Текст книги "За свободную любовь! (СИ)"

Автор книги: Анатолий Уленов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

  – Я думал, ты в Германии, – сказал Гарик уныло, входя в комнату вслед за ним.

  – Это Нестор тебе сказал?

  Гарик пожал плечами как бы говоря "Кто же еще?"

  Магаданскому было за сорок, он весьма тщательно заботился о своей внешности и выглядел представительно. "Ему бы графа Дракулу играть", – сказал как-то Гарик, когда увидел его в первый раз. Действительно, описание Брэмом Стокером своего персонажа очень точно подходило для Магаданского. Он был бледен – почти неестественно бледен, имел черные волосы, всегда аккуратно уложенные гелем, и черные же невероятно пронзительные глаза. Одевался он также обычно в черное и белое – и, таким образом, весь он всегда был черно-белым без капли других оттенков.

  С несчастным видом Гарик стоял посреди комнаты в нерешительности, размышляя, какого черта он впустил Магаданского в квартиру, и что ему теперь с ним делать.

  – Нестора нет, – сказал он, – И будет он поздним вечером... а, может, и завтра утром.

  – Где же он?

  От тлетворного присутствия Магаданского поблек даже солнечный свет, потускнели все цвета, и стало холодно.

  "А не вампир ли он в самом деле?" – подумал Гарик, но потом вспомнил, что сейчас утро, а вампиры боятся солнечного света.

  – Он с приятелем поехал куда-то, – сказал Гарик, с интересом наблюдая за выражением лица Магаданского.

  Выражение лица Магаданского не изменилось.

  – Так значит он нашел себе любовника? – голос бесцветный, тоже черно-белый.

  – Значит, – сказал Гарик мстительно, – Так что, Эдуард Олегович, шёл бы ты...

  – Олег Эдуардович, – поправил Магаданский. Взгляд его жадно скользил по почти обнаженной фигуре мальчика.

  Гарик поймал этот взгляд, и злорадно похихикал в душе. Так вот почему "вампира" отсутствие обожаемого Нестора не опечалило – он не собирался скучать в ожидании его.

  Гарик отправился к постели и демонстративно завернулся в халат.

  – Ну зачем же так? – мерзко улыбнулся Магаданский, – Когда-то ты с удовольствием демонстрировал мне свои прелести.

  – Цель оправдывает средства, – сказал Гарик, попытавшись улыбнуться столь же мерзко, – А цель была возвышенна и благородна.

  – Да неужто?

  – А ты обиделся?!

  – Не особенно. Уж больно мне понравились твои средства, Гарик.

  – Ничего тебе больше не светит с Нестором, Эдуард Олегович, – Гарик развалился на постели и, подперев щеку ладонью, смотрел на Магаданского, – Не получишь ты его больше – его любовник такой шкаф, съездит тебе один раз – и ты с копыт.

  – А что мне помешает получить тебя? – спросил Магаданский, подходя.

  – Кол в сердце.

  А на самом деле, он не удосужился даже притвориться, что намерен сопротивляться.

  То, что произошло тогда – полгода назад – было верхом глупости для самоуверенного мальчишки, уже познавшего к тому времени, что есть жизнь, но так и не сделавшего для себя мудрых выводов, и для вышвырнутого из привычной обстановки маменькиного сынка, решившегося на отчаянный бунт против собственного папочки – гаранта его благополучия.

  Оба индивида этих сошлись не к добру... Не в добрый час, но видно, блеснула в небе звезда, указавшая им дорогу друг к другу именно тогда, когда Гарик пылал ненавистью ко всем противным и наглым мужикам, а Нестор остался без друзей, без родных и без карьеры, уставший от домогательств глубоко осточертевшего ему человека и готовый к тому, чтобы им руководили.

  Итак, в недобрый час, когда в небе сверкнула холодная звезда, сулящая несчастья, Гарик увидел сидящего за столиком, в самом дальнем углу ресторана, унылого джентльмена в безукоризненно накрахмаленной рубашке, сжимающего в тонких пальцах ножку рюмки, до краев наполненную кровью.

