Текст книги "Древо миров"

Автор книги: Андре Олдмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

– Ты – демон? – выдохнул Лисий Хвост, стиснув рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев.

– Нет, я не демон. Я – представитель народа, знания которого неизмеримо выше всех прочих. А тот, кто владеет великими знаниями, – несет большую ответственность перед остальными. Мне нужны меч и плеть небожителей, ибо в них скрываются частицы силы, которая тебе и не снилась во всех твоих удивительных снах. Опасность, нависшая над миром, куда серьезней, чем твои жалкие потуги его покорить.

– Гром в облаках! – рявкнул руг, извлекая оружие. – Я подозревал… О Арес, где были мои глаза!

– Твои глаза не видят дальше собственного носа. Лучше убери меч и отойди с дороги.

Только когда они скрестили клинки, Дагеклан окончательно поверил, что Да Дерг вернулся. Сам опытный фехтовальщик, Железная Рука сразу понял: Ярл не мог бы столь изящно и точно орудовать кривым мечом. Заложив левую руку за спину, он легко отбивал мощные удары Мидгара, не поддавался на обманные движения, и сколь яростно ни нападал вождь ругов, оставался на месте, все время поворачиваясь лицом к противнику.

Несколько раз, заставив наследника Таркиная открыться, он легко мог поразить его в грудь, но задерживал клинок в двух пядях от меховой куртки Лисьего Хвоста. Грубые черты лица Ярла разгладились, на губах блуждала насмешливая улыбка, и хотя внешне он оставался почти прежним, телом руга теперь полностью владел загадочный фаллиец.

Они дрались на зеленом косогоре, в тени летучих челнов, похожих на огромные блестящие веретена, и один из бойцов более всего жаждал убить того, кого еще недавно любил и называл братом, а другой хладнокровно защищался, не получив ни единой царапины за все время схватки, но и не ранив своего противника.

– Проклятый колдун, – хрипел Мидгар, – ты погубил Ярла, но тебе не получить небесных кораблей! Только когда я умру…

– Я мог бы уже десять раз убить тебя, – отвечал его недруг, отбивая выпады, – но не хочу этого делать. Разве жадность достойна истинного руга? Я ведь оставляю один корабль!

– Зачем он мне, если ты заберешь меч и плеть ямбаллахов? Ты – вор, и я убью тебя! Знаю, что убью, ибо пророчество Иорды должно сбыться…

– Ребенку опасно играть с оружием, – вдруг сказал отшельник негромко, но так, что все услышали.

И тут же меч руга отлетел в сторону.

– Подойди, сын Таркиная.

Мидгар, недоуменно глядя на свою руку, только что сжимавшую рукоять меча, повиновался.

– Вижу, ты знаток древних предсказаний, – улыбаясь, сказал старик. – Помнишь, что говорил Иорда о своем возвращении?

– Забыл, – Лисий Хвост покосился на Ярла, который, вложив клинок в ножны, стоял на том же месте, где они недавно бились. – Там было что-то непонятное…

– А ты вспомни, сынок.

– «Я вернусь, когда… когда раздастся звук хлопка одной ладони». Это значит – мы никогда не увидим пророка.

– Толкователи, – не то одобрительно, не то насмешливо произнес старик.

Потом поднял руку с разжатыми пальцами. Он не сделал больше ни единого движения, но громкий, отчетливый хлопок прозвучал, эхом отразившись от горных склонов. Тогда старик помахал рукой, призывая всех подойти.

– Когда-то меня звали Блаженным Иордой из Темного Распадка, – продолжая улыбаться, заговорил отшельник. – Место там гнилое, растет много грибов охму. Жил я одиноко, делать особо было нечего, вот и пристрастился грибочки варить да отвар попивать. Сам знаешь, сынок, что после того напитка бывает… Ничего, что я тебя, вождя великого, сынком называю? Извини уж, лет мне поболее, чем вам всем, вместе взятым, и еще десять раз по десять. О тебе, Бу, я не говорю. Так вот, стали мне являться разные видения, и пошел я по людям, дабы снискать себе пропитание. Руги дурачков да блаженных издревле привечают, не без опаски, конечно. Иных даже били, но не до смерти. Чаще слушали, разинув рты: еще бы, такое развлечение! Я отвару напьюсь, наземь грохнусь и ну слова разные выкрикивать… Иногда дельное, но больше чепуху разную. «И восстанут мертвые, и лед поглотит землю»… Или вот еще: «И будет сей посланец ликом темен, и на руках огонь, и без сердца»… Кудесники кое-что запомнили и потом передавали из уст в уста.

