Текст книги "Проект "Вавилон""

Автор книги: Андреас Вильгельм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Не будьте таким скептиком, – сказал Питер. – Мы же только в самом начале пути.

– Если это вас успокоит, то можете выкурить одну штуку, – заметила Штефани, – только откройте, пожалуйста, окно.

– Наконец-то! – Патрик встал со стула, прикурил сигарету и, открыв окно, сел на широкий подоконник.

Штефани продолжила:

– В то время как древние тексты написаны очень аккуратно и являются религиозными или, как минимум, относящимися к сотворению мира, в текстах граффити совершенно другое содержание. Во-первых, они кажутся дописанными к древним, но не менее мудрыми.

Штефани выудила один из листков и показала на строчки.

– Это древнеиудейский, – пояснила она. – Выглядит очень религиозно, да и звучит как пиют, [11]11
  Пиют – в иудаизме литургический гимн, написанный к тому или иному празднику или памятному дню и исполняемый между частями канонической литургии или молитвы; в более широком смысле – литургическая поэзия, расцвет которой приходится на VI–XVII вв.


[Закрыть]но это не он.

– Что такое пиют? – спросил Патрик с подоконника.

– Пиют – еврейское произведение, которое исполняют в синагоге.

 
Nitsavti lefanaw ke navi lifne ha har,
Namassti lefanaw ke-tippa ba-jam,
Hem anochi lefanaw, —
 

что в переводе значит.

 
Я престал перед ним, как пророк перед горой,
Я вошел в него, как капля в море.
Я оказался немым пред ним.
 

– Не похоже на цитату из Библии, – заметил Питер.

– Верно, – ответила Штефани, – но этот кусок стилизован. Некоторые тексты граффити взяты из Библии, как, например, тот, который нашли вы: «memento, homo, quia pulvis es, et in pulverem reverteris» – «помни, человек, прах ты и в прах возвратишься». – Штефани перешла к следующим отрывкам из пещеры: – Вот еще хороший пример древнего текста. Это отрывок из произведения Платона «Тимей», [12]12
  «Тимей» – один из важнейших трактатов Платона в форме диалога, посвященный космологии, физике и биологии и написанный около 360 года до н. э.


[Закрыть]как раз та часть, которая описывает сотворение мира. Настоящая классика, к тому же на латыни, а не на древнегреческом: «Наес igitur aetrni dei prospicientia iuxta nativum et umquam futurum deum levem eum et aequiremum indeclivemque et a medietate undique versum aequalem exque perfectis universisque totum perfectumque progenuit». И так далее еще пару абзацев. Ну, если не точно, то это можно перевести так: «Устроитель построил космос как единое целое, составленное из целостных же частей, совершенное и непричастное дряхлению и недугам. Всю поверхность сферы он вывел совершенно ровной. В его центре построивший дал место душе, откуда распространил ее по всему протяжению и в придачу облек ею тело извне. Так он создал небо, кругообразное и вращающееся, одно-единственное, но благодаря своему совершенству способное пребывать в общении с самим собою, не нуждающееся ни в ком другом и довольствующееся познанием самого себя и содружеством с самим собой. Предоставив космосу все эти преимущества, дал ему жизнь блаженного Бога». Этому очень известному тексту около двух тысяч лет. Шар как законченное тело, которому соответствуют Земля и расположение планет.

– Спустя тысячу лет после этого за такие еретические мысли людей сжигали на кострах, – добавил Питер.

– Да, – ответила Штефани, – очень выразительно и нанесено на стены пещеры с любовью. За ним следует граффити – текст, выбитый поверх. Он не менее интеллектуален. Это один из самых длинных текстов граффити: «Ех quo omnia mihi contemplant praeclara cetera et mirabilia videbantur. Erant autem eae stellae quas numquam ex hoc loco vidimus et eae magnitudines omnium, quas esse numquam suspicati sumus, ex quibus erat ea minima quae ultima a caelo citima terries luce lucebat aliena; stellarum autem globi terrae magnitudinem facile vincebant. Iam vero ipsa terra ita mihi parva visa est, ut me imperii nostrii, quo quasi puntum eius attingimus, paentiterent». Это отрывок из «De republica» Цицерона, если я правильно помню, написанного пятью сотнями лет позже. «Оттуда все остальное казалось мне великолепным. Там были звезды, о которых мы даже и не подозревали и не видели прежде с этого места. А самая ближняя звезда к Земле светилась странным светом. Размеры же звезд с легкостью превышали размеры Земли. Да, сама Земля казалась мне столь маленькой, что мне даже стало стыдно от того, какой маленькой точкой на ней была наша империя».

