Текст книги "Французский «рыцарский роман»"

Автор книги: Андрей Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Здесь на сцене появляется новый персонаж. Это некая дама из Вермандуа (все действие романа протекает в Пикардии), тайно влюбленная в Рено и тщетно добивающаяся ответного чувства. Она зла и мстительна. Она ненавидит не только счастливую соперницу, но и сам предмет своей любви. От пылкой страсти она легко переходит к не менее пылкой ненависти. Эта влюбчивая дама из Вермандуа решает погубить обоих любовников. У нее нет четкого плана, но путь она находит безошибочный: открыть на все глаза мужу.

Отметим, что подобный персонаж в куртуазном романе сравнительно нов. И раньше герои подвергались настойчивым атакам влюбленных в них дам и девиц. Но те несчастные вздыхательницы не падали столь низко, не доносили и не шпионили за любовниками. По крайней мере, столь постыдную роль не брали на себя дамы (вспомним, что у Беруля выслеживают Тристана и Изольду три «проклятые богом» барона-предателя).

Обманутый муж вначале отказывается верить коварным наговорам:

Le cuer ot forment effrae

Li sires de ce qu’il ot dire,

Moult est couroucliics et plains d’ire,

Et dist: Je ne poroie croire

Que ceste parolle fust voire

No que ma femme me feist.

(v. 4194—4199)

Ему доставляют неопровержимые доказательства, в истинности которых он не может сомневаться. Это заставляет несчастного тяжко страдать, ибо ему приходится разувериться в супружеской любви, в дружбе, вообще в стабильности и надежности того миропорядка, в котором он до сей поры был так неколебимо уверен. Характер его резко меняется – из добродушного и приветливого сеньор становится подозрительным, мстительным, мрачным. Его одолевают тяжелые мысли и темные страсти:

Tons li cuers li confont d’anuy.

(v. 4860)

Эта трансформация психологически оправдана. В ней нет неожиданного и непредсказуемого. Анализ чувств обманутого мужа дан поэтом с несомненной тонкостью и глубиной. Наш роман – это не только трагедия двух нежно любящих, это также трагедия человека, потерявшего любовь жены и утратившего друга.

А любовники продолжают встречаться, обманывая, хитря, плутуя и не подозревая о страшной развязке, что их ожидает. Их плутни напоминают проделки героев фаблио и особенно раннеренессансной городской новеллы, но описаны они без тени любования хитроумной изобретательностью героев и без смакования комических деталей. Все это напоминает тревожную атмосферу «Романа о Тристане», а не несколько облегченный конфликт, скажем, «Ираклия» (любовные отношения Атанаис и Паридеса), хотя в нашем романе подстроенное падение героини в холодную воду напоминает аналогичный эпизод из книги Готье из Арраса.

Сеньор Файеля обдумывает свою месть старательно и неторопливо. Он не спешит уличить любовников; он не подслушивает их бесед, не ловит неосторожных взглядов, не фиксирует красноречивых вздохов или многозначительных недомолвок. После того, как он уверился в их вине, ему надо не уличить, не разоблачить, а наказать. Наказать побольнее и побезжалостней. Они должны заплатить страданием за его нечеловеческие душевные муки. Объявив о том, что он собирается в крестовый поход, куда его должна была сопровождать жена (это было в то время явлением довольно частым: знатные дамы тоже нередко предпринимали – в походном обозе – эти рискованные путешествия), сеньор внезапно сказывается больным и остается. Рено отправляется в Святую Землю без своей милой. Итак, любовники наказаны долгой разлукой. Но сеньор не считает, что он отомстил сполна. В битве с сарацинами молодой рыцарь ранен отравленной стрелой, и никакие искусные медики не в состоянии его спасти. Корабль несет умирающего к родным берегам, но Рено уже не суждено увидеть землю Франции. Слуга Гобер должен передать возлюбленной заветную шкатулку, а в ней – его сердце, его последнее послание, а также прядь ее золотистых волос, что украшала в походе его рыцарский щит.