– Ты хочешь сказать, что все твои пророчества ничего не значат? – ошеломленно молвил Мидгар. – Всю жизнь я верил, что в словах Иорды заключена высшая истина, всю жизнь ждал наступления времени… Скажи, старик, что все это было обманом, и я тут же воткну нож себе в сердце!

– Ну что уж ты так, – слегка поморщился отшельник. – Кто там говорил, что на флейте, не имеющей отверстий, играть труднее всего? Ну так сей мудрец был прав. Ты, сынок, послушай все же старика, может, и не станешь себе кровь пускать.

Долго я валял дурака и питался за счет подаяний, пока случайно не попал к куннам. А у степняков иной взгляд на вещи: блаженных они сажают на колья, дабы молодежь с толку не сбивали. Едва не лишился я жизни от рук кочевников, да повезло – продали меня в рабство ругорумам. Рабство у них легкое, худшее наказание – розги, смоченные в уксусе. Смертью казнят лишь тех, кто крадет золото, а я всегда был к нему равнодушен. Купил меня один мудрец, для потехи: очень ему забавно было меня слушать. Потом в ученых спорах многие мои речения употреблял к месту и не к месту.

Мудрецы тамошние все думали, как дверь Павильона открыть и в тайны ямбаллахов проникнуть. Открыли наконец, но что-то там испортили, пришлось другую навесить, железную. До конца лестницы – они никогда не поднимались, считая, что ступени ведут прямиком в бесконечность. Никто их и не понуждал: ругорумы так привыкли к довольству и благодушию, что только пугали себя, словно дети, ужасами, таившимися за Медными Порогами. Какие-то воспоминания у них сохранились, об Астарте толковали, коему раньше жертвы приносились, о пропастях бездонных…

Как-то я увязался за своим хозяином в Павильон, да и улизнул вверх по лестнице. Никто догонять не стал, все решили, что глупый раб сам полез в пасть Астарту. А если никакого Астарта нет, того хуже, попадет дурачок прямиком туда, где нет ни концов ни начал, и тоже сгинет.

Рассуждая так, мудрецы были недалеки от истины: я действительно оказался в довольно странном месте. Как миновал зал Безмолвно Глядящих и пропасти – рассказывать не буду, у каждого свои методы. Потом бессчетно блуждал в лабиринтах, учась распознавать, что есть съедобного на полках и в нишах. Мыслю, снаружи миновала не одна сотня зим и лет, а мне ничего не делалось, только одежда слегка износилась.

Среди таинственных предметов я обнаружил вот такие полупрозрачные плитки, открыл письмена, в них заключенные, и научился их понимать. Поначалу я ужаснулся: все, что когда-то приходило в мою бедную голову под воздействием отвара грибов охму, было начертано здесь и объяснено тысячами различных способов. Высочайшая мудрость заключалась в этих плитках, но она грозила увлечь в пропасть безумия. Я перестал читать и пытался разбить крепчайшие плитки, я топтал их ногами и метался по железным коридорам с дикими криками… И вот, когда я уже совсем решил броситься в огненную бездну, мне повстречался Астарт. Мы поговорили, и он мне многое объяснил.

– Ты… говорил с этим чудовищем?! – охнул Мидгар.

– Конечно. Астарт – большой мудрец, ведь у него целых семь голов, хоть и довольно уродливых… Не печалься, юный Аскилта, Астарт успел отложить яйцо, из которого заново сам и родится. Не пытайся это понять, но не считай себя убийцей. Так вот, Страж Закона многое открыл мне, и я понял, что через одну точку можно провести бесконечное число линий… Мои пророчества, сын Таркиная, не были обманом, но вы, руги, поняли их по-своему. Ваш народ действительно ждет великое будущее, но совсем не то, к которому ты столь опрометчиво стремишься.