– И что же в этом случае говорит ваша теория? – спросил Патрик. – То, что писатели в стиле граффити были интеллектуалами?

– Да, это можно предположить с легкостью. Граффити были написаны значительно позже древних текстов и являются как бы ответами на них. Все писавшие, без сомнения, очень образованны и испытывают благоговение. Благоговение перед ничтожностью человека в космическом смысле, перед знанием и великими тайнами этого мира.

– Пока мы не знаем, – вмешался Питер, – кто написал все эти тексты, но нам кажется, что у авторов граффити были другие мотивы.

– Да, и особенно хорошо это видно по следующему фрагменту: «Arcana publicata vilescunt; et gratiam prophanata amittunt. Ergo: ne margaritas obijce, seu asino substerne rosas». He знаю, является ли эта цитата исторической, но говорит она примерно следующее: «Раскрытые тайны теряют в цене, а оскверненное лишается привлекательности. Итак: не мечи бисер перед свиньями и не устилай путь розами ослам». Это стояло как раз рядом с изображением розы, правда, написано было очень древним шрифтом, поэтому перевести мы смогли только сегодня.

– Кажется, я знаю это, – подумал Питер, – только вот не могу вспомнить откуда…

– У меня такое чувство, что все ходят вокруг да около, – сказал Патрик, закрыл окно и подсел за стол к остальным. – Словно я поздно включился в разговор и поэтому только один не знаю, о чем идет речь. Или как будто все смеются над шуткой, а я ее просто не расслышал.

– Я вас не понимаю, – сказал Питер.

– А я понимаю, – перебила Штефани, – я знаю, что вы имеете в виду: создается такое впечатление, словно существует какая-то определенная тема, на которую написаны все эти тексты и комментарии. Как будто у всех, кто оставил надписи на стенах пещеры, в голове было одно и то же. Только что это за тема, что за тайное знание? А вот еще одни текст, который подтверждает нашу мысль, – Штефани достала очередной листок. – Это на древнегреческом, – пояснила она, – первоисточник я, к сожалению, не могу назвать так сразу, но приблизительно перевести попытаюсь: «Если тождественность справедлива, а знание – сила, тогда мир хороший, если все знания доступны всем. Каждый будет могущественным, и все будут равны. Но самым могущественным будет тот, кто найдет знание. Он должен быть мудрым настолько, чтобы смог поделиться этим знанием с остальными».

– Звучит удивительно современно. Как будто из научного менеджмента, – заметил Питер.

Штефани кивнула.

– Но куда интереснее то, что кто-то дописал в качестве дополнения к последнему предложению: «… и настолько мудрым, чтобы скрыть это».

– Отлично, – сказал Патрик, покачав головой, – мы услышали целую кучу древнееврейских, латинских и греческих слов. У меня от этого разболелась голова, но до сих пор я не улавливаю сути.

– Может, потому что пока еще слишком рано, – сказал Питер. – Как бы то ни было, теперь мы можем разобрать все части этой головоломки. Пусть собрать ее мы пока так и не смогли.

– Но мне, помимо этих надписей, странным кажется и поведение наших современников, – продолжал Патрик. – Взять, к примеру, предводительницу ложи или хоть этот факс…

Взглянув на факс, он невольно замолчал. Пока они отсутствовали, им пришло очередное сообщение.

– Что это? – Патрик встал, достал несколько бумажек из аппарата и пробежал их глазами. – Не может быть!

– Что это?

Патрик положил присланные факсы на стол рядом друг с другом.

– Коли уж мы заговорили о мадам гуру: ваше предположение, Питер, подтвердилось. Она действительно пишет, что хочет еще раз встретиться с нами.

Потом Патрик указал на другую бумагу.

– Но лучше посмотрите сюда:

«Уважаемые господа!

