Текст книги "За свободную любовь! (СИ)"

Автор книги: Анатолий Уленов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

  – А как тебе мой костюм?..

  – Этот?

  – Ну да.

  – По моему, весьма неплохой костюм, а что?

  – Неплохой?! Всего лишь неплохой?! Да я отвалил за него чертову кучу денег!

  – Хорошую – действительно хорошую! – одежду покупают не на рынке, а в магазине.

  – Кто тебе сказал, что я его на рынке покупал, – мрачно буркнул Дима.

  – В магазине?! Интересно, в каком?

  – Да ладно, забудь об этом...

  – Когда я говорил о магазинах – я имел ввиду специализированные.

  – Черт! Да там цены такие!.. Может быть, я, конечно, ничего не понимаю, но на рынке то же самое – только дешевле!

  – Прекрати! Я не позволю тебе экономить на себе! Ты будешь одеваться по высшему классу.

  – М-да, так одного костюма небось мало...

  – Пять – как минимум. А еще галстуки, рубашки, ботинки и носки.

  – О нет!

  – Нет, так нет. Но если ты хочешь выглядеть действительно хорошо...

  Нестор убедил Диму очень легко в том, что ему без него не справиться. Дима неуклонно впадал в... эстетическую (если можно так выразиться) зависимость от своего не совсем нормального, но, как выяснилось, весьма полезного соседа. Прошло всего-то дня три со времени их знакомства, а они уже так нужны были друг другу...

  – Успеем мы купить все, что надо до отъезда?

  – Успеем, если постараемся. Сколько у нас дней?

  – Макс вчера уже начал документы оформлять... Еще пара дней и можно будет билеты покупать.

  – Быстро вы...

  – Ну так! За нами большие люди стоят, Нестор.

  Нестор едва заметно поморщился. Прав был Магаданский – разумеется, прав! – богатое воображение тут же нарисовало Нестору тучного мафиози с мрачным взглядом, дающего ценные указания Максиму, как ему следует вести дела и с кем делиться прибылью. Возможно, даже наверняка, всё было несколько не так, но мафиози был... а сколько гордости было в Диминых словах – "большие люди"... смешно! Эти большие люди используют тебя и вышвырнут, а то и убьют.

  Нестор осознавал, что опять пьет больше, чем следует, в его голове и без того давно не было трезвости и разумности, так стоило ли добавлять? Но всё последнее время Нестор вёл себя неадекватно, его поступки были дики, сумбурны и непоследовательны, и он пил для того, чтобы сравняться с Димочкой, чтобы ощутить с ним близость – ту самую, которая возникает между очень нетрезвыми людьми, склоняя их на откровенность, какую-то особенную нежность друг к другу, а так же пробуждая физиологические желания. Особенно остро.

  Дойти до подобного состояния труда не составило. Дима, разумеется, от Нестора не отставал, и вскоре они оба уже не вполне определяли реальность. Разговор о работе, об одежде, об этикете и о Германии резко повернулся на какие-то грязные пошлости. Нестор красочно описывал злачные места Берлина, которые когда-то они посещали с Магаданским, и от которых Нестор тогда был совсем не в восторге, описывал в подробностях! У Димы светились глаза от его рассказов и, видя это, Нестор изощрялся как только мог. Именно тогда он впервые шокировал Диму некоторыми пикантными подробностями. Нельзя сказать, чтобы тогда он вообще уже ничего не соображал – он просто решил, что уже можно всё! Дима смотрит такими восторженными глазами – почему же не рассказать ему о том, что доставляет НАСТОЯЩЕЕ удовольствие?

  Однако Дима всё-таки был еще не готов, Дима перестал улыбаться, и в глазах его родилось недоумение. Он усомнился, правильно ли понимает то, о чем говорит Нестор. Нестор сделал независимое лицо и добавил к вышесказанному, что в Берлине достаточно мест, где можно удовлетворить самые изощренные желания. Дима не был ханжой, Дима попросил описаний. Нестор не заставил себя просить дважды и рассказал обо всем, что только смог вспомнить. На фоне садо-мазохистских клубов, чьи программы Нестор описал весьма художественно, его намеки о голубой любви затерялись.

