Текст книги "Проект "Вавилон""

Автор книги: Андреас Вильгельм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Глава 17

10 мая, пещера Сен-Пьер-дю-Буа.

Питер и Патрик чувствовали, как страховочная веревка медленно и уверенно уходила в глубь пещеры. Это было знаком того, что у Штефани пока не возникало никаких трудностей.

Ученые только и делали, что отматывали веревку все больше и больше. В проходе уже было около десяти метров, но Штефани и не думала останавливаться. Однако она не подавала никаких знаков, о которых они договорились. Оттуда не доносилось не единого звука. Оба исследователя стояли на вырезанном в полу Кольце Монсегюра и были очень напряжены. Они сосредоточенно смотрели перед собой, туда, где в воздухе загадочным образом висела веревка. Исследователи стояли в свете непонятных голубых огоньков и настороженно вслушивались в подозрительную тишину.

Питер и Патрик внимательно следили за ритмом движения веревки. Она стала для них живым существом, тянущим за собой осторожно, но с силой. Они чувствовали в ней жизнь, и, подобно размеренным ударам сердца крупного животного, она билась.

Билась.

Билась.

И все внимание исследователей было сосредоточено на том, чтобы это биение вдруг не прервалось.

– Питер!

Он испуганно вздрогнул.

– Что?

– Я спросил, сколько она уже там.

– Я… не знаю, – ответил Питер, не отводя взгляда от веревки. – Вы на часы не смотрели? Мне кажется, прошло около получаса… Полагаю, не так уж и много…

– Мы отмотали уже девять с половиной метров. Положим, один сантиметр в секунду, значит, 950 на 60… Самое большее – пятнадцать минут, а возможно, и не более десяти… Думаете, на первое время этого достаточно и нам стоит позвать ее?

Питер наклонил голову в задумчивости.

– Да, думаю, стоит. Я не могу вечно стоять в таком напряжении. И, честно говоря, мне не терпится узнать, что же она уже нашла.

– Ну что ж! Для начала давайте остановим ее.

Исследователи натянули веревку, чтобы Штефани не смогла идти вперед. Затем Патрик трижды дернул, давая ей знак возвращаться назад. Пару секунд канат оставался неподвижным, а потом вдруг упал на пол.

– Вы что, отпустили? – спросил Питер.

– Да нет. Думаю, она идет к нам, – он натянул веревку, и уже несколько секунд спустя из прохода появилась Штефани.

– Вы не поверите, что я там увидела, – это были первые слова Штефани, предвосхитившие любые вопросы.

– Рассказывайте! – потребовал Питер.

Отстегивая веревку от своего ремня, она начала рассказ:

– Сразу за проходом начинается огромная пещера, диаметром, может, шестьдесят или семьдесят метров. Все там светится голубым светом. В центре находится колонна, представляющая собой что-то вроде светильника, высотой с саму пещеру. Под потолком свет разбивается на спектр бесконечных голубых оттенков, которые отражаются в полу. Вся пещера наполнена этим мерцающим светом, начиная с небесно-голубого и кончая бирюзовым и фиолетовым. Потолок очень светлый, почти белый, и из-за этого трудно точно сказать, какова ее настоящая высота – может, пятнадцать или двадцать метров. Это настоящее чудо!

– Немыслимо! – вырвалось у Питера.

– Как далеко вам удалось пройти? – спросил Патрик.

– Я пошла по проходу и завернула за угол – тут же началась пещера. Вы заметили, как осторожно я продвигалась? Но, честно говоря, не думаю, что в дальнейшем это так уж необходимо. Я не заметила никаких изменений в своем сознании. А благодаря свету очень хорошо видно дорогу. Ну правда, в этом нет ничего опасного.

– Что это за светящаяся колонна? – продолжал расспросы Патрик. – Опишите поподробнее.

– Я не смогла подойти достаточно близко, чтобы разглядеть детали. Кажется, там есть какой-то пьедестал и из него исходит этот свет.

– Прожектор?

