Текст книги "За свободную любовь! (СИ)"

Автор книги: Анатолий Уленов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 1 ВОВКА

   1

  Автомобиль из-под арки, где густо лежала тень, вынырнул на белый свет и покатил по пустынному двору мимо мрачного, сталинской постройки дома, выкрашенного в грязнo-желтый цвет. Гладкая темная поверхность машины отражала белесое пасмурное небо, которое москвичи могли наблюдать неизменно каждый день в течение вот уже двух недель.

  Автомобиль аккуратно обогнул гордо громоздящийся посреди тротуара переполненный мусорный бак и остановился напротив обшарпанного подъезда. Шум мотора стих, открылась задняя дверца, и на асфальт уверенно ступил высокий, атлетически сложенный молодой человек.

  Его звали Вовкой, ему было двадцать лет, у него были темно-каштановые коротко стриженные волосы и выразительные карие глаза. Он не был совершенством, но был вполне красив, красив той не особенно яркой, но приятной красотой, которая нравится многим.

  Одет он был в джинсовый костюм от "Armani" черного цвета и черную же шелковую рубашку, отчего образ его приобретал некоторую зловещесть.

  – Через пять минут, – кинул Вовка шоферу.

  – О` кей.

  Перед молодым человеком была подъездная дверь, покрытая свежей темно-коричневой краской, по которой чья-то рука уже успела выцарапать матерное слово. Неизъяснимая тоска навалилась на молодого человека, когда взгляд его наткнулся на эту дверь.

  Темный подъезд, пропахший пылью и кошками. Широкие ступени, резные перила. Лифт. Шестой этаж.

  В последнее время он почему-то везде замечал только убожество и грязь. Облупившаяся краска, детские рисунки, выщербленная плитка вызывали едва ли не аллергию. И ничего невозможно было поделать с этим.

  Выйдя из лифта, Вовка вытащил из кармана куртки записную книжку и сверил адрес. Похоже, все точно.

  Изобразив на лице более-менее приветливое выражение, он нажал на кнопку звонка. Несколько мгновений, и дверь отворилась.

  Приветливое выражение стекло с лица, как стекает мыло.

   Молодой человек остолбенело смотрел на открывшего ему дверь мужчину, чувствуя себя так, будто его ударили сзади, неожиданно, и чем-то очень тяжелым.

   Хозяин квартиры смотрел на него с не меньшим изумлением.

   – Сергеев? – проговорил он.

   Молодой человек молчал.

   – Ты... зачет пришел сдавать?

   "Господи, какой зачет?! Он что, обалдел?!"

   – Д-да, – выдавил он, с ужасом думая о том, что с минуты на минуту ему должен звонить охранник.

   Зачет, действительно зачет, какой хороший выход! Пытаясь преодолеть ступор в мозгах, молодой человек панически вспоминал, какой именно предмет ведет этот человек в университете. Он до боли хорошо помнил это лицо, и выражение его – особенно хорошо.

   Однако не вспоминалось. Мозги превратились в желе и тяжело плескались в голове, напрочь отказываясь думать. Их парализовало от неожиданности.

   Преподаватель ждал, начиная явно нервничать.

   – Зачетка с тобой?

   – Зачетка?..

   – Ну а допуск?.. Постой, ты же сдал, вроде как, или я ошибаюсь? Ты ведь Сергеев, так?

  "Сопромат! – вспомнил молодой человек, – Он преподает сопромат! Панфилов... Как же его... Константин Викторович что ли?"

  Где-то в глубине квартиры зазвонил телефон.

  Преподаватель посмотрел на молодого человека с плохо скрываемым раздражением.

  – Ты... ну, проходи, – решился он и рванулся к телефону.

  Как только он скрылся, Вовка выхватил записную книжку, снова глянул на номер квартиры, и кривая улыбка изумленная и безумная сверкнула на его лице.

  В дверном проеме медленно, нереально медленно возникла фигура преподавателя.

  Он стоял против света, и Вовка не мог видеть его лица. Зато тот, должно быть, разглядел его прекрасно. Молодой человек смотрел на темный силуэт, пытаясь быть спокойным. И наглым.

  – Тебя к телефону, – услышал он.