  Эта картина поразила Гарика настолько, что он покинул круг своих друзей и скользнул в эту темную нишу, которой, казалось, не достигают звуки музыки и блики огней. Да, там было тихо и сумеречно, и печальный джентльмен удивленно поднял на него глаза.

  – Не бойтесь напиться, – сказал Гарик, опускаясь на стул с ним рядом и не без трепета заглядывая в устремленные на него глаза, в тайне надеясь увидеть в них кровавый отблеск, – Этой ночью можно все!

  – Только этой ночью?

  – Только этой! Ведь вы никогда не бывали здесь раньше – значит вряд ли появитесь снова... Пейте кровь, пока она еще теплая, когда она остынет, то уже не доставит вам той радости...

  – Кровь? – не понял Нестор и с беспокойством заглянул в рюмку, которую все еще держал в руке.

  Он посмотрел на мальчика, чье лицо светилось почти божественным вдохновением и коснулся губами рубиновой влаги.

  – Как странно, – произнес он с улыбкой, – А я заказывал вино.

  – Ничего странного, – сказал Гарик многозначительно, – Ведь вы хотите крови, а сегодняшней ночью исполняются все желания.

  – С чего ты взял, что я хочу крови?

  – Это написано на вашем лице. Когда я увидел вас, сидящим в темноте, в одиночестве, я понял, что вы пришли сюда искать не любви, а крови.

  – Как раз напротив, – вздохнул Нестор, – Мне не нужна кровь, мне нужны любовь, нежность и понимание.

  – А вот с этим у нас хуже...

  Жестом руки Гарик подозвал официанта.

  – Еще два бокала крови, – велел он ему, – Для меня и моего друга! Только смотри, свежей! А то мы воспользуемся твоей!

  Официант смиренно улыбнулся.

  – Как скажешь, Гарик, – согласился он и исчез во мраке.

  Нестор напрасно опасался – то, что им принесли не было кровью. Это было превосходное красное вино.

  Они познакомились, и Нестор на какое-то время забыл о своих печалях. Что Гарику всегда удавалось хорошо, так это уноситься из реальности, на этот раз он взял с собой Нестора, и их маленький столик в углу выскользнул из этого мира, и вино обратилось в кровь, как того и хотел мальчик, и пить его было невыразимым наслаждением.

  Нестора вдохновляло присутствие и такое трепетное внимание красивого нежного мальчика, и он уже не боялся напиться, и глаза его становились теплыми и ласковыми все более и более, с каждым новым глотком.

  – За несколько дней я потерял всё, малыш, – говорил он, лаская кончиками пальцев бархатную кожу Гарикова запястья, – Если бы я знал, каков будет конец, я убил бы в себе все желания.

  – Тебя застукали с немецким послом, разразился скандал и едва не началась ядерная война?

  – Лучше было бы, если бы началась ядерная война. Тогда, по крайней мере, всё кончилось бы очень быстро и безболезненно... Я влюбился, Гарик, впервые в жизни так, что забыл обо всем и начал делать глупости. Нас застал мой отец... Господи! Какой был скандал! Удивляюсь, как его не хватил апоплексический удар. Я никогда еще не видел его таким, даже не думал, что он способен говорить такие гадости. Потом он успокоился, взял себя в руки и обычным своим железным голосом стал отдавать приказы. Чтоб больше никогда, иначе... Угрозы, угрозы, угрозы. А я был в таком состоянии, так унижен и раздавлен, что во мне даже – первый раз в жизни! – проснулось человеческое достоинство. Мы поругались самым отвратительным образом, и мой отец исполнил все свои угрозы: "Ты больше не сын мне, – заявил он, – живи как хочешь, упивайся своими гнусными пороками, но чтобы я тебя больше не видел и ничего не слышал о тебе!" Это произошло всего лишь месяц назад, а кажется, будто минула вечность! И вот я в России, без работы, живу на остатки сбережений один в квартире, когда-то принадлежавшей бабушке, слоняюсь целыми днями из угла в угол, говорю себе – вот завтра я предприму что-нибудь! И ничего не предпринимаю.

  – Каждому рано или поздно приходится пройти через что-то подобное, – заявил Гарик, – Я с мамочкой всегда на ножах и ничего, особенно не расстраиваюсь.

