Текст книги "За свободную любовь! (СИ)"

Автор книги: Анатолий Уленов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

  – Дима, мне ужасно плохо, – сорвался Нестор, – я теряю ориентиры, я не вижу смысла в своих стараниях. Можешь ты понять, что это ваше предприятие у меня поперёк горла стоит, что я не понимаю какого чёрта я здесь делаю, почему я не дома, не в Москве! Ну вот ты можешь мне это объяснить? Скажи хоть что-нибудь!

  – Ты сам предложил свои услуги, я не о чём не просил, а тем более не вынуждал тебя...

  – Дима, пойми, я больше не могу так... мне нужен ты.

  Димино молчание длилось вечность.

  – Моя бабушка не зря всегда говорила мне, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке...

  – Что ты говоришь? – испугался Нестор.

  – Я рассуждаю о жизни и о том, что глупо отказывать человеку, который так много делает для тебя...

  – Дима, неужели ты...

  – Не надо, Нестор, давай не будем делать из этого трагедии. Мы оба чего-то хотим друг от друга и оба готовы совершить взаимовыгодный обмен. Я правильно тебя понял? Согласен, что это только наше дело и никто не о чём не узнает. Вот видишь, я совсем не изверг...

  – Как ты можешь так говорить? То, что ты говоришь – отвратительно и... недостойно мужчины!..

  – А требовать оплаты своих услуг натурой – достойно?

  – Неправда, я никогда не требовал этого от тебя. Я никогда не хотел просто переспать с тобой...

  – А пять минут назад? О чём ты говорил мне пять минут назад?

  – Всё, довольно. Я уезжаю.

  Нестор решительно поднялся, ушёл в свою комнату, закрыл за собой дверь. Он ничего не видел перед собой, он кидал в чемодан вещи как попало...

  Дима сделал тогда движение пойти за ним, но остался сидеть в кресле. Он снова взялся за журнал – пальцы его едва заметно дрожали, он чувствовал, что они стали холодными, отвратительно липкими и влажными. Он судорожно перелистывал страницы, потом отбросил журнал, встал, открыл дверь в соседнюю комнату.

  Нестор, обхватив голову руками, сидел на постели перед раскрытым чемоданом, из которого вываливались скомканные вещи. Полосы сочного солнечного света лежали на полу яркими пятнами.

  Дима закрыл за собой дверь и пошёл к нему. Каждый шаг давался ему с трудом, но он не позволял себе остановиться. Вот он сел с ним рядом, взял его руку.

  – Что ты делаешь?

  Дима молча наклонился и поцеловал его.

  – Дима, что происходит, что с тобой?

  Димины пальцы рвали пуговицы на его рубашке – он всё ещё не мог совладать с этими дрожащими, неловкими пальцами, Когда руки его коснулись несторова тела, они были холодны как лёд...

  – Дима... – Нестор вздрогнул, попытался отстраниться.

  – Молчи.

  Дима уронил его на постель и впился поцелуем в его губы.

  Нестор хотел ударить его, сбросить с себя, вышвырнуть из комнаты, зная, что тогда сразу станет легче, возможно, он даже спасется, наконец, излечится от этой болезни, но Нестор знал и то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не сделает этого.

  – Я люблю тебя, Димочка, – прошептал он.

  И опять-таки не услышал ничего в ответ.

ГЛАВА 3 ШЕРШУНОВ

  1

  Было уже далеко за полдень, но вечер еще не наступил. Его следовало ожидать часа через два, когда народ покинет рабочие места и рассыплется по увеселительным местам города. Тогда даже здесь яблоку будет негде упасть.

  Печальный и не выспавшийся Гарик полулежал на столе, подсунув ногу под зад и задумчиво помешивал соломинкой молочный коктейль. Никак не желающие таять кусочки льда стукались друг о друга с холодным звоном. От этого звона мурашки пробегали по коже, хотя там, за окнами, горячее марево поднималось от раскаленного солнцем асфальта, да и в зале было душновато – одинокий вентилятор гудел где-то у стойки бара, пытаясь облегчить жизнь пухлой девушке, продавщице прохладительных напитков.