Далее следует финальный эпизод, который должен был особенно нравиться средневековому читателю. Сеньор завладевает шкатулкой и велит приготовить из сердца героя изысканное жаркое. За пышным обедом даме подносят это страшное блюдо. Она не знает, чего отведала, и хвалит угощение:

La dame moult ces mes loua,

Et li samble bien c’onques mais

Ne menga plus savoureus mes.

(v. 8020—8028)

Дальнейший разговор сеньора и его жены (ст. 8029—8089), возможно, покажется современному читателю несколько мелодраматичным, как, впрочем, и вся ситуация. Но сцена эта несомненно Жакмесу удалась. И сеньор Файеля, и его жена внешне говорят спокойно, с какой-то затаенной печалью, но чувствуется, какого это стоит им внутреннего напряжения. Слова дамы о том, что отныне она не притронется ни к какому иному блюду, не могли не трогать сердца. Кратко, но сильно описаны переживания вдовца. Он грустит из-за смерти жены, на которую сам ее обрек, он боится гнева окружающих и отправляется за море, где находит смерть в одной из стычек с неверными.

Общий тон книги пессимистичен. Его не разряжают ни помпезные описания рыцарских турниров, ни трогательный рассказ о чистой и искренней любви. Пессимистичны концепция жизни и концепция любовных отношений. Истинные любовники обречены на страдание:

Sueffrent menut et souvent

Maint divers et grief tourment,

L’un de tristour et 1’autre d’aise.

(v. 8207—8209)

Последнее замечание поэта знаменательно: на смену сладкой боли неразделенной любви трубадуров и просветленности любовных отношений героев куртуазного романа «времени Кретьена» (за исключением, конечно, совсем иной концепции любви в легенде о Тристане и Изольде) пришел более трезвый и скептический взгляд на любовь, которая существует не в абстрактных далях сказочной феерии, а в реальном и сумрачном мире, своей антигуманностью обрекающем любящих на страдания (характерно, что вопрос о законности или греховности любви героев нашего романа практически в книге не ставится), а их окружающих толкающем на гнусные и страшные поступки. Судя по «Роману о кастеляне из Куси», куртуазный мир существенным образом изменился.

Мы уже упоминали, что мотив съеденного сердца любовника стал сюжетом также одного лэ, созданного в середине XIII в. Это «Лэ об Иньоресе», в котором рассказывается, как один молодой рыцарь вел довольно рассеянную жизнь, имея сразу двенадцать любовниц, и каждая думала, что лишь она – предмет обожания кавалера. Когда же случайно Правда выплывает наружу, двенадцать разгневанных красавиц требуют, чтобы юноша остановил свой выбор на одной из них. Но тут на сцене появляются мужья этих двенадцати дам. Они убивают развратника и на пиру преподносят своим неверным женам жаркое из сердца и гениталий их возлюбленного. Начатая несколько в духе фаблио, повесть заканчивается трагически: как и героиня «Романа о кастеляне из Куси», дамы решают больше не притрагиваться к пище и погибают.