До нашего сведения дошла информация, что вы занимаетесь исследованиями одного вопроса. Мы хотели бы поделиться с вами кое-какой информацией по этому поводу. Возможно, вы уже обратили внимание на некоторые детали. Тем не менее считаем, что вам будет приятно узнать об уровне ваших исследований.

Мы хотим пригласить вас на информационную встречу. Мы уважаем ваше право держишь все это в тайне и смеем заверить вас в полной конфиденциальности с нашей стороны».

С наилучшими пожеланиями и так далее, Сэмюель Веймарский.

И ниже дан план проезда.

– Сэмюель Веймарский? – Питер наморщил нос. – Звучит как не очень удачный псевдоним, нет?

– Точно, – сказала Штефани, – звучит очень по-немецки. А кто это и откуда у него номер нашего факса?

– Видимо, на вашего знакомого из Парижа нельзя положиться, а, Питер?

– Похоже, что так.

– Посмотрите на бланк! – воскликнула Штефани и ткнула пальцем в виньетку.

Виньетка представляла собой розу, в центре которой было сердце и латинские инициалы М. L. Над розой были три языка пламени, а под ней была подпись: «Миссия света – In nomine Patris et Filii et Spiritus Sankti».

– «Во имя отца и сына, и святого духа», – прочла Штефани.

– Аминь.

– А вы язва, Патрик.

Он ухмыльнулся и пошел к окну, чтобы закурить вторую сигарету.

– Итак, что мы имеем? – сказал он после первой затяжки. – С одной стороны, мы исследуем пещеру и с технической точки зрения не продвинулись ни на миллиметр. Но с другой стороны, мы там же занимаемся еще и толкованием древних текстов. Пока, к сожалению, они не дают нам подсказки о смысле и цели всего происходящего. В то же время о наших исследованиях прознали кое-какие люди. Это гроссмейстер масонской ложи. Кажется, изображение нашей розы кое о чем напомнило ей, но она так и не раскрыла свои карты. Теперь она хочет вновь встретиться с нами. К тому же мы получили факс от таинственного Шт. Г., который хочет предостеречь нас от последствий нашего исследования. Наконец, у нас есть факс от некоего Сэмюеля Веймарского, который утверждает, что располагает нужной нам информацией. Ничего не забыл?

– Наряду с наскальными рисунками, – добавила Штефани, – нам пришлось самостоятельно разбираться в значении символов, расположенных непосредственно у прохода. А это, кажется, куда важнее.

– Верно, – сказал Питер, – о символах, кругах и проходе мы не знаем ровным счетом ничего. Сначала мы думали, что в этом нам помогут тексты в передней части пещеры. Но, похоже, мы ошиблись. Штефани, кажется, вы говорили, что у вас есть мысль…

– Есть, но не очень ясная. Сейчас я остановлюсь только на ней. Мне понадобится пара дней и выход в Интернет. Только так я смогу сказать что-то более конкретное.

– Патрик, а вам придется разузнать поконкретнее об отправителях этих факсов.

– Да, я и сам хотел с этого начать.

– Да, и вот еще что, – вспомнила Штефани.

– Что?

– Вы же хотели показать нам ваши записи, сделанные в санатории.

Патрик замешкался.

– Честно говоря, не думаю, что из этого что-то получится.

– А вдруг все же получится? – сказал Питер. – Покажите.

Патрик достал пару скомканных бумажек.

– Я записывал это так, как понял. Может, это полный бред: «Ne sis confisus illis, que te adiuvare student. Ne intraveris cogno scientiam. In me manebo dum me repperero».

Штефани приподняла брови.

– Это же латынь! Начало очень даже понятно: «Не доверяй тем, кто хочет тебе помочь». Можете повторить еще раз серединку?

Патрик снова прочитал эти строчки.

– Так, вначале «не входи», а потом, вероятно, должно идти «cognosce scientiam». Может такое быть? Он мог сказать «cognosce»?

– Да может, он так мямлил…

– Значит, это «познай истину». Только, если он говорил неразборчиво, то мог произнести и «et cognosce scientiam».

– Мог, а это важно?