  Гарик одет был в джинсы, виртуозно потрепанные по швам и в майку цвета его глаз, свободного покроя. В этом наряде он выглядел цивильно и непритязательно, только при очень близком рассмотрении становилось заметно, насколько нежная и ухоженная у него кожа, сколько продуманности и парикмахерского искусства в будто бы небрежной взлохмаченности пышной челки, слегка падающей прядками на глаза.

  Вовка сидел напротив, потягивая свой коктейль и глядя на мальчика светящимися от счастья глазами. Он улыбался постоянно на протяжении уже получаса – с тех пор, как они с Гариком вошли в это кафе, он, похоже, просто не мог не улыбаться.

  – Ну а Панфилов? – спросил Гарик, на мгновение оторвав взгляд от льдинок в стакане и, натолкнувшись на идиотскую улыбку Вовки, снова вернулся к льдинкам.

  – А что Панфилов? – пожал плечами Вовка, – Что мне, молиться на него?

  – Любовь прошла – завяли помидоры?

  – Какая любовь?! Не смеши меня!

  Гарик потянулся губами к соломинке – льдинки растаяли, наконец – и мороженое мягко и нежно коснулось его гортани.

  – Я просто тащусь от тебя, – проговорил он, растягивая слова, – Как удав по стекловате...

  – Да нет, я бы не сказал, конечно, что не было вообще ничего.

  Вовка откинулся на стуле, распахнув полы пиджака небрежно-изящным движением. Он выглядел безукоризненно элегантно несмотря на жару. Он не мог себе позволить майки и джинсов – бережно хранил свой имидж.

  – Мне было очень неплохо с ним – а поначалу так вообще здорово. Такого кайфа от секса я никогда не получал еще. Но, согласись, Гарик, одной любовью сыт не будешь. На Костину зарплату долго не протянешь, а когда я заикался, чтобы мне найти работу!.. Можешь себе представить какие он истерики закатывал.

  Гарик посмеялся.

  – Он был о тебе такого хорошего мнения, что полагал, никем тебе не быть, кроме как проституткой?

  О Панфилове все-таки говорилось уже в прошедшем времени – безвозвратно прошедшем. Но что в этом удивительного?

  – Я был у него единственным и неповторимым, – сказал Вовка с удовольствием, – Он меня ревновал ко всему, что движется.

  – Ах ты Боже мой!

  – Это не смешно, солнышко, совсем не смешно.

  – А я тебе что говорил? Пакостная штука – любовь.

  – Да нет ее, наверное, Гарик. На самом деле-то.

  Гарик не отвечал. Он думал в этот момент о вкусном коктейле, который кончался – а идти и заказывать еще один было лень.

  – Значится, вы расстались... Почему я ничуть не удивлен?

  – Ну, ты у нас все знаешь заранее.

  – Вот ты говоришь – нет любви. А что это было тогда?

  Вовка, должно быть, не совсем понимал, о чем его спрашивают. Да и вряд ли ему хотелось распространяться на эту тему. Может быть, его слегка мучила совесть? Все-таки... А может быть, он просто был уже далеко-далеко...

  – Костя не в состоянии искать себе любовников. Я ему попался – он за меня ухватился.

  – Самокритично.

  – Правда жизни, дорогой мой Гарик. Ну и все-таки, уезжая, я могу сказать сам себе – было в моей жизни большое и светлое...

  – Это у него было большое и светлое... Принеси еще мороженого, – с тоской попросил Гарик.

  Пухлая девушка за стойкой мучилась бездельем и – как следствие – смутными желаниями. Делая вид, что читает книжку, она искоса поглядывала на Вовку – а не обратит ли тот вдруг не нее внимание? Ужасно глупо с ее стороны, кого она могла бы привлечь своими ярко-желтыми волосами и рубиновыми губами? Да и глаза не стоило подводить настолько уж сильно.

  Кафе посетила шумная компания студентов, которые расположились у стойки, скрыв пухлую девушку из поля зрения. Студенты собирались пить пиво, как выяснилось по их громким возгласам, по поводу успешно сданного экзамена.

  – Ну расскажи все-таки, каким боком к тебе вдруг Штаты повернулись?

  Взгляд Вовки, до того прикованный к новым посетителям, вернулся к Гарику, в нем мерцала какая-то туманная мечтательность, которая, впрочем, тут же рассеялась.

