Текст книги "Древо миров"

Автор книги: Андре Олдмен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

– Ты ошибся, маг, – сказал Конн спокойно, – это действительно Сердце Аримана, но оно утратило свое могущество. В результате некой… э-э… аберрации, сила Талисмана рассеялась в пространстве, и где сейчас ее крупицы – мне неведомо.

– Ничего, – воскликнул Тавискарон с горячностью неофита, – завладев летучими кораблями, мы обшарим всю землю и соберем Талисман по частицам. Даже если придется опуститься на дно морское и подняться в небеса. Великая цель требует тяжких усилий!

– А если я откажусь?

Маг снова часто замигал. Казалось, он не предвидел такой возможности.

– Ну и глупо, – сказал он, обиженно оттопырив нижнюю губу, – очень глупо. И некрасиво: я ему все, как на духу, а он нос воротит.

– Эй, Многомудрое Яйцо, – раздался с кормы окрик Хрона, – мы приближаемся к Полю Красных Огней. Ты, кажется, собирался здесь сойти.

Тавискарон бросился к левому борту и жадно уставился туда, где среди полумрака вспыхивали и гасли красные огоньки.

– Что это? – спросил Конн, подходя к кормчему.

– Вотчина Черного Садовника. На этом поле он разбрасывает сердца воинов, и они прорастают огненными цветами. Из их лепестков варят напиток, который пьют Демоны Ночи.

– А протока, где протока? – нетерпеливо спросил Тавискарон, пристально вглядываясь в темноту.

– Какая протока? – уставился на него Хрон.

– Ты знаешь, перевозчик, ты знаешь! Протока, ведущая к горе Меру. Я хочу плыть туда, немедленно!

– Туда нельзя. Подножие горы окружают Зачарованные Поля, откуда нет возврата даже нам, обитателям Нижнего Мира.

– Да мне на вас плевать! – взъярился маг. – Золотая Ветвь проведет меня куда нужно, а вы можете зачаровываться, очаровываться или просто сгореть белым пламенем. Поворачивай!

– Не стану, – Хрон бросил рулевое весло, – сам хочешь, сам и плыви.

– И поплыву! – Тавискарон выпростал из складок кушака Золотую Ветвь и направил ее в сторону едва виднеющейся протоки. Корабль Мертвецов медленно лег на левый борт и стал поворачивать носом к ее устью.

– Остановись! – вскричал кормчий, видя, что дело плохо. – Ты все погубишь! Если на Темной Реке не будет моего перевоза, мертвецы выйдут из могил и заполонят Царство Живых!

– Плевать! Пусть заполонят! Я с ними потом разберусь. Вперед, кораблик, вперед!

И кораблик покорно вошел в узкую протоку. Керб, ощерив три страшные пасти, двинулся было на колдуна, но Тавискарон махнул в его сторону ветвью, и змеи на спине пса принялись судорожно извиваться от нестерпимого жара.

Течение в протоке было стремительным, оно увлекало судно в сторону огромной горы с багровым заревом на вершине. Поле Красных Огней проносилось мимо, Конн увидел застывшего, словно изваяние, Черного Садовода – прервав свой кровавый сев, он стоял, обратив к Кораблю Мертвецов плоское безглазое лицо.

– А ну, – закричал с палубы колдун, – ты, каменная образина, брось-ка мне самый большой и яркий цветок!

Он поднял Золотую Ветвь, и судно замедлило бег.

– Делай, что он велит, – горестно завертел Хрон своей гуттаперчевой шеей, – иначе сгоришь, как уголек в камине…

– Не надо так мрачно, – сказал Тавискарон, – всего один цветочек, велик ли убыток… Да не этот, болван, вон там, правее, настоящее диво!

Цветок, на который указывал палец чародея, был гораздо крупнее других и пылал, словно костер в ночи. Черный Садовник со скрежетом нагнулся, сорвал растение и с неожиданной ловкостью перекинул на палубу. Тавискарон вынул платок, расшитый магическими знаками, осторожно набросил на красные лепестки и лишь после этого спрятал за пазуху.

– Небось тоже горячий, – проворчал он удовлетворенно, – все они жгутся, да не всех сжигают…

– Зачем он тебе? – спросил король.