  – Гарик! Ты не понимаешь! Ты выбрал жизнь, которая тебе по вкусу, поэтому ты счастлив и доволен, а мне-то нравилась та жизнь! И отец мой знал, что делать, чтобы уничтожить меня! Это все равно что... Ну, как в Древнем Риме самым страшным наказанием было изгнание из города. Худшим, чем смертная казнь.

  Гарик пожал плечами – этого ему было не понять.

  – Может быть, тогда тебе лучше помириться с отцом? – предложил он неуверенно, – Раз уж всё так плохо. Делай, как он тебе говорит.

  Нестор только покачал головой.

  – Мне двадцать пять лет, Гарик, я уже не мальчишка, чтобы мной командовали и распоряжались моей личной жизнью. Я же уважать себя не буду, если явлюсь к нему на поклон после всего, что было! Всегда приходится расплачиваться по счетам. Я – расплатился! Теперь я беден, но свободен!

  И Нестор хлопнул ещё одну рюмку – залпом. И это было уже не вино, а водка. Время крови прошло, настало время жидкого огня – чудодейственного божественного напитка, способного самый гнусный день превратить в праздник. Ненадолго правда... зато эффективно!

  – Тогда тем более наплюй на своего отца! – пламенно говорил Гарик, – Что он – всемогущий Господь Бог?! Есть у тебя, наверняка, друзья – пусть они тебе помогут!

  – Святая простота... – пробормотал Нестор мрачно, – Никто не знает по какому поводу, но все знают, что с отцом мы поругались. Никто не станет из-за меня с ним ссориться! Есть один, правда, но я скорее удавлюсь, чем обращусь к нему за помощью.

  – Кто это? – заинтересовался Гарик.

  – Кто этот человек? – лицо Нестора исказилось от омерзения, – Этому человеку я обязан всеми своими несчастьями! Не хочу я о нем вспоминать!

  И все-таки он вспомнил и рассказал, но это было чуть позже, когда они приехали в тихую несторову квартиру и лежали на его широкой кровати, уже почти протрезвевшие от длительной прогулки на свежем воздухе и смотрели в потолок, ловя глазами отсветы приближающегося утра.

  – Его зовут Магаданский. Олег Эдуардович, – произнес Нестор, в сумерках не было видно мученического выражения на его лице, но интонация голоса выдавала все его чувства.

  – Магаданский?! Ну и фамилия, воровское погоняло какое-то. Никола Питерский, Гога Ереванский...

  Нестор посмеялся.

  – Это и есть... погоняло. На самом деле его фамилия Степанов, просто он родом из Магадана. Обстоятельство сие так развлекало его сослуживцев, что они никак иначе его и не называли. Я даже так и думал поначалу, что это его фамилия. Он работает вместе с отцом, приятелями они не были никогда, но хорошо знакомы. У него жена есть и дети... двое, кажется, которым живется, наверняка, неплохо, ибо видят они главу семейства раз в год две недели. Магаданский из Германии не вылезает – и что ему вылезать, у него квартира шикарная в Берлине, денег куры не клюют, и все утонченные удовольствия под боком, в Москве такого не найдешь.