Мы остановились кратко на этой примечательной стихотворной повести не только потому, что она сюжетно связана с романом Жакмеса, и не потому, что ее можно отнести к «трагическому» направлению куртуазного романа. Не менее важно поставить вопрос о жанровой принадлежности целого ряда произведений эпохи, которые отличаются от романа прежде всего своим размером. Краткое стихотворное повествовательное произведение сатирического плана обычно причисляют к фаблио. Любовноавантюрного – к лэ. В научной литературе уже не раз делались попытки дать определение жанра лэ, столь близкого к куртуазному роману (Гастон Парис считал многие «авантюрные» рыцарские романы развернутыми лэ). Жан Фраппье[164] относил лэ к повествованиям о необычайном приключении героя, не обязательно связанном с его контактом со сверхъестественными силами, но безусловно приключении исключительном. Заметим, что теми же чертами отмечен и рыцарский роман «кретьеновского» типа. Ж.-Ш. Пайен[165] дает более расширительное определение жанра. Он подчеркивает в нем не столько «авантюрность» и «фееричность», сколько собранность повествования, отсутствие в нем описательности, больших диалогов и монологов и т. д. К этому следует добавить, что лэ эволюционировали, как и развивавшийся параллельно им куртуазный роман. Если в ранних лэ, например у Марии Французской, немало фольклорных мотивов, немало бретонской фантастики (одно из излюбленных сюжетных положений лэ – связь героя с феей; но это мы найдем и в романе, например, в «Прекрасном Незнакомце» Рено де Божё[166]), то позже реальные конфликты занимают в лэ ведущее место.

Отличие романа от лэ, думается, не в размере произведения. В лэ постоянно на первом плане (а точнее, единственно в фокусе повествования) остро конфликтные взаимоотношения двух любовников. Это может быть, как в «Лэ о тени» Жана Ренара, просто рассказ о том, как юноша, впадая в отчаяние из-за неуступчивости своей возлюбленной, тем самым добивается ее любви. Но большее число лэ посвящено таким ситуациям, которые не могут разрешиться счастливо. Во времена Кретьена де Труа лэ по своему духу противостояли роману, они были повестями о несчастливой, подчас трагической любви (и этим они сближались с «Романом о Тристане»; недаром одно из лэ Марии Французской – «Жимолость» – излагало историю прославленных любовников). Обилие в них феерического элемента, напротив, сближало их с романом кретьеновского типа.

Спустя столетие лэ лишились своей фантастики, но концепция невозможности счастливой любви сохранилась. И теперь лэ остались параллелью роману. Т. е. в какой-то мере мы возвращаемся к определению Гастона Париса, исключив из этого определения генетическую векторность: ни куртуазный роман не был развернутым лэ, ни лэ не было свернутым романом, это были параллельные жанры, более обширный (не по длине, конечно, а по охвату явлений действительности) или более сжатый. Последний в основном концентрировался вокруг напряженных, часто трагических взаимоотношений протагонистов. Эта сюжетная сконцентрированность объясняет, почему в лэ нет параллельно протекающих событий, нет длинных монологов, нет подробных описаний.

Интрига в лэ всегда однонаправлена, линейна. Вначале сюжет развивается слегка замедленно (к тому же действие в лэ начинается не с «начала», а как бы с середины: повествования открывается обычно ситуацией, сложившейся уже довольно давно), но достаточно скоро возникает напряжение, что стремительно приближает развязку.

Первые лэ разрабатывали «бретонские» сюжеты, в них доминировали фантастические мотивы, среди которых, как мы уже говорили, не последнее место занимал мотив связи героя с феей. Причем истолковывалось это как подчинение протагониста системе внечеловеческих норм и запретов, нарушение которых (что было естественно для героя, для которого эти нормы и запреты были чем-то чуждым и навязанным) обрекало его на гибель, в лучшем случае создавало ситуацию «недостачи» (по терминологии В. Я. Проппа), ликвидировать которую герою было уже не суждено.

Постепенно, как и рыцарский роман, лэ утратили элементы кельтской феерии, превратившись в куртуазную стихотворную повесть. Таким образом, лэ можно считать определенной стадией развития короткого куртуазного повествования. Но в ходе своей эволюции лэ утрачивали не только фееричность. Они утрачивали сжатость и сконцентрированность интриги, все более сближаясь с собственно куртуазной повестью (или маленьким романом, каким был, скажем, рассмотренный нами ранее «Роман о графе Пуатье»). Таким образом, тенденция развития этого популярного в течение приблизительно целого столетия жанра была направлена к утрате четких жанровых критериев. Сближение жанров и течений, с которым мы постоянно сталкиваемся на протяжении всего средневековья, становится особенно очевидным как раз в рассматриваемый нами период, т. е. во второй половине XIII в.