  Они возвращались домой на такси, потому что никто из них не был в состоянии вести машину. Дима улыбался как-то странно и загадочно, глаза его блестели нагло и хищно, в них плясали огоньки проносящихся мимо фонарей, он смотрел в окно и видел извивающиеся в экстазе тела, тонкие пальчики девушек, легко касающиеся ноготками груди, скользящие по напряженному телу вниз...

  Нестор был вдохновенен, как поэт. Он почти припал губами к уху своего возлюбленного, вдыхая глубоко, как наркотик, запах его волос, аромат его одеколона. Ладонь его трепетно и осторожно легла на бедро молодого мужчины, почувствовала сквозь тонкую ткань обжигающий огонь его кожи и напряжение мышц... как у тигра перед прыжком, когда он лежит, такой, казалось бы, мягкий и шелковый... Он говорил и говорил, не смея замолчать, страшась нарушить эту гармонию, опасаясь, что его оттолкнут, грубо и безжалостно.

  Нестор уже не выбирал тем, он рассказывал всё, что приходило ему в голову, всё, что – по его расчету – должно было возбудить Димочку, и что возбуждало его самого. О том, как нежно ласкают друг друга девочки, приходя в экстаз от малейшего прикосновения к себе подруги, о юных мальчиках, с нежной бархатной кожей, чьи горячие губы – сама жизнь, о мужчинах, которые, занимаясь с ними любовью, забывают, что они на сцене, начинают шептать страстные, прерывистые, как бред, слова, о сильных руках, которые заставляют тебя покориться, повергают ниц нежно и жестоко, о том, что истина: больше получаешь, когда отдаешься – неоспорима.

  В призрачном свете ночной Москвы Дима видел всё, что говорил ему Нестор, он чувствовал всё... Прозрачные тени скользили по внешней поверхности лобового стекла автомобиля и уносились прочь яростным ветром свежей летней ночи.

  Все, что было дальше, было сном. Сказочным, невероятным, наркотическим сном. Огонь в крови и шум в голове... блики от фар, летящих мимо машин... прохладные простыни, принимающие в свои объятия разгоряченные тела, губы, тянущиеся к губам, жадный язык, разжимающий зубы, и сладостный стон, когда шелковые губы скользят вниз по животу, и он, похоже, не размышляет уже о том, не противоестественно ли это. И наконец-то! Господи...

  Гарику пришлось провести эту ночь в клубе.

  Уже собравшись в ресторан с любимым Димочкой, одетый и причесанный, Нестор сел рядом с Гариком, взял в ладони его лицо и произнес, проникновенно глядя в глаза:

  – Я не знаю... я ни в чем не уверен... но если вдруг...

  – Понятно, – мрачно молвил Гарик, – Лучше будет, если эту ночь я проведу где-нибудь вне стен этого дома. И что ты мямлишь, не можешь называть вещи своими именами?

  Гарик почти не разговаривал с ним с тех самых пор как они проводили Магаданского в аэропорт, не только не разговаривал, но избегал даже смотреть на него. Два дня прошли в тягостном молчании. Гарику Нестор был противен, и он не мог заставить себя сделать вид, будто всё в порядке и ничего особенного не произошло, Нестор понимал все гариковы чувства, и не настаивал. Раскаяния он не чувствовал.

  Гарик, разумеется, ушел. Сразу же после того, как за Нестором закрылась дверь. Сунул в карман оставленную на чёрный день стодолларовую бумажку и отправился в клуб.

  Был будний день, и ничего особенно интересного не предвиделось. Оглядевшись, Гарик уже уверился было, что не встретит здесь сегодня ни одного знакомого лица, когда вдруг увидел Лёшу...

  Лёша сидел у стойки бара, потягивая коктейль. С первого взгляда создавалось впечатление, что юноша сей полностью поглощен выпивкой, на самом деле Лёша видел все, что творилось вокруг, кто заходил, кто выходил и чье внимание следовало бы на себя обратить. Лёша не был особенно красив, однако он был необыкновенно обаятелен, и кто общался с ним хотя бы пять минут, уже считал его очень милым мальчиком (Гарик был исключением из этого правила). У Лёши были темные вьющиеся волосы, собранные в хвост. У Лёши были выразительные карие глаза. У Лёши была очень милая улыбка. Когда он улыбался, то выглядел особенно трогательно. А самым важным достоинством его было то, что он умел любить.