– Объясни мне старец, как нужно тебя понимать. Благо племени – высший закон для великого вождя, а я считаю себя таковым и готов подчиниться высшей мудрости.

– Тогда присядь рядом, и я прочту тебе письмена, заключенные в плите, оставленной небожителями.

…Когда Дукарий Аскилта Эвмолп, гордый оказанной честью, поднял первый корабль в воздух, гном глянул в широкое окно и одобрительно пробурчал:

– Ай да старичок, отвлек-таки нашего героя от мировых разрушений… Вон, сидит, поджав ноги, мудрость впитывает. А что, неплохой парень этот Лисий Хвост, только диковатый.

– Гляди-ка, дядя, я был прав – земля плоская, как пирог! – встрепенулся Аскилта.

Летучий челн стремительно набирал высоту. Гора Меру исчезла за клубами белых облаков, превратившихся в маленькое пятно посреди серой пелены, закрывавшей страну Огнедышащих Гор. Их кольцо неярко тлело далеко внизу. Солнце исчезло, появились звезды.

– И вовсе гора Меру не подпирает небо, – заключил ругорум, – не пойму только, почему на ней трава растет, если сейчас зима…

– Спроси заодно, почему там солнце светит, если сейчас ночь, – строго оборвал его рудознатец. – Любомудр нашелся. Молод ты еще о таких вещах рассуждать, если даже землю плоской считаешь. Вон, смотри, говорил тебе – она на миску похожа!

За кольцом Огнедышащих Гор расстилались бескрайние ледяные поля, а дальше, все выше поднимаясь к окоему, вставали скалистые берега замерзшего моря. Страна ругов словно погружалась на дно огромной чаши.

– Оба вы не правы, – подал голос Бу, удобно устроившийся на панели между разноцветных огней. – Сей вид – зрительная иллюзия. На самом деле наш мир – шар, вложенный в другой, больших размеров, тот, в свою очередь, находится внутри следующей сферы и так – до бесконечности. Это можно понять, если подняться еще выше. Но мы этого делать не станем, а то замерзнем. Курс – юго-запад! Чтобы тебе, Дука, было понятней, правь туда, куда я покажу хвостом.

– Ладно, – согласился Аскилта, – только вот что… Мидгар хитрил, говоря, что оружия у него – меч да плетка. Но братец-то его, или кто он там на самом деле, показал, как огнебойные шары запускать. Можно, я напоследок на Город один скину, чтобы у них крыша провалилась?

– Я тебе скину! – вскипел гном. – Кровожадный какой нашелся! Поворачивай, куда тебе старшие велят!

– Сам бы и поворачивал, – буркнул юнец, мысленно еще раз возблагодарив судьбу за то, что у Гнубуса из Тюирнлги слишком короткие ручки и ему нипочем не дотянуться сразу до желтой и зеленой полосок.

Летучий челн описал плавную дугу и стремительно понесся к югу. Далеко позади серебристой искрой виднелся второй корабль. Им управлял Да Дерг.

Глава восьмая
Условия битвы

Знайте же, что боги жаждут, чтобы веровали в них и чтобы сомнение было грехом.

Скрижаль магов

У них не было лиц, только светлые силуэты, проступавшие сквозь мрак в углу комнаты. Свет словно таился внутри тонких фигур, не освещая ничего, кроме них самих, – казалось, два огромных светляка пристроились на невидимых листьях в ночном лесу.

И голоса, то негромкие, как шелест древесной кроны, то поднимавшиеся до рокота водопадных струй, возникали совсем не там, где находились Посланники, а сразу повсюду, накладываясь и повторяясь эхом так, что иногда трудно было разобрать слова их.

Впрочем, они больше молчали.

Говорил Ариман. Он сидел на своем троне, уронив левое крыло и склонив голову к плечу, и в голосе его не было ничего, кроме печали. Яркий круг служил основанием его трону, темный бог напоминал жуткое насекомое, примостившееся на кувшинке неведомого цветка посреди черного озера. По правую сторону застыл в своей нелепой униформе Тавискарон Тучегонитель, внутренне трепеща и время от времени громко клацая зубами. Конн стоял слева от трона, внимательно слушая разговор небожителей.

