Текст книги "Попытка говорить 3. Нити понимания"

Автор книги: Анатолий Нейтак

Он-я оставался спокоен. Он-я наблюдал.

А тот, который я-потом, продолжал свой труд: -…что делало весьма проблематичной сколько-нибудь удачную её содержательную интерпретацию. А, во-вторых, на то, что предлагаемая семантика была адекватна названным исчислениям, ибо семантик как таковых, вообще говоря, строилось и может быть построено сколько угодно.

Пали засовы и отворились замки. Голос вроде человеческого закончил:

– Теперь, когда названные цели достигнуты, можно сосредоточиться на анализе самой семантики, ее содержательном и философском обосновании, более тщательное внимание уделить проблеме адекватности семантики, а также вопросам отработки понятийного аппарата…

Ворота дворца распахнулись перед Рином, и он-я вошёл). Ранее(– И ты не боишься, что я сообщу о вашем глупом заговоре властительным?

– Сообщай сколько угодно. В этом домене нас достать не так-то просто.

– А как же Сьолвэн?

– Она большая девочка. Причём уже давно. Рискну предположить, что добраться до риллу ты просто не успеешь, а к тому моменту, когда ты вернёшь воспоминания об этом разговоре, у домена Теффор уже будет новый риллу. Это если не брать в расчёт запасные планы. Высшая обманывала властительных сотни веков, хилла.

– А… твою… Ладу она спасла, чтобы показать своё отношение к… союзникам?

– Это только внешний слой. Ты можешь представить, что будет с Ладой через тысячу лет? Да хотя бы и лет через сто? Я вот, хоть и привык считать себя её… учителем, не берусь.

Бритвенный сарказм:

– Учителем?

– Сотинао лекку ваишетилх.

Зархот моргнул. И никакого наигрыша в этом не читалось: он действительно был удивлён. Не тем, что Рин произнёс три слова на его языке, нет. Тем, что по его воротнику, рукавам и груди при этом скользнули тени правильныхсимволов – или хотя бы достаточно правильных. В них в самой сжатой форме было всё: и то, чему Рин успел научить Ладу, и то, чему его научила она, и некоторые тонкие оттенки взаимоотношений, от гордости до скрытых опасений, которые связали Бродягу и Владиславу прочнее, чем иное кровное родство.

Боевые маги принимают решения быстро. Даже бессмертные маги, чей опыт взывает к неторопливости в оценках и действиях.

Протянув очередную тонкую Нить, я слегка сместил акценты. И для Зархота следующая фраза прозвучала как будто со стороны:

– Если ты рассчитываешь, что я стану учить тебя… языку оболочек, мне понадобится моя пострадавшая одежда.

Отступать от своих слов, пусть даже не содержащих прямого обещания, он не привык.

(Воин!)

ранее

– Я пришёл сюда ради Айса, и пока я его не увижу, не успокоюсь.

– Раз ты настолько настойчив, бездомный, я снизойду к твоему безумию, – прищурился Гуллес. Видимо, успел оценить состояние Рина как мага и вынести вердикт о недееспособности. Ну-ну. Ждёт его большой сюрприз…

– Хочешь увидеть Айса? Иди за мной! Все идите!

Идти пришлось недалеко. Всего через две комнаты и один поворот коридора обнаружилось помещение с одним окном, наклонным, как и стена, в которой оно было прорублено. Площадь его оставляла желать лучшего: кроме Горняка, Гуллеса, Рина с Ладой и Айса в нём вряд ли поместился бы кто-то ещё. Вот только Айс…

Рин узнал его сразу. И одновременно не узнал. Потому что его друг, одетый в какой-то глупый светло-зелёный балахон, не обращая на вошедших ни малейшего внимания, пялился в окно. Более того: Побратим, с которым Айс практически никогда не расставался, ныне лежал на кровати, забытый своим хозяином, словно обычная железка.

– Что вы с ним сделали, поганцы?!

Это зрелище обозлило Рина настолько, что он даже сумел, презрев жевательные движения челюстей БОЛИ, встать прямо без помощи Лады.

– Как видишь, – удовлетворённо заметил Гуллес, – тебя встречают отнюдь не криками радости, бездомный.