  Я приехал к отцу после окончания института, получил сразу хорошую должность, в общем, все было прекрасно, пока на одной из вечеринок я не познакомился с Магаданским. Вернее, это он познакомился со мной. Таращился весь вечер своими мерзкими черными глазками, потом подкатил с пошлой улыбочкой... и с тех пор никак не откатится. До той поры мы никогда не встречались и, однако, мне казалось, что он видит меня насквозь, читает мои мысли. Это было ужасно, Гарик. Я, конечно, не был настолько идиотом, чтобы не понимать причину того, почему я был всегда равнодушен к девушкам и почему начинало сильнее биться сердце, когда на мне задерживался взгляд красивого парня. Но я решил для себя окончательно и бесповоротно, что никогда и никому не дам повода считать себя извращенцем, в конце концов, любовь и секс не важнее карьеры. Я бы женился лет в тридцать, завел бы детей, и всё было бы хорошо. Но Магаданский! Он меня вычислил моментально, и дал мне понять, что вычислил, не словами, но одним своим взглядом дал понять! Земля выскользнула у меня из-под ног, и я смотрел на него как кролик на удава, с ужасом думая о том, что этот человек всё обо мне знает! Меня охватила настоящая паника. Глупо, я понимаю. А он наслаждался моей паникой и моим ужасом и, возможно, тогда уже решил, что мной легко будет управлять. С тех пор я видел его чуть ли не каждый день, и каждый раз я впадал в состояние прострации, а он мерзко улыбался и смотрел на меня все понимающе. Мы почти не разговаривали, а если и говорили, то исключительно о работе, но оба мы чувствовали эту странную связь, установившуюся между нами. И вот однажды он пригласил меня в какой-то подпольный притончик... Боже мой, до сих пор не понимаю, почему я не отказался! Впрочем, все просто – физиология взяла верх. Там мы с ним занимались любовью, вернее, это он занимался со мной любовью, я был как резиновая кукла, как будто спал и все это мне снилось... хотя, если честно, было, конечно, приятно. Утром у меня была какая-то нервная истерика, а он утешал меня, объяснялся в любви и уверял, что никто ни о чем не узнает. И в самом деле никто ничего не узнал.

  В те редкие минуты, когда Магаданский не пасся рядом, я строил грандиозные планы по поводу того, что скажу ему при нашей следующей встрече, придумывал великолепные убедительные монологи – о том, что не люблю его, не хочу его и, более того, мне отвратительна даже мысль о том, чтобы заниматься с ним любовью! Но куда всё девалось, когда он появлялся! Я немел, тупел и снова становился резиновой куклой. Одним жестом, одним взглядом он подавлял мою волю... Тебе, наверное, странно это слышать?

  – Не так уж странно... Ну а дальше что?

  – А потом я позволил себе влюбиться. В милого мальчишку, юного немца. Мы познакомились в маленьком ресторанчике для голубых, когда я впервые появился там один, без Магаданского. Ему было девятнадцать лет, он был высокий и синеглазый, его звали Генрих...

  Нестор молчал некоторое время, и Гарик тоже молчал, терпеливо дожидаясь продолжения.

  – Только тогда я понял как много разницы между просто траханьем и любовью! Ты понимаешь, о чем я? Да, я получал удовольствие, когда мы трахались с Магаданским, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что было у нас с Генрихом! Ах, какой же Магаданский устроил мне скандал! И чёрт его знает, откуда он узнал. Я думал, он меня убьет, но он милостиво простил меня, пообещав, однако, что если еще раз я позволю себе изменить ему – мой папочка всё обо мне узнает. Я, честно говоря, думал, что он блефует, что не посмеет он рассказать всё отцу, ведь тем самым он и себя выдаст. Магаданский поступил иначе, он ничего не говорил отцу, он как-то подстроил, чтобы тот застал нас с Генрихом... Я до сих пор не могу понять, как это у него получилось, мы встречались как два шпиона в мотеле на окраине города... Когда я улетал, Магаданский нашёл меня в аэропорту, и сказал, что вернёт мне расположение отца и предоставит хорошую работу в обмен на мое послушание. Я был так взбешен, что просто съездил ему по физиономии.

  – Браво.

  – И я сел на самолет и вернулся в Россию. Минуло с тех пор... больше двух месяцев уже. И целая вечность.

  – Гнусная история, – вынес Гарик вердикт, с неудовольствием следя за первым солнечным лучом, проникшим в щель неплотно задернутых штор, – Даже не знаю, что сказать, хотя, летописец, я давно понял одну вещь – всё, что ни делается, всё к лучшему. Теперь, по крайней мере, от Магаданского ты избавился, нечем ему тебе угрожать, и вообще будешь жить спокойно и счастливо.

  С этим Нестор согласился.

  О том, как они были не правы, Гарик и Нестор узнали довольно скоро. Нестор, разумеется, узнал об этом первым.

  Магаданский явился буквально через несколько дней после этой беседы, явился, как ни в чем не бывало, как старый добрый друг, повергнув Нестора в такой шок, что он впустил его в свою квартиру и в свою жизнь.