  Вовка кивнул, легко и элегантно прошел по коридору, проскользнув боком мимо хозяина квартиры, и взял трубку.

  – Алло? Все в порядке, – сказал он шоферу, – Да... я позвоню...

  Положил трубку на рычаг, обернулся, говоря себе: "Мне все по фигу! Все по фигу!"

  – Зачет, значит, сдавать, – зловеще проговорил преподаватель и вдруг расхохотался.

  Теперь, когда вернулась способность соображать, Вовка вспомнил сего преподавателя очень хорошо: прошлая сессия, за первый курс... вымученная троечка...

  Ох, ненавистный сопромат! Настолько ненавистный, что за весь курс Вовка видел преподавателя всего пару раз и то издалека – он был всегда такой элегантный, костюм безукоризненно отглажен, галстук в тон. Аккуратно подстриженная черная борода, и что-то такое снисходительное в глазах всегда, когда он смотрит на тебя, ожидая ответа на вопрос. Кто бы мог подумать, что он...

  – Желание клиента – закон, – проговорил Вовка, размышляя о том, что судьба разлюбила его окончательно и бесповоротно. Ну за что такое? – Если пожелаете, буду сдавать вам зачет, но... Может, займемся чем поинтереснее?

  Вовка работал в публичном доме. В одном из первых, что организовали в Москве предприимчивые люди, действующие по принципу, если есть спрос, то должно быть и предложение. Тогда еще не было изданий, публикующих рекламу подобных заведений типа: "Красивые юноши для вас, дамы и господа", тогда телефоны этих немногочисленных заведений передавались из рук в руки друзьями и единомышленниками.

  Тогда еще было лето 1995 года...

  Константин Викторович смотрел на него со все возрастающим интересом, оправившись после первого шока от столь невероятного совпадения, он обрел обычно присущую ему твердость духа.

  – Не стой в дверях, – сказал он, сам с неудовольствием чувствуя невольные командные нотки в голосе, все-таки он говорил со своим студентом. Со своим студентом! "Господи Боже мой! – мысленно воскликнул Константин Викторович, – Что же я с ним делать-то буду?!"

  – Проходи, садись.

  Вовка опустился на диван со всем возможным изяществом.

  – Время идет, – цинично заметил он.

  – Что, не терпится?

  – Терпится. За вас беспокоюсь, вам денежки платить.

  – Не беспокойся. И расслабься, сексом с тобой я заниматься не буду.

  – А почему так? – вопросил Вовка, почувствовав огромное облегчение, но одновременно и легкий укол самолюбия.

  Панфилов только устало махнул рукой.

  – Не задавай глупых вопросов. И прекрати выпендриваться.

  – Да разве ж я выпендриваюсь?

  – И раз уж – как ты верно выразился – желание клиента, закон... впрочем, давай забудем об этом. Меня, честно говоря, больше устраивают между нами общечеловеческие отношения. Ты как, согласен общаться со мной на таком... уровне?

  – На фиг нам общаться? С какой стати?

  – Не хочешь – не заставлю. Иди, звони шоферу и убирайся ко всем чертям.

  Вовка уже направился было к телефону, но мысль о том, что сейчас шофер засыплет его вопросами, почему он возвращается так скоро, и – ладно еще шофер, ему можно не объяснять – так ведь спросит еще и тот, кому ответить придется...

  Молодой человек повертел в руках трубку, и положил ее на рычаг.

  Панфилов смотрел на него и улыбался, на фоне черной бороды, особенно ослепительно-белыми казались зубы.

  – Итак?

  – Ладно, готов исполнять требования клиента.

  – Клиента... Многие студенты занимаются бизнесом, но я и предположить не мог, каким бизнесом занимаются некоторые из них.

  – Неужели? А вы кого заказывали, пенсионера? Возраст – восемнадцать-двадцать, так кажется записал диспетчер, самый студенческий, между прочим. Кого вы ожидали увидеть?

  – Да, так мне и надо. Экспериментатор хренов, – ухмыльнулся Константин Викторович, подходя к письменному столу и доставая из ящика пачку сигарет. – Куришь?

  – Здоровье берегу, – ответил Вовка мрачно, – А вы что, в первый раз что ли?

  – Действительно, в первый.

