взятого в плен друга, Матусов переменил разговор: – Кабы знать, жив он или нет! Эх, Яша, Яша! И как же мы сдружились с ним, во как! Брата это моего убили… Думал, жизни лишусь – что я без него? А тут Яков! Ну, думаю, Бог мне его вместо брата прислал, и на тебе!..

– Авось жив, – сказал Савелов, – мне самому его страсть жалко!

– А уж этому кургузому! – и Матусов погрозил кулаком в сторону далекой крепости.

Лагерь затих. Костры гасли. В ставке Шереметева тоже все стихло, и скоро все спали богатырским сном, кроме чутких часовых да обходящих их капралов.

Едва заалел восток, заиграли призывные горны и все кругом зашевелилось, а спустя два часа снова широкой лавиной потекло дальше, делая короткие отдыхи через каждые четыре часа.

В течение двадцать четвертого апреля войско двинулось еще на двадцать пять верст.

– Теперь рукой подать, – сказал Матусов и пошел доложить Шереметеву.

Фельдмаршал ехал в середине войска в уютной повозке.

– Верст пятнадцать не более до крепости! – сказал Матусов.

– Пятнадцать, говоришь? – оживился Шереметев. – Тогда стой! Эй! – закричал он. – Труби роздых!

В воздухе зазвучали веселые звуки рожков.

Шереметев обратился к своему денщику:

– Полковника Нейдгарда ко мне от Брюса!

Денщик ударил коня и поскакал, а Шереметев стал расспрашивать Матусова о крепости.

Тот толково отвечал на все вопросы.

– При нас только провиант свозили, потому что зимой не работа. А говорили так, что будут бастионы впереди делать. Может, и сделали.

В это время к фельдмаршалу подошел полковник Нейдгард, сделавший с ним все походы.

– Возьми две тысячи солдат и иди вперед. Вот он дорогу укажет! – показал Шереметев на Матусова. – Придешь к крепости, в бой не вяжись, а позиции займи и тотчас окопайся! Мы отдохнем тем часом и утром двинемся, значит, к тебе будем у полудня. Так и жди! А если очень теснить будут, иди назад, но и отпор давай! С Богом!

– Рад стараться! – и полковник тотчас двинулся исполнять приказание, взяв с собой Матусова.

– Через четыре-пять часов в бою будем! – весело сказал последний.

– Ну, в бой вязаться не указано! – сурово ответил полковник. – Иди, готовься, через полчаса и пойдем!

Опять запылали костры и солдаты весело ложились на траву, сбрасывали тяжелую амуницию, снимали огромные сапоги, оглашая воздух криком и смехом. В это же время повзводно двинулся и потянулся отряд Нейдгарда занимать передовую позицию.

– Прямо на шведа! – весело говорили солдаты.

– Уж и нагреем ему, братцы!

– Слышь, драться не приказано!

– Скажи, а для чего ведут, если не драться?

– Смирно! – кричал капрал. – Или по палке заскучали?

Матусов шел так быстро, что за ним едва успевали следовать. Он с каждым шагом ощущал все большее волнение при мысли о том, что вот сейчас увидит вражескую крепость, и при этом невольно сжимал кулаки. Его небольшой отряд ушел чуть ли не на версту вперед от главного отряда.

Уже спустилась ночь – ночь на двадцать пятое апреля, теплая, темная. Небо было покрыто тучами, и падал весенний дождь. Дышать было тяжело. Вдруг впереди Матусова зачернели стены крепости. Он тихо свистнул, и отряд встал как вкопанный. Вот она!

Дождь перестал. Ветер разорвал тучи, и месяц осветил окрестности. Крепость Ниен, окруженная стенами, стояла всего шагах в трехстах. Вокруг нее тянулся ров, а перед ним, составив ружья, отдыхала сторожевая шведская команда, даже не чуя близости врага.

– Тихо! – шепнул Матусов и, припав к земле, быстро пополз к шведам.