  – Штаты... Ах, Штаты! Ты просто не поверишь – это всё Жорка!

  – Верю – Жорка где угодно пролезет.

  – Мистера Дадсена помнишь?

  – Как же, как же...

  – Так вот, мистер Дадсен оказывается состоит в правлении компании "Microsoft"...

  Он ждал от Гарика бурной реакции, но ее не последовало, мальчик продолжал смотреть на него вопросительно.

  – Это лидер на компьютерном рынке! Это... это всё! Это песня!

  – А-а, то-то мне название показалось знакомым, – уныло ответствовал Гарик.

  Вовка обиделся слегка, он можно сказать специально пригласил мальчишку в кафе перед отъездом, чтобы поделиться своей невообразимой удачей, чтобы ему позавидовали... ну хоть сколько-нибудь. Гарика же известие явно не особенно вдохновило. Да и что от него ждать, на что он способен, кроме... Живет, как одуванчик – ни о чем не думает.

  – Да, кто бы мог подумать об этом мистере такое, – продолжал меж тем Гарик прежним унылым голосом, – Выглядел, как турист какой-то ненормальный.

  – И, тем не менее, он дает нам с Жоркой работу.

  – Ты хочешь, чтобы я тебя поздравил? – Гарик улыбнулся презрительно, – Поздравляю! Странно только это всё... Не думал, что ты так компьютерами увлечен.

  – Тут чем угодно увлечешься, – буркнул Вовка.

  Он поднялся и пошел-таки покупать мороженое. Уж больно жарко было, особенно в костюме. Гарик провожал его взглядом, поглощенный какой-то вселенской тоской. Он никогда не испытывал к Вовке никаких дружеских чувств, и все-таки ему было немного жаль, что он уезжает. Так далеко и так навсегда. Что он больше не увидит его никогда.

  Жарко и противно. Лето перевалило уже за середину, еще немного и снова зарядят дожди, а потом зима... а потом весна... а потом снова лето. И что?

  Что может быть ужаснее, чем лето в Москве?..

  Последний месяц Гарик усердно проедал остатки своих денежных запасов, сидел в пустой несторовой квартире (Нестор с Димочкой были в командировке, уже две недели как), смотрел телевизор, слушал музыку. А вечерами бродил по городу. Просто так, бесцельно. Обходя центр за три версты, чтобы – не дай Боже! – не встретиться ни с кем из знакомых. Сейчас ему нравилось жить именно так.

  А вчера позвонил Вовка. И заявил, что уезжает в Америку, пока как бы на несколько месяцев – но он-то уверен, что останется там навсегда. Кто бы сомневался.

  Вовка вернулся с мороженым.

  – Думаешь, переменишь страну, и жизнь у тебя изменится? – спросил Гарик, – здесь тебе в лом было работать – а там не в лом будет...

  Вовка смотрел на него несколько мгновений, многозначительно улыбаясь. Паузу тянул.

  – Скажи мне, Гарик, – произнес он, наконец, – Я красивый?..

  Гарик слегка озадачился.

  – Мне ты нравишься.

  – И не тебе одному. Я это понял и осознал... уже давно. И вот что подумал я. Какого хрена мне делать в этой стране? Где нестабильная политическая и экономическая обстановка? Где банкиров убивают на каждом шагу? И всем правят низколобые ублюдки с золотыми цепями на шее?.. Там совсем не то... там другой уровень жизни и... вполне может быть, что я найду себе кого-нибудь. Может, миллионера, и буду жить долго и счастливо, купаясь в роскоши.

  – Ты на самом деле такой наивный? Так тебя и ждут все миллионеры.

  – Придется, конечно, постараться, да и от удачи многое зависит, но ведь пока она на моей стороне.

  – Какая самоуверенность!

  Столь искренний скептицизм Гарика приводил Вовку в некоторое замешательство, если быть честным, то он рассчитывал на одобрение своего плана, потому что, на самом деле, конечно, сам не был особенно в нем уверен.

  – Ну Гарик, – продолжал он, и глаза его сверкали почти безумно, – Раз в Москве это можно, почему там нельзя?

  Гарик не засмеялся только потому, что было слишком жарко, а смех требовал слишком большой затраты энергии.