– Я спрашиваю и жду ответа! Что. Вы. С ним. Сделали?!

– Айс, – маг Ледяной Ветви положил руку на его плечо собственническим жестом, от которого Рина затошнило. – Прервись ненадолго и ответь… этому.

Но ответ уже не требовался.

Лава гнева, принадлежащего одновременно ему и мне, выплеснулась в мир. Полностью презрев БОЛЬ, начисто забыв о ней, Рин сделал шаг и ещё один, вытянул руку, коснулся самыми кончиками пальцев лба своего друга. А я воспользовался физическим контактом для более точной фокусировки Нити. Для меня длительность воздействия и его масштабы стремились к нулю… но вот для Рина ценой стали трое суток беспамятства.

И то потому лишь, что я смягчил отдачу, как мог. Нетрадиционное использование ламуов иных условиях убило бы Рина на месте…

ранее

Если дерёшься – дерись насмерть! И плетение, которое выпустила Ивойл, поглотило разом половину её потенциала. Оно могло бы оставить от Рина лишь размётанный в радиусе сотни метров мелкий фарш, если бы он не сумел или не успел его блокировать. Толькоблокировать: возможность реверса из сферы своего плетения Ивойл перекрыла. Ускорив мышление до предела, Рин был вынужден наблюдать действие смертоносной волшбы во всей красе.

Вот уже второй слой "бахромы" рассыпался фонтаном игольчатых искр, вот "чешуя", продержавшись немногим дольше, опала проколотым пузырём… в голове у Бродяги и в его энергооболочках начала складываться из отдельных элементов новая защита. Но я виделпонимал: эта защита не поможет. Точнее, поможет, если влить в неё весь оставшийся резерв, с запасом напитать вибрирующую стену щита. Но у Ивойл-то останется ещё половина Силы!

Да. Специалист-боевик, да ещё на своём поле, сильнее универсала того же класса. Сильнее по определению.

Если не вмешаюсь я.

Струнный звон Нити понимания. Зачерпнув, сколько смог, энергии из двуручника, Рин перешёл на верхнее кольцо Света физически.Одновременно на краткое мгновение изменив законы Середины так, чтобы стало возможно вытащить туда Двойника. Он словно подпрыгнул, но не вверх, а в направлении, описать которое обычными словами невозможно. Да и не нужно.

Костоломная дрянь, которую сотворила Ивойл, не смогла преодолеть границы изменённого пространства. Так морская волна не может взобраться на высокий холм. А потом Рин откатом рухнул на верхнюю грань Мрака, опять без превращения в вампира, рухнул в своём плотном теле, проталкивая Двойника на вторую грань. И поток энергии, проходящий сквозь него, ненадолго возрос в десятки раз. Его сожгло бы, как предохранитель во время короткого замыкания – но Нить стабилизировала поток, защищая энергооболочки своего проводника. …Мир, из-за чар скорости и до того-то казавшийся Рину залитым киселём, замедлился ещё больше. Валы Силы вокруг ревели, как ревёт, должно быть, твердь в эпицентре землетрясения – за гранью слуха, за пределом даже магического восприятия. Он коршуном кинулся к Ивойл, смял колокол её защиты, как упаковочный картон. Ему казалось, что он рвёт паутину магии, как обыкновенную паутину: руками – так, словно ему ненадолго стали присущи способности, которыми наделены только твари риллу, но никак не смертные, пусть хоть трижды маги… атакующая магия воздуха, простая, но неотразимая; жуткий вопль Ивойл – медленный-медленный, как при покадровом просмотре…

Но потом мне пришлось вмешиваться снова. Слишком велик оказался накал схватки, сверх меры велика концентрация адреналина в крови и активной магии в душе. Рин забыл об условиях. Я напомнил. Тихим, но властным шёпотом, похожим на собственный внутренний голос:

"Стоп. Стоп.

Спокойнее, Рин Бродяга.

До потери способности к сопротивлению – помнишь?

Если ты сейчас добьёшь эту… инквизиторшу, тебя точно уничтожат, как бешеного пса. Спокойно, Рин. Всё уже, ты победил. Довольно с вас".

И бой благополучно завершился.

ранее (Айс).