– Да, в каком-то смысле. Но, с другой стороны, совсем не похож. Свет устремляется вверх и там становится более интенсивным. Такое ощущение, что это субстанция. Он просто ослепляет, но можно разглядеть в нем поднимающиеся вверх струйки. Честно говоря, он скорее похож на струю воды, направленную вверх, только более густую и светящуюся.

– Может, это и не свет вовсе… – задумался Питер.

– А что еще, кроме этого, вы обнаружили в пещере? – не унимался Патрик.

– Намного меньше, чем хотелось бы. Сверху струйками спускается этот голубой свет… Ну, как бы вам это объяснить… Почти так же, как солнечный свет спускается на землю сквозь туман и листву деревьев. Или, например, как под водой: хоть вода и прозрачная, но темная, поэтому видимость очень плохая. Лучи солнца преломляются и находятся в постоянном движении. То есть нет постоянного яркого света.

– Похоже на описание зеркального шара для дискотеки, – сообразил Патрик.

– Только намного медленнее, мягче. Лучи света мерцают и перемещаются в пространстве, подобно еле колышущимся занавескам из чистого шелка. И все вокруг наполнено этим светом. Но, несмотря на это, разглядеть внутренность пещеры можно всего метров на десять от источника света. А потом уже почти ничего не разобрать.

– Значит, где пещера заканчивается, вы не видели? Тогда с чего вы взяли, что ее диаметр составляет около семидесяти метров?

– Я прикинула. Как только из прохода попадаешь в пещеру, то тут же натыкаешься на карниз шириной метров пять. Он уходит вправо и влево и, очевидно, описывает круг. Уже через пару шагов я оказалась у его края и заметила, что сразу же за карнизом – большая яма, наполненная водой. Я прикинула, что ширина ямы составляет те же пять метров. От карниза через яму ведет небольшой мостик. По нему мне не удалось пройти, но я видела, что за ямой снова земля. Затем идет темная полоса, потом светлая, после нее снова темная и в самом центре находится та самая колонна света. По всей видимости, мост этот ведет от карниза к карнизу через все три ямы в самый центр. И тогда мне в голову пришло вот что.

Штефани показала на пол.

Прямо у ее ног лежало выбитое в камне Кольцо Монсегюра.

– Посмотрите на этот рисунок, – сказала Штефани, – это же и есть не что иное, как план пещеры!

На горе Архивариуса шел дождь. Мелкий, но настойчивый дождик, который осенью мог бы затянуться на весь день. Густые облака плотно затянули небо, так что ни заката, ни Луны все равно не было бы видно. На лес и холм опустилось серо-голубое покрывало, под которым все фигуры и объекты потеряли свои очертания. Бесцветное и приглушенное однообразие было безжизненным и наполненным одиночеством. И только пара глаз пристально следила из-за кустов за утесом. Где-то на полпути к вершине был едва заметен мерцающий свет. Снизу нельзя было с уверенностью сказать, откуда он исходил, но то, что там что-то горело, – было очевидно. И, кажется, исследователи направились именно туда.

Фигура выпрямилась и поспешила к автомобилю, припаркованному у самого подножия горы. За считанные секунды фигура приблизилась к внедорожнику и слилась с ним. Несмотря на то что вероятность его обнаружения была ничтожна, даже если бы на улице ярко светило солнце, этот человек двигался очень осторожно и быстро. Ошибок допускать было никак нельзя. Мозг работал на пределе, мускулы и сухожилия были напряжены. Подобно хищнику, человек притаился и рассматривал местность с новой точки. Прямой и самый простой путь к утесу вел вдоль страховочного троса, которым, видимо, и пользовались исследователи. Но этой дорогой идти было нельзя. А вот те выступы справа были как раз, что надо. С одной стороны, они находились чуть в стороне, но с другой – за ними никто не следил, и оттуда можно было беспрепятственно наблюдать как за страховочным тросом, так и за выступом, к которому он вел.