  – Вот ты и делал то, что в Москве можно. Там это точно можно тоже – даже не сомневайся.

  – Я не то имею в виду!

  – Значит я неправильно тебя понял.

  – Вот ты делаешь вид, что больно умный. А сам-то что-нибудь хоть когда-нибудь, хоть раз в жизни предпринял? Что-нибудь по-настоящему сделал чтобы жизнь свою устроить? Хоть как-нибудь повлиял на ход событий? Что ты из себя представляешь? Усаживаешься за стойку в клубе и вертишь своей хорошенькой головкой по сторонам, пока кто-нибудь не клюнет.

  – Ты это видел?

  – Да ладно! Еще скажи, что это не так!

  – Это неожиданная удача вскружила тебе голову и сделала идиотом или ты всегда таким был? Ты рассуждаешь, как обыватель, аж противно. Как мамочка моя.

  Что хотел сказать Вовка НА САМОМ ДЕЛЕ стало понятно уже через несколько мгновений, когда он сказал:

  – А я не хочу плыть по течению, я не хочу упускать удачу, которая сама в руки плывет. Пусть не получится ничего, но я сделаю... я сделаю все, чтобы получилось. Опыт у меня все-таки большой... в общении с людьми, – Вовка посмотрел на Гарика и усмехнулся, – Я повидал их столько!.. Во всем их разнообразии, что уже не найдется такого индивида, который меня бы удивил. Я сделаю любого, Гарик! Ну, почти любого, кто хоть сколько-нибудь склонен...

  Гарик от смеха едва не упал со стула.

  Нельзя сказать, что смех был искренним – посмеяться над Вовкиным бахвальством было просто необходимо. И потом... какое он имеет право? Кому угодно можно было простить, но не ему!

  – Значит, ты сделаешь кого угодно? А я, по твоему мнению, мягкий и пушистый коврик, о который всякий может вытереть ноги? – спросил Гарик, нежно улыбаясь и сжимая в пальцах стаканчик с мороженым так сильно, что оное мороженое полезло изо всех дырок, заливая кисть его руки и крупными каплями падая на стол.

  Вовка смотрел как превращается стаканчик в смятую бумажку и не знал, что ответить.

  Гарик же смотрел на него, наслаждаясь производимым впечатлением и сам постепенно впадая в экстаз от своих действий. Мороженое – оно было почти живое и такое холодное, что сводило руку. Было так больно, и в боли было столько наслаждения!

  – Какого хрена именно ты говоришь мне об этом? Ладно мы б не знали ничего друг о друге! Или ты не помнишь при каких обстоятельствах мы встретились? Ты был ковриком, а вовсе не я! Ты просто дурак, Вовка!

  – Я дурак? Ты на себя посмотри, – усмехнулся Вовка, – Для кого ты играешь, для меня или для тех студентов?..

  Студенты действительно с большим интересом смотрели на уничтоженное мороженое, растекшееся по столику большой белой лужей, уже почти теплой.

  Что-то в глубине Гарика подумало: "Жаль, что оно не красное – выглядело бы эффектнее."

  Студенты весело шептались, поглядывая в их сторону, пухлая девушка смотрела просто неприязненно.

  – Да, не протянешь ты долго, – продолжал Вовка язвительно, – Кончишь жизнь в психушке, воображая себя Наполеоном! Какое несчастье для...

  Он не закончил свою мысль, потому что в этот самый момент взгляд его привлек входящий в кафе мужчина.

  Они оба – и Вовка и Гарик – обернулись почти одновременно. Вовка – когда увидел подъехавшую к дверям кафе машину и вышедшего из нее человека, Гарик – когда увидел выражение лица своего приятеля, которое буквально за долю секунды перестало быть презрительным и высокомерным и сделалось очень-очень заинтересованным.

  И какое теперь имела значение их ссора, какое значение имело всё?..

  Они молчали, наблюдая пристально и напряженно, как небрежным сильным движением мужчина распахнул стеклянную дверь и направился сразу к стойке, не удостоив посетителей кафе даже мимолетным взглядом – их просто не существовало для него – как он кинул несколько слов пухлой девушке, которая уронила свою книжку куда-то под стойку и суетливо схватилась за бутылку коньяка, одновременно извлекая откуда-то пластиковый стаканчик.