– Я был тяжелыми каплями, падающими одна за одной из темной тучи, нависшей над человечеством, – говорил Ариман, – предвестником молнии и самой молнией, предчувствием гибели и свершением оной. Меня молили отвратить взгляд мой, не убивать ни большого, ни малого, ни отца, ни матери… И, говоря так в сердце своем, трепетали в томлении, зная, что смерть неизбежна, и станет она наградой лишь храброму, а сонмы размножившихся без счета уйдут, не оставив следа, чтобы вечно скитаться по Серым Равнинам. С именем моим на устах шли в бой отважные воины, имя мое шептали те, кто поднимал паруса, отправляясь в неведомые земли, великие злодеи и великие герои замышляли и вершили дела во славу мою!

– Ты возгордился не в меру и сам выбрал удел свой, – возник голос Посланников, подобный рокоту южного ливня. – К Митре возносятся ныне молитвы, и нет Ему дела, отважно ли сердце молящегося или сир и убог он, из палат каменных доносится глас его или из тростниковой хижины, ибо Податель Жизни внемлет каждому сердцу, и благодать Его распростерта над всеми…

– Если так, наступает время, когда человек не сможет пустить стрелу желания выше себя самого, ибо станет уповать лишь на волю небес. Приближается время, когда человек церестанет смотреть на звезды, ужасаясь Великой Беспредельности, но стремясь познать хаос, частица которого живет в душе его. А те, кто будет поднимать голову, станут считать небесные светила, как скупец пересчитывает золото свое, в надежде, что звезды подскажут дорогу к счастью. И тот, кто скажет ё сердце своем: «Я нашел!» – будет последним из рода людского, настанут тогда рождаться скоты с двумя ногами, и пойдут отысканным звездочетами путем, глядя в спины друг другу и часто моргая. И станут сбиваться в стадо, страшась холода. И Пастырь поведет их, куда возжелает!

– Митра есть Любовь, – прозвенел голос Посланников, – те, кто следует за Ним, идут дорогой праведных.

– Те, кто ходит осмотрительно, и чихнуть считают за грех, – отвечал Ариман. – Они еще стремятся к мечу и богатству и подливают друг другу яд: он навевает приятные сны. Но если Любовь и Порядок воцарятся в мире, не станет ли слишком хлопотно натыкаться на камни? И Правитель скажет: «Власть моя от Митры, и никто не смеет стоять у меня на пути». И скажет богач: «Золото даровал мне Податель Жизни, спасибо ему», а неимущий откликинется: «Крышу над головой просил я у Всеблагого, и Он дал мне». А жрец возвестит им: «Раньше весь мир был безумием, теперь же настала благодать, возрадуемся!» «Мы обрели счастье», – скажут двуногие скоты и станут усердно молиться. И вино будет в радость им днем, а совокупление – ночью.

– Ты забыл, что в мире достаточно зла, – снова вступили Посланники, – и Митра поддерживает Великое Равновесие…

– Великое Равновесие! Разве о том страхе говорю я, который царит среди живущих? Голод, война и болезни преследуют их, но разве Серые Равнины наполняют трепетом сердца людские? «Все там встретимся», – говорят они и посылают друг друга к Нергалу по сто раз на день. Разве Змей Вечной Ночи страшит их? «Он глубоко под землей», – говорят они и пугают Сетом детей. Несварения желудка страшатся они больше, чем богов, первейший учитель добродетели у них тот, кто варит похлебку проповеди пополам с цветами снотворного мака. Они спят, и сон их лишен сновидений.

Вы, считающие себя Благими Богами, лишив Сердца, заключили меня в Железный Замок, но разве те, кто усердно молятся Митре, не поступают так же, бросая в узилища колдунов и еретиков, сжигая их на кострах во имя Любви и Порядка? Сомнения и воля к Беспредельному – вот худший недуг среди людей, но если частица хаоса изначально живет в их сердцах – не лучше ли и весь род человеческий лишить сего опасного органа?

Ариман умолк, молчали и Посланники.