Итак, если в эпоху Кретьена жанр лэ был в достаточной степени обособленным жанром, то позже он все заметнее сближается с романом (не по тематике, конечно, что было и раньше, а по своим повествовательным приемам) , утрачивает свои специфические черты (фантастику, сжатость и сконцентрированность повествования и т. д.), становится куртуазной повестью. К таким именно повестям относится одно примечательное произведение, созданное во второй половине XIII столетия и пользовавшееся исключительной популярностью (сохранилось по меньшей мере 15 его списков). Речь идет о «Кастелянше из Вержи», стихотворном повествовании, насчитывающем всего около тысячи строк [167].

Это произведение также относится к «трагическому» направлению, к которому принадлежит и рассмотренный выше «Роман о кастеляне из Куси» и ряд других произведений эпохи. Колорит этой книги еще более мрачный и тревожный, чем в истории кастеляна Ренои. И здесь перед нами любовная история, кончающаяся трагически. И здесь есть неудачливая соперница, более жестоко поплатившаяся за свое коварство. В повести нет затянувшегося «подступа»: герои уже давно любят друг друга, давно открыли друг другу свое сердце. Но с самого начала повествования, несмотря на светлую радость разделенной любви, тревога и смутное беспокойство царят в их отношениях. Они встречаются непременно тайно[168], украдкой и как-то торопливо. Вот юноша проникает в заветный сад, где его ждет любимая:

De la chambre vers lui sailli,

et de ses biaus braz l’acola

et plus de cent foiz le besa

ainz que feist longue parole.

Et cil la rebese et acole,

et li dist: «Ma dame, m’amie,

m’amor, mon cuer, ma druerie,

m’esperance et tout quanques j’aim,

sachiez que j’ai eu grant faim

d’estre о vous, si comme ore i sui,

trestoz jors puis que je n’i fui».

Ele redist: «Mon douz seignor,

mes douz amis, ma douce amor

onques puis ne fu jor ne eure

que ne m’anuiast la demeure;

mes ore de riens ne me dueil,

quant j’ai о moi ce que je vueil,

quant ci estes sains et haitiez,

et li tres bien venuz soiez!»

(v. 400—418)

Но атмосфера тревоги портит любовное свидание. За пылкой встречей и страстными признаниями вскоре наступает расставание, и герои не знают, как скоро удастся им свидеться снова. Как верно заметила А. Брюэль, «чувствуется, что любовники живут во враждебном мире и что их нежность постоянно сталкивается с низменными чувствами и со злокозненностью. Чувствуется также, что преступная любовь приобрела фатальный характер и что в ней таятся семена смерти» [169].

Герцогиня Бургундская, воспылавшая любовью к молодому рыцарю, но получившая его решительный отказ, возводит на него клевету, обвиняя его в том, что он хотел ее соблазнить. Но юноше удается оправдаться перед герцогом; оправдаться, открыв ему тайну своей любви. И хотя герцог обещает герою свято хранить его тайну, герцогине не составляет труда – среди ночных ласк – вырвать у мужа признание, о всех последствиях которого он поначалу и не догадывается. Тогда уязвленная в своем самолюбии герцогиня придумывает коварную месть: она дает понять – тонким намеком – кастелянше из Вержи, что знает о ее любовной связи. Бедная женщина решает, что ее любовник предался новой страсти, к тому же не только забыл старое увлечение, но и предал ее, разгласив тайну.