  Даже студенты стали тише шуметь и незаметно оттекли к противоположному концу стойки.

  Есть, наверное, в каждом человеке некий тайный инстинкт, который позволяет распознать опасность за внешне ничем особо не примечательной оболочкой. А в новом посетителе действительно ничего особенно примечательного как будто и не было. Лет тридцать. Высокий и стройный. Одет в чёрный строгий костюм, рубашка из-за жары расстегнута аж на две верхние пуговицы. Мужчина возвращающийся с деловой встречи... Сильный, уверенный в себе и, наконец, даже красивый. Не то, чтобы очень, но именно настолько, насколько это мужчине подобает.

  И было что-то жутко притягательное и отталкивающее одновременно в выражении его лица, во взгляде, в жестком изгибе губ. Так притягательно отталкивающ остро отточенный клинок для пальцев, тянущихся, чтобы нежно коснуться, приласкать его, знающих, что будет больно, прольется кровь и... тянущихся все равно.

  Страшно, когда видишь такие глаза у целящегося в тебя из пистолета убийцы – знаешь, что не пожалеет, страшно увидеть такие губы у ведущего тебя к алтарю жениха – умеют ли они целовать?

  Евгений Николаевич Шершунов очень удивился бы, узнай он, сколько противоречивых чувств родил его образ у двоих молодых людей, сидящих за дальним столиком – ему было, впрочем, глубоко на это наплевать. В данный момент, ибо столь угрюмый вид Шершунов имел далеко не всегда.

  Какая роковая случайность привела его в это дурацкое кафе именно в то время, когда Гарик и Вовка выясняли там отношения? Совершенно глупая случайность.

  Евгений Николаевич ехал домой после вполне успешно завершенной сделки. Одной из тех сделок, результатом которых становится не прибыль, а убытки. Общаться пришлось с важным правительственным чиновником, у которого заранее блестели глазки от предвкушения солидного вознаграждения, и он готов был мужественно сидеть в своем душном кабинете сутки, а то и двое, ради того, чтобы урвать кусок побольше. В свою очередь и Шершунов за свои денежки собирался получить от него как можно больше, поэтому переговоры продолжались битых четыре часа.

  Сделка состоялась – она просто не могла не состояться, но настроение у Шершунова было безнадежно испорчено, и он полагал, что надолго. Он устал, воспоминания были ему противны, и ему хотелось выпить. Срочно.

  Поэтому и остановился он около первой же попавшейся ему забегаловки, где увидел ряд спиртных напитков. Да, было жарко. Да, он был за рулем, но в сравнении с желанием выпить, всё это являлось очень несущественными мелочами.

  Настроение Шершунова не могла улучшить ни пухлая продавщица, не слишком опрятная на вид, ни пластиковый стаканчик, в котором почему-то здесь подавали коньяк, и он собирался покинуть это место как можно скорее.

  В темно-карих глазах Вовки отразилось тоскливое сожаление, когда взгляд его вернулся к Гарику, и он улыбнулся, увидев такое же сожаление в глазах мальчишки. Не смешна ли эта их глупая перепалка – ведь они поразительно одинаково мыслят. Вовка хотел сказать ему об этом, но не успел, – уже в следующий момент глаза Гарика загорелись каким-то зловещим светом и он произнес:

  – Ну и как он тебе?

  Вовка посмотрел на него удивленно, потом только развел руками.

  – Высший класс, по моему. А ты тачку его видел?

  Гарик проследил за его взглядом и увидел припаркованный на тротуаре под самым окном темно-серый с удивительным фиолетовым отливом великолепный, ослепительно сияющий в лучах солнца "Ягуар".

  "Ах, нет справедливости в этом мире! – с грустью подумал Гарик, – Ну почему именно этот мрачный тип владеет машиной моей мечты?.. Если бы только появился он в клубе!!! Ведь мы, наверное, похожи с ним, раз нам нравится одно и то же? Но! Вероятно, мы непохожи в самом существенном. Обидно."

  – Ну что же Вовочка, – сказал он, гадко улыбаясь, – Вперед! Сделай его, и он увезет тебя на этой чудесной машине в сказочный край, где зеленые бумажки падают с неба, и их можно раскидывать ногами, как осенние листья.