Очень плавно фигура переместилась к горе и начала восхождение. Сначала руки нащупывали нужные выступы, а потом цепко хватались за них. Ноги переходили от камня к камню в поисках надежного места. Подобно юркому насекомому, человек вскарабкался наверх и остановился прямо под освещенным утесом. С этого места было отчетливо видно, что над ним находится выступ, к которому прикручен страховочный трос. Осторожно человек поднял голову, не высовываясь из-за выступа утеса. Теперь было отчетливо слышно жужжание электрического прибора. А учитывая запах отработанного дизельного топлива, это было очень похоже на электрогенератор. Ни голосов, ни других посторонних звуков слышно не было. Фигура продолжила свое восхождение. Небольшой выступ расширялся как раз в том месте, где к скале был прикреплен трос. Здесь была небольшая платформа, над которой как ни в чем не бывало возвышалась гора. Как раз в этом месте в скале была пещера, свет из которой падал на стальную дверь.

Предельно осторожно невидимая фигура вошла в пещеру и прошла внутрь.

Штефани продолжала свой рассказ:

– В центр ведет дорога, пересеченная тремя рвами. Эти ямы, как и карнизы, шириной около пяти метров. И если это действительно план пещеры, значит, она около семидесяти метров в диаметре.

Патрик посмотрел на Кольцо Монсегюра. То, что это может быть планом пещеры, даже не приходило ему в голову.

– Какой смысл в такой пещере? – спросил он. – Если в центр ведет тропинка, тогда к чему все эти ямы, наполненные водой?

– Может, для церемониальных целей? – предположил Питер. – Эти круги могли бы быть использованы в качестве дорог для прохождения определенных процессий. С другой стороны, вся эта конструкция может иметь символическое значение или изображает что-то, пока непонятное нам с вами… Я еще ни разу не рассматривал этот знак с такой точки зрения, но, честно говоря, он похож на линии Наска. Знаете, что это такое? Огромные рисунки в виде линий, сделанные неизвестным народом в пустыне. Они настолько большие, что полностью их можно увидеть лишь с высоты птичьего полета. Смысл этих форм до сих пор остается неразгаданным.

– Но не во всем же должен быть смысл, – возразил Патрик, – это же может быть простой орнамент.

– А вы смогли еще что-нибудь заметить, помимо светового столба, лучей и рвов с карнизами? – полюбопытствовал Питер.

– Пока нет.

– Вы нормально дышали, ничего не заметили необычного в воздухе? – продолжал Питер. – Может, какой-нибудь запах, высокая влажность, тепло или холод, короче, что-нибудь необычное?

– Нет, а почему вы спрашиваете?

– Может, нам все-таки следует взять пробы воздуха, – предложил Питер, – так, для уверенности. Вообще-то нам следовало бы сделать это раньше. У меня, конечно, не так много опыта в практических исследованиях на местности, как у Патрика. Но это обычная процедура, которую применяли и при исследовании египетских пирамид. Воздух может оказаться отравленным. Так, в гробнице Тутанхамона были сконцентрированы споры плесневых грибков, сослужившие дурную службу неопытной экспедиции Картера… Вы наверняка слышали о «проклятии фараона».

– Вы серьезно полагаете, что наша пещера может быть отравленной?

– Мы не можем исключить такой вариант. Я, конечно, не физик, но то, как вы описываете загадочное свечение, говорит о том, что в воздухе находятся какие-то подвижные частицы. Иначе лучи вряд ли были бы видимыми? А вдруг в воздухе есть испарения, похожие на густой туман? И испарения эти исходят отнюдь не от воды и опасны для здоровья? Я за то, чтобы мы все-таки взяли пробы воздуха и прямо сегодня сделали анализы.

Штефани посмотрела на Патрика.

– А вы что думаете по этому поводу?