  Гарик улыбнулся зловеще и, подкравшись к Лёше сзади, шлепнул его по заду.

  Лёша обернулся и удивленное выражение на его лице сменилось мученическим.

  – А-а, это ты... Чего приперся?

  – Соскучился.

  Гарик уселся на крутящийся стульчик рядом с Лёшей и пальцем подманил бармена.

  – Соскучился... небось очередной любовник вышвырнул.

  – Бедный Лёша! Ну я же не виноват, что ты тут сидишь сутками в одиночестве. Нельзя так озлобляться на весь мир сразу, нельзя на людей кидаться! Если ты будешь вечно таким угрюмым – никто тебя никогда не полюбит!

  – Девочки не ссорьтесь, – криво улыбаясь сказал бармен, ставя перед Гариком коктейль.

  – Мы не ссоримся, Мишенька, с чего ты взял?! – изумился Гарик.

  – Скажи ему, Миша, чтобы убирался подальше, – вставил Лёша, – А то он тебе всех клиентов распугает.

  Лёша считал ниже своего достоинства вступать с Гариком в препирательства, именно потому, что терпеть его не мог от всей души.

  История их своеобразных отношений с Гариком началась несколько месяцев назад, когда Лёша впервые появился в клубе. Разумеется, первым, кто тогда попался ему на глаза был Гарик. Может быть, виновата та холодная звезда, которая имеет обыкновение вспыхивать не вовремя, но Гарик с Лёшей возненавидели друг друга в то же самое мгновение, как взгляды их встретились. И с тех пор каждая их встреча кончалась в лучшем случае обменом взаимных оскорблений, в худшем... пожалуй, не стоит об этом.

  – Твой унылый образ... ну да ладно, что сегодня в программе?

  – Гарик, ты русский язык понимаешь? Отъебись.

  Ночь только начиналась. И было сейчас самое интересное время, когда завсегдатаи только собирались, радостно приветствовали друг друга и обменивались последними новостями. Слишком скучно было бы потратить это время на Лёшу, и Гарик, не говоря больше ни слова, покинул любимого врага, направившись к компании из трех человек, только что вошедшей и только что расположившейся за столиком.

  Компания состояла из двух девушек и молодого человека. С одной из девушек Гарик был знаком очень хорошо, другую не знал вовсе, с юношей был просто знаком.

  – Привет, – сказал Гарик подсаживаясь к компании за столик.

  – Гарик! – радостно и изумленно воскликнула одна из девушек. – Почему не появлялся так долго? Без тебя было скучно.

  Девушку звали Юлькой. Она была одета в костюм абсолютно мужского покроя, рубашку и ботинки. Тоже мужские, разумеется. При этом выглядела она совсем неплохо и даже эффектно – этакий симпатичный парнишка. Юлька любила изображать из себя существо непонятного пола, ей нравилось, когда на нее обращают внимание и мужчины и женщины. По стилю одежды, по прическе, даже по голосу очень трудно было определить ее пол, и многие знакомые ее – не очень близкие, конечно – до сих пор недоумевали по этому поводу.

  С Юлькой была подружка, симпатичная и достаточно простенькая девушка, совершенно явно пришедшая в клуб впервые. Это было заметно по тому. как она оглядывалась по сторонам и какими глазами смотрела на окружающих.

  Юношу звали Антон. Он был студентом журфака МГУ, даже не пытался писать что-нибудь и вел богемный образ жизни, то есть днем спал, а ночью развлекался. Почему его до сих пор не выгнали из университета и на какие средства он живет для всех его знакомых оставалось загадкой.

  – Да ладно, а то ты не знаешь... – Гарик выразительно посмотрел на Юльку, – Ты ж была тогда и всё видела. Кстати, как там Алик?

  – О это надо было видеть! Ты пропустил самое интересное.

  – Почему-то я не жалею...

  – Можешь забыть эту историю, с Аликом все в порядке. Цел и невредим, даже следа не осталось.

  – Ходишь, плодишь себе врагов, – флегматично заметил Антон, – На фиг тебе это надо?