Солдаты замерли. Прошло несколько минут томительного ожидания. Матусов вернулся.

– Братцы, – взволнованно зашептал он, – их всего сотни две, не больше. Мы с вами это на них сразу, а там наши поспеют. На уру! А?

– Как твое благородие, мы что же! – дружно ответили солдаты.

– Так, дружки, так! – Матусов обнажил шпагу и взял в руку пистолет. – Ефрем, – сказал он одному из солдат, – беги назад и скажи полковнику, что мы шведа бьем! Пусть и он идет!

Солдат быстро скрылся.

– А вы, братцы, ружья на руку. Подойдем ближе, стрельнем, а там прямо в штыки да кричать громче! Ну, с Богом! – и Матусов снова припал к земле.

Солдаты тоже опустились и все осторожно поползли к беспечным шведам.

Их было сто пятьдесят человек, выставленных для дозора и сбережения, так как до Опалева уже дошли слухи о движении русских войск. Офицер лежал в палатке и, завернувшись в плащ, мирно спал, как вдруг услышал оглушительный залп и дикие вопли. Он вскочил в один миг и выбежал из палатки. В темноте что-то звенело, ревело, стонало, раздавались редкие выстрелы и громовым раскатом неслись возгласы:

– С нами Бог! Виват! Бей их! Коли!

– Сбор, сбор! – закричал офицер. – Горнист, труби сбор! Все вместе!

Он метался, махая шпагой, но в общей суматохе его никто не слышал.

Нападение было неожиданное. Полусонным шведам показалось, что русских тысячи; многие не успели схватить свои ружья, и в какие-нибудь десять минут сорок человек сломили сто пятьдесят.

Матусов разрядил свой пистолет и работал им, как палицей. Шведы падали от каждого взмаха его руки и пораженные бросились по мосту через ров – прямо на бастионы крепости, к воротам. Матусов с отрядом устремился за ними.

– Бей их, виват!

– Виват! – заревело невдалеке, и отряд Нейдгарда обрисовался в темноте грозной массой.

Шведы в ужасе завопили и стали ломиться в ворота крепости. С бастиона раздался гулкий выстрел.

– Бей их! – кричал Матусов.

Ворота распахнулись. Шведы волной хлынули в крепость.

– За ними! Виват! – закричали солдаты.

– Стой, стой! – раздались голоса.

Матусов схватил какого-то шведа за горло и душил его.

– Стой! Отбой! Назад! – послышалась команда. Нейдгард гневно подскочил к Матусову и встряхнул его за шиворот. – Назад! – закричал он. – Разве был приказ ввязываться в бой? Ты – ослушник!

– А ты – глупец! – вспыхнул Матусов: – Мы на плечах вошли бы в крепость; если бы не твой отбой – и она была бы наша!

– Ну, ну! Я ужо доложу фельдмаршалу! – гневно сказал полковник. – Иди!

Отступать была уже пора. Шведы опомнились и стали стрелять с бастионов.

Матусов со своим отрядом лениво пошел назад, таща за собой шведа. Двое других захватили тоже одного пленного.

– Дурни! – сердился Нейдгард, – нет, чтобы слушаться! Ну, да ужо вам будет!

Он собрал весь отряд и, расположив его в полуверсте от крепости, приказал окопаться.

А между тем крепость чуть не была взята.

«Если бы другие помогли, – записал Петр собственноручно у себя в журнале, – то шанец был бы взял без атаки; но понеже командир о том указа не имел и послан был только для занятия позиции и взятия языков, также и о фортеции было неизвестно, то учинить того не смел».

XXXVII
У заветной цели

Смелое нападение Матусова случилось в ночь на двадцать пятое апреля, а утром двадцать пятого с громкой музыкой и пением стали подходить войска Шереметева.

На высоком, стройном коне, первым со свитой прискакал сам фельдмаршал. Полковник Нейдгард доложил ему о случившемся и, указывая на смущенного Матусова, окончил свою речь:

– Вот тебе и ослушник самый. Чуть в афронт не ввел!