– Ну, тогда это будет значить совсем противоположное. Или он хотел сказать, что входить не стоит, а следует познать истину. Или наоборот: не входить и вместе с тем – не познать истину.

– У меня вопрос: куда именно нельзя входить? – спросил Питер.

– Вот здорово, – не выдержал Патрик, – это все напоминает мне о другом сумасшедшем из санатория. «Может, так, а может, нет», – повторял он все время.

– Может, он имел в виду пещеру, – предположил Питер.

– Может, – сказала Штефани, – в конце концов, это же пещера истин или знаний… А как там звучало последнее предложение?

– Я понял только отрывки: «In me ma nebo dum me reppe rero». Это имеет смысл?

– Да, и при чем очень ясный: «Я останусь в себе до тех, пор, пока не отыщу сам себя». А ваш пастух просто философ.

– Похоже на одно из предложений граффити, – заметил Питер, – вам не кажется? Если не принимать во внимание тот факт, что этот простой парень в одночасье заговорил на языке ученых, свои нетривиальные мысли формулирует он очень даже складно.

– Да уж, видимо, пребывание в пещере произвело на него неизгладимое впечатление… Патрик, а вы уверены, что тоже не стали в одночасье понимать латынь?

– Не вижу в этом ничего смешного, Штефани!

– А я и не шутила. Может, вы заметили в себе какие-то изменения? Может, что-то в мыслях или в отношении к жизни?

– Нет!

– Ну, ладно, – вмешался Питер, – давайте оставим эту тему. Вы просто примите это к сведению и повнимательней прислушайтесь к себе в ближайшие дни. Мне кажется очень интересным, что он предостерегает нас от людей, которые хотят помочь. Что нам по этому поводу думать?

Патрик прикурил очередную сигарету.

– Ну, лучше всего мы просто будем иметь это в виду – и все.

Глава 9

5 мая, дворец Де Молир, недалеко от Парижа.

Президент Мишо оделся официально, хотя и заверил графа в том, что встреча будет носить частный характер. Граф принял приватность предстоящей беседы, но, тем не менее, в его поведении было что-то особенное; казалось, он находится далеко от действительности и в то же время держится высокомерно. Президент же чувствовал себя не совсем комфортно. Это было не неприятное чувство – не зависть, не недоверие и не страх. Скорее что-то вроде необъяснимого уважения, восторга или даже больше. В присутствии графа президент чувствовал себя как никогда уверенно, как в детские годы на плечах своего отца. А если быть до конца откровенным, то перед своим собеседником он всегда пасовал, если не сказать, что чувствовал себя просто неполноценным. Но, с другой стороны, граф вызывал у него неподдельное восхищение и уважение. Иногда президент чувствовал себя перед ним безропотным. Это чувство подкрадывалось медленно и с такой поразительной естественностью, что каждый раз ему приходилось брать себя в руки и вспоминать о том, что он все еще президент Франции. Будь он более сентиментальным, он бы с легкостью назвал свое отношение к графу религиозной любовью. Должно быть, что-то подобное испытывают ученики по отношению к своему мессии. В этом смысле граф для президента олицетворял нечто священное. И уже хотя бы поэтому, будучи облаченным в строгий костюм, в присутствии графа президент чувствовал себя намного комфортнее, чем в свободной одежде.

– Добрый вечер, месье граф. Рад снова видеть вас.

– Добрый вечер, месье президент. Для меня это, как всегда, честь.

Президент Мишо протянул руку в сторону кресла.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Что вам предложить?

– Я бы не отказался от бокальчика белого сухого вина, – ответил граф, садясь в кресло, – разумеется, если это не доставит вам лишних хлопот.

– Конечно, нет. Позвольте оставить нас одного на пару минут.

Президент покинул холл и отправился на кухню. За исключением охраны и водителя, на территории резиденции больше не было обслуживающего персонала. С одной стороны, это обеспечиваю очень высокую степень секретности встречи, но с другой – это значило, что в доме не было никого, кто мог бы накрыть на стол. Однако президент Мишо был достаточно самостоятельным, чтобы не испытывать из-за этого никаких неудобств. Бутылку вина он мог найти и откупорить сам. Он подумал, не повредит ли это общей атмосфере встречи; если он просто принесет бутылку в салон и там же откроет на глазах у графа. И решил приготовить все на кухне: сервировочный столик с бокалами и емкость с ледяной водой для охлаждения вина. Когда президент вернулся в гостиную, ему показалось, что граф ни разу не пошевелился с того момента, как сел в кресло. Он все так же спокойно сидел на месте, скрестив руки на груди и пристально разглядывая языки пламени в камине. Президент Мишо протянул графу бокал и сел в кресло.