  – На фиг мне это не надо, но... он вывел меня из себя! Стал бы я связываться с этим придурком.

   Они выпили, обсудили последние новости, потом Юлька утащила подружку танцевать. Очень медленный и очень эротический танец. На то, как они танцевали, действительно стоило посмотреть, хотя подружка по неопытности вела себя несколько сковано. Впрочем, возможно, в этом и была особенная прелесть действа.

  Антон, блистая глазами из-под очков, не отводил от них взгляда, а Гарик комментировал ему:

  – Вот ее рука скользнула по трепетной девственной груди, ах, как невинно это юное создание, она краснеет, она опускает глаза, и, кажется, ее пальчики дрожат... Но ей нравится, посмотри, как разгорелись ее губки. Она прижимает ее к себе всё крепче, словно хочет слиться с ней, она зарывается лицом в ее ароматные волосы, закрывает глаза, проникаясь ее чарующим запахом...

  Наблюдать за выражением лица Антона в этот момент было очень весело – наверное именно так смотрит из кустов голодный волк на мирно резвящихся на полянке овечек.

  – Гарик! Я бы полжизни отдал, чтобы затащить ее в постель... а лучше обеих! – возопил Антон в припадке пьяной откровенности.

  – Увы, мой друг! – Гарик налил ему и себе еще по рюмочке коньяка, – Этим девочкам ты не нужен. Никто им не нужен. Давай лучше выпьем... за гетеросексуальность!

  – Да! – с чувством согласился Антон.

  И они выпили.

  А девочки меж тем как-то тихо и незаметно исчезли.

  Остаток ночи Гарик и Антон провели за не очень вразумительной, но глубокой по философскому содержанию беседой на тему взаимоотношения полов. Летние ночи коротки, не успело стемнеть – уже рассветало, Гарику хотелось в постельку, завернуться в одеяло и поспать, но явиться домой так рано он не мог. Не имело смысла ехать и ни к кому из приятелей – это значило бы, что не удастся поспать вовсе.

  Были моменты когда Гарик начинал ненавидеть свою бродячую жизнь, этот момент был одним из таких.

  – Пойду я, – сказал Антон, с трудом вставая из-за столика, – Сниму кого-нибудь. А то подохну.

  – Поздно спохватился, утро уже.

  Антон мутными глазами огляделся, осознал, что народ постепенно растекается и веселье затихает.

  – Чертовы шлюхи... все куда-то подевались...

  Он покачнулся и едва не упал. Очки свалились с его носа, звонко упали на пол и разлетелись на части. Антон смотрел на них тупо, сверху вниз.

  – Иди лучше домой, дорогой, и проспись. Утро не лучшее время для развлечений... Ненавижу когда наступает утро, – с философским спокойствием сказал ему Гарик, думая о том, напрасно он провел эту ночь столь бездарно или Нестору удалось-таки затащить своего любимого в постель. В это, честно говоря, Гарику верилось с трудом.

  Гарик справедливо не любил когда наступает утро – утро безжалостно к нашим ночным безумствам, даже самый слабенький, самый серенький дневной свет изгоняет призраков ночи безнадежно и грубо. Где пляска огней, где музыка, чей ритм сливается со стуком сердца? Ты вспоминаешь всё это, морщась от горьковатого привкуса во рту. Неужели это я был настолько безумен, неужели я вытворял ТАКОЕ?! Жуть, теперь друзьям стыдно в глаза смотреть будет... Но как же здорово было!

  Ты пытаешься подняться, и тут же легкий призрак счастья ускользает окончательно – всё тело ломит, раскалывается голова (а не переехал ли меня вчера поезд?) и ты, отчаявшись отыскать тапочки, шлепаешь босиком в ванную, вяло пытаясь придумать, что бы такое выпить, чтобы не было так мучительно больно?..

  Дима почувствовал себя странно сразу, как только проснулся. Еще до того даже как заработала голова и первая мысль "где это я?" посетила его, он уже чувствовал себя странно. Искажение реальности – все равно, как открываешь кастрюлю и видишь в ней кишащих червей вместо супа или замечаешь зловещий оскал у склоняющейся к твоей подушке матери. Этого не бывает на самом деле, но Дима испытал ужас, соответствующий чему-то подобному, когда обнаружил в своих объятиях крепко спящего Нестора.