Практически чистокровный человек, что Рин заподозрил ещё при беглом взгляде в зале трактира и что подтвердило более пристальное изучение. Русоволосый, с кожей, от природы довольно светлой, но покрытой ровным загаром. Одежда отнюдь не вычурная: серая рубаха с рукавами средней длины, без вышивок и кружев, штаны на три тона темнее. Широкий походный пояс вроде того, что на самом Бродяге, с кучей мелких отделений, ножом в кожаном чехле и парой примерно литровых фляг – обе из чернёного серебра. Никаких украшений, если не считать меча-накопителя (оружие ведь красит мужчину, не так ли?)…

Но это всё наносное.

А суть в том, что этому смертному с непростой судьбой ты, Рин, действительно можешь довериться. Это не ложь, не мара, не игра. Айс – не просто маг, не просто старый горожанин, не просто бывалый бродяга вроде тебя самого. Не товарищ, не сослуживец. Даже не соратник, которому можно доверить спину…

Айс – твой истинный друг.

ранее

Дрожит тонкая Нить. Без этой дрожи Рин вряд ли свернул бы с торного тракта на дорогу чуть поуже, уходящую влево, в неглубокий дол, к небольшому деревянному мосту через ручей. Почти речку. Но что случилось, то случилось. Он свернул – и спустя два с небольшим дня добрался до того куска тракта, на котором охотники за рабами, не зная того, ожидали собственной смерти, а хилла, которую ещё никто не называл Ладой – освобождения.

Почти одновременно другая, но близкая Нить цепляется за саму Ладу. Это воздействие лежит на самой грани возможного: даже для меня-в-будущем хилла остаются трудным объектом для опосредованного влияния. Трудным – но возможным. Если я этого захочу.

А я хочу. Хотя бы потому, что без неприятной встречи с охотниками за рабами и того, что за ней последовало, Ладу ждало мало приятного. Пение имнара, конвой наёмников, доставка к родичам, подавляемые раз за разом тихие бунты, а примерно двумя столетиями позже – стазис.

Нет уж, нет уж. Сложившийся после вмешательства вариант мне нравится куда больше!

ранее

Хумбат бьёт в барабан. Медленно, едва заметно растёт ритм. Случайный гость виррков, назвавшийся Рином Бродягой, сидит и наблюдает.

Гость… это очень кстати. Для племени. Котёл Долгих Ритуалов не будет пустовать, а духи явят свою благосклонность, если этот носитель Мрака окажется в священном масле.

Словно почувствовав эту мысль, Рин смотрит на хумбата. Взгляд его полон иронии – но и сурового предупреждения. А перед мысленным взором хумбата, обычно вовсе не склонного к размышлениям, ибо излишние размышления духам не угодны, мелькает мгновенная череда картин. Как будто приоткрывается перед ним память кого-то из истинно великих духов.

Что, в общем, соответствует истине. Я – для него – истинно велик!

Вот хумбат отдаёт приказ. Вот Рин творит разрушительную магию и мечется среди виррков племени, сея разрушение в облике красноглазого злого духа. Вот он, побеждённый, оказывается в котле… но никакая благосклонность духов не заменит племени потерю двух третей бойцов, и женщины воют от горя и страха, а сердца выживших сжимаются в дурном предчувствии. Которое вскоре и оправдывается, потому что враждебное племя Расколотого Древа устраивает ночной налёт. И бойцы умирают один за другим, и женщины воют уже не от горя, и котёл со священным маслом сперва опрокинут, а потом – расколот могучим ударом чужого хумбата. И так приходит конец всему…

Рин Бродяга отводит взгляд. Но хумбату уже довольно. Этот гость останется гостем и уйдёт невозбранно, потому что так угодно великому духу!

38

ранее

"Высокий" в бешенстве. Это мало заметно со стороны, но для опытного глаза Хагоэми очевидно и без дополнительных усилий. Собственно, причина тоже понятна. Пополнение коллекции живых диковин откладывается – как тут сохранить покой внутреннего духа?

– Найди путь, на котором мой отряд изловит этого… человекообразного, Хаго!

– Слово эннайга – золото, воля эннайга – закон. Повинуюсь.