– Ты – самый лукавый из небожителей, – раздался наконец голос-эхо, – и речи твои имеют столько же смыслов, сколько раз отражается одно зеркало в другом. Мы пришли, чтобы спросить: если Митра вернет тебе Сердце, и ты снова воссядешь по правую руку Всеблагого, клянешься ли вместе с Ормуздом, верным слугой Подателя Жизни, трудиться во имя Великого Равновесия?

Правое крыло Аримана, таившееся за спиной, взлетело и снова упало, едва не накрыв Тавискарона. Маг взвизгнул, отскочил и снова застыл, выкатив глаза и стуча зубами. Теперь оба крыла темного бога лежали по сторонам трона, напоминая спадающую с плеч мантию.

– Нет! – прогремел Ариман. – Я не буду слугой Ему! Мы – вечные противники, хотя я и порожден духом Его. Митра хочет услышать мою клятву? Так вот же: клянусь, что, вновь обретя Сердце, я пойду на Него войной, и много отважных душ соберется под стяги мои! Те, кто любезен мне, явятся по первому зову: герои, жаждущие побед и блеска, стремящиеся к гибели во славу мою! Их немного, но они станут во главе моего воинства, остальных же я призову, разрушив стены добродетели и клети законов. Я вызволю их из плена, и число им будет – легион. На крыльях моих когти – дабы рвать цепи ложных ценностей и заблуждений, под крыльями – хвост скорпиона, способный разрушать храмы смирения и наполнять ядом жертвенные чаши, пасть моя полна острых зубов, и каждый вопьется в грудь смертного, отворяя дорогу хаосу… А когда Беспредельное вырвется наружу, освежающий вихрь смешает ваше добро и зло, перекрутит, подхватит и унесет, как ветер осени – мертвые листья. Тогда посмотрим, кого станут поминать, накладывая стрелу и натягивая тетиву, – меня или Митру!

– Облик твой столь же обманчив, как твоя сущность, но не забудь: скорпион часто жалит себя сам! Митра может заставить умолкнуть твои уста, а взор сделать неподвижным.

Ариман гулко расхохотался.

– Если бы Он этого хотел, не прислал бы вас, – сказал, отсмеявшись. – Предвечный не может уничтожить свое порождение, ибо я – часть Его Самого. «Свет порождает Тьму», – не так ли сказано в Заветах? Если уничтожить Тьму, вещи перестанут отбрасывать тени – останутся одни бесплотные формы. Да, у меня много обликов, но, даже уничтожив любой из них, Митра не сможет избавиться от меня, как человек не может избавиться от собственной тени, если только не станет все время сидеть в комнате с занавешенными окнами, а Всеблагой лишен такой возможности, ибо сам Он – источник света. Чего боится Митра? Скажу: Податель Жизни боится, что те, кто возносят ему молитвы и жгут свечи в храмах, в час Последней Битвы отвернутся от Него и встанут под мои знамена. Ибо Он раздает милостыню, я же дарую свободу…

– Немного же удалось тебе собрать приспешников, – откликнулись Посланники. – Фоморам ты безразличен, ибо они – не люди, случайно оказались пленниками этого мира и даже не могут покинуть Железный Замок. Ты наполнил цитадель своими творениями, готовясь к битвам, вызвал воинов Нергала из Нижнего Мира, но все это – часть тебя самого. Кто из людей встал под твои черные стяги? Несчастный немедиец, тело коего ты поглотил? Или этот жалкий пустой старик?

– Вы, как всегда, точны, о Благие, – насмешливо сказал Ариман. – Пустота души – высшее достоинство Тавискарона Тучегонителя, ибо я волен заполнить ее чем угодно. Побольше бы таких порожних сосудов… Эвраст же счастлив, избегнув написанного на роду ничтожества своего. Но вы лукавите, именуя меня вождем без воинства. Пока я заперт внутри Замка и принужден обитать в этой оболочке, я не могу, подобно вам, уподобиться стихиям и овладеть душами. Митра играет нечестно. В мутном потоке жизни Он оставил людям лишь холодных лягушек и теплых жаб: они противны, вызывают бородавки, но кто станет принимать их всерьез? Кто станет служить знамени, на котором красуется жаба? Но не все слепы: брат воина, стоящего рядом с моим троном, доблестный Ннок, принял мою сторону и станет первейшим военачальником моим, когда я верну Сердце. О, тогда я соберу несметное войско добровольцев, а Митра пусть собирает свое! И пусть трепещут рабы, говоря: «Вот, близится Великий Полдень», и пусть ликуют те, для кого погибнуть во имя Беспредельного – высшее благо!