  Оба они были раздеты... совсем... то есть абсолютно обнажены, и они лежали обнявшись в чудовищно смятой и залитой водкой постели.

  Дима был в шоке. Одно мгновение... два... три... потом он вскочил, яростно сбросив со своей груди голову Нестора. Тот проснулся и, от внезапности пробуждения, изумленно смотрел на Диму, изумленно и непонимающе на его какое-то жалобное лицо и... Боже мой, слезы в глазах?!

  Потом искра понимания внезапно сверкнула в его голове. Он посмотрел на себя, на Диму, панически разыскивающего свою одежду, и взгляд его ударился об опрокинутую бутылку водки на ковре у кровати. Ковер набух и потемнел от пролившейся жидкости, горький запах спирта делал воздух тяжелым и спертым.

  Дима пнул эту бутылку, ударил пальцы на голой ноге и невнятно выругался. Оставляя на паркете мокрую дорожку, бутылка, жалобно гремя, укатилась под шкаф. Нестор проследил за ней взглядом, чувствуя, что сейчас сойдет с ума.

  Самое смешное, что он не помнил ничего, что было с момента выхода их из такси, даже момента выхода не помнил. Последнее, что хранила его память, были проносящиеся огни и мочка Диминого уха...

  Громовой хохот Дьявола ударил Нестора по воспаленным мозгам: он провел ночь с любимым мужчиной – ночь, которая грезилась ему мучительными бессонными ночами на вот этой самой кровати и... НЕ ПОМНИТ НИЧЕГО!!!

  Нужно вспомнить... необходимо... сладкие губы, руки, которые ласкали тебя... Нестор вспоминал. Сначала вспомнил то, как ему было хорошо, потом... даже голова закружилась. Сейчас. От одних только воспоминаний. И – как удар кинжалом в сердце – голос Дьявола в голове: Эти смутные воспоминания – единственное что тебе останется от Димы на всю твою вечно проклятую жизнь. Посмотри на него и осознай, что у вас с ним уже никогда и ничего не будет. НИКОГДА И НИЧЕГО.

  Его нужно спасти. Его и себя... Никогда и ничего? Но ведь ему нравилось, по всему было заметно, что ему нравилось! Он получил не меньше удовольствия, чем ты, Нестор! Так в чем же дело?! Похоже, что именно в этом...

  – Дима, но ведь не было ничего... разве не так? – спросил Нестор несчастным голосом.

  Дима остановился внезапно, застыл в наполовину надетой рубашке и повернулся к Нестору. У него были глаза, как у ребенка, беспомощные и испуганные, сейчас в них сверкнула робкая надежда.

  – Не было?.. Ты ничего не помнишь?

  Стиснув зубы, Нестор покачал головой.

  – Я тоже не помню... Значит ничего не было?!

  Дима рухнул на пол и истерически расхохотался, он схватился руками за голову, вцепившись побелевшими пальцами в волосы и, уткнувшись лицом в колени, хохотал, как сумасшедший.

  Нестор смотрел на него и криво улыбался – ему было совсем не смешно.

  – Черт, Нестор, а я уж думал!..

  Дима поднял голову, его глаза уже не были беспомощными, они стали немного насмешливыми и высокомерными... как всегда.

  Нестор отвернулся от него, завернулся в простыню и принялся искать глазами тапочки. Разумеется, тапочек не было!

  "Мне нужна горячая ванна, – подумал Нестор, – И еще ведро водки. И пусть я сдохну. ПУСТЬ Я СДОХНУ!"

  Дима чувствовал его мысли кожей, чувствовал невероятно остро, и понимал их так хорошо, будто свои собственные. Все-таки родила эта ночь какую-то невероятную близость между ними, провела какую-то нить, которая звенела сейчас, натянувшись, и от этого обоим делалось больно.

  – Нестор!

  Нестор стоял к нему спиной и не собирался оборачиваться, потому как не мог смотреть ему в глаза. Посмотреть – значит выдать свою ложь. Ложь о том, что не помнит.