  – Ты рехнулся окончательно? – обиделся Вовка, – Я что должен теперь к каждому встречному клеиться, чтобы что-то тебе доказать? Сам же видишь, что он не наш клиент!

  – Не оправдывайся.

  – Глупый ты мальчишка. О чем с тобой после этого вообще можно говорить?!

  – Вот здесь и заключается разница между мной и тобой.

  – В чем? В том, что ты глупый, а я нет?

  – В том – у кого какие возможности. Кому сидеть и строить глазки, а кому получать то, что ему нравится.

  – Да иди ты к чёрту! – воскликнул Вовка с чувством, – Пойди и сними его, тогда я – сниму перед тобой шляпу! А что более вероятно, так это посмотрю, как тебе испортят мордашку.

  – Шляпу сначала купи, – пробормотал Гарик, уже злясь на себя за глупое бахвальство. Почему несет все время куда-то не туда?

  – Ну что же ты? – злорадствовал Вовка, – Мягкий и пушистый коврик, пойди и покажи, чего ты стоишь.

  Гарик подождал не посетит ли его вдохновение. Не посещало. Может быть из-за жары, а скорее всего просто потому, что шансов не было.

  – Сейчас уйдет... – говорил Вовка, – Ты позволишь ему это сделать?

  Что-то дрогнуло и оборвалось в душе, разлилось мягко и волнующе.

  – Ладно, – проговорил Гарик, вытирая салфеткой испачканную мороженым руку, – Если я с ним уйду – ты присылаешь мне бутылку шампанского с извинениями.

  – Идет! – Вовка просто светился от предвкушения предстоящего ему зрелища.

  "Какая же он сволочь" – подумал Гарик отрешенно и добавил:

  – Можешь засечь время, мне понадобится не больше семи минут.

  В конце концов он, может быть, просто услышит "Пошел ты..." и тихо уйдет. И черт с ним, с Вовкиным зазнайством, – пусть катится в свою Америку и не появляется больше никогда. Какая разница, что он будет там себе думать?

  Вовка взглянул на часы, посмотрел на Гарика весело и произнес:

  – Ну давай, время пошло.

  В этот момент Гарик просто запретил себе думать о том, что делает. Он, как актер, выходил на сцену – это не в первый раз, только сейчас он трезвый, не выспавшийся и лишенный вдохновения. Но если играть – то играть хорошо, пусть даже в финале получишь не цветы, а тухлым помидором в глаз. "А что я скажу, когда подойду?" – возник резонный вопрос. Паче чаяния ответ не пришел сам собой...

  Мужчина пил коньяк из пластикового стаканчика, допил уже, впрочем, и просто вертел стаканчик в пальцах, занятый какой-то мыслью. Еще мгновение, и он встанет и уйдет. Где там семь минут, и их-то нет на раздумья.

  "Это нечестно, – успел подумать Гарик, – В этих джинсах и в этой майке у меня дурацкий вид. Я похож на глупого школьника. Любой испугается и убежит. Да и не хочу я его!!! На кой черт он мне сдался?!!"

  Глядя в спину удаляющемуся Гарику, Вовка вдруг вспомнил, каким увидел его в первый раз – чудесным солнечным мальчиком. Как он мог забыть? Это из-за того, что с тех пор Гарик никогда таким не был... Теперь он был таким снова, даже независимо от желания своего. И напрасно он думал, что нет у него вдохновения – оно было в каждом его жесте и во взгляде, и в улыбке.

  Гарик привычным движением уселся на высокий крутящийся стульчик рядом с Шершуновым, будто случайно задев его коленом, тот не оглянулся даже и на гариково "Простите" только кивнул головой.

  Гарик с отчаянием посмотрел на пухлую девушку, которая смотрела в этот момент на него, вероятно, ожидая заказа, потом плавно повернулся к Шершунову, скользнув взглядом по резко очерченному профилю, и сердце забилось в каком-то тяжелом и сладком ритме, и в голову ударила пьянящая волна.

  Нежные пальцы трепеща от ожидания прикосновения к теплому телу, скрытому под тканью пиджака, жадно и нахально скользнули от плеча до локтя, опирающегося о полированное дерево стойки. Было столько чувственности в этом коротком движении, что Шершунов вздрогнул и обернулся, с удивлением окинув взглядом сидящего рядом мальчика.