– По большому счету Питер прав. Гробницы или другие закрытые помещения обладают собственным набором микроорганизмов. И на протяжении веков там могут накапливаться ядовитые вещества. С другой стороны, может быть и обратный эффект. Если, к примеру, в закрытое помещение проникает свежий воздух. Или даже одни человек, вошедший внутрь, своим теплом или принесенной влажностью может нарушить микроклимат. Тогда в считанные дни веками хранившиеся рукописи истлевают, а наскальные рисунки разрушаются и исчезают. Все это уже было в истории археологии. И, если сначала исследовать воздух, то этого можно избежать. А кроме того, по концентрации находящихся в воздухе отравляющих веществ или тяжелых металлов, можно судить о том, когда в последний раз был контакт с окружающим миром. И это, на мой взгляд, намного интереснее. Правда… – на секунду он замолчал, – правда, в нашем случае речь идет всего лишь о дыре в скале, имеющей выход на улицу. То есть, по большому счету, это никак нельзя сравнить с герметично закрытой гробницей, в которой на протяжении пяти – шести тысяч лет лежало высохшее тело человека.

– И что же, по-вашему, нам следует делать? – спросила Штефани.

– Если честно, – ответил француз, – я до сих пор уверен, что это совершенно безопасно. Я все еще верю в то, что где-то здесь кроется защитный механизм, который работает просто превосходно и может отключить эффект прохода. Мы нашли все необходимые знаки и строго придерживались их. Во всем на свете есть смысл. Мы нашли нужный ключ и смогли пройти сквозь врата. Я даже представить себе не могу, что тут есть еще какая-то ловушка.

– Я согласна с вами. Питер, вы согласны с тем, что мы можем продолжить?

– Что мне вам сказать на это? – он пожал плечами. – Очевидно, вы сговорились и убедили меня тоже. Одного я только не могу понять, Патрик, почему вы так уверены?

– Называйте это инстинктом.

– Инстинкт? Может, на восточном базаре с его помощью и можно делать бизнес, но мне совсем не хочется, чтобы от него зависела жизнь Штефани или наша с вами.

– Послушайте, Питер, конечно, я не всегда могу быть примером для подражания. Но до сих пор я всегда мог положиться на собственный инстинкт самосохранения. И на этот раз он говорит мне, что дело надежное. Это как… – он искал подходящее слово, – как внутренний голос. Внутренняя уверенность, если хотите. Такое чувство, что я всегда это знал.

– Что, простите?!

– Да, увы, лучше объяснить не могу. У меня ощущение, что мы все делаем правильно. Словно так и должно быть.

Питер покачал головой.

– Что ж, очень жаль, но при всем моем уважении, я не могу согласиться с вами. Вы уверены, что с вами все в порядке?

Патрик посмотрел сквозь Питера.

– Я вот подумал, – сказал он вполголоса, словно не хотел потерять важную мысль, – ведь Штефани открыла ворота. Она и была тем самым ключом, и теперь мы все можем войти внутрь… Конечно! Архивы знаний открыты! – он вдруг пристально посмотрел на Питера. – Вы понимаете, архивы знаний наконец-то открыты!

Успокаивая коллегу, тот поднял руку.

– Медленнее, медленнее…

– Ничего не медленнее, пойдемте! Теперь и мы с вами можем войти туда, – он схватил Питера за руку и неожиданно потащил его к проходу.

– Что вы делаете?! – возмущенно вскрикнул Питер и выдернул руку.

– Да пойдемте же, – сказал Патрик и вплотную подошел к границе прохода, – это же так просто…

Штефани, подбежала к Патрику, чтобы остановить его.

– Патрик, отойдите оттуда!

Но француз уже сделал первый шаг, и его нога наполовину исчезла в черной дыре.

– Вернитесь! – закричал Питер, желая остановить напарника.

Но тот внезапно повернулся.

– Поверьте мне! – ответил возбужденно Патрик, снова взял Питера за руку и потащил за собой.

Питер приложил все усилия, чтобы не свалиться вперед. Ему во что бы то ни стало нужно было освободиться! В панике он схватил Патрика за руку и попытался освободиться от цепких пальцев.

– Оставьте его в покое! – крикнула Штефани, вставшая между исследователями и расцепившая их. – И выйдите оттуда!

Но Патрик другой рукой схватил руку Штефани.

– Да ладно, не усложняйте все!

– Отпустите его!

– Как хотите! – Патрик улыбнулся девушке. – Ну вы-то хоть пойдете со мной?