– Ну, и дурак ты, хоть и полковник! – добродушно произнес Шереметев. – Фортеция – выходит – в руках была, а ты – на!

– Да ведь я получил приказ… – вспыхнув, возразил Нейдгард.

– А на что тебе отряд дан? Выходит, тебя я и за голову, и с головой числил! – быстро ответил Шереметев и прибавил: – Ну, да не вернешь! А ты, молодец, показывай! – сказал он Матусову.

– Что показывать-то, – хмуро ответил Матусов, – фортецию-то? Вот она! – и он показал на крепость рукой.

Она стояла всего в каких-нибудь саженях трехстах от Шереметева, окруженная с трех сторон высокими валами, которые были гораздо ближе к Шереметеву, нежели к крепости.

Бывший при фельдмаршале инженер Ламберт засмеялся.

– Это они не себе, а нам защиту изготовили, – сказал он, – станем за этими валами, так их пушки нам никакого урона не принесут!

Шереметев засмеялся тоже.

– Все нам на пользу! Ну, будем солдат располагать.

Полки прибывали друг за другом, и им стали указывать места для стоянок. Преображенский и семеновский стали на юге вместе со всей артиллерией; на востоке и севере стали полки Репнина и Брюса и тут же Апраксина. Разбили палатки.

Шереметев заказал обед, а инженер Ламберт тотчас стал указывать, где будет стоять артиллерия и готовить кессели для мортир. Работа кипела. Тут же устраивались солдаты; тотчас же те, что устроились, запалили костры под котлами, а Митька уже раскинул палатку и открыл торговлю пенным. Словно и не на войне, словно бы и не перед вражеской крепостью.

А с крепости между тем стреляли, но вяло, неуверенно. Раздавался гулкий выстрел, шумело летящее ядро и грузно шлепалось в высокий вал, шведами же возведенный.

– Ишь, дурни, – шутили солдаты, – сами копали, а теперь расстреливают!

– Нет, ты погоди, как наш бомбардир приедет, – говорил растрепанный, кудлатый фейерверкер, – вот заговорят наши мортирки!

– Другим голосом! – смеялись солдаты и смотрели на крепость в прорытые в валу амбразуры.

– Совсем лядащая!

И правда, по сравнению с Нотебургом, крепость Ниеншанц казалась совсем убогой. Пятиугольной формы, с низенькими стенами, на которых стояло все-таки до 75 пушек и 3 мортиры, она была расположена на крошечном пространстве, которое занимает теперь корабельная верфь на Охте. Побывайте там – и вы сразу увидите, что это была за крепость. Неудивительно, что наше войско отнеслось к ней с полным пренебрежением.

– Два раза щелканем – и все! – говорили солдаты. – Эго – не Нотебург. Тут и штурма не нужно.

Странная война, странная осада! Русские расположились станом всего каких-нибудь в пятидесяти саженях от крепости, а место пушкам было намечено всего в тридцати саженях! Теперь это немыслимо, а тогда пушки и не стреляли далее ста-полутораста саженей и служили скорее, как таран, которым били в стену совсем подле. Еще мортиры стреляли дальше и, выбрасывая каменные ядра, причиняли пожары, как было в Нотебурге.

В ту же ночь подвезли на барках из Шлиссельбурга и артиллерию: 16 мортир, 48 пушек и 16 000 ядер и бомб. Это считалось громадным боевым запасом.

Матусов с Савеловым устроились в одной палатке и оба горели одной мыслью: «жив ли Яков».

– Как возьмем крепость, прямо к нему! – говорил Матусов.

– Надо биться так, чтобы до него добраться.

– А ежели да он…

– Оставь! Не может быть!

– Почему? Этот швед за ним обиду имеет.

И, продолжая говорить, они не спали до самого рассвета.

– Виват! – вдруг огласился весь лагерь.