– Для храбрости. Это – сердце могучего и бесстрашного воителя, ставшее чудесным растением, я же собираюсь повелевать миром и Небесами, так что мужество мне понадобится… А теперь хватит болтать, вперед, к заветной цели!

Он снова вытянул Золотую Ветвь, и Корабль Мертвецов, набирая ход, полетел навстречу неизвестности.

– Все погибло, – бормотал Хрон, дергая, как безумный, бесполезный теперь руль. – С Зачарованных Полей нет возврата…

– Вели псу или сынам Эхидны броситься на чародея. – Конн все же был стратегом и нашел, как он думал, верное решение. – Тавискарон испепелит их ветвью, но она утратит свою силу.

– Не могу, – стонал кормчий, – без Керба и химер Корабль Мертвых никогда не сможет плавать по Темной Реке… Он просто растворится в Пустоте!

Мрак впереди стремительно редел. Что-то огромное, белесо-синее надвигалось на них, поглотив Серые Равнины и вулкан вдали – вскоре корабль оказался посреди мутной пелены, закачался, словно на волнах мертвой зыби, и встал.

– Все, – сказал Хрон, – приехали.

Тавискарон все еще размахивал Золотой Ветвью, тыкая ею во все стороны – тщетно.

– Говорили тебе, дураку, учись лучше, – устало бормотал Хрон, усаживаясь возле руля на палубу. – Ты с чего взял, что ветка тебе путь укажет?

– В мудрой книге вычитал, – упавшим голосом сказал чародей, – «Скрижаль магов» именуется. Вот… – Он порылся за пазухой и достал засаленный клочок пергамента. – Написано: «Ветвь золотая тебя одарит вдохновением, если стремишься к благому – укажет и путь и подмогу, если же…»

– Что – если же?

– Дальше оборвано, – всхлипнул Звездное Яйцо. – Ветка в этот пергамент была завернута, да я, когда тащил из сумки того шамбалинца, оборвал ненароком.

– По-моему, тут что-то иносказательное, – заметил Конн, отходя от борта. Он устал всматриваться в колеблющуюся пелену и тоже присел на палубу, чувствуя, как свинцовой тяжестью наливается уставшее тело. – «Одарит вдохновением» – это для пиитов.

– Ладно, с вдохновением ясно, – буркнул кормчий, – считаем, что оно посетило нашего кудесника: уж очень он взволнован и лицом бледен. Но куда ты попасть-то хотел, убогий?

– Туда! – неопределенно махнул рукой чернокнижник.

– Туда! – передразнил Хрон. – А попал в никуда!

– Может, грести?..

– Чем? Лопасти вон без толку хлопают. Эй, уймитесь вы там! – крикнул он теням в колесе. – А ты, яйцо пустое, если хочешь, греби своей золотой веткой.

Тавискарон отнесся к предложению кормчего с полной серьезностью и опустил ветвь за борт столь старательно, что и сам туда свесился.

– Ой-ой! – раздался тут же его отчаянный крик. – Защитите, Эрлик, Яджур, Цернуннос, Гуанлинь… Корабль исчезает!

Все, включая Керба, бросились к борту. Корпус судна и впрямь таял: от перил борта до мутной пелены внизу оставалось не больше локтя.

– Тонем? – с надеждой спросил Конн. Плавал он отлично и не боялся оказаться в воде.

– Если бы! – махнул рукой Хрон. – Растворяемся, Путник, растворяемся! Вот теперь, когда уже ничего не поправишь, я хочу, чтобы Керб вырвал кишки этому горе-колдунишке.

Еще не договорив, Хрон прыгнул на чародея и одним ударом выбил из его руки Золотую Ветвь. Тавискарон не сопротивлялся, просто стоял и смотрел, как надежда на мировое господство канула за борт в белесую мглу.

Пес зарычал и поскреб палубу – ногти мертвецов полетели во все стороны.

– Не надо кишки, – жалко проблеял колдун, – дайте умереть достойно…

Корабль вдруг сильно тряхнуло. Химеры, в которых Хрон так и забыл вдохнуть жизнь, упали и с грохотом покатились в открытую дверь заднего кубрика. Хрон и Керб бросились следом. Палуба еще раз качнулась, и встала дыбом.