  Панфилов закурил. Он так и остался стоять возле стола, на почтительном расстоянии.

  Владимир скользнул взглядом по комнате. Должно быть, это был кабинет – огромный письменный стол, затянутый зеленым сукном, компьютер. Вдоль стен книжные шкафы до потолка, скрывающие за стеклянными дверцами сотни серьезных, умных книг. Утонченная интеллигентность... и застоявшаяся тоска.

  – Деньги зарабатываешь... или призвание? – спросил Панфилов.

  – Ну издеваться вот только не надо. Мы с вами, кажется, на одной стороне. Между прочим, ненавижу мужиков... обслуживать, – сказал он злобно, – Я не пе...

  Он кинул слегка виноватый взгляд на преподавателя.

  – Не голубой. Но вот приходится иногда. Отказывайся, не отказывайся... Суровые законы жизни. Для фирмы клиент прежде всего и, когда поступает заказ, нужно найти подходящий... экземпляр. Сегодня кроме меня никого не было... подходящего. Да и желающих не так-то много, спрос, короче, больше, чем предложение. Мало кто из парней решается.

  "Какого черта я распространяюсь, – подумал он мрачно, – Оправдываюсь что ли?"

  – И что, отказаться ты не мог? – удивился Панфилов.

  – Отказаться? – Вовка посмотрел на него почти с ненавистью, – Да на фиг? За это платят больше. Чуть ли не в два раза больше, чем когда с бабами. А от меня не убудет...

  Преподаватель смотрел с недоумением.

  – Да... наверное, ты прав в чем-то. Но все это... ладно, не слушай меня. Выпить хочешь?

  Вовка благодарно кивнул.

  Константин Викторович направился к бару.

   2

  Он вынужден был улыбаться и кокетничать, и от этого становилось еще хуже. Вовка чувствовал, что еще немного, и он врежет-таки кому-нибудь по зубам – но он продолжал улыбаться, заставляя себя не думать, отрешиться от своего бренного тела, как заклятие повторяя глупую фразу: "От меня не убудет." Убывало... убывало катастрофически – и даже мысль о довольно кругленькой сумме денег не утешала уже.

  Вовка приехал сюда работать. Вместе с троими своими "сослуживцами". Он смотрел на них сейчас и удивлялся – они совсем не выглядели так, будто им было плохо. Да и с чего бы! "Что ж я-то никак не могу привыкнуть?" – думал молодой человек с тоской. Невольно вспоминался недавний разговор с Панфиловым, когда они вдвоем едва не прикончили целую бутылку коньяка.

  – Смешно, – говорил Константин Викторович, с какой-то детской беззащитностью глядя в глаза Вовке, так, что тому даже делалось неловко, – Смешно, что я – взрослый сорокалетний мужик – плачусь тебе в жилетку, как маленький мальчик. Но ты, ты-то можешь понять!

  – Могу! – кивнул головой Вовка, – Че вы дергаетесь? Да таких, как вы – море! Уж можете мне поверить! И никто это извращением уже не считает.

  – Чушь! Модно сейчас прогрессивным быть, но попробуй ты скажи кому-нибудь – шарахнутся, как от прокаженного.

  – А вы говорили?

  – Нет! И не скажу никому! Да я сам, если хочешь знать, себя извращенцем считаю! Убить себя готов в иные моменты! Но... тут выбор невелик, либо примириться с самим собой, либо мучаться всю жизнь! Вроде бы все не так уж плохо... но что бывает хуже, чем война с самим собой?

  – Ну и что, получилось заключить мир с самим собой? – спросил Владимир жадно.

  – Да ни хуя! – печально ответил Константин Викторович. – Я тебе завидую даже, ты – парень без комплексов... Вообще я нынешней молодежи завидую!

  – У вас любовники были?

  – Давно уже не было никого... Лет пять.

  Вовка даже присвистнул.

  – Слишком мудрым стал, чтобы по притонам шляться. И страшно, знаешь!

  – Да нет, вы правильно сделали, у нас безопасно... А еще лучше нашли бы кого-нибудь себе. Одного и на всю жизнь. Или так не бывает?

  Константин Викторович пожал плечами.