– Царь! – вскричал Савелов и, вскочив, выбежал из палатки.

Солдаты бежали к берегу. Солнце взошло и освещало ровную гладь Невы, на которой тихо качались русские шенявы и барки. Петр вышел на берег, окруженный Нарышкиным, Головкиным, Головиным, Паткулем, Зотовым, и, стоя среди них, тут же принимал доклад Шереметева. Все в том же зеленом неизменном казакине, с короткой шпагой на порыжевшей кожаной портупее, выше всех на голову, он слушал Шереметева, ласково улыбался в ответ на радостные крики и зорко глядел на крепость, откуда лениво, медленно раздавались редкие выстрелы из пушек.

– Выходит, фортеция была бы у нас, да упустили! Ну, ладно! – добродушно сказал Петр, когда Шереметев смолк, – пойдем теперь, оглядим ее.

– А рюмку анисовой? – шутя сказал Нарышкин.

– И тому время будет, а теперь это поважнее! – Петр подозвал Ламберта и, поднявшись на высокий вал, совершенно открытый для неприятеля, пошел вокруг крепости, зорко оглядывая ее со всех сторон. – Однако же! – сказал он, – фортеция куда хуже Нотебурга. Не велика возня подле нее!

– Истинно так, государь! И, видно, у них у самих охоты нет воевать, – сказал Ламберт.

– А может, флот поджидают? – качнул головой царь. – Надо там, в устье, заслон поставить! Ну, да ужо все сделаем! – и, сойдя с вала, он пошел по лагерю, окруженный и своей свитой, и солдатами.

А шведы продолжали стрелять время от времени.

– Вот царь! Вот это можно сказать! – захлебываясь от восторга, говорил Фатеев, расположившись уже в палатке друзей. – Как это вы ушли, можно сказать, часа не посидел в покое. Везде ему дело. Перво-наперво артиллерию снарядил и сюда послал. И все сам! Помогал на барки мортиры ставить – ей-Богу! – ядра считать, потом больничный снаряд. Все отправил, стал остальное войско сбирать. Его проводил, а тогда, сев на шеняву, и сам приехал.

– С ним и не страшно ничего! – сказал Савелов.

– Фортеции не упустили бы, когда в руках была! – пробурчал Матусов.

– А что Багреев? Где он?

– И сердце, и голову потерял! Теперь царь сказал Меншикову: «Как отпишу тебе, что взял фортецию, ты сейчас ко мне на новоселье и с Катюшей!» Это с полонянкой! – пояснил Фатеев и продолжал: – Так наш Николаша словно ума лишился. И так, и этак егозил и устроил, что его при Меншикове оставили, при Катюше, значит. Я говорю ему: «Баба! От войны лыняешь!» – а он только рукой махнул.

Савелов тоже вздохнул.

– Ежели бы ты знал, сколь эта змея – любовь – ядовита!.. Мне она все сердце высосала! Вот! – и он закрыл лицо руками. – Где она, голубка моя? Может, попали в какой скит и живыми сгорели, как те! Может, этот Агафошка опять соследил их, может, так сгинули… Ах, горе мое!..

Его горе растрогало Матусова с Фатеевым, и они стали утешать друга.

– Пойдем выпьем! – предложил Матусов и, подхватив Савелова под руки, они поволокли его в гостеприимный шатер Митьки Безродного.

В стане русских кипела работа. Устанавливали пушки, складывали ядра, делали приготовления к штурму, а шведы по-прежнему уныло и безрезультатно стреляли из пушек.

28 апреля Петр снарядил 60 лодок, посадил на них три роты солдат под командой Щепотева и, проехав у самой крепости, дошел до устья Невы и там на островках высадил роты для обережения от прихода шведского флота.

К штурму было уже все готово. В ночь на тридцатое поставили последние пушки.

– Ну, а завтра и начнем! – объявил Петр, – нынче пораньше ляжем.