Патрик оттолкнул Питера и сам спиной угодил в проход.

Питер видел все как в замедленной съемке. Сначала в проходе исчезла голова Патрика, а затем и все тело погрузилось в темноту. Грудную клетку, а потом и живот как будто засосало внутрь. На мгновенье вспыхнула пряжка от ремня, но ее вместе с тазом тоже потянуло назад. С каждой секундой в проход уходило все больше и больше, и только ноги и одна рука торчали из-за черного занавеса. И оставшаяся рука безысходно тянула за собой Штефани, которая точно так же спустя пару секунд оказалась в проходе. Питер хотел было вмешаться, но все части его тела внезапно налились свинцом. Тело Штефани, миллиметр за миллиметром растворялось в мистическом проходе, а он даже пальцем не мог пошевелить.

В растерянности Питер замер перед входом в проход.

С того момента, когда Питер осознал, что же все-таки произошло прямо на его глазах, казалось, прошла целая вечность.

– Патрик! – крикнул он. – Штефани!

Его слова одиноко вернулись, отразившись от холодных камней.

В этот момент он даже не подозревал, что к нему тянулась невидимая рука с острыми копями…

10 мая, 18.30, улица Ангелов, Париж.

Эммануил Мишо передал самые важные сведения, полученные в разговоре с графом, сотрудникам тайной службы, еще когда садился в вертолет. Ему нужно было как можно быстрее и подробнее разузнать все об ордене «Приорат Сиона» и месье Плантарде, который каким-то образом был тесно связан с ним. По всей видимости, граф хорошо знал и этого человека, и саму организацию, которые могли бы помочь приоткрыть завесу тайны наследия Меровингов. Больше граф ничего не смог или не захотел рассказать президенту. Однако он позвонил этому загадочному человеку прямо при президенте, чтобы назначить встречу на сегодняшний же вечер.

Теперь Мишо сидел за своим рабочим столом в резиденции на улице Ангелов. Еще вчера в этом же самом кабинете он принимал Жана-Батиста Лароша, и с тех пор, как он впервые услышал о таинственной кровной линии, не прошло и тридцати часов. За это время произошло столько всего, что даже картина мира успела измениться.

Мишо смотрел на бумаги, лежащие перед ним. Еще до его возвращения были подготовлены кое-какие сведения. Выводы были более чем любопытные: название ордена было известно, и упоминания о нем то и дело появлялись в различных источниках – газетных статьях, служебных документах и даже грамотах. О нем была написана даже целая книга, но из-за нехватки времени прочитать ее и сделать собственные выводы не представлялось возможным. Что примечательно, ни в одном из источников не указывалось ни откуда взялся этот орден, ни каковы его истинные цели. А о господине Плантарде не было вообще никаких сведений. Конечно, во Франции проживало очень большое количество Плантардов, но на поверку оказалось, что ни один из них не имеет ни малейшего отношения к ордену.

Мишо доверял графу. Именно поэтому он отважился встретиться с абсолютно неизвестным человеком, о котором даже секретные службы ройным счетом ничего не смогли разузнать. Интересно, что же этот господин мог рассказать ему? Хорошо или плохо, что о нем ничего не известно? Означало ли это, что он преуспел в искусстве конспирации? И если так, то хорошо это или плохо для президента и для его страны?

В дверь постучали, и в кабинет вошел охранник.

– Месье президент, к вам посетитель.

– Большое спасибо. Пожалуйста, впустите его и оставьте нас наедине.

Сотрудник кивнул и вышел за дверь. Через минуту в кабинет вошел худощавый пожилой мужчина в пальто из верблюжьей шерсти. Президент встал и пошел ему навстречу.

– Полагаю, вы и есть месье Плантард. Я очень рад, что вы смогли прийти.

Пожилой мужчина пожал руку президента, дружелюбно улыбнувшись в ответ. Его руки были узкими, костлявыми и непропорционально большими. Кожа лица была испещрена морщинами, но, несмотря на свой преклонный возраст, он производил впечатление энергичного и умного человека. А легкая усмешка, искрящиеся глаза и очки в металлической оправе лишь усиливали это впечатление.