Стало тихо, только в животе у колдуна громко урчало да изредка клацали его желтые зубы.

– Сердце твое – в кольце на пальце этого воина, и ты знаешь об этом, – зазвенел голос Посланников. – Все твои усилия овладеть им окончились неудачей, но Великий Митра желает посмотреть, сможешь ли ты овладеть Сердцем, использовав то, что скопил в Железном Замке. Пусть на поле Маг Туиред грянет битва между племенами богини Баннут, обитателями Инис Фалль, и твоим темным воинством. Ты сам поведешь легионы, приняв облик, в котором породил тебя Предвечный. Если ты победишь, значит, так угодно Высшим Иерархам, и Великий Полдень действительно близок. Если нет… что ж, тебе не впервой проигрывать. Отправь своего пленника в стольный Лиатдруим, к королеве Матген, пусть он возложит багровый кристалл на Камень Делений, и тот вернет силу Сердцу Аримана. Всеблагой желает сделать твое Сердце ставкой в игре, и ты не сможешь назвать ее нечестной. Но запомни, пока ты не овладел Сердцем, сражение сил Света и Тьмы не выйдет за пределы Маг Туиред!

Посланники исчезли тихо и незаметно, словно задутое пламя свечи.

Ариман сидел, склонив к плечу уродливую голову, рыбья его пасть была полуоткрыта, сетчатые глаза потухли.

– Ты слышал? – сказал наконец темный бог, обращаясь к Конну. – Ступай в Лиатдруим и передай Матген условия сражения, которое должно состояться через три дня. Эльтира останется в Замке. Она достанется лишь тому, кто сумеет меня одолеть, а для этого сначала нужно разгромить мое войско. Небожители и на сей раз решили ограничить мое вечное соперничество с Благими островом Фалль. Но на сей раз они просчитались, позволив мне явиться в первозданном облике.

– Неужели он еще более отвратителен, чем тот, который я вижу? – спросил король. – Кем породил тебя Митра?

– Когда-то меня называли Красным Вепрем Неба, – сказал Ариман, – и на клыках своих я мог поднять всю землю, утопленную в океане демоном Хараньякшей. А теперь ступай – Тучегонитель проведет к воротам.

* * *

Лязгающий зубами маг провел его по бесчисленным железным коридорам и гулким лестницам, где не встретилось им ни души. Только возле выхода Тавис – карон справился с челюстями и даже сумел выговорить пару внятных фраз.

– Зря уходите, – сказал кавалер ордена Пожирающей Пасти, – мой повелитель все равно всех сильней. Видели зубища какие? И превращается, и огонь отвратить умеет – высшая магия!

– Вот он тебе этими зубищами и откусит пустую голову, – сказал король и вышел наружу.

Створки со скрежетом сомкнулись за его спиной. Обернувшись, Конн не обнаружил ни малейшего признака ворот, только неровную железную плиту, убегавшую ввысь. Он стоял на узкой полосе, обрывавшейся в желтые воды пролива. На противоположной стороне в вечернем сумраке тускло светились огни небольшого городка.

Конн подумал было, что пролив совсем не широкий, и его легко можно преодолеть вплавь, но вспомнил слова духа-хранителя о ядовитом Тритоне, скрывавшемся под водой, и отнял руку, потянувшуюся было к завязкам позолоченного нагрудника. Эх, если бы малыш Бу снова оказался на его плече, он бы подсказал, что делать…

«Что делать, что делать, – зазвучал вдруг неслышный голос. – Не печальтесь, Ваше Величество, мы уже близко, сейчас полетим!»

Раздалось хлопанье крыльев, и рядом опустился Марабуэль. Бу сидел на голове горного духа, крепко вцепившись в красный хохолок маленькими лапками. Он резво спрыгнул на плечо короля и заговорил уже вслух:

– Оставаясь вашим духом-хранителем, согласно поручению госпожи с посохом, прибыл, дабы оказывать всяческое содействие. Желаете совершить осмотр Инис Фалль, прежде чем отправиться в Медовый Покой королевы Матген?