Отчаянно цепляясь за лопасти колеса, Конн видел, как расправляет могучие крылья чудище на форштевне. Перья на его теле взъерошились, длинная шея вытянулась, драконья голова разинула пасть, издавая яростный клекот. Фонарь на конце рога вспыхнул ослепительно – голубым сиянием, крылья ударили тяжело, взметая белесые рвацые хлопья, и Корабль Мертвецов, влекомый крылатым чудовищем, крепко обвившим корпус своими змеевидными щупальцами, взмыл в воздух.

– Давай, Тифон, выноси нас отсюда! – слышал король торжествующий вопль кормчего, которому вторил заливистый лай Керба.

Рядом, уцепившись за лопасти, распластался Тавискарон. Глаза его были безумны, он шептал какие-то заклинания, пузырьки на его поясе лопались от каждого удара сотрясавшейся палубы.

Тифон, увлекая корабль, круто набирал высоту. Белесая мгла рассеивалась, показались перистые облака, между которыми, озаренная багровыми вспышками, виднелась гора Меру.

– Туда, давай туда! – заорал маг, все еще надеясь достигнуть вожделенной цели.

Тифон, словно услышав, заложил крутой пируэт, потом решил сделать петлю. Ноги чернокнижника и короля повисли над бездной. Летучая тварь раздумала завершать маневр и понеслась куда-то, удерживая судно книзу палубой.

Пальцы колдуна явно слабели. Конн, отпустив одну руку, потянулся к Тавискарону, чтобы поддержать его за отворот черного плаща. Звездное Яйцо тут же вцепился зубами в палец короля, на котором сидел перстень, стараясь стащить Талисман.

– Ублюдок, – прохрипел Конн, отдергивая руку, – подыхай, если хочешь!

– Не дождешься, – взвизгнул маг, – я сейчас полечу, как облако, на вершину горы и овладею самым грозным оружием… А ты низринешься в пустоту, жалкий, ничтожный юнец, недостойный великого предка!

Тавискарон повис на одной руке, шаря свободной за пазухой.

– Где же цветочек, где же… Я, понимаешь, высоты боюсь, а так бы враз полетел… Ничего, съем цветок – сердце и полечу… Да куда же он завалился?..

Тут слабые пальцы старика разжались, и Звездное Яйцо низринулся в бездну. Конн глянул: не станет ли колдун парить, как обещал, но тот падал камнем и вскоре пропал из виду.

Тифон описывал широкие круги, все еще кверху брюхом: очевидно, наслаждался нежданным солнечным теплом, а может, просто забавлялся. Конн висел над бездной, но это его не особо волновало: в детстве бывало, взобравшись повыше на дерево, он висел так подолгу, тренируя крепость рук и вырабатывая презрение к высоте. Еще немного, и Тифону наскучит таскать корабль в поднебесье, чудище опустится на Темную Реку, и можно будет потолковать с Хроном о продолжении путешествия…

Острая боль в пальцах заставила его глянуть вверх. Лопасти колеса явно переместились, теперь та, за которую он держался, была вровень с палубой, а просвет между ними был слишком узок, чтобы вместить крепкие пальцы короля. Перстень врезался в щель, и к нему тянулась чья-то серая лапа…

Тени в колесе ожили, это они сместили лопасти, грозя сломать Конну пальцы и завладеть Талисманом.

– Хрон! – завопил король, превозмогая боль из последних сил. – На помощь, кормчий!

Вой ветра относил его слова, из кормовой каюты не доносилось ни звука. Серые щупальца сжали ободок перстня…

И тогда король отпустил руки. Ему не сразу это удалось, измученные пальцы медленно и неохотно выползали из щели… Последнее, что видел Конн, срываясь в бездну, был туманный лик, показавшийся между лопастей, – лик убиенного Нумедидеса…

Глава девятая
Красный многомудрый

…И боль отозовется в сердце,

И сердце расцветет красным цветком отваги…

«Деяния отцов»

Он плыл над подводной долиной, окруженной зеленоватыми рифами, и с удивлением наблюдал за кипевшей в прозрачной воде жизнью. Вокруг резвились быстрые, как стрелы, рыбы с черными полосками вдоль хребта и острыми розовыми плавниками, высоко над головой, словно мелкие серебристые облака, проносились стайки какой-то мелочи. Рыба-иглобрюх описывала кульбиты, словно цирковой акробат, парочка спинорогов любезно ухаживали друг за другом над огромным кораллом, чьи голубые, красноватые и желтые веточки грызли неутомимые рыбы – попугаи. Из отверстия в скале выглянула и тут же скрылась пятнистая мурена, в другом дремал серый скат, покрытый светло – синими крапинками.