  Когда Гарик узнал об этом, то уверился окончательно, что Нестор – безвольная тряпка. Просто потрясающе безвольная тряпка.

  – Знаешь, мне кажется, ты на самом деле к нему неравнодушен, – сказал он язвительно, – Может быть, ты мазохист? Может быть тебе нравится грубая сила?

  На Нестора слова эти не произвели того впечатления, на какое Гарик рассчитывал. Он словно и не слышал их, говорил спокойным и бесцветным голосом:

  – Мне уже всё равно, пусть всё будет так как есть.

  Презрение к несторовой слабости и беспомощности особенно возвышало Гарика в собственных глазах, ему даже захотелось быть милым... и благородным...

  Гариков план был прост до идиотизма и настолько же нелеп. Но в тот момент и ему и Нестору он показался гениальным. Ладно, Гарика оправдывало уже то, что маленький был еще и глупый, а Нестор... Нестора просто несло по течению.

  План Гарика заключался в том, чтобы побить Магаданского его же оружием – то есть шантажом. Гарику не было еще шестнадцати и за совращение его Магаданского могли бы ожидать неприятности. И, возможно, весьма крупные. Документально засвидетельствовать сие действо решено было на скрытую камеру, которую благополучно установили на шкафу так, чтобы в объектив попадала широкая Несторова кровать, на которой запланирована была сцена обольщения несовершеннолетнего Гарика.

  Поначалу все шло, как по маслу. Сцена обольщения состоялась, Гарик сыграл свою роль блестяще, продемонстрировав весь свой актерский талант – он позировал перед камерой, притворялся святой невинностью и милым ангелочком – играл отчаянно и с пафосом, потому что, забудь он хоть на мгновение о том, что он всего лишь актер в этом действии, он не смог бы всё делать так, как надо. Магаданский подавлял его, незаметно, и вместе с тем, сопротивляться его желаниям не было никакой возможности.

  Осознал это Гарик несколькими днями позже, когда переписывал пленку на кассету. Он смотрел на себя со стороны, и ему делалось невыразимо противно – не была его покорность следствием актерской игры, он мог бы убедить в этом кого угодно, но только не себя.

  Любые доказательства своей беззащитности перед жизнью Гарик не мог воспринимать спокойно, он тут же пытался доказать окружающим, а самое главное себе, что на самом деле это не так. Он не знал зачем, но сделал тогда две копии с этой пленки. Одну отдал Нестору, другую оставил себе.

  Кончилась эта история именно так, как и должна была.

  Нестор вместо того, чтобы – как задумывалось – спокойно сообщить Магаданскому: "Выметайся из моей жизни, терпеть тебя не могу. А ежели не выметешься – кассета сия окажется у твоей жены", – Нестор закатил истерику с патетическими возгласами типа: "Как ты мог в моем доме, на моей постели!.." и "Так-то ты меня любишь, что тебе всё равно с кем переспать!.." Интересно, он что, устыдить его собирался что ли?

  Магаданский наблюдал его истерику, улыбаясь, потом, когда ему надоело, скомандовал:

  – Успокойся и не валяй дурака.

  И Нестор успокоился.

  – Дай сюда мне эту кассету.

  Он протянул руку и Нестор отдал ему кассету. Вот так и кончилось всё. Хотя нет, кончилось все несколько позже, потому как Гарик отослал-таки кассету – свою копию – жене Магаданского и, возможно, действительно доставил тому несколько неприятных минут. Но не более того.

  Магаданский продолжал жить с Нестором, Гарик, понятно, у него не появлялся, ну а потом прошло более полугода.

  Нестор вернулся со своей новоприобретенной работы ближе к вечеру, безмерно усталый от сегодняшнего дня. Он вяло копался ключом в замке, с тоскою думая, о том, что какие бы планы он не строил, все пойдет прахом, и опять ничего из намеченного не будет сделано, о том, что жизнь понесет его по течению туда, куда будет угодно ей, а не ему, о том, что на деле никогда не получится так, как мечтается, что грезы так и останутся грезами, и что снова они затянут его как болото, обволокут как туман, повергнут в состояние наркотического опьянения. И ими он будет жить, как и всегда, ночи напролет смотреть в потолок, впиваться зубами в подушку... Нестору было себя жаль и одновременно он был на себя жутко зол, вполне осознавая, какое жалкое зрелище являет он собой.