XXXVIII
Вся Нева

Яков томился в каземате без света и воздуха. Казалось, о нем забыли все – даже некрасивая дочь Опалева, даже враг Ливенталь. Тюремщик приходил, приносил ему на два дня хлеба, ставил воду и уходил. Яков терял силы. В измученном теле надежда на спасение медленно гасла.

«Наши придут, – думал он уныло, – но когда! Шведы успеют меня до того голодом заморить. Хоть бы смерть, что ли!»

Порой на него нападали взрывы отчаянья, и он бросался на толстую дверь и колотил в нее кулаками или прыгал, ухватываясь за решетку окна, и притягивался к нему. Но дверь была крепка, и из окошка пленник видел только мутную воду невысокой волны.

Яков совсем изнемог, сон его стал тревожен. И вдруг однажды он услышал звук выстрела. Еще и еще! Пряхов сразу вскочил на ноги и ожил.

«Что это? Спасенье?» – мелькнула у него мысль.

А выстрелы гремели, глухо доносясь до его каземата.

«Теперь бы и уйти!» – думал Яков с тоской, и всю ночь до рассвета не мог уже сомкнуть глаз.

А пушки все палили и палили.

Потом наступила мертвая тишина. Настал день. Яков метался по каземату, поджидая сторожа, но тот не пришел. А к вечеру снова поднялась пальба. Яков прыгнул на окно, но оттуда ничего не было видно. До него смутно донеслись крики.

«Наши! – снова встрепенулся он, услышав в сплошном гуле что-то родное. – Наши!»

Надежда на свободу оживила Пряхова.

Наступила ночь и снова утро. Он услышал тяжелые шаги тюремщика и весь насторожился. Угрюмый тюремщик вошел с караваем хлеба и кувшином воды. В тот же миг Яков бросился на него, с силой ударил его о пол и, выбежав из каземата, закрыл дверь и запер ее на висячий замок.

Очнувшийся тюремщик стал неистово колотить в дверь, но Яков уже бежал по сырому, узкому коридору к выходу. Он знал дорогу, по которой его водили к Опалеву, и быстро выбрался на двор, где тотчас спрятался под высокой стенкой сложенных дров.

Грохот орудий раздавался здесь громче. На дворе была заметна тревога. Проходили солдаты, офицеры шли или из комендантского дома или в дом коменданта. Несколько солдат уносили ядра, разбирая сложенную на дворе груду.

Яков скользнул за дровами и подошел к углу казарм. Там никого не было. Он выскочил и пустился бежать, незаметно скользнув на огороды.

Здесь он передохнул. Теперь в спасении он уже не сомневался. Там, за огородами, крепостная стена совсем опустилась. Он помнил, как года три тому назад он, заезжая в крепость, иногда шутя лазал через эту не оберегаемую, не защищенную часть стены. Под ней протекала узкая, мелкая Охта.

Яков двинулся между черной землей грядок, как вдруг сзади него раздался резкий оклик. Пряхов невольно обернулся и увидел Ливенталя. Тот бежал к нему, размахивая шпагой, и кричал:

– Стой, русская свинья! Я тебе!

Кровь прилила к лицу Якова. Он на мгновение приостановился, ища какого-нибудь орудия для защиты. В это время швед уже был совсем подле него и размахнулся над ним шпагой. Яков быстро нагнулся, схватил мокрый ком земли и, с силой кинув его в лицо шведа, залепил ему глаза. Офицер рванулся вперед, махнул шпагой, но Яков уже схватил его могучей рукой за горло и, опрокинув на землю, вырвал у него шпагу.

– Ну, крыса, будешь шуметь? – насмешливо произнес он.

Вымазанное грязью, перепуганное лицо Ливенталя было смешно и жалко.

– Иди прочь и меня отпусти! – взмолился швед.