  Приятное облегчение, которое испытал Дима от слов Нестора снова сменилось болезненным напряжением. Ну что, что не так?! Почему он такой?! Что он хочет сказать этим своим молчанием?! Надо встать и уйти, оставить его, забыть и вернуться к жизни. Ах, если бы действительно не помнить ничего!.. Так ведь помнит. Слишком хорошо. Так стоит ли задавать вопрос, на который ответ точно известен, стоит ли выяснять всё до самого конца, когда можно оставить и так? И так будет легче обоим – оба все понимают, и оба делают вид, что ничего не произошло. Какая славная игра!

  Итак, почему бы действительно не уйти?.. Сказать: "Пока, Нестор, увидимся завтра на работе!" И уйти! Вместо этого:

  – Что с тобой?

  "Почему ты спрашиваешь?"

  "Потому что мне, кажется, так же больно сейчас, как и тебе. Да-да, я знаю, что тебе больно, я чувствую, что тебе больно. Что-то с нами не так, с тобой и со мной. Почему мне не наплевать на то, что тебе больно?"

  – Со мной? Ничего. Перепили мы вчера здорово.

  – Я не об этом. Даже не о том, что тут... как мы... спали. О том, что ты говорил вчера. Это-то я помню... О том, как ты смотрел... Не совсем же я дурак, Нестор!

  – Вчера значит только заметил?

  Зачем же таким злым голосом? Ты еще смеешь обвинять в чем-то?! Или просто потому, что лучшая защита – это нападение?

  – Да перестань ты!!!

  Нестор медленно повернулся и сел на край кровати. Повернулся всего лишь профилем – не спиной и не лицом, так можно говорить и быть избавленными от муки смотреть друг другу в глаза.

  Дима хотел его ударить, и он ударил, не подходя близко, это можно было сделать и от шкафа – с другой половины комнаты. Нить разорвалась, и ощущение мистической близости исчезло. Вместо этого – раздражение и омерзение непонятно к кому, к себе или к нему – не важно!

  – Ты педик?

  Он готов был взять свои слова обратно, произнести их как-то по-другому, но было поздно – он сказал. И, сказав, понял, что омерзение он испытывает к себе, именно к себе и ни к кому больше.

  До этих слов Нестор почти уже решился сказать ему, что он его любит, он пытался найти нужные слова и даже почти нашел их, но теперь... Этот кинутый ему вопрос не просто уничтожил их, он смешал их с грязью, он сделал их пошлыми до тошноты.

  Нестор сам себе стал противен. За эти глупые слова, что собирался произнести, за мысли свои, за желания, за саму свою суть – грязную извращенную суть. Любовь? Нет никакой любви. Кто посмел поставить рядом слова "любовь" и "педик"?! Педик – это грязная похоть, а любовь... Любовь святое чувство. Нежное, трепетное, благородное. Любовь – это Ромео и Джульетта, это Тристан и Изольда, Мастер и Маргарита, наконец. Мужчина и женщина кидаются друг другу в объятия – и у вас слезы умиления на глазах. Любовь! А если вы вдруг видите двоих педиков? Ага, сейчас один другому подставит задницу и... Тьфу! Мерзость! Интересно, почему у вас не возникает мысли при виде той первой сцены: ага, сейчас она раздвинет ноги?.. Можете не отвечать, вы не найдетесь, что ответить, просто потому что образ вашего мышления совсем не такой, как у меня. Я могу понять вас – вы никогда не сможете понять меня, но, на самом деле, я от вас этого и не требую. И вы и я – мы правы по своему.

  – Да, – сказал Нестор, – Это имеет какое-то значение для тебя?

  А неужели не имеет?!

  – Нет не имеет, – отрезал Дима, – Просто спросил.

  Он поднялся и, собрав те вещи, что не успел еще одеть, отправился к двери.

  Так и оборвалось всё.

  "И что я буду теперь делать? – подумал Нестор, глядя на закрывшуюся дверь, – Как я буду теперь жить?"

  Он подумал об этом спокойно и даже философски. К чему бы это он стал таким спокойным?

  Димино отвращение к себе объяснялось чисто физиологически – его просто тошнило от избытка выпитой вчера водки. Когда прошла тошнота, Дима снова себя любил. И, стоя с бритвой перед зеркалом, думал: "Ну и приключеньице свалилось на мою голову."