Возле голубоватого камня, среди бурых водорослей удобно устроилось бочкообразное существо, с видимым удовольствием открывавшее и закрывавшее губастый рот. Можно было подумать, что рыба произносит речь, но, оказавшись поближе, Конн понял причину ее самозабвенного губошлепства: маленькая червеобразная рыбка усердно заплывала и выплывала из полости рта то через пасть, то через жабры, которые усердно чистила.

«Помогает своему господину после трапезы, – решил король. – А кто теперь поможет мне?»

Он плыл, сам не зная куда, уже довольно долго. Конн умел хорошо нырять и подолгу задерживать дыхание, но, пожалуй, его нынешнее пребывание под водой побило все лучшие результаты ловцов жемчуга. Странно, но король не чувствовал ни жжения в груди, ни желания подняться на поверхность. Да и что ожидало его там, наверху – белесая муть Зачарованных Полей?

Оторвавшись от летящего корабля, увлекаемого Ти – фоном, он ждал долгого падения и страшного удара, но почти сразу очутился посреди подводного царства, пронизанного косыми солнечными лучами. Перстень с Талисманом был на пальце, а вот дудка Дамбаэля исчезла, видно, выскользнула из-за пояса, когда Тифон тряс и раскачивал корабль. Конн решил отыскать инструмент и поплыл наугад, невольно любуясь пестротой и яркостью подводного мира.

Одежда его истрепалась еще в лесу возле Мирового Древа, и теперь он освободился от лохмотьев, оставшись в одной набедренной повязке да поясе, на котором болтались ножны с обломком ножа гнома. Плыть было легко, теплая вода ласково обволакивала тело.

Внезапно он почувствовал боль от укола в щиколотку. Нога была слегка оцарапана, червеобразная рыба с плоской головой присосалась к ранке. Не обращая внимания на движения пловца, она совершенно спокойно оторвала у края ссадины кусочек кожи и проглотила. Конн отогнал прилипалу, но она тут же вернулась и не одна, а с двумя другими. Они бросились на него с трех сторон и, пока он отмахивался от первой, ее товарки присосались к поясу и предплечью, да так крепко, что пришлось извлечь нож и отковыривать их обломком лезвия. Вода окрасилась облачками крови, и Конн понял, что надо подниматься.

«Правильно, – возник в голове тонкий голосок Бу, – поплавали, полюбовались красотами морскими и довольно».

Дух-ящерка шел рядом, смешно шевеля перламутровым хвостиком и вытягивая лупоглазую головку. На плаву он щелкнул маленькой пастью и ловко откусил рыбе-прилипале кусок хвоста.

– Где ты был… – начал было король сердито, но изо рта у него вырвались пузыри воздуха, и пришлось переходить на мыслеразговор.

«По делам плавал, – отвечал Бу, – у нас, духов-хранителей, дел хоть отбавляй. То пространство искривить, когда некоторые норовят из поднебесья в океан сверзиться, то рыбарям в днище дырку проковырять, чтобы этого некоторого сетью не накрыли… То Карлука, губителя кораблей и ныряльщиков, проведай: спит ли…»

«Спит?» – спросил мысленно Конн.

«Да он веками дрыхнет, это я так проверял, на всякий случай».

«А ну как проснется? Во мне скоро воздух кончится».

«Да вы недоверчивы, как всякий настоящий король! Осетра у меня ели? Вот и плавайте, как рыбка, пока не надоест».

«Лучше бы я у Пинокля утку отведал, тогда, глядишь, сразу бы перелетел в нужное место, штанов не замочив».

«Штанов на вас все равно нет», – обиделся дух-хранитель.

«А что, Бу, – помыслил Конн как можно ласковей, несколько устыдившись своей королевской недоверчивости, – упали мы в земное море, когда с небес рухнули, или госпожа с посохом все еще ведет нас своими тропами?»