  Вовка очень хорошо запомнил одну его фразу, которая объяснила ему то, чего он не мог понять, объяснила просто, доступно и заставила смотреть на вещи философски. Которая утешила. Лишний раз доказав его НОРМАЛЬНОСТЬ.

  Уже наступила ночь, он уже позвонил шоферу и сказал, что его услуги не требуются. Давно прошло время, за которое было уплачено. Не были они "исполнителем" и "заказчиком", не были разумеется и преподавателем и студентом. Они не были никем друг для друга – просто двумя человеческими существами. Об откровенном разговоре, необходимом им сейчас как воздух, завтра они предпочтут забыть. И... он действительно не повод для знакомства. В том его и прелесть.

  – Я знаю, что ни в чем не виноват, что гомосексуалистом невозможно стать, ты либо родился им, либо нет! Я читал все на эту тему, что только мог найти. Ты знаешь, говорят, существует ген гомосексуализма, который передается по наследству?! Ничего с этим нельзя поделать, ты понимаешь?!

  Почему он никак не может привыкнуть? Потому что он не сможет привыкнуть никогда! Не создан он для этого! Он не педик, и от вида такого количества голых, потных, возбужденных мужских тел его тошнит. Они некрасивы, они просто отвратительны на вид. И как только они могут возбуждать кого-то?..

  С усилием проглотив горячий комок, подступивший к горлу, Вовка осторожно покинул своего любовника, который как раз вовремя переключился на другого, стянул со стола бутылку водки и забрался за кадку с пальмой в надежде, что о нем не вспомнят.

  Закроешь глаза – всплывает эта мерзкая обрюзгшая рожа, губы мокрые, глазки поросячьи блестят. Бормочет: "Ведь мы еще увидимся, правда?" "Правда", – говорил Вовка, скрипя зубами. В гробу мы увидимся с тобой! Слава Богу, хоть все в презервативах!

  – Я пью за тебя, малютка СПИД! – пробормотал Вовка, опрокидывая в себя бутылку, – Хоть чего-то боятся эти ублюдки!

  Загородный особняк, километров двадцать от Москвы, умело скрытая за высоким забором роскошь – значит хозяин старый партаппаратчик. Новый русский скрываться бы не стал. Вовка с ребятами прикалывались по началу, узнавая в прибывающих известных актеров, телевизионщиков... потом не до приколов стало. Вечеринка длилась уже часа четыре, все уже перепились, но еще не до того состояния, чтобы падать, и перетрахались, но еще не до того состояния, чтобы потерять все силы – короче говоря, веселье было в самом разгаре.

  Честно говоря, Вовка был слегка шокирован тем, что здесь происходило. До сегодняшнего дня он полагал, что видел уже все... Нет, разумеется, он слышал о подобных оргиях, но слышать и видеть – и участвовать! – совсем разные вещи.

  Эти скоты притащили с собой детей, мальчишек и девчонок, никто из которых не выглядел даже пятнадцатилетним, и что вытворяли с ними – волосы дыбом становились. Если ему, взрослому парню, было так тошно, то им-то каково!

  Скрывшись за огромной кадкой, Вовка как спасение глотал огненную воду, задерживая дыхание, чтобы не чувствовать спирта. Правила запрещали напиваться, но черт с ним со всем! – он просто свихнется, если не наберется сейчас под завязку.

  Играла музыка, женский голос хрипло орал какой-то шлягер, визги, смех, дикие вопли... одуреть. И вдруг среди этой какофонии звуков, он услышал звонкий мальчишеский голос с нетипичной для всего происходящего злобной интонацией:

  – Отлезь, достал!

  Что-то невнятное в ответ.

  – Да пошел ты на хуй!

  Вовка от удивления даже вылез из-за кадки – кто это из деток позволил себе бунт?

  Мальчишка шел по берегу бассейна. Он был похож на ангела, сошедшего в ад – ему было лет пятнадцать, может быть, шестнадцать и был он удивительно красив – эффектной броской красотой, которая приковывала, завораживала взгляд, затмевала все вокруг – и он буквально излучал сексуальную энергию, сводящую с ума. Что-то ошеломительно волнующее было в его движениях – пластичных, изящных как у кота. Кто научил его всему этому, может быть сама природа? Но каждое движение казалось продуманным до мелочей.