  Глаза Гарика сияли, как звезды, от волнения нежные щеки покрылись румянцем – он был прекрасен, как ангел, у Шершунова перехватило дыхание от восхищения, и он подумал: "Такого не бывает."

  У Шершунова были хрустальные серые глаза с теплыми зелеными искрами вокруг зрачка. Они могли быть жестокими, как у убийцы, но сейчас в них была почти нежность. Не та нежность, какую Гарику хотелось бы видеть, а та, с которой ювелир смотрит на необыкновенной красоты драгоценный камень... Но все-таки.

  Гарик улыбнулся так мило, как только мог и произнес:

  – Есть возможность выиграть бутылку шампанского.

  Шершунов нахмурился непонимающе.

  – Мы с приятелем поспорили, – продолжал мальчик, не давая ему опомниться, – Что у меня получится вас снять...

  Несколько мгновений Шершунов не мог поверить, что правильно понял сказанное ему, равно как и пухлая девушка, которая вцепилась пальцами в свою дурацкую книжку так, будто испугалась, что сейчас она убежит, и смотрела в нее застывшими от ужаса круглыми глазами.

  Шершунов чувствовал, что помимо воли начинает улыбаться. Всё это выглядело так, будто было подстроено, и Шершунов так и подумал бы, если бы не знал совершенно точно, что в этом кафе его ждать не могли. Он сам и в страшном сне себя бы здесь не увидел.

  Но что же тогда? Неужели случайность?

  – Интересно, почему вы с другом поспорили именно на меня? – спросил он, пытаясь заглянуть на дно фиалковых глаз и прочитать там правду, но на дне фиалковых глаз было только море нескрываемой чувственности.

  – Кроме вас здесь больше не было никого, – усмехнулся Гарик.

  Шершунов огляделся, действительно, кроме кучкующихся неподалеку студентов, кидающих на них любопытные взгляды, малиновой от смущения пухлой девушки и развалившегося за дальним столиком парня, следящего за ними с кривой улыбочкой, в кафе не было никого.

  – Ну надо же, как я вовремя пришел! – улыбнулся Шершунов.

  – И в самом деле, так везет только раз в жизни, – нагло ответил Гарик, почувствовав безнаказанность.

  – Это точно, – сказал Шершунов уже без улыбки, оценив беглым взглядом достоинства фигуры мальчика. Его узкая ладонь с длинными тонкими пальцами коснулась гариковой щеки, провела по ней нежно и властно, соскользнула по горячей коже шеи, забралась под майку. Кожа мальчика чутко отозвалась на это прикосновение, спина изогнулась от внезапной волны возбуждения, прокатившейся вниз по позвоночнику, и он почти упал на грудь сидящего рядом мужчины.

  – Пожалуй ты выиграл бутылку шампанского, – произнес Шершунов, а Гарику было уже все равно при ком останется бутылка, и в какой именно момент упал под стол сраженный завистью Вовка – дурацкое кафе, похоже, привносило в его жизнь новое приключение, обещающее быть весьма приятным.

  Гарик подумал, что выиграл не только бутылку шампанского, далеко не только...

  – Поедем ко мне? – предложил Шершунов, протягивая ему руку, потом распахнул перед мальчиком стеклянную дверь, и они вышли в раскаленный солнцем город.

  2

  Гарик коснулся сверкающей поверхности капота машины ладонью и тот час же отдернул руку – металл почти раскалился на солнце.

  – Бедная киска, как ей жарко!

  – Что? – удивленно спросил Шершунов, открывая дверцу.

  – ...Моя рука мягко скользит по поверхности, повторяя плавные изгибы совершенной линии. Я кожей чувствую тепло, подаренное ей солнцем. Она откликается на мое прикосновения ласковым урчанием. Там, внутри, в ее сердце заключена огромная сила. Я владею этим секретом, и она чувствует мою власть. Сейчас она – словно сжатая пружина, но через пару минут, когда я дам свободу стремительной силе, мы сольемся в пьянящем ощущении скорости.