  В квартире была ватная тишина, из кухни в коридор лился торжественный вечерний свет, в воздухе копошились мириады золотых пылинок. Что, Гарик ушел? Нет, вот его ботинки... Где он тогда?

  Тут до Нестора донесся какой-то шорох, кажется чьи-то голоса, смех. Откуда это... из спальни?

  Нестор вспыхнул. Неужели Гарик привел кого-то в его дом? Но как он смел? Поколебавшись мгновенье, Нестор, раздраженный своими несчастьями, чувствуя, что вскипает, и что готов сорваться в истерику, сдержано отворил дверь в злосчастную спальню и замер на пороге.

  – Олег?..

  Эти двое весело кувыркались в его постели.

  Очертания фигуры Гарика неясно обозначались под одеялом, на лице Магаданского, развалившегося на кровати по диагонали, блуждала блаженная улыбка, внезапное появление Нестора не произвело на него ровно никакого впечатления.

  – Ты же собирался уехать, – ледяным тоном произнес Нестор. Он ненавидел этих двоих, он чувствовал как внутри вскипают горячие слезы обиды.

  – Я передумал, – невозмутимо ответил Магаданский и звонко шлепнул по попке слишком уж разрезвившегося Гарика.

  – Нестор, этот гнусный тип меня изнасиловал! – радостно возвестил Гарик, вылезая из-под одеяла. На щеках играл румянец, глаза сияли и поразительно ярко алели губы.

  – Да ну как же! Это ты изнасиловал меня, маленькое похотливое чудовище, – с удовольствием целуя эти губы, ответил Магаданский, – Дитя порока и разврата, – усмехнулся он.

  Нестор с отвращением наблюдал эту милую, трогательную сценку. Как надоело ему всё: эти пошлые развлечения, этот бессмысленный секс без любви, все равно с кем и где, эти раскрепощенные отношения "без комплексов". Он развернулся, чтобы уйти, но вдруг его словно огрели дубинкой по темени:

  – Но ведь ты должен быть в Берлине! – беспомощно воскликнул он, понимая, что слова его звучат странно.

  – Радость моя, – с легким недоумением ответил ему Магаданский, – если ты никак не можешь поверить, что это действительно я из плоти и крови, а не мой призрак, подойди ко мне и удостоверься – чего уж проще!

  Они с Гариком смотрели на него как на дурачка, а Гарик еще и с недоумением – он начинал испытывать чувство вины, и это чувство очень не нравилось ему, в конце концов, разве Нестор шутил, когда уверял его, что не испытывает к Магаданскому никаких романтических чувств?

  – У меня к тебе дело, – выдавил из себя Нестор, не глядя на них.

  Магаданский и Гарик изумленно переглянулись.

  – Ух ты как интересно! – издевательски воскликнул Магаданский.

  – Олег, я прошу тебя, выслушай меня серьезно!

  – Он спятил, – пробормотал Гарик.

  – Ну? – Магаданский шикнул на мальчика и сел в постели, изображая внимание. Гарик нехотя откинулся на подушку, смиряясь с тем, что сейчас ему придется играть роль всего лишь стороннего наблюдателя. Впрочем, ему, как и Магаданскому, было очень интересно, что же заставило Нестора поступиться своими твердыми принципами.

  – Мои знакомые хотят организовать СП с немцами, – собравшись с духом начал Нестор, – они занимаются импортом лекарств... Им нужно помочь найти партнеров... Они хорошие ребята, и у них все чисто, без криминала. Олег, возьмись за это!

  Гарик едва сдержался, чтобы не расхохотаться демоническим смехом, чтобы не запустить в Нестора подушкой, чтобы не заставить его замолчать, взять свои слова обратно, вернуть время вспять. Ну что делает этот ненормальный?!

  – Лапочка, я не занимаюсь благотворительностью, – сказал Магаданский.