Это кульминационный момент повести. Сцена придворного празднества, на котором героиня узнает о мнимой измене возлюбленного, написана очень сильно. В долгом монологе (ст. 733—834; таких длинных монологов обычно не произносили герои лэ) несчастная кастелянша изливает свои чувства, призывая смерть и прощаясь с миром. А в это время ее возлюбленный беззаботно танцует в соседней дворцовой зале под веселые звуки музыки. Упоминание этих радостных танцев обрамляет горестный монолог героини, делая его еще более напряженным и трагическим. В укромной комнатке герцогского дворца кастелянша из Вержи падает замертво от горя. Узнав об этом, юноша закалывается у ее тела. Взбешенный герцог, поняв все злобное коварство жены, убивает ее тем же самым кинжалом. Затем он вступает в орден Тамплиеров, уплывает за море, откуда ему уже не суждено возвратиться.

В этой короткой повести немало описательности. Но узловые моменты повествования – это напряженные диалоги протагонистов. Собственно, таких сцен три: разговор герцога и юноши, ночная беседа герцогской четы, когда герцогиня вырывает ласками и жалобами у мужа чужую тайну, наконец короткий разговор герцогини и кастелянши. Здесь характеры персонажей раскрываются лучше всего. Честный и прямодушный герцог, коварная, обольстительная и злая герцогиня, остро чувствующая, готовая к страданиям и не очень верящая в счастье кастелянша, несколько слабохарактерный, нерешительный любовник. В этих сценах характеры персонажей именно раскрываются. Но не эволюционируют. Для их развития, для психологических переломов и трансформаций в нашей повести (как и вообще в лэ) слишком мало места. Перед нами не долгая жизнь героев, а короткий миг их бытия.

Показательно также, что в повести не разработан образ обманутого мужа, хотя предполагается, что таковой существует. Герои тщательно скрывают свои отношения, но это никак не мотивировано – ни сюжетно, ни психологически. Трагическая развязка продиктована, конечно, злым коварством герцогини, но, в конце концов, является результатом недоразумения: проверь героиня слова своей мнимой соперницы – и все персонажи остались бы живы, даже, быть может, счастливы. Но такова концепция автора: в этом мире зло очень часто сильнее добра, хотя за причиненное страдание и следует обычно расплата.

С атмосферой тотального зла и насилия сталкиваемся мы в анонимном стихотворном романе «Роберт Дьявол». Это произведение нередко относят и к первой половине века, хотя некоторые данные указывают на его более позднее происхождение. Не будем, однако, вдаваться в вопросы хронологии, подчеркнем лишь, что во второй половине века роман этот был весьма популярен, ибо вполне отвечал вкусам эпохи.

Роман о Роберте Дьяволе следует отнести к числу сочинений псевдоисторических. В его герое не без основания видят переосмысление облика нормандского герцога Роберта I (ум. 1035), отца Вильгельма Завоевателя. Отличавшийся буйным нравом, то необдуманно щедрый, то утонченно жестокий, Роберт I жил в обстановке анархической феодальной вольницы и рано стал героем местных легенд. Совершенно очевидно, что они бытовали уже в конце XI в.; не исключено также, что жизнь этого сумасбродного феодала стала темой несохранившейся жесты. В рыцарском романе о Роберте несомненно просматриваются отзвуки жест не-роландовского цикла. Вообще, следует отметить, что к середине XIII в. интерес к национальному прошлому заметно усилился, отразившись и в романе. Причем из эпических сказаний для романной обработки выбирались сюжеты, как правило, не высокого героического накала, а те, в которых наиболее ярко и выпукло отразились мрачные стороны феодальной действительности с ее кровавыми междоусобными сварами, отталкивающей жестокостью, подлым предательством, вообще разгулом необузданных страстей и не менее экстатичным покаянием.