– Приветствую тебя, Марабуэль, и тебя, храбрый элементал, – сказал Конн, улыбаясь. – Вижу, ты не зря нырнул в живую картину, не убоявшись пламени Аримана. Однако крылышки твои совсем обгорели и хвост почернел…

– Наказан госпожой Ишшу за недогадливость. Прикипел к этому телу и стану свободен, лишь когда окончу свою миссию. Полетели?

– Но ты, кажется, утверждал, что духи могут оказывать помощь лишь в Лучезарном Мире. Разве Марабуэль способен сейчас меня поднять?

– Да я и сам запутался, – удрученно покачал головой Бу. – Тонкий мир, плотный мир, верхний, нижний, астральный, ментальный… Тьфу, сам Нергал хвост поломает! Запутался, Ариман меня и подловил. Вернее вас, государь. Поделом меня Ишшу наказала. Ну ничего, мы еще попляшем на кончике мачты!

– На кончике мачты? – переспросил король и тут же вспомнил рассказы моряков о странных огнях, возникающих временами на мачтах и реях кораблей.

Пока Марабуэль нес его к столице, Бу пытался толковать о странностях местоположения острова Фалль, но за свистом ветра слова его были плохо слышны. Конн понял лишь, что Фалль лежит как бы на перекрестке миров – что невозможно в другом месте, здесь случается чуть ли не ежедневно. В мысленные расспросы король пускаться не стал: голова его была занята совсем другими рассуждениями. Конн признался себе, что впервые в жизни боится грядущей битвы, ибо схватка предстояла с демонами, а ставка в сражении была чересчур высока: Эльтира, Талисман и весь мир. И в случае поражения не Серые Равнины ожидали его, а вечное рабство у темного бога. Он знал сие доподлинно, хотя и не умел читать чужие мысли, тем более мысли небожителей.

Занятый тяжелыми думами, король почти не обращал внимания на море огней, разливавшееся внизу. Города Инис Фалль были освещены, как в дни большого праздника, яркие фонари пылали вдоль нитей дорог, а на башнях развевались флаги, озаренные специальными светильниками. Покой и мир царили повсюду, но в шорохе крыльев духа гор королю слышался свист иных крыльев, готовых бросить зловещую тень на прекрасный остров побреди безбрежного океана…

Марабуэль плавно опустился на двор величественного строения, стоявшего на вершине горы в центре стольного Лиатдруима. Здесь толпились юные пажи в курточках с пышными буфами и узких штанах – одна нога красная, другая белая. Пятеро подбежали к Конну, отвешивая Изысканные поклоны, трое поднесли Марабуэлю серебряное блюдо, полное искристых зерен. Дух гор вежливо покивал красным хохолком, уселся и принялся солидно клевать угощение. Бу, сославшись на неотложные дела, юркнул куда-то и тут же исчез.

Идя за пажами, Конн мельком отмечал, что палаты королевы Матген превосходят все, что ему приходилось до сих пор видеть. Здесь не было грубого величия Севера, кричащей роскоши Юга или самодовольной пышности Востока – и хотя в убранстве дворца присутствовали мотивы искусства всех стран мира, более всего оно напоминало «сад камней», виденный Конном во дворе осевшего в Тарантии негоцианта с дальнего Востока: ничего лишнего, но глаз оторвать невозможно. В иное время король с удовольствием осмотрел бы дворец, но сейчас он торопился сообщить властительнице острова дурную весть и, тяготясь сим обстоятельством, шагал с весьма мрачным видом.

– Неужели вы сводный брат Ннока? – услышал он вопрос одного из пажей, который бежал перед ним спиной вперед, во все глаза разглядывая гостя.

– Ах, Уно, – тут же сказал другой паж, смешно насупив брови, – где твоя вежливость? Ты первым заговорил с королем!

– Да, я брат Ннока, – хмуро отвечал Конн, – хотя это меня мало радует.

– Ннок такой храбрый, – сказал первый паж.

– Да, ведь он враг вашей повелительницы!