  – Ну разумеется, это не бесплатно...

  – О чем ты думаешь, хотелось бы знать? Очнись, киса, с какой стати я буду стараться для твоих "хороших ребят"? И потом, ты разве не помнишь как погорел Погонышев с таким вот проектом? Только не говори мне, что твои друзья честные люди – нет сейчас в России и быть не может честных предпринимателей! Так что – уволь!

  Магаданский поднялся и облачился в халат.

  – Но ты даже не разобрался, не выслушал до конца!

  – А то я не знаю, что ты можешь мне сказать! И когда ты перестанешь играть в Тимура и его команду! Я уже начинаю отчаиваться.

  – Даже ради меня... Ты не можешь это сделать просто ради меня?!

  – Если я буду выполнять все твои просьбы, я разорюсь. Пожалей моих детей, Нестор.

  "Я ни о чем тебя не просил! Никогда!" – рвалось у Нестора с языка, но он сдержался, понимая, что устроив скандал, он не добьется вообще ничего. С ужасом он думал о том, что скажет Диме... самое противное, что ничего не скажет, просто не повернется язык. И они полетят в Германию, а там... останется надеяться на авось. Надо только узнать, когда Магаданский собирается-таки в Берлин, может быть там удастся его уговорить...

  – Гарик! В ванную марш! – скомандовал Магаданский, направляясь к дверям.

  – Как ты со мной обращаешься! – возмутился Гарик и запустил в него подушкой. Магаданский поймал подушку налету и, проходя мимо, сунул ее в руки Нестора.

  – Перестал бы ты ерундой страдать, ясноглазый мой. Тебе нужна хорошая работа, достойная твоего образования и твоих способностей. Позаботься лучше о себе, чем о каких-то "хороших ребятах". Я всё жду, когда ты о себе попросишь, и вот тебе я помогу с удовольствием. Но, похоже, мазохистские наклонности у тебя оказались сильнее развиты, чем я думал.

  – Не говори глупостей, – пробормотал Нестор, опуская глаза.

  Кто знает, если бы Магаданский разговаривал с ним так всегда, может не было бы ничего: ни скандала с отцом, ни такого дурацкого окончания едва начавшейся карьеры. Когда Магаданский начинал говорить с ним так, Нестор чувствовал непонятное волнение и, похоже, даже готов был упасть в его объятия... Но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения. С самого начала все было не так. С самого начала кто-то вел себя неправильно...

  – И все-таки... Может быть мы еще поговорим? – Нестор поднял на него свои ясные глаза, рассчитывая, что их проникновенный взгляд сейчас подействует на Магаданского неотразимо. Но Магаданский смотрел как-то уж очень мрачно и молчал.

  – Когда ты улетаешь в Берлин?

  – Завтра.

  Магаданский ушел в ванную, Гарик – лишь бы только не видеть Нестора и не говорить с ним – присоединился к нему, и они достаточно долго плескались там в свое удовольствие.

  А потом – грохот дискотеки, туманящий голову алкоголь – Магаданский повез свой "маленький гарем" в любимый Гариков ночной клуб. Голова у Нестора кружилась, он ловил рукой лучи от лазерной установки, эти тонкие светящиеся ниточки, и когда ему это удавалось, они ослепительно вспыхивали, ударяясь о тонкое золотое кольцо на его пальце.

  Сверху на его рукав легла рука Магаданского. И снова это странное и сладкое волнение. Пальцы, ласкающие его ладонь... Нестор чувствовал, что сердце его размягчается как горячий воск и, кажется, тает. Магаданский наклонился... Нестор почти забыл вкус его губ, он вздрогнул, вскинул руку ему на плечо.

  – Ты знаешь, я не выношу групповухи, – доверительно прошептал он, мерцая в темноте глазами, – Любовь... ведь она для двоих?

  Магаданский улыбнулся ему как взрослый любимому младенцу, который лепечет что-то глупое, но очень трогательное, нежно коснулся губами его щеки, скользнув вниз, поцеловал его в шею. Нестор закрыл глаза, погружаясь в состояние приятной расслабленности. Пальцы его погрузились в черные, как вороново крыло, как мягкая и податливая ночная тьма волосы Магаданского, и он забыл обо всем.