«Это вопрос философский, – заметил дух-ящерка важно, – границы между мирами столь призрачны и условны… Бывает, защекочешь кого-нибудь как бы понарошку, глядь – вопль, стон, скрежет зубовный, и жрецы в земных храмах погребальные свечи воскуривают… Так что будьте осторожны, Ваше Величество, не зря речено через умников: верхнее подобно нижнему, а нижнее подобно верхнему, хотя и не тождественно… Забыл, как там дальше. Говоря об осторожности действий, я, конечно, вовсе не имею в виду этих мерзких тварей, кои желают полакомиться вашим королевским мясом, пока суть да дело. – Он щелкнул пастью, откусив плавник еще одной прилипале. – Их слишком много, так что лучше нам побыстрей отсюда убираться…»

Конн и сам это понял. Десятка два мерзких созданий крутились вокруг, а обломок ножа был слишком плохим оружием, чтобы им защищаться. Бу уже резво плыл к играющей солнечными пятнами поверхности, и король последовал за ним.

Они вынырнули посреди спокойной лагуны, в трех бросках копья от берега. Берег был пустынным, и все же, выйдя на песок, Конн не выпустил своего оружия, настороженно оглядываясь по сторонам. Бу по – собачьи отряхнулся и беспечно улегся на песок, подставив солнцу блестящую мордочку.

– Сколь отрадно погреться под лучами дневного светила после мрачных подземелий, – изрек он глубокомысленно.

Конн невольно улыбнулся, однако расслабляться, подобно Бу, король вовсе не собирался. Он прошелся по песчаному берегу, ограниченному выступами почти отвесных скал, насчитав шагов полсотни от одной скалы до другой. Чахлые деревца с пожелтевшими листьями росли вдоль подножия откоса, круто вздымавшегося над морским берегом. Отсюда через расщелину вела наверх неширокая тропа, усыпанная мелким гравием.

– Думаю, нам туда, – сказал король, поглядывая на разлегшегося духа-хранителя, – не станем медлить, Бу.

– А куда спешить? – откликнулся тот лениво. – Солнце греет, птички поют… Море набегает на песок с тихим шорохом… Хочется мечтать и сочинять поэмы.

Он хлебнул из маленькой, с ноготок фляжечки и продекламировал:

 
О буйный ветер запада осенний!
Перед тобой толпой бегут валы,
Как перед чародеем привиденья,
И лижут гладкий берег, как волы
Соленые и вкусные коренья…
Но чу! Из желто – синей глубины
Встает и лезет на берег виденье,
Созданье бездны дивной красоты…
 

Насчет ветра и валов Бу явно преувеличивал: море было спокойным и ласковым, а вот «видение» действительно присутствовало. Правда, насчет красоты Дух-ящерка тоже изрядно приврал.

Это было существо величиной с теленка, передвигавшееся на четырех черных ластах. Передвигалось оно с шумом и плеском, вздымая вокруг тучи брызг. Если туловище и конечности создания могли принадлежать тюленю, голова была, несомненно, человеческой, бородатой, а физиономия – сердитой.

– Могли бы поближе подойти, – закричало существо издали, – мне по суше передвигаться затруднительно, а превращаться некогда. Поросенок ты, все-таки, Бу, в поросенка тебе надо вселяться, а не в ящерицу. Давай топай сюда, некогда мне…

Существо уселось на обширный зад, погрузившись по пояс в мелкую воду, и хлопнуло передними ластами. Ласты превратились в руки – черные и какие-то ороговелые. Обитатель глубин пошарил у себя на поясе, где висела изящная раковина, запустил в нее негнущиеся пальцы и извлек дудку Дамбаэля. Он сразу уронил ее в воду и, ворча, стал шарить вокруг.

– Поросенок, чтоб ты знал, Асиб – нырялыцик, существо не слишком проворное, – сказал Бу, поднимаясь с песка и неторопливо шагая к кромке прибоя, – а нам, духам – хранителям, проворство более всего надобно. А то еще предложи мне в корову вселиться… В морскую, например.

– Но – но, – сказал морской обитатель, – что еще за намеки? И что еще за Асиб? Как просить о чем, так, значит, Асиевель, могучий повелитель моря, а как сделку сладили, можно, значит, фамильярничать? Вот зашвырну твою дуду акуле в брюхо, будешь знать, как не уважать старших!