  Либо Вовка был уже настолько пьян, что ему глючилось, либо природа действительно была способна творить чудеса!

  Божественное видение было разрушено грубо и безнадежно – чья-то лапа вылезла из воды и схватила мальчика за лодыжку. Тот вскрикнул, взмахнул руками и плюхнулся в бассейн, под дружный хохот всех присутствующих. Он появился через несколько мгновений, злобно отплевываясь выбрался на берег, стряхнул с волос капли воды.

  – Козел вонючий! – крикнул он тому, кто сыграл с ним такую глупую шутку, и вдруг направился прямо к сидящему за кадкой молодому человеку.

  Вовка хмыкнул – его оказывается видно. Забавное зрелище представляет он собой, должно быть.

  Из одежды на мальчике был только широкий браслет, украшавший запястье левой руки. Золотой дракон, изящно обернувшийся вокруг руки казалось, был живой – каждая его чешуйка отражала свет как-то по особенному, создавая иллюзию, что дракон шевелится.

  Вовка успел хорошо рассмотреть этот браслет, стоивший, вероятно чертову уйму денег, ибо именно этой рукой мальчик отодвинул широкий зеленый лист пальмы.

  – Бухаешь в одиночку?

  Темно-фиолетовые глаза из-под длинных темных ресниц смотрели весело.

  Вовка почему-то почувствовал к нему расположение, может быть, потому, что был пьян, может быть, просто потому, что увидел в мальчишке единомышленника.

  – Надоело мне быть проституткой! – пробормотал он в припадке пьяной откровенности.

  Мальчик улыбнулся, с изумлением вскинув брови.

  Черты лица его еще не сформировались окончательно и трудно было бы сейчас сказать с уверенностью, каким он будет лет, к примеру, через пять. Нельзя было назвать их безупречно правильными, но столько очарования было в нежной улыбке, во взгляде распутных фиалковых глаз. Безупречное сложение, золотистая от загара кожа, пепельные волосы – бедный ребенок! Как можно жить и выжить со всем этим?!

  – Пойдем отсюда, здесь холодно, сыро и чудовища на каждом шагу.

  Вовка поднялся. Его качнуло в сторону – все-таки он набрался сильнее, чем полагал.

  Они вышли из сауны, и мальчик уверенно повел его по коридору пока они не пришли в ту самую, небольшую обитую деревом комнату, где они раздевались. Одежда валялась повсюду – вот они, богатые люди, отметил про себя Вовка – им плевать на их роскошные шмотки, бери что хочешь и уходи.

  Мальчик сбросил одежду с дивана, уселся и жестом пригласил Вовку. Здесь, в полумраке наступающего вечера все казалось нереальным и было так хорошо сидеть друг против друга на диване в чем мать родила, по очереди отхлебывая из бутылки.

  – Тебя как зовут, проститутка?

  – Владимир.

  – Ух ты, Владимир! А я Гарик. Здорово, что ты мне попался – я бы умер с тоски. Ты-то хоть на работе, а я какого черта приперся?

  – Действительно...

  – Ублюдок Арсюша меня доставал две недели, заставил-таки привезти. Теперь в восторге, как маленький.

  Вовка рассмеялся.

  – Значит это ты привез сюда кого-то. Забавно. Я думал, что господа привозят с собой мальчиков.

  Гарик облизнул влажные губы, алкоголь уже затуманил его глаза, в движениях появилась томная медлительность.

  – Всяко бывает, – сказал он туманно, – Но вообще-то я сам по себе. А ты, как я погляжу, не особенно любишь свою работу?

  – Я ненавижу свою работу!

  Гарик посмотрел на него вопросительно.

  – Да, конечно... работка не из самых приятных, но зато не у станка...

  – Давай не будем об этом, а?

  – Как хочешь, непонятно только... Может, ты мазохист?

  – Нет, я не мазохист, но люблю презренный металлец, и ради него... И не смотри на меня так! У тебя-то наверняка есть все, тебе не приходится задумываться в каком магазине покупать шмотки, в каком ресторане обедать, а в каком ужинать! А на общественном транспорте ты когда катался в последний раз?!