Повествовательная схема романа «Роберт Дьявол» близка агиографическим сочинениям. Вначале – цепь неоправданных жестокостей и низких преступлений, обрекающих героя на божье проклятие. Затем – просветление, страстное покаяние и благодать. Именно таков жизненный путь героя романа. Он убивает, сжигает, святотатствует. На турнирах он не ведет себя как истинный рыцарь. С врагами он коварен и подл, с друзьями неблагодарен и жесток. Все сторонятся его, его именем пугают детей. Припадки небывалой жестокости нападают на него помимо его воли. Одно из наиболее ужасных по своей жестокости и бессмысленности его преступлений – это разрушение старого аббатства, всех обитателей которого Роберт хладнокровно уничтожил. После этого злого дела герой сам потрясен содеянным. Вот въезжает он, одинокий и задумчивый, в городские ворота. При виде его все разбегаются:

Mais si comme la rue passe,

Toute la gens menue et basse

S’en fu it et de luy se destorne:

Li plus cointe encontrer ne l’osent.

Huis ferment et feniestres closent,

Dus qu’adont que chil fust passes

En qui il a dou mal asses.

(v. 359—365)

Герой пытается узнать, почему над ним тяготеет проклятие, почему он обречен на злые дела. Угрожая матери обнаженной шпагой, он добивается от бедной женщины правды, и та рассказывает потрясенному рыцарю: много лет бездетная, герцогиня отдалась князю тьмы и зачала от него ребенка. Только глубокое покаяние может спасти героя. Он отправляется в Рим как простой паломник – пешком и в рубище. Он безропотно сносит оскорбления и насмешки уличной толпы:

De tai, de boe et de longange,

De palesteus et de cbavates

Et de pomons et de vies mates

Le ruent et batent et fierent.

(v. 928—931)

Встав на путь добрых дел, он, в конце концов, получает прощение. Конец романа типично нравоучительный: Роберт возглавляет римское войско и сражается против сарацин, осадивших Вечный Город. Он, конечно, одерживает блистательную победу и затем ведет жизнь, полную благочестия.

В этом романе детерминированность поступков героя и его характера слишком прямолинейна: рождение от Дьявола заставляет протагониста совершать злые дела, попирать человеческие и божеские законы, но с неотвратимостью приводит к покаянию. Эти два мотива – чудовищные преступления, гипертрофированная жестокость и страстное, экзальтированное покаяние – и составляют основной стержень книги. Оба эти мотива весьма типичны для описываемой нами эпохи. Но не все они столь однозначно решаются в куртуазном романе.

Особенно интересно в этом отношении творчество Филиппа де Бомануара.

Филипп де Реми, сьёр де Бомануар (ок. 1250—1296) был автором двух рыцарских романов. Один из них – «Жеган и Блонда» – обычно причисляют к «идиллическому» направлению. Другой – «Безрукая» – может быть отнесен к направлению «трагическому», которое правомерно было бы назвать, по аналогии с некоторым литературным феноменом первой половины XIX в., «неистовым». Кроме того, Бомануар был автором интересного юридического трактата (свода местных «кутюмов»), ряда стихотворений, а также популярного фаблио «Глупая щедрость».

Исследователи обычно отмечают растянутость и многословие романа «Жеган и Блонда». Но обратим внимание на то, что в книге ощутимо выдвинута на первый план тема социального неравенства, знакомая нам уже по некоторым произведениям предшествующей поры (например, «Гильом из Доля» или «Амадас и Идуана»). Герой романа – бедный рыцарь. Тем труднее ему добиться успеха в жизни. К тому же беден он не из-за коварства соседей или вмешательства потусторонних сил, как это бывало с героями артуровских романов XII в. Здесь все проще и будничней, но от этого еще более безысходно. Отец героя полностью разорился в нескончаемых феодальных войнах. Он вынужден заложить и перезаложить все свое имущество. К тому же у него на руках большая семья – четыре сына и две дочери. Жеган, старший, отправляется «в люди». В кармане у юноши всего двадцать ливров, его конь не отличается особой статью, а оруженосец Робин скорее напоминает простого деревенского конюха, чем верного спутника рыцаря (ст. 57—93). Описание бедного старого жилья Жегана, наскоро подправляемого и подчищаемого для встречи новобрачной (ст. 4589—4629), заставляет вспомнить «Капитана Фракаса» Теофиля Готье – настолько это убогое дворянское гнездо обветшало и развалилось.