  А еще он думал о том, что ему и Нестору предстоит совместная командировка, и он заговорщицки улыбался своему отражению в зеркале, чувствуя себя героем странного-странного фильма, того, который "кино не для всех". Дима, разумеется, помнил всё, что было. Дима помнил, что он делал, помнил с каким удовольствием он всё это делал, помнил до какого экстаза довел его несторов язычок... Такого не было никогда. И ни с кем. Удивительно, но факт... И эта нежность со стороны другого мужчины... Мужчины... к мужчине?..

  Как это странно.

  "Похоже, он влюблен меня", – думал Дима, улыбаясь. На самом деле ему всё это льстило.

   Как себя вести с Нестором Дима еще не решил, поэтому на следующее утро, он не стал заходить за ним по дороге на работу. Как выяснилось, Нестор этого и не ждал – он был уже на месте, когда Дима приехал.

  – О Нестор! – воскликнул он с преувеличенным энтузиазмом, – Ты уже здесь! Не забыл, что сегодня мы идем покупать мне прикид?

  Нестор оторвал глаза от бумаг – он пытался-таки уяснить для себя суть деятельности фирмы, чтобы было о чем говорить с Магаданским – и посмотрел на Диму с большим удивлением.

  Дима приблизился к Маринке, обнял ее за талию и поцеловал в щечку.

  – Привет, Котик!

  Продемонстрировал.

  Явно он раньше ничего подобного не делал, это было видно по недоуменному выражению Маринкиного лица. Просто Дима решил, что теперь в полном праве издеваться.

  Издеваться. Просто так.

  Ну, так не получишь же ты такого удовольствия, Дима!

  Медленно и изящно поднялся Нестор из-за стола и отправился в кабинет к Максиму. Он даже не стал закрывать за собой дверь – пусть слышит эта сволочь!

  – Максим Георгиевич, – сказал он тоном, каким общался в свое время с послами. Макс даже перестал набирать номер на телефоне и положил трубку.

  – Мне очень жаль, – говорил Нестор, глядя на него холодными хрустальными глазами, – Но я вынужден отказаться от сделки, которую вы мне предложили.

  У Макса отвалилась челюсть. По тому, как умолк голос Димы, до того очень явственно доносящийся из приемной, Нестор понял, что и у него – тоже.

  – То есть как? – спросил Макс.

  – Я ознакомился с документами и пришел к выводу, что предложение не настолько выгодно, как мне казалось. Более того, у меня создалось впечатление, что ваша фирма... не совсем надежна. По крайней мере, я не рискнул бы рекомендовать ее никому из своих знакомых. Повторяю, мне очень жаль.

  – Но ведь мы договорились...

  – Договорились? – Нестор удивленно приподнял бровь, – По моему, я не отдавал никаких обязательств.

  Макс был в ужасе. Нет, Макс был просто в панике.

  – Слушай, Нестор, – произнес он, очень выразительно глядя ему в глаза, – Давай поговорим... сядь и скажи, что тебя не устраивает. Сколько ты хочешь?

  – Максим Георгиевич, повторяю вам еще раз, если вы не поняли – я вынужден отказаться от сделки, которую вы мне предложили.

  – Это не честно, Нестор, это не по-джентельменски! Мы рассчитывали на тебя.

  – Мне очень жаль, – сказал Нестор мило улыбаясь.

  О сладостность мести!

  – Браво, браво, Нестор, – Димочка возник на пороге, просто искрящийся от ярости – он не ожидал такого, действительно не ожидал! – Я знаю, что ему надо, Макс, я знаю, что его не устраивает!

  Нестор резко обернулся к нему, и взгляды их скрестились как шпаги.

  – Может быть ты расскажешь об этом своему начальнику?

  – Да пошел ты к чёрту! Я в договор об оплате не входил! Условия его не устраивают! Ну ты и скотина! Шантажировать теперь меня будешь?!

  Нестор медленно поднялся. Его лицо было каменным, оно не выражало ничего и даже глаза – просто как куски стекла.

  – Прощайте.

  Он вышел, и никто его не удержал.

  Максим с ненавистью смотрел на Диму, он ничего не понял из его странных обвинений, и понимать, как водится, не собирался.