  Гарик поднял руки, показывая, что сдается.

  – Так разве ж я что говорю? Ты прав! Целиком и полностью! Моя мать любит рассуждать на тему, что деньги не приносят счастья, и что они не самое важное в жизни. Их у нее никогда не было и не предвидится, потому-то ей и не важно...

  – Так ты что, с матерью живешь?

  – Шутишь? Я не живу с ней уже... года два, наверное.

  – Сколько же тебе лет?!

  – Не задавай глупых вопросов... А ты где живешь?

  – Квартиру снимаю с приятелем.

  – С любовником?

  – Я не педик! – процедил Вовка сквозь зубы.

  – Прости!

  – Просто с приятелем, мы учимся вместе.

  – О как! Так ты еще и учишься! Класс! Уважаю ученых!

  Вовка ухмыльнулся.

  – Слушай, у вас квартира большая? Третьему место найдется?

  – Тебе негде жить? – изумился Вовка.

  – Да это я так, на всякий случай... Мало ли чего!

  – А, ну заезжай.

  Водка иссякла, но ни у кого не оказалось сил, чтобы идти за новой бутылкой. На земле давно властвовала ночь, в комнате стало темно, в призрачном свете звезд возбужденно сверкали белки глаз.

  Они говорили до тех пор, пока ворочались языки и уснули, закопавшись в чью-то одежду.

  Волшебное покрывало ночи укрыло их утомленные тела, подарив благодатный сон. Им не мешали приглушенные расстоянием звуки музыки и пьяные вопли, которые затихли только к рассвету – ночь защитила их, унеся в тот прекрасный мир, где им обоим было хорошо...

  Их разбудили поздним утром те, кто пришли за своей одеждой. Мрачные с похмелья, опухшие и очень некрасивые в свете утра, мужчины одевались, стараясь не глядеть друг на друга и на себя. Теперь им долго не захочется встречаться.

  Помятая физиономия одного из мужчин исказилась ужасом, когда он увидел торчащую из-под вороха одежды руку. Раскидав шмотки, он извлек на свет Божий Гарика.

  Гарик застонал, закрываясь от яркого света.

  – Уберите солнце... ненавижу солнце! – пробормотал он.

  Облегченный вздох вырвался из груди мужчины – разве можно было сказать с уверенностью, что этой ночью никого не убили?

  – Гарик! – воскликнул он, – Маленький мерзавец, что ты делаешь здесь? Твой друг ищет тебя повсюду!

  Гарик сел, протирая глаза – этакий милый сонный ребенок – ах, если бы еще оставались силы на что-то... О нет! Никаких сил, никакого энтузиазма!

  – Боже, сделай так, чтобы никогда не наступало утро! – вздохнул Гарик, выглядывая в окно. Он увидел бледный серенький денек и помрачнел еще больше.

  – Где Арсений?

  – Иди ищи.

  Гарик растолкал крепко спавшего Вовку – тот выглядел не самым лучшим образом, мучимый жестоким похмельем, он с трудом вспоминал, кто он и где находится. Его вчерашний милый знакомый одевался; тихо ругаясь, он отыскивал свою одежду. Собственная нагота вдруг сделалась Вовке противной, и он последовал его примеру.

  Люди заходили и уходили, как странны были их взаимоотношения – они держались так, будто были незнакомы друг с другом, и одновременно они было роднее друг другу, чем братья, они были повязаны одним преступлением – никто из них, конечно, не сомневался в том, что то, что они делали здесь, преступление, обозначенное вполне конкретной статьей в уголовном кодексе.

  Одевшись, Вовка и Гарик вышли в гостиную.

  – Где этот Арсений? – пробормотал мальчик, – Надоел он мне страшно.

  – Ты у него сейчас живешь?

  – Пожалуй, уже нет... Кстати, скажи мне свой адрес, если не передумал еще приглашать меня в гости.

  Вовка адрес сказал.

  – Записать тебе?

  – Запомню.

  Гарик наконец отыскал взглядом Арсения. Тот выполз откуда-то с видом ошизевшим и слегка безумным.

  – Игоречек, ну где ты был?! – воскликнул он обиженно.

  Гарик мило улыбнулся ему, пробормотав тихо, сквозь зубы:

  – Придурок...