– Я очень рад познакомиться с вами, месье Мишо.

Внутренне президент вздрогнул, услышав, как незнакомец неуважительно обратился к нему. Но, несмотря на это, он предложил гостю присесть в кресло и сам устроился рядышком. На небольшом столике перед ними уже стояли бокалы, бутылка воды и вазочка со свежей выпечкой.

– Вам может показаться немного дерзким, что я обращаюсь к вам, не употребляя вашу официальную должность, – начал Плантард, усаживаясь в кресло и кутаясь в свое пальто, словно ему было холодно. – Тем самым я просто хочу подчеркнуть, что уважаю вас как человека, а не вашу высокую должность. Месье президент – это имя роли, которую до вас играли уже многие. Но мне хотелось бы поговорить с вами чисто по-человечески. У вас же тоже есть возможность побеседовать с человеком, не придерживаясь протокола. Задавайте ваши вопросы или поделитесь своими заботами, как простой человек, потому что я не осмелюсь предложить свою помощь или имеющуюся у меня информацию президенту.

Мишо отклонился на спинку кресла и обдумал слова гостя. Вот так, всего лишь парой предложений он смог предупредить раздражение хозяина и выказать при этом свое уважение и почтение к нему. Да, очень интересный человек, образованный и остроумный. Судя по внешности, ему можно было дать как минимум семьдесят лет – тем значительнее была его внутренняя бодрость.

– Не имею абсолютно ничего против, месье, – ответил президент, – так как я не знаю ни вашей должности, ни вашей истории, то позвольте мне называть вас месье Плантард.

– Собственно, мне о себе и рассказать-то нечего, помимо того, что вы наверняка уже знаете.

– Должен признаться, что все мои попытки узнать о вас хоть что-нибудь в такое короткое время не увенчались успехом. Может, вы вами хоть немного расскажете о себе?

– Вы позволите мне закурить?

– Пожалуйста.

Плантард достал серебряный портсигар, открыл его и предложил Мишо. Но тот отказался. Гость закурил тонкую сигару.

– Если вы подумали сейчас о моем здоровье, то не могу не согласиться с вами. Но в моем возрасте не придают этому большого значения. Лучшие годы и времена уже давно позади. Старость сама по себе безутешна. И я не намерен продлевать ее, отказываясь от маленьких радостей, – он улыбнулся.

Прикурив, он отклонился на спинку кресла и в задумчивости выпустил густой дым.

– А что мне рассказать о себе? – продолжил он прерванную мысль. – Как меня зовут, вы уже знаете. Я дипломированный коммерсант. После учебы я начал работать в одном издательстве, и тут началась война. На год я попал в немецкий плен, но мне удалось бежать, и я присоединился к движению Сопротивления. После войны я усиленно начал искать работу, стал бизнесменом и проработал в этом качестве аж до восьмидесятых. Импорт, экспорт, банки.

«Если в сороковые годы он был в плену, – подумал Мишо, – значит, ему около восьмидесяти. Ничего себе!»

– Что вы знаете о «Приорате Сиона»? – спросил его президент.

– А вы не любите тратить время зря на всякие условности, не так ли?

– И что вы можете рассказать мне о Жане-Батисте Лароше и его связи с Меровингами?

Плантард кивнул.

– Вы не так давно вступили на эту должность, месье Мишо. И правите страной не так долго, как ваш предшественник. Поэтому можно предположить, что вы еще не сталкивались с этим делом. И вот вы встретились с ним, будучи совсем неподготовленным. Ну, «Приорат Сиона» существует уже очень давно, – он подчеркнул слово «очень», покачав при этом головой, – как вы, наверное, уже знаете, Сион – это старое название иерусалимской крепости, позднее – горы Тамплиеров или даже целого города. Место с огромной силой, которое и в наши дни привлекает не только иудеев, но и христиан и даже мусульман. Какие битвы только не велись за него! Сион – символ всемирного господства народа, избранного самим Господом. Сион – идеальное воплощение центра Вселенной, культурного эпицентра. «Приорат Сиона» – это орден, служащий этому идеальному символу.