– Не зашвырнешь, – Бу зашел по пояс в воду, нагнулся и поднял инструмент. – Ты медок получил, так что не геройствуй тут. Действует медок – то?

– Да что с той капли, – проворчал повелитель моря, – прибавить бы надо…

– А ты к Кубере сходи, – посоветовал Бу, вытряхивая из дудки воду, – у него целый источник, может, и не пожалеет.

– Да ходил я, – насупился Асиб – нырялыцик, – не дает, жадничает. Порядок наводит. Зачем тебе, говорит, дев рыбохвостых услаждать? Как, говорит, напьешься меду – то, так в раковину трубишь – корабли тонут. С твоей платы, Бу, не потрубишь особо, но песню я сложил.

Повелитель глубин поднял голову и вытянул губы трубочкой.

– Не надо… – пискнул элементал, но было уже поздно – Асиевель протяжно завыл:

 
О волны, волны,
Тяжелы, лазурны,
Всякий вас увидит —
Спать не заснет!
Корабли несутся-я-я!
Паруса надуты!
Бравые матросы
На палубах дерутся-я-я!..
 

Он замолчал и уставился на духа-ящерку, мордочка которого почернела – не то от солнца, не то от жутких завываний Асиевеля.

– Ну как? – спросил повелитель глубин с робкой надеждой.

– Хорошая песня, – сказал Бу, отступая на берег, – только короткая очень.

– Вот и я говорю! – обрадовался дух моря. – Ежели бы мне еще пару глоточков, я бы и докончил. Хочешь, цветок продам? За пару глотков. Не морской, обронил кто-то, я и подобрал на дне. Может, годен на что?

Он полез в свою раковину и достал красный измятый цветок. Лепестки его поникли, но Конн сразу узнал чудесное растение с поля Черного Садовника: видимо, Тавискарон выронил его из-за пазухи, когда падал с Корабля Мертвецов.

– Да на что он нужен? – пожал Бу острыми плечиками. – Дама какая-нибудь гадала возле борта: любит – не любит, да и обронила. Может, и лепестки почти все ободрала.

– Как же, – хитро улыбнулся Асиевель в бороду, – дама уронила… Он горячий, пощупай вот!

– Ладно, – кивнул Бу, – если горячий – можно за пазуху класть да в ненастье греться. Но только один глоток!

– Два! – уперся повелитель глубин.

– Заплати, что он просит, – твердо сказал Конн. – Мне нужен этот цветок.

– Во! – обрадовался Асиевель. – Твой подопечный, Бу, нагишом ходит, зябко ему. Ты – дух-хранитель, так что выполняй приказание.

Бу что-то проворчал, отвинтил крышечку со своей маленькой фляжки и протянул морскому обитателю.

Тот сграбастал ее мокрыми пальцами и забулькал, блаженно щурясь.

– Хватит! – завопил дух-ящерка, отбирая фляжку. – Три глотка сделал, обманщик. Ох, потонет сегодня кто-то вместе с грузом и своей лоханкой…

– Вот это другое дело, – Асиевель поднес к губам раковину, – я весь – вдохновенье!

– Бежим, – пискнул Бу, отдавая цветок Конну, и быстро засеменил к тропинке в скалах. Недоуменно пожав плечами, король последовал за ним.

Он был уже возле скал, когда сзади раздался протяжный рев, сотрясший землю. Желтые листья сдуло с деревьев, словно порывом ураганного ветра. С вершины откоса сорвались и покатились вниз крупные камни.

Рев повторился, потом Асиевель затянул жутким басом:

 
Тонут в море корабли,
Тонут – погибают…
На причале до зари
Девушки рыдают!
 

Он повернулся и поплыл навстречу разыгравшимся волнам, трубя в раковину и распевая во все горло.

Оскальзываясь на мелком гравии и перепрыгивая через упавшие со склонов камни, Конн добрался до вершины. Бу поджидал короля, примостившись на теплой потрескавшейся плите и потирая уши маленькими ручками.

– Не умеете вы торговаться, Ваше Величество, – сказал дух плаксиво, – что я, цветка не признал? Цену хотел сбить, вот и все. Этому каракуле и глотка достаточно, чтобы шум поднять. А теперь до новолуния не успокоится: трубить станет и песни дурные орать.