Путь героя по волнам житейского (а совсем не феерически авантюрного) моря отнюдь не прост, и счастье дается ему с трудом. Прибыв в Англию, Жеган поступает на службу к графу Оксфордскому, где занимает достаточно низкий придворный пост – прислуживающего за столом сюзерена. Молодой человек влюбляется в графскую дочь, которая сначала напоминает неприступную капризную Геньевру, но затем искренне отвечает на чувство юноши. И если описания внешности героини, любовных терзаний Жегана, их объяснения и т. д. решены в книге достаточно традиционно и неоригинально, то в одном из центральных эпизодов романа – в рассказе о бегстве любовников от преследующего их герцога Глочестера, претендента на руку Блонды, – поэт более изобретателен и красноречив. Герой не только яростно бьется с соперником (и эти поединки не только должны подтвердить его качества рыцаря, но и завоевать ему место под солнцем, позволив жениться на богатой невесте), но и идет на всяческие хитрости, переодевания и т. д. – вполне в духе персонажей фаблио.

Здесь перед нами нарушение куртуазного стереотипа и предвестие – пусть очень далекое и слабое – полного травестирования куртуазных идеалов в литературе Возрождения. Отметим также, что рядом с Жеганом постоянно находится оруженосец Робин, персонаж во многом комический, но не постоянный неудачник, как Санчо Панса, – ведь именно Робин измышляет все самые невероятные ловушки и подвохи, на которые попадается герцог Глочестер. Так, чтобы отвлечь в Дувре отряд герцога, преследующего беглецов, Робин умело разыгрывает нищего калеку:

Adont clocha forment d’un pie;

L’un oel ouvert, l'autre cluignie,

La teste basse et les rains haut,

A dit au conte: «Dix vous saut!»

(v. 3647—3650)

Отметим, что Филипп де Бомануар сочувственно и часто описывает быт ближайшего окружения героя – его слуг, окрестных крестьян и т. д., создавая в достаточной степени правдивую картину жизни. Такого подробного и – главное – доброжелательного изображения представителей не-рыцарского сословия мы не найдем у предшественников и современников поэта, даже у Жана Ренара.

Таким образом, жизнь в ее будничных проявлениях, в ее совсем нешуточных заботах во многом заслоняет идилличность отношений Жегана и Блонды. Пусть бедный рыцарь оказывается удачливым, пусть он сумел завоевать любовь богатой красавицы, победить соперника, склонить на свою сторону французского короля, получить состояние, откупить свой наследственный фьеф, выдать замуж сестер, пристроить на почетные придворные должности братьев, хорошо наградить слуг. Пусть «Жеган и Блонда» – роман с хорошим концом. Положение мелкого рыцарства представлено в нем настолько неидеализировано, настолько подчеркнуты в этом положении теневые стороны, что отнесение книги к «идиллическому» типу куртуазного романа представляется нам условным, основывающимся лишь на внешней сюжетной структуре произведения.

Ф. Лайонс, изучивший повествовательный стиль Филиппа 14, выделил в нем три «манеры», соответствующие трем основным эпизодам романа. В первом, совпадающем с длинной экспозицией, доминирует «объяснение» (почему семья героя разорилась, почему он поехал искать счастья в Англию и т. д.). Во втором, описывающем любовную интригу от начала и до конца (т. е. до удачного исхода соперничества с герцогом Глочестером), – нарративная. Наконец, описательную манеру мы находим в рассказе о пышной свадьбе героя и о счастливом завершении его дел. Впрочем, такое деление на «манеры» условно: поэт прибегает и к пространным описаниям, и к сжатому рассказу о событиях во всех трех основных частях книги.