  Кончилось все конечно же групповухой все на той же широкой несторовой кровати, повеселевший Нестор был уже совсем не против и резвился не хуже Гарика. Засыпал он во властных объятиях Магаданского, обвив его шею руками и положив голову ему на грудь.

  Утром Магаданский уехал, пообещав, что в Берлине они еще поговорят о продаже лекарств. Нестор с тяжелым сердцем проводил его, предчувствуя множество новых проблем, готовых пасть на него Дамокловым мечом.

  Ах, Дима-Дима...

  4

  Город горел. Горел тысячью разноцветных рекламных огней. Отблески синего и красного играли на матовой коже щек, рубинами и бирюзой вспыхивали в глубине зрачков.

  Сквозь огромное – во всю стену – окно Дима смотрел на бушующую праздником жизни Москву, наслаждаясь своей причастностью к этому празднику. Он был молод, красив и вполне обеспечен, он был хозяином этой жизни, он был уверен в себе, он мог позволить себе всё.

  Нестор смотрел на него ошеломленно, почти со страхом – со страхом за себя, за свою бессмертную душу, подвергшуюся такому испытанию! Как на лик святой смотрел он на отрешенно глядящего в окно Димочку, ловя нежные блики далеких неоновых вспышек на его коже, думая о том, что нельзя быть одержимым настолько, это может плохо кончиться.

  Нестор нашел удобный повод пригласить Димочку в ресторан – все-таки нынче в стране с работой достаточно напряженная ситуация, и обретение ее стоит маленького ужина. Они выпили уже по несколько рюмок и оба пребывали в романтическом настроении – правда поводы были разные.

  Диме уже снилось Шереметьево и самолет на Берлин, а то, что будет дальше – не снилось даже! Он испытывал сейчас необыкновенно трогательные чувства к интеллигентному и утонченному Нестору – ведь это он будет руководить им, это он сделает ему имидж. Нестор был сейчас для Димы самым важным и нужным человеком, знал был Нестор об этом – умер бы от счастья, но он, впрочем, догадывался, и, если Димочке доставляло удовольствие выслушивать его бесконечные советы, то Нестору не меньше удовольствия доставляло давать их. И сейчас перед ними лежали вилки, ложки и ножи, и Нестор по ходу дела кидал:

  – Не ту вилку!.. Нож возьми!.. Не в ту руку!

  Дима был в отчаянии – ему казалось, что запомнить все эти тонкости просто невозможно. Нестор ухмылялся про себя, он ничуть не сомневался, что не постичь Димочке тонкостей этикета, да и зачем ему?

  Но Димочке хотелось, и Нестор давал ему то, что ему хотелось – говорил непонятные слова, и рассказывал о вещах трудно постижимых, которые следовало бы знать разве что на приеме у Гельмута Коля. Может быть, Димочка действительно собирается на прием к канцлеру? Предлагать ему экспортировать лекарства в Россию?

  Димочка был невоспитан феноменально: он не умел говорить, он не умел есть и не умел пить. Но это потому, что никто и никогда воспитанием его не занимался – и кому оно было нужно в славном городе Сургуте, откуда Димочка был родом. Воспитание нужно дегенеративным сыночкам дипломатов, тощим, большелобым (это потому, что лысеть начинают уже в школе), со скошенными подбородками и очками с толстыми линзами. Димочка возьмет кого угодно без всякого воспитания, и без всякого образования тоже, между прочим! Одной своей улыбкой, сияющими глазами, разворотом плеч, ошеломительной молодостью, силой, энергией, крепостью мускулов, статью фигуры.

  Нестор с улыбкой смотрел на неловкие от волнения пальцы, сжимающие хрупкую вилочку, на крепкое запястье под крахмальной манжетой, и дыхание его обрывалось на излете.

  "Ты мой теперь, – думал он, облизывая сладкие от вина губы, – Ты сам отдался в мои руки, и я сделаю с тобой все, что захочу. Ведь не думаешь же ты в самом деле, что все тебе дастся даром?"