– Ты забываешь, что я король, а не барышник, – насупился Конн. – Крепок твой мед, однако, если такую тушу пронял в два счета.

– А это не простой напиток, – сказал Бу, – это Мед Поэзии. Вдохновение дарует, иногда до экстаза дело доходит. Когда-то небожители после очередной весьма жестокой битвы решили заключить вечный мир и сварили этот напиток… Да вы присаживайтесь, судя по всему, ждать придется, я и расскажу, как этот мед на свет появился, и что из того вышло.

Конн осмотрелся. Он стоял на краю круглой, шириной не менее ста локтей, площадке, обнесенной валом из длинных белых камней высотой по пояс человеку его роста. За первым валом виднелись другие, каждый следующий отстоял на все большее расстояние от предыдущего. Казалось, на край обрыва кто-то кинул огромный камень, и от него, как по – воде, расходились по голой, без единого деревца равнине круги валов.

Напротив того места, где тропинка поднималась на плато, высились каменные ворота: два огромных, иссеченных ветрами монолита стояли вертикально, третий лежал сверху. Их поверхность покрывали полустертые древние руны.

За воротами виднелась прямая, вымощенная ровными плитами дорога, убегавшая к горизонту. Она, словно лезвие меча, рассекала круглые валы: в тех местах, где дорога их пересекала, были оставлены проходы.

– Почему ты решил, что надо ждать? – спросил король своего спутника. – Ворота открыты, дорога перед нами.

Бу указал хвостиком на плоский овальный камень, видневшийся посреди площадки, словно алтарь странного храма. И на этом алтаре лежал человек.

Зажав в одной руке обломок гномьего ножа, в другой – горячий цветок, Конн осторожно двинулся к возвышению. Рыцарь в полном вооружении был распростерт перед ним: ярко блестела на солнце вызолоченная сталь доспехов, крылатый шлем с опущенным забралом украшал пышный плюмаж из радужных перьев.

Левую руку воина прикрывал красный треугольный щит без герба и иных знаков, вдоль правой лежал меч с рукоятью, украшенной драгоценными камнями. Броня, перья плюмажа, оковка щита – все было покрыто пылью и мелким мусором, однако на клинке не было и пятнышка ржавчины.

«Этот человек давно умер или его принесли в жертву странным богам», – подумал король и приподнял забрало, ожидая увидеть оскаленный череп.

Доспехи были пусты.

– Бу! – взревел Конн, оборачиваясь к духу-ящерке, который все так же спокойно грелся на солнышке. – Ты что, играешь со мной? Мне некогда разгадывать твои загадки, я и так потерял слишком много времени. Это пустая броня, я могу одеть ее, но кого и зачем ждать в этой выбеленной солнцем пустыне?

– Теряя время, вечность обретешь, разбей клепсидру и воды напейся… – пробормотал Бу, с трудом поднимая сонные веки. – Простите, Ваше Величество, Мед поэзии все еще действует… Я рассуждаю так: кто-то приготовил вам доспехи, ибо трудно предположить, что столь великолепные латы лежат здесь просто так без всякого присмотра. Но если вам приготовлено боевое облачение, следовательно, этот «кто-то» желает с вами биться. Ввиду того, что биться с этим «кем-то» в его отсутствие вы никак не можете, я предлагаю подождать.

– Тебе лучше знать, – проворчал король, присаживаясь рядом с духом-хранителем на камень. – Путешествуй я обычным образом – не притронулся бы к этой броне, хоть она и вызолочена и, кажется, весьма добротна, а просто пошел бы своей дорогой. Но в местах, по которым ты меня ведешь, любой предмет обретает особый смысл, так что подождем того, кто оставил здесь эти латы. Надеюсь, ждать придется не слишком долго. Что ты там говорил о вечности?

– Собственно, вечность – это так, для красного словца. – Бу тоже сел, скрестив ножки и поджав перламутровый хвостик. – Никто толком не знает, что это такое, и не живет вечно, даже мы, элементалы. Но Мед Поэзии способен даровать иллюзию беспредельности нашего существования, он помогает переноситься в иные измерения, иные времена… Поэтому я всегда ношу несколько капель вот в этой фляжке.

– Может, дашь попробовать? А то в горле пересохло.