– Благодарю вас за заботу, – сказал граф, подняв бокал.

– Я очень уважаю вас, месье граф. Давайте выпьем за ваше здоровье.

– И за ваше.

– Вы, наверное, догадались, что мое приглашение связано не только с моим хорошим отношением к вам.

– Да, у сильных мира сего не так много времени на выражение личных симпатий.

– До сих пор я мог стопроцентно полагаться на ваше понимание… Надеюсь, и впредь будет так же. – Президент поднялся, встал рядом с камином. – Мне нужна ваша помощь.

Граф взглянул на собеседника и кивнул. Но был ли этот жест знаком вежливости, или он означал согласие, или подтверждал, что граф ожидал подобной просьбы, сказать с уверенностью было нельзя.

– Какого рода помощь вы ждете от меня?

– Я знаю, месье граф, что вы не занимаетесь общественными проблемами. Тем не менее я нуждаюсь в вашем политическом совете.

– И как, позвольте полюбопытствовать, то, что делает меня в ваших глазах аполитичным человеком, может помочь вам?

– Говоря о вашей аполитичности, я совсем не хотел недооценивать понимания вами политических процессов. Я всего лишь имел в виду, что вы явно игнорируете все политические начинания. Ни в коем случае не хочу критиковать вас за это, пожалуйста, не поймите меня превратно.

– Я и не думаю, что вы критикуете меня. В какой-то мере вы абсолютно правы: я аполитичен. Но, если быть справедливым, мы должны задуматься, может ли неудачная политическая акция оставаться без внимания или отсутствие выраженной приверженности тому или иному политическому течению быть поводом для критики.

Президент не смог сдержать улыбки.

– Вот то, что я так уважаю в вас, месье граф. Именно такого остроумия мне и не хватает. Попросив вас о политическом совете, я, очевидно, неудачно выразился. На самом деле мне нужен совет, касающийся моей работы, именно поэтому он будет носить политический характер. Мне крайне необходим ваш аналитический ум для дальнейшей работы.

– О чем идет речь?

– Как вы знаете, моя позиция в партии очень стабильная и во всем, вплоть до критики левой оппозиции, которая работает в своих вполне предсказуемых рамках, может смело быть названа непоколебимой. Моя деятельность очень успешна. А средства массовой информации, равно как и народ, на моей стороне. Даже очередной срок мне фактически обеспечен. По последним прогнозам, очередные выборы будут носить весьма формальный характер. Разумеется, я не могу и не буду полагаться только на это, пусть даже общее положение дел не дает никакой причины для беспокойства.

– Но… – начал граф и замолчал в ожидании, что президент сам закончит это предложение.

– Но в последние несколько дней среди промышленников вдруг возникло сильное противостояние. А я не могу не только объяснить, из-за чего оно возникло, но и не знаю, как могу или должен на это реагировать.

– Что по этому поводу говорят ваши советники?

– Их теории очень разнообразны. Настолько, что я могу назвать их абсолютно бесполезными. В лучшем случае они предполагают промышленные интриги иностранных партнеров, а возможно, и других государств.

Граф долил себе еще немного вина. В золотом кольце отражались языки пламени.

– Вам не нравится такой вывод? – спросил он президента.

– Он кажется мне притянутым за уши. Чтобы так бесцеремонно вторгаться на нашу территорию… Если бы это действительно было так, то мне пришлось бы создавать новые рабочие места и укреплять старые связи. А это может быть оправданно лишь при наличии весьма однозначных выводов.

– А в чем выражается то противостояние, о котором вы говорите?

– Вот уже много лет у меня хорошие контакты с представителями промышленности. Люди, стоящие у руля нашей экономики являются настоящим мотором в машине под названием «государство». А политика в этой машине – масло. Надеюсь, сейчас я не говорю ничего нового для вас.