– Конечно враг, – охотно согласился отрок, – но очень, очень храбрый!

Медовый Покой оказался круглым залом с желтоватыми стенами, похожими на стекло, – сквозь них проникал мягкий свет, озаряя черный пятиугольный монолит в центре. Алтарь рассекала красная трещина, по обе стороны которой недвижно лежали два тела.

Конн не сомневался, что видит перед собой Камень Делений, а женщина в черном платье, стоящая рядом, – королева Матген.

С поклоном он приблизился к повелительнице острова Фалль и невольно залюбовался ее лицом: чистым, молодым, обрамленным темными локонами, в которых сверкала серебряная диадема с изображениями луны и солнца.

– Ты очень похож на своего отца, – сказала Матген, прикоснувшись легкими пальцами к щеке Кон – на. – Хотя он был гораздо старше, когда мы впервые встретились в этих покоях. Он не был таким и в твоем возрасте, многочисленные шрамы покрывали его лицо, а кожа, наверное, была грубой, обветренной. И все же вы очень похожи – теперь я знаю.

– Я встречал еще одного человека, сходного со мной, – сказал Конн. – Ваш сын, королева, и мой сводный брат. Я вынужден был вступить с ним в схватку, едва прибыл на остров.

– Ну, – улыбнулась Матген, – ты видел его лицо?

– Его разглядел мой дух-хранитель и сказал, что мы очень похожи.

– Видишь ли, дорогой мой, Инис Фалль – такое место, где даже обитатель стихий может ошибиться. Ты сражался с Руадом Рофессой или Красным Многомудрым: он бросает вызов каждому прибывшему на остров, дабы испытать мужество гостя, и склонен временами принимать его облик. Ннок давно оставил нас, безвылазно живет в своих владениях и очень досаждает Маленькому Народцу.

– Позволишь ли сказать, что слышал я о брате в Железном Замке?

– Я все знаю. Ннок служит Ариману. Фелиды ошиблись, считая, что Конан передаст сыну то, что нам нужно. Твой отец был сложным человеком, дурное и хорошее густо мешалось в его душе, а мой сын перенял от киммерийца лишь храбрость да излишнее прямодушие. Узнав, что я провела ночь с Конаном, будучи обрученной с Да Дергом, последний воспринял это как личное оскорбление и решил отомстить. Что поделать, он совсем мальчишка…

– Мальчишка?! – вскричал Конн возмущенно. – Он старше меня, а я с семи лет держу в руках боевое оружие! Или на вашем острове все до седых волос остаются неразумными юнцами?

Он смущенно умолк, поняв, что его слова могли обидеть королеву – судя по всему, лет ей было немало.

Матген улыбнулась.

– Я гораздо старше, чем ты думаешь, – сказала она. – Фаллийцы, действительно, хорошо сохраняются до глубокой старости, в прочем же они сходны с другими людьми: есть среди нас и умники, и тупицы… Рада, что ты столь близко к сердцу принимаешь поступки брата, все-таки в ваших жилах течет частица киммерийской крови. Ннок стал одной из причин, приведших тебя на Инис Фалль, и ты вправе знать о нем всю правду.

– Да Дерг говорил мне, что ваши мудрецы ошиблись, надеясь, что сын Конана сумеет воссоединить Камень Делений, но он не упомянул об измене брата…

– Гармония мира не знает границ, – раздался вдруг знакомый голос, – но иногда ее приходится нарушать ради высших целей.

Конн обернулся. Коротко стриженный мужчина в коричневой куртке, узких штанах и туфлях с серебряными пряжками поднялся с алтаря и направился к королю. Отвесив изысканный поклон, продолжил:

– Прошу простить меня за то, что не все рассказал в оружейной тарантийского дворца. Поверьте, тому были веские основания. Во всяком случае я выполнил свое обещание: сильнейшее в мире Оружие, вобравшее в себя частицы Силы вашего Талисмана, – здесь.

Он хлопнул в ладоши.

Появился скромно одетый юноша в красном берете. В руках он бережно держал бархатную подушку. На ней лежали крестовина, украшенная зелеными камнями, и рукоять, перевитая спиральной нитью белых шариков.