– О, Ваше Величество, не сочтите меня невеждой, но Мед Поэзии не предназначен для утоления обычной жажды…

– Понял, он утоляет жажду духовную посредством того, что навевает складные строфы. Волны – волны, велики, огромны – или как там пел этот жуткий тюлень с бородой? Он оказал нам ценную услугу, но, скажу честно, твои вирши мне понравились больше.

– Ну, к меду и талант нужен, – скромно потупился Бу. – Вам же сейчас к фляжке прикладываться не советую: расслабляет.

– То-то из менестрелей редко выходят добрые бойцы, – усмехнулся король, – за редким исключением. И то, как возьмет тровер меч, так и озадачится всяческими фантазиями: то ему дракона кровожадного подай, то даму обиженную, то идею возвышенную… А это уже не боец, кто сердцем мыслит… – Тут он отчего-то вспомнил о Дагеклане и замолчал.

– Когда гремят мечи, Иштар Всеблагая, говорят, затыкает уши и закрывает глаза, – согласно покивал Бу. – Вы говорите об этих делах с большим знанием.

– Опять ты забыл, что я король, повелитель огромной Империи? Был помоложе, читал я разные книги, где о добре да зле прописано, и стихи читал, и сочинял даже… А потом понял: хочешь править железной рукой, как только и можно в Земной Юдоли, – позабудь о порывах сердца…

И опять умолк король, мрачно уставясь на красный цветок, который неосознанно мял в пальцах.

– М-да, – протянул Бу, поглаживая хвостик. – Поэзия должна носиться по волнам эфира и передаваться от сердца к сердцу. А то понапишут всякого, хоть и ладно, а так мудрено, что и сами запутаются. А чтобы распутать – ну друг дружку мечами лупить, стрелами осыпать и в темницах мучить. Небожители тоже раньше сему пороку предавались, скрижали разные творили, кто из хрусталя, кто из скорлупы Мирового Яйца, кто из старой кожи Сета, Мирового Змея. И тем скрижалям следовали, ибо великие задачи в них ставили. Один хотел, чтобы люди только деревьям поклонялись и ничего, кроме фруктов и молока, в пищу не употребляли. Другой велел своим адептам пирамиды строить и живьем в них замуровываться, третий – ходить в рубище, не мыться и танцевать на площадях до тех пор, пока не побьют каменьями… А когда адепты спрашивали: «Зачем, Отче?», получали ответ: не вашего ума дело, не доросли, дескать, до высшей мудрости.

Еще один, не помню как звали, хотел чтобы повсюду кумиры его стояли: на морских побережьях высотой с гору, у городских ворот – с башню, а в жилищах – в два локтя, и чтобы непременно из чистого золота. Где столько драгоценного металла напасешься? Над ним все небожители смеялись, а он уперся: под страхом смерти велел последователям своим золото из свинца добывать…

Много еще причуд небожители навыдумывали. И, главное, как что не по ним, так идут войной друг на друга, а оружие у них такое, что гору в пар обратить – плевое дело. Несчетно они друг дружку перебили, а еще больше людей, которые плохо понимали из-за чего, собственно, весь сыр – бор разгорается.

Тогда и дал Митра Пресветлый (которого руги по темноте своей Аресом именуют) последний и решительный бой. Кого в Нижний Мир низверг, кого в Пустоте рассеял, кого так к земле-матушке припечатал, что мало не показалось. Ямбаллахов, к примеру. Эти-то сгинули, благодаря коварству ругов, а другие супостаты, говорят, очухались и на земле неплохо устроились. Самые коварные из них – фоморы, но они редко покидают свой Железный Замок.

Те же из небожителей, кто покорился воле Митры, решили заключить вечный мир. Они смешали в большом котле пот, кровь и слезы, коих немало пролили в дни жестоких битв, добавили молока священной козы, а также растворили плоть небесного скальда Бухваса, скальд пошел на эту жертву добровольно ради общего блага. Потом все выпили по заздравной чаше и разбрелись по своим делам, оставив котел с медом под присмотром Атали, дочери ледяного бога Имира…

– Отец рассказывал об этой коварной деве, чуть было не сгубившей его, когда он был ранен в стране Асов и лежал беспомощным посреди ледяной пустыни. Дух явился к нему в облике прекрасной женщины и чарующими танцами пытался увлечь за собой на гибель.