– Нет, – граф смотрел на огонь, – мы все это проходили: религия, философия, политика, социология. Они так и остались идеологиями. И только деньги доказали свою реальную эффективность.

– Парижский банк расторг все договоры с нашей партией, – продолжил президент, – банк «Atlantic Direct», столько лет подбирающийся к нам, тоже охладил свой пыл. Потом этот «ENF», второй по величине в нашей стране энергетический гигант. Ни с того ни с сего он вдруг отказался от государственного займа и буквально вычеркнул меня из списка приглашенных на прием на следующей неделе. То же самое произошло и с «Ferrofranc-Group» – конгломератом из трех крупнейших металлообрабатывающих концернов страны, с «TVF Media» и «Teledigit International». И все это за последние четыре дня.

– Любопытно.

Президент палил себе второй бокал вина, но так и оставил его на камине.

– Я был бы менее обескуражен, если бы это не раздалось как гром среди ясного неба. Выяснять причину хотя бы одного из этих происшествий значит заниматься расследованием, прилагать много усилий и в первую очередь – тратить время. А тут такие масштабы!

– Вы уже предприняли какие-то шаги?

– Я приказал проанализировать информацию о сегодняшней деятельности этих фирм и о готовящихся проектах. Разведка еще не дала никаких данных, но пока мы обращались только к общедоступным источникам. Все эти акционерные общества, находясь под прицелом средств массовой информации и собственных инвесторов, не могут скрывать слишком много. Мы даже воспользовались нашими связями, чтобы больше узнать о предстоящих слияниях или совместных проектах на высшем уровне. Это могло бы объяснить их поведение.

– И?

– Ничего.

– Какие выводы вы сделали?

– Либо нет никаких планов или решений, вызывающих такое поведение фирм, либо эти решения исходят с самого верха.

– Что вы понимаете под самым верхом?

Президент замолчал на несколько секунд.

– Может, среди этих фирм есть какой-то тайный сговор, который ускользнул от глаз инвесторов, средств массовой информации и наших информаторов. Настолько тайный, что даже наличие самой тайны для всех осталось неизвестным. Но если хорошенько подумать, то это покажется более, чем невозможным, нет, даже совершенно исключенным. Все-таки речь идет скорее всего о спонтанном решении… – Президент Мишо сделал глоток вина и закончил предложение вполголоса: – Которое могли принять разве что влиятельные тайные общества.

Граф кивнул едва заметно.

– Какие последствия вы ожидаете?

– Для страны или для партии?

– Или для вас лично.

– Ну, страна вряд ли понесет какие-то убытки, иначе это отразится на налогах. К тому же наше государство пережило не одну партию. В общем, национальная катастрофа нам не угрожает. А вот дела партии вряд ли улучшатся после расторжения контрактов с промышленными концернами.

– Могут ли вас лично обвинить в этом? И могут ли за этим последовать досрочные выборы?

– Оппозиция наверняка будет связывать это только со мной лично, и именно меня будут обвинять во всем и в СМИ, и перед народом. А вот досрочные выборы маловероятны, хотя невозможными их тоже назвать не могу.

– Это успокаивает. Только представьте, что бы было, если бы и другие промышленники повернулись к вам спиной.

Президент Мишо ответил не сразу. Он сел в свое кресло, посмотрел на графа и улыбнулся.

– Знаете что, мой дорогой месье граф? Сегодня вечером, сами того не подозревая, вы оказали мне неоценимую помощь.

В ответ граф тоже улыбнулся.

– Правда?

– Теперь я знаю, что следует делать. Я очень рад, что вы приняли мое приглашение. Надеюсь, что когда-нибудь я тоже смогу быть вам полезным.

– Я тоже рад, что смог быть полезным вам, месье президент. Хотя и не имею ни малейшего представления, за что вы хотите меня отблагодарить.

– Как знаете, но позвольте мне по крайней мере поднять за вас бокал. За ваше здоровье!

– И за ваше. Non nobis, Domine, sed nomini Tuo da gloriam. [13]13
  (лат.) Не нам, Господи, не нам, но имени твоему дай славу.


[Закрыть]