  Он отправился навстречу любовнику, кинув Вовке короткое: "Пока!". Вовка же отправился отыскивать парней, вместе с которыми приехал сюда работать.

   3

  Гарик попросил шофера остановиться на обочине шоссе. Хотелось пройтись до дома пешком, прекрасная звездная ночь, наполненная запахом молодой листвы, весьма располагала к этому. Давно, очень давно Гарик не был так романтически настроен и так доволен собой, он хотел и мог забыть на время грохот музыки, безумное сияние огней, глаза, улыбки и руки... чьи-то постоянно тянущиеся дрожащие от волнения руки.

  Здесь каждый камешек знаком был с детства, здесь был его дом. Дом, с которым связано было так много, приятного и не очень, но какое сейчас имели значение детские переживания? Все это так далеко. В другой жизни.

  Уродливые холодные новостройки, асфальт и бетон – и все-таки так трогательно! Приют наивного покоя, окраина огромного города, спальный район, не знающий и даже не догадывающийся о том, как живет ее центр.

  Сейчас, в половине второго ночи, улицы были тихи и пустынны, редкие фонари, пробиваясь сквозь густую листву деревьев, кидали на выщербленный асфальт причудливые тени, казалось, тысячи гигантских бабочек трепещут крыльями в ночном воздухе.

  Отсалютовав шоферу на прощание, Гарик вышел из машины и отправился по дороге вглубь переулка, любуясь матовым блеском своих мягких кожаных ботинок, так красиво облегавших ступню, наслаждаясь свежим ветерком, нежно ласкающим кожу, тихим шепотом листьев и игрою света и тьмы на асфальте.

  События минувшего вечера дарили приятные воспоминания, невольная улыбка скользила по губам юноши, когда он вспоминал свою очаровательную выходку в клубе "Московский" и истошный вопль Алика "Где он?!", догнавший его уже на улице, когда он вскакивал в попутку, остановил которую едва ли не ценой своей жизни, кинувшись буквально ей под колеса.

  Водитель, никак не ожидавший ничего подобного, едва не сорвал тормоза. Воспользовавшись его замешательством, Гарик без лишних формальностей плюхнулся на соседнее сидение.

  – Гони! Скорее, если жизнь дорога! – крикнул он весело и залихватски, как извозчику, засовывая шоферу в кармашек рубашки купюру в пятьдесят долларов.

  Шофер вряд ли действительно понял и осознал, что происходит, когда он нажал на акселератор, сработал единственно инстинкт самосохранения. Впопыхах он резко бросил сцепление, и машина рванулась с места так, что взвизгнули шины на колесах, оставив темный след на асфальте. Как только мотор не заглох?

  Оба – и водитель и пассажир – облегченно вздохнули только затерявшись в потоке машин на Тверской. Причем спаситель был явно взволнован куда сильнее, чем спасенный. Теперь, когда мнимая или действительная опасность миновала, он почувствовал вполне понятное любопытство. В самом деле ему представился редкий случай соприкоснуться с тем удивительным миром, который до сей поры была возможность наблюдать только со стороны – миром больших (весьма больших) денег и сильных страстей, таким далеким от простых смертных. А то, что мальчик принадлежал именно к этому миру не оставляло сомнений, казалось, он сошел с обложки модного журнала, одна серьга в его ухе, с искрящимся в свете огней бриллиантом, стоила наверняка дороже его "шестерки".

  – Что, туго пришлось? – посочувствовал водитель, намереваясь таким образом завязать разговор, он не решался в это время суток надолго отрывать взгляд от дороги и только изредка косился в сторону своего пассажира, приняв вид несколько ироничный и снисходительный, что, как ему казалось, соответствовало ситуации.

  Гарика привел в восторг его вопрос, он повернулся на сидении так, чтобы как следует рассмотреть того, с кем этой ночью столкнула его судьба. Определить социальный статус такого человека совсем не трудно – работяга, один из миллионов ему подобных. При общении с такими людьми Гарика одолевала тоска. Как можно так жить, и не удавиться, было действительно непонятно. Никакого смысла в жизни, нищета и каждодневная рутина. Не то, чтобы у самого Гарика был какой-то особенный в жизни смысл, но цель была, вполне определенная и конкретная.