– А как насчет Меровингов?

– Династия Меровингов… – Плантард сделал глубокую затяжку и медленно выпустил дым из легких, как бы используя это время для размышлений. – Да, это особая глава в истории Франции. В школе мы все проходили, как еще в шестом веке Меровинги объединили франкские племена и создали единую империю под названием Франция. Меровей как начинатель, Хлотарь, Дагоберт и так далее. В середине восьмого столетия империи Меровингов приходит конец, когда, по приказу Пипина II, убивают Дагоберта II, а последний король Франции из династии Меровингов Хильдерик при помощи папы был отлучен от трона Пипином III. А сын Пипина III был тем самым Карлом, Карлом Великим, который основам династию Каролингов.

– Эта история мне хорошо известна, месье Плантард.

– Охотно верю. А разве не Каролингам мы должны быть благодарны за столько нововведений? Карлу Великому удалось, как никому другому, объединить церковь и светскую власть, укрепить и увеличить империю. Он также очень интересовался искусством, культурой и образованием. Именно благодаря ему появилось движение, заботящееся об обновлении, у него даже было собственное название: Возобновление. Это современный уклад и новый образ мыслей.

Месье Плантард с недоверием посмотрел на свою сигару, когда она чуть не погасла. Он осторожно подул на нее, и пламя снова разгорелось.

– Но знаете ли вы, что кроется между строк этой истории? А вы посмотрите повнимательней. Что именно произошло в 800 году? Коронация Карла Великого, – старик сделал небольшую паузу, а потом продолжил: – Это средневековье, месье Мишо. Темное время, как его еще принято называть. Много знаний было утрачено, а суеверие и откровенная ерунда приобрели твердую почву под ногами. Сколько крови было пролито в бесчисленных войнах! Только подумайте о немыслимых крестовых походах, о Столетней войне… Все это длилось аж до пятнадцатого века! И в конце концов забрезжил свет в конце тоннеля: Ренессанс. Это стало настоящим возрождением, когда люди и власти смогли избавиться от средневекового уклада, когда церковная и светская власть снова разделились, а церковь в итоге подверглась реформации. Вы не верующий человек, месье Мишо, поэтому я смею обратить ваше внимание на следующее. Это церковь покончила с династией Меровингов и, объединившись с Каролингами, подарила им власть. Это церковь начала крестовые походы, подавляла науку и любой прогресс. И ее безусловная власть закончилась с приходом эпохи Ренессанса.

Президент кивнул. Конечно. Он не был явным противником института церкви, но всегда относился к ней критично. Но что в действительности Плантард знал об эпохе Возобновления? А может, он просто манипулировал им? С одной стороны, то, что говорил этот старик, было абсолютной правдой и, может, именно так он хотел заручиться его доверием? Мишо пока не понимал, к чему клонит его гость. К тому, что Меровинги были лучшими правителями?

Тем временем старик продолжал:

– Напрашивается закономерный вопрос: то, что расцвет церкви пришелся на годы правления Каролингов, – это совпадение или нет? И почему то же самое не получилось с Меровингами? Есть одна очень веская причина, почему церковь решила поддержать Каролингов. Потому что в венах Дагоберта и Хильдерика текла одна кровь, и церковь во что бы то ни стало хотела прекратить существование этого рода.

– Кровь Иисуса Христа, – вырвалось у президента.

– Да, кровь Спасителя. Приятно слышать, что вы уже знакомы с этой версией.

– Эта теория настолько нова для меня, что у меня пока что не было возможности обдумать ее. Но я об этом уже слышал.