  Шершунов застыл у открытой дверцы, потеряв дар речи. Ему было глубоко наплевать на вдохновенный Гариков монолог – он с восхищением любовался им самим, утопающим в потоке солнечных лучей, его нежной кожей, тенью от ресниц на щеках, игрою золота и серебра в ласкаемых ветром волосах... "Как я хочу его, – подумал он почти с трепетом, – И я совершаю кощунство – ведь это божество!"

  Шершунов знал, откуда произнесенные мальчиком слова – это была реклама из авто-каталога, под которой помещена была именно эта модель "Ягуара".

  – Приручи большую кошку, – договорил он, думая, разумеется, не о машине – глаза Гарика в этот момент были точь-в-точь того же цвета, что и кузов машины.

  – Ты знаешь?! – восхитился Гарик, – А, ну конечно, ты выбирал ее по каталогу.

  – По каталогу, – тихо сказал Шершунов, усаживаясь за руль и отпирая дверцу с гариковой стороны, – Садись, мой мальчик, эта машина теперь твоя, вы созданы друг для друга.

  Гарик рухнул на сидение.

  – Ты... серьезно?

  – Да нет, конечно, – сказал Шершунов, вставляя ключ в зажигание, – Маленький ты еще, придется мне возить тебя, пока не подрастешь, а там... там видно будет.

  Прежде чем вставить ключ в зажигание, он наклонился и поцеловал его. Очень ласково и нежно, просто коснулся губами его губ, провел кончиками пальцев по щеке, и улыбнулся слегка удивленным глазам мальчика.

  – Ты такой красивый, мне все кажется, что ты вот-вот исчезнешь, растворишься, как облако... Я хотел убедиться, что ты реальность.

  – Убедился? – улыбнулся Гарик, чувствуя, что сердце забилось сильнее. Что-то было в этих словах – может быть, в интонации голоса – что никогда не звучало ни из каких больше уст.

  Они смотрели друг другу в глаза, и это волновало их обоих одинаково сильно. Что-то устанавливалось между ними, они это чувствовали, и пока еще не знали, как к этому относиться.

  – Поедем?

  – Поедем.

  В машине работал кондиционер, играла тихая музыка из приемника, мотор урчал тихо-тихо, как довольная кошка. Гарику нравилось ехать в этой машине, смотреть на ослепительно-золотую от солнца дорогу, убегающую под колеса, смотреть на руки мужчины, лежащие на руле.

  "Почему он так нравится мне? – думал Гарик, с удивлением осознавая, что, кажется, раньше у него еще не было такого мужчины, – И почему, когда я приближался к нему, мне было страшно?"

  – Где ты живешь?

  – За городом.

  – За городом?!

  – Тебе там понравится. И всего-то пятнадцать минут от МКАД.

  – А почему за городом-то?

  – Там хорошо.

  На это Гарик не нашелся что ответить. Перспектива ехать за город ему не особенно нравилась, но ему не хотелось спорить, ему не хотелось сопротивляться, ему вообще не хотелось думать ни о чем.

  – Расскажи о себе, – попросил Шершунов.

  Гарик упал головой ему на плечо и закрыл глаза.

  Шершунов взглянул на него и улыбнулся.

  – Впрочем, можешь не рассказывать – вся твоя жизнь как открытая книга.

  – Это почему? – обиделся Гарик.

  – Сколько тебе лет?

  – Восемнадцать.

  – Хорошо, я не стану задавать вопросы. Расскажешь сам, что захочешь.

  – Ты обиделся?

  – Нет. Лучше мне действительно не знать, сколько тебе лет. Мне станет страшно, а отказаться от тебя я все равно не смогу.

  Гарик, кинув на него хитрый взгляд, скользнул пальчиками между пуговиц его рубашки.

  – Я думал, что новые русские, не боятся ни-че-го!

  – Я старый русский, – ответствовал Шершунов, напряженно высматривая в сплошном потоке машин на шоссе место, куда можно было бы влиться, – Черт, надо было с шофером ехать... Прекрати, а то вышвырну на заднее сидение!

  Было лето, был вечер, была пятница. Дачники заполонили дорогу так плотно, что машины двигались утомительно медленно и прижимались друг к другу так тесно, что едва не касались зеркалами. Шершунову удалось втиснуться в оставленную кем-то нерасторопным дырку, и они поползли в общем потоке.