  – Туго? Не смеши меня! Туго пришлось этому уроду. Вздумал, падла, учить меня как себя вести. Жалкое зрелище, ему уже тридцатник, а все косит под мальчика. Ты б его видел! Дешевка!

  Гарик поморщился от отвращения.

  – Правильно Юлька сказала про него – труп проститутки!

  – Он что, к тебе приставал?

  Гарик расхохотался.

  – Вот это был бы номер! Да нет, что ты, это его мужик стал меня клеить, вот он и взбесился. А этот хрен собачий – я мужика имею ввиду – думает, что пришел в публичный дом и может снять, кого захочет!.. А! Не будем о грустном.

  Около минуты водитель переваривал полученную информацию, после чего поинтересовался.

  – И чем же все кончилось?

  – Кончилось все просто великолепно! Нежную щечку моего лучшего друга Алика отныне помимо морщин будет украшать симпатичный розовенький шрамик. Ух, это надо отпраздновать! Сбылась мечта всей моей жизни!

  – Теперь жди мести.

  – Пусть попробует. Я разукрашу ему и другую щечку с большим удовольствием.

  – Что ж ты бегством спасался, раз такой крутой?

  Гарик печально улыбнулся.

  – Тебе никогда не приходилось видеть разъяренного педика, которому только что испортили физиономию.

  – Это уж точно.

  – Зрелище не из приятных. Он от бешенства теряет рассудок и может кинуться даже на гранатомет. А на фиг мне его убивать? Из-за такого дерьма садиться в тюрьму?

  Водитель только ухмыльнулся. Трудно было ожидать, что он поверит в эти подробности гарикова рассказа. Любой человек мыслит своими критериями, и очень трудно заставить его их изменить. Как бы не выглядит этот юный мальчик – он оставался всего лишь мальчиком, который вряд ли способен на что-то большее, чем бахвальство. Водитель вспомнил собственного сына, который не намного был моложе. Сравнение повергло его в ужас.

  – Слушай, парень, – сказал он, – тебе не кажется, что ты ведешь слишком опасную жизнь? Тебе лет-то сколько?

  Гарик улыбнулся и спросил кокетливо:

  – А сколько дашь?

  – Ну, явно восемнадцати тебе нет еще.

  – Крути свою баранку, ладно? – попросил Гарик смиренно, – Я не такой идиот, как ты думаешь. Не так уж сильно пострадал этот сраный Алик, вряд ли на самом деле шрам будет, хотя жаль, конечно. Ты не представляешь какой он гад! Испугался он здорово, но уже отошел, наверное. К тому же там, куда я еду, никто меня не найдет.

  – Куда тебя везти-то?

  – Прямо по шоссе. Я скажу, где остановить.

  – Давай уж я тебя до дома отвезу, ночь на дворе...

  – Успокойся.

  Центр остался позади, стало меньше машин и огней, город трепетно хранил свое зыбкое благополучие, уверенно притворяясь, что этот мир не так уж плох.

  Гарик откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, водитель решил было, что он уснул, но как только появились ввиду первые дома Чертаново, мальчик сладко потянулся и велел:

  – Останови!

  Он вышел, одарив водителя прощальной улыбкой и исчез в темноте, тот проследил за ним взглядом, с сожалением и каким-то смутным недовольством собой, будто не сделал чего-то важного. Но чувство это пронеслось как дуновение ветерка, и он просто поехал дальше, подумав: "Да, будет что рассказать жене".

  Гарик не был дома уже несколько месяцев. В последний раз он видел эти улицы засыпанными снегом, дул сильный ветер и мороз был под тридцать... Той достопамятной ночью, когда Ольгерд орал ему под окнами слова любви по-польски полночи, до тех пор, пока мать, крепко державшая оборону и готовая скорее умереть, чем выдать ребенка какому-то мерзавцу, не спятила совсем и с визгом не выставила Гарика из квартиры в неглиже.

  Таким он и попал в объятия вельможного пана, который подхватил его – шествующего босиком по снегу – на руки и завернул в свою огромную волчью шубу под хохот вызванной соседями милиции, которая давно наблюдала, чем кончится дело.