– Ну, на самом деле это не теория. Каким-то образом – или из-за продолжения рода, или из-за наличия кровных родственников – кровь нашего Спасителя передалась по наследству. Его потомок нашел убежище в Галлии, откуда взял свое начало род Меровингов и всех франков. Но почему церковь была заинтересована в том, чтобы вытеснить единственную в своем роде Божественную династию? Звучит парадоксально, не так ли? Однако ответ очень прост: потому что сила церкви не в Иисусе Христе, а в Воскрешении и в институте церкви, созданном не Иисусом, а Петром. Почему я говорю «наш Спаситель», когда говорю об Иисусе Христе? Потому что Его значение не имеет ничего общего с сегодняшней церковью – от которой, на мой взгляд, нет никакого толку; Иисус был самым ярким представителем и предводителем избранного народа. Это был высокообразованный человек, революционер, гуманист, Ганди своего времени, Сиддхартха, Мартин Лютер Кинг. А прежде всего Он был настоящим и полноправным царем всех иудеев. Римляне знали это. Иисус с легкостью мог бы стать правителем всего мира и уничтожить Римскую империю. Поэтому они и приказали убить Его. Что было в этом Божественного? Решайте сами.

Мишо ничего не ответил. Да и что, собственно, было говорить? Еще одна захватывающая, но бездоказательная интерпретация. Сегодня утром сотрудники тайной службы перевернули его жизнь с ног на голову, а сейчас – спустя всего двенадцать часов – перед ним сидит человек и с невозмутимым выражением лица говорит о тех же самых вещах, как будто они что-то само собой разумеющееся.

– И какое отношение ко всему этому имеет Орден Сиона? – спросил президент.

– Ну, как я уже сказал раньше, «Приорат Сиона» старается соответствовать идеальной картине того времени. Поэтому одна из важнейших целей «Приората» – не дать роду Меровингов исчезнуть с лица земли. Последние несколько столетий «Приорат» не проявлял себя ни в экономике, ни в политике. И, несмотря на это, династия Меровингов продолжила свое существование. По правде говоря, все это время среди нас были истинные наследники королевской крови. Они заключали браки с представителями высшего света, укрепляя тем самым свою родовую линию и продвигая вперед «Приорат».

– Каковы же цели «Приората»? Почему до сих пор никто так и не объявил себя истинным наследником и не завладел властью?

Старик покачал головой и потушил сигару.

– «Приорат» не желает мировой революции в форме путча. Сейчас для этого совсем неподходящее время. Чтобы претензии на господство выглядели достойно, взаимоотношения властителей должны быть более открытыми, страны и правительства должны больше доверять друг другу. А сила церкви и религиозность народа должны быть сведены к минимуму. Но вы же не думаете, что «Приорат» именно поэтому был неактивен. Вы действительно думаете, что спустя сотни и тысячи лет постоянных войн только что наметившееся объединение Европы является само собой разумеющимся? И чей же, на ваш взгляд, интерес в том, что в наши дни англичане, французы, немцы, поляки, русские и турки не встречают друг друга с саблей наголо?

– Вы хотите сказать, что судьбами народов Европы руководят отнюдь не политики, а «Приорат»?

Плантард покачал головой:

– Не поймите меня неправильно. Конечно, судьбы народов решают политики. Политики, как вы, месье Мишо. Вы руководствуетесь своими целями. Но вы когда-нибудь задавали себе вопрос: а как вы пришли к своим убеждениям? Какие мысли других людей повлияли на вас до этого? У кого до вас были точно такие же цели? Чью умственную работу вы продолжаете сейчас? Чьи книги вы читаете, чьи комментарии поражают вас? В конце концов, к чьим советам вы прислушиваетесь? Мы все, месье Мишо, вы и я – лишь в малой степени индивидуальности, потому что большую часть наших мыслей уже кто-то когда-то придумал, высказал и записал. Наши идеи, взгляды и убеждения черпаются из богатого источника мировой тысячелетней истории, умственной деятельности миллиардов людей, живших до нас, – таких же умных, а в сумме своей в сотни раз умнее, чем мы. По-настоящему новые идеи в наше время очень редки. Мы отличаемся друг от друга лишь тем, какие из этих идей мы воспринимаем, чьи убеждения принимаем и какими талантами обладаем. Чтобы использовать последние для претворения в жизнь первых.