И Видящий, рождённый в столице царства Танагу, погружается в лёгкий транс.

Вот что становится для меня истинным испытанием. Это, а не манипуляции решениями Лады. Блокировать целенаправленную, искусную попытку проследить за Рином… да притом таким способом, чтобы не вызвать лишних вопросов…

Вызов!

Я щедро рассыпаю "опоры", натягиваю до лёгкого звона Нити, оплетаю события тонкой, но прочной паутиной влияния. Перебираю варианты, играю с шансами. И эта игра оборачивается горечью послевкусия. Найги – народ особый, к их Видящим это тоже относится в полной мере. Умеющие воспринимать океан возможностей непосредственно, они всё равно остаются до странности искренними фаталистами. И я никак не могу найти путь, на котором останутся целы и Хагоэми, и Рин. Если Видящий исполняет волю князя, Рин гибнет. Если Рин ускользает, золотой стилет пронзает левую глазницу Видящего.

Что ж. Да будет так! Жизнь за жизнь, смерть за смерть. Если Хагоэми отказывается ступать по следам на дороге, которую видит, но считает не совместимой с его честью подданного, если по своей воле признаёт себя живым орудием, которое князь вправе обречь на гибель – я не стану его жалеть. Слишком твёрдое обречено быть хрупким.

Жаль, конечно. Но таков его выбор.

А мой выбор – жизнь.

ранее

– Прошу тебя! Он пострадал, вытаскивая нас. Если бы не этот тёмный, мы…

– У тёмных всегда три плана в запасе и семь туманных пологов поверх тайны. Раз он за вас так радел, то, видно, не без причин. Которыми я бы на твоём месте озаботился сильнее и раньше, чем его здоровьем.

– Я озабочусь. Но не раньше, чем ты ему поможешь.

– Внук!

– Мне что, на колени встать?! И потом, чем дольше ты тянешь, тем хуже ситуация!

Агвельб бросил ещё один неприязненный взгляд на раненого мага. Снова посмотрел на Силдга, который, кстати, выглядел старше своего прапрадеда.

– Я не лечу тёмных.

Ласковый звон Нити… и на губах ботаника умирает матерная реакция на отказ.

– Значит, члену моей команды ты не поможешь.

– Этот Рин – не член твоей команды, дурень! Он – тёмный!

– Да хоть демон. Он ходил со мной в Ваддрикс. Он прикрывал моих ребят. Кем бы он ни был ещё помимо этого, он – мойчеловек!

– Почему ты не поручил его заботам другого целителя?

Этот вопрос – предвестник капитуляции. И обоим собеседникам это ясно.

– Потому что у другого Рин имел бы шанс потерять правую руку, дед.

– Льстец.

– Разве я не прав?

– Судя по тому, как раздуло кисть от яда – прав. А вы чего стоите? Берите тёмного – и на стол в операционной! Живо!) Множество путей. Лабиринт вероятностей. Вихри времени и магии. Только сейчас я в полной мере могу оценить, насколько удачливым парнем оказался Рин Бродяга. В десятках ситуаций только моё вмешательство, прямое или косвенное, спасало его шкуру от лишних дыр и неприятностей иного плана. Правда, немалая часть этих неприятностей также оказалась итогом моих трудов. Оно и понятно: благополучный, сытый, осевший в каком-нибудь уютном местечке Рин никогда не получил бы шанса стать высшим магом.

Любые достижения оплачиваются риском. Порой смертельным. Всегда.

Когда я свёл в одной точке пространства-времени Рина и умирающую от голода вампиршу, это тоже было риском, да ещё каким! Но альтернативы меня не привлекали.

Да, существовали варианты более мягкие. Вместо Мрака будущего друида можно было "испортить" и Светом. Вот только путь Света требовал куда больших усилий – на грани распада цепи решений. Там, где посвящённый Мрака обходит препятствия, посвящённый Света склонен их штурмовать – просто следуя собственной природе. Там, где Мрак таится, Свет выступает открыто; где Мрак благоденствует, Свет бывает поглощён.

Я виделбылне хотел бы видеть Рина инквизитором, тысячелетним старшим магом в свите риллу, пленником Великих артефактов, творцом големов, главой собственного Высокого клана… но куда чаще