Это произведение Филиппа де Бомануара вряд ли можно отнести к числу особенно значительных. Хотя в романе прямо и всерьез поставлена проблема трудного, почти трагического положения мелкопоместного рыцарства и с большим сочувствием и вниманием изображена повседневная жизнь «средних» слоев феодального общества, решение в книге острых конфликтов представляется нам явно облегченным, во многом чисто литературным. Роман перегружен куртуазными шаблонами – как описательными, так и ситуационными. Но тема бедного разорившегося дворянина, вступающего в трудную борьбу с обществом и использующего в этой борьбе порой совсем нерыцарские средства, следует отметить. Тем более, что она становится все более частой в литературе.

Эта тема – бедный рыцарь в поисках удачи, в частности выгодного брака, – легла в основу сюжета созданного в середине века анонимного псевдоисторического романа «Ги из Варвика», в котором рассказывается, как герой влюбляется в прекрасную Фелису, дочь Роальта, Варвикского графа. Ему приходится выдержать тяжелую борьбу за сердце девушки, но в этом произведении сословный конфликт (например, соперничество бедного рыцаря с могущественным и богатым феодалом) не так обнажен, как в книге Филиппа де Бомануара. К тому же герой неожиданно оставляет жену и тайно и поспешно уходит в Святую Землю. Отметим, что этот мотив внезапного покаяния не вытекает из логики развития образа Ги и вообще плохо мотивирован.

Смешение мотивов «неистовых», сентиментальных и благочестивых находим мы в романе Бомануара «Безрукая», созданном, как и его первый роман, около 1280 г.

В основе сюжета произведения лежит очень распространенная повествовательная структура, зафиксированная в фольклоре и литературе разных народов (вплоть до «Сказки о царе Салтане» Пушкина): жена-бесприданница родит ребенка в отсутствие своего мужа-короля, который получает ложное сообщение о том, что королева произвела на свет чудовище, после чего, опять-таки из-за подмены донесения, ее изгоняют с младенцем (часто пускают по морю в маленькой лодке), и она находит приют в чужих краях (№ 707 по указателю сказочных сюжетов Аарне – Томпсона).

Однако книга Филиппа де Бомануара начинается иначе. До указанной выше сюжетной схемы в ней помещен наиболее острый, наиболее трагический эпизод. Начинается книга с темы инцеста. Король Венгрии потерял жену. Перед смертью королева наказала ему взять в жены женщину, которая будет на нее очень похожа. Так возникает мотив предопределенности зла: вполне естественно, что на умершую королеву становится исключительно похожа ее дочь. Король с ужасом это сознает и пытается вообще отказаться от женитьбы. Но настаивают бароны (как и в легенде о Тристане), и король приказывает делать приготовления к свадьбе. Жои (так зовут героиню) в ужасе отказывается. Но венгерский король теперь как бы одержим нечистой силой (как был одержим ею Роберт Дьявол); он яростно настаивает на своем, растаптывая все человеческие и божественные законы. Тогда несчастная дочь решает отрубить себе руку, чтобы избежать кровосмесительного брака. Эта страшная кровавая сцена описана внешне сдержанно, даже как-то буднично, с упоминанием мелких «технических» подробностей. Эти краткость и чувство меры лишают эту сцену нарочитой натуралистичности, какой можно было бы от нее ожидать:

Son puing senestre tant aloigne

Qu’ele le met seur la fenestre;

Le coutel tint en sa main destre.

Onques mais feme ce ne fist:

Car le coutel bien amont mist,

S’en fiert si son senestre poing

Qu’ele l'а fait voler bien loing

En la riviere la aval.

De la grant dolor et du mal

Que ele senti s’est pasmee.

(v. 722—731)

Героине романа суждено еще вынести немало ударов судьбы. Она постоянно пребывает во враждебном ей мире, где врагов и завистников значительно больше, чем истинных друзей. Этот сумрачный мир полон «тоски, печали, вздохов, страданий» —