– Ну, это погоди! – сказал Яков и, крепко держа его за горло, снял с него казакин, портупею и ремень, поддерживающий штаны. Потом он завернул снятым казакином голову Ливенталя, завязал ее ремнем, связал ему руки и, бросив его беспомощного среди гряд, подхватил шпагу, после чего прыгнул на гребень стены. – Фу, вот и на свободе! – весело вскрикнул он, спрыгнув на землю, и сразу к нему вернулась бодрость, сила и самоуверенность.

Пряхов осторожно пошел по берегу Охты к Неве и, спрятавшись в кустах, решил дождаться ночи. Ночь хоть и светлая, но утомленные люди ослабляют внимание.

А пушки лениво стреляли время от времени…

Был светлый полдень тридцатого апреля. Петр осмотрел орудия, обошел все позиции и сказал Шереметеву:

– Ну, мы готовы! Как вы, господа шведы? Пошли-ка ты к ним трубача. Отпиши, чтобы по-доброму фортецию сдали. Что порох-то тратить!

– Сейчас, государь! – ответил фельдмаршал и послал к Опалеву трубача.

Бравый солдат спустился с вала и, махая белым платком, затрубил. Ему навстречу вышли солдаты и повели его в крепость.

– А мы тем часом выпьем! – шутливо сказал Петр, – да и солдаты пусть отдохнут!

В ставке царя все сели за трапезу. Пили, ели, а время шло.

– Что они думают долго? Пошли еще одного! – уже хмурясь сказал Петр.

Фельдмаршал тотчас отрядил второго парламентера.

Прошел еще час. Петр в нетерпении выскочил из палатки и широкими шагами шагал перед ее входом.

– Ну, ну, – повторял он, – что-то кобенятся. Как бы плакать не пришлось! – Лицо его уже сводила судорога. – Ну, что? – крикнул он, увидев второго посланного, возвратившегося из крепости.

Тот подошел и вытянулся.

– Наказал на словах сказать, что король вручил ему крепость к обороне, а не к иному чему!

– Так! – закричал Петр. – Ну, так пусть обороняется! Стрелять! – и он быстро пошел к своим мортирам.

Раздалась оглушительная канонада. С крепости тоже ответили залпами, и земля стала содрогаться от грома выстрелов.

Савелов и Матусов были без дела. Они сидели на берегу Невы, на валу, и глядели за падавшими на крепость снарядами.

– А ловко наш бомбардир стреляет! – сказал Савелов, – гляди, так камень и сыплется!

– Чего уж! – отозвался Матусов.

Наступил вечер. Канонада гремела не смолкая.

– Пойдем спать! Нам не будет дела! – сказал Матусов и встал с земли. – Вот так фортеция! – закричал он тотчас. – Гляди, человек из воды лезет!

– Может, швед! – вскрикнул Савелов и, обнажив тесак, бросился к берегу, на который действительно карабкался вылезший из воды человек.

– Свой! – закричал последний, увидев русского воина.

Савелов приблизился.

– Яков! – Антон! – раздались два крика, и вслед за этим Матусов набросился, схватил Якова в могучие объятья и, целуя его и тиская, кричал:

– Жив! Жив!

– Пусти его, задушишь!

– Как ты выбрался?

– Да оставь! – остановил его Савелов, – видишь, он устал, вымок, может, голоден. Ты беги лучше к Митьке и водки достань, а я его к нам уведу! Ну, скорее! Идем, Яков!

Он подхватил Пряхова и потащил в палатку, а Матусов бегом побежал за водкой.

Канонада продолжалась. Русские ядра громили крепость, разбивая стену. Шведы сначала отвечали бойко, потом все слабее и ленивее. Однако пальба все-таки продолжалась всю ночь. Только на рассвете Опалев приказал бить барабанщику о сдаче, и после долгих переговоров, в десять часов вечера первого мая 1703 года, Петр Великий во главе своих преображенцев вошел в покоренную крепость.

Вся Нева со взятием Ниеншанца была во власти России.

Радости Петра не было пределов. Он разослал всем друзьям, а первому Меншикову, извещения о победе и отпраздновал ее в Ниеншанце великим пьянством.