  – Ты сейчас догонишь его и вернешь! – отчеканил он.

  – Что?! – Дима от возмущения и сказать больше ничего не мог.

  – Да никогда! – сказал он только.

  Макс поднялся, надвинулся своей огромной тушей и положил руку ему на плечо.

  – Ты догонишь его и вернешь, – сказал он, – Дима, я тебе серьезно говорю. Билеты уже куплены. И вы полетите. Ты и он. Понял? Умри, но верни его. Мы уже кредит взяли и всё... Мы не можем терять время. Ты понимаешь, что иначе у нас будут ПРОБЛЕМЫ?

  Диме было плохо, очень плохо.

  – Ты не знаешь, что ты делаешь со мной.

  – Не знаю, – согласился Макс, – Дело прежде всего. Тебе нравятся хрустящие зелененькие бумажки?.. Вот и думай о них. Прежде всего. Иди, Дима, иди, – Макс смотрел уже не жестоко, а умоляюще, – Помирись с ним! Потом, когда вернетесь – хоть убейте друг друга!

  Снова стекло во всю стену, только вместо вспышек рекламных огней – ясный солнечный свет, свет, который уничтожает призраков и проводит четкие границы между чёрным и белым, не приемля сумеречных полутонов.

  – Ты прости меня, я не должен был...

  – Нет, это ты прости меня.

  – Глупо все получилось.

  – Да, наверное.

  – Я хотел бы, чтобы мы были друзьями... Как думаешь, такое возможно?

  – Честно? Не знаю.

  Они сидели друг напротив друга за столиком в маленьком кафе недалеко от офиса. Оба смотрели на полированную поверхность стола неотрывно. Этот разговор не нравился обоим, и оба хотели избежать его, но он оказался необходимым – не столько уже им, сколько... Максу. Может быть, эта необходимость – деловая необходимость – и спасала их сейчас, не позволяла ругаться, хамить друг другу и заставляла общаться, как нормальных людей.

  – Ну, нам лететь с тобой все-таки... – осторожно и неуверенно, на мгновение подняв глаза, сказал Дима.

  – Полетим, конечно. Неужели ты думаешь, что я откажусь, если ты попросишь? Да я ни в чем тебе отказать не смогу.

  – Нестор!

  – Да не бойся ты меня, что я тебе сделаю?

  – Я не в том смысле...

  – Что, я тебя принуждаю к чему-то? Не принуждаю. А раз уж всё... так получилось, я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя.

  Дима не знал, что ответить, ему было очень тягостно, но он выдавил из себя улыбку.

  – Да ладно... это хорошо, это даже приятно.

  Нестор упал лицом в ладони и засмеялся. Дима с недоумением смотрел на него несколько мгновений, потом, подумав о своих последних словах, засмеялся тоже.

  Если бы Нестор был мужиком чуть больше, чем он был им в действительности, он бы пошел и напился, но Нестор был существом более тонким и способ утешения у него был чисто женский – получив очередной пинок судьбы, он меланхолично падал в кресло к парикмахеру и там сладко жмурился и вздыхал от ласкающих прикосновений к своим волосам.

  Потом он обнаруживал себя в каком-нибудь магазине, где затертый чьими-то локтями, тычась носом в чьи-то спины, он бродил среди блеска витрин и зеркал, брал в руки дорогие, красивые вещи и, случайно поймав свое отражение в зеркале, с грустной усмешкой замечал, что этот элегантный молодой мужчина с заискивающими и жалобными глазами побитой собаки – это он сам.

  В витринах мельком отражались склоняющиеся над ними лица, чьи-то дыхания мимолетно мутили стеклянную поверхность – среди этой сутолоки Нестор чувствовал свое одиночество мучительно остро и со сладострастием мазохиста твердил себе : "Никому ты не нужен, Нестор. Люби себя сам, заботься о себе сам – никому ты больше не нужен."

  Ждал он разумеется совершенно обратного. Но никто из незнакомых людей не задавал ему участливых вопросов, а поплакаться кому-нибудь в жилетку, между тем, было совершенно необходимо. Весь вопрос – кому? Раньше Нестор для этой цели использовал Гарика и неужели кто-нибудь сомневается, что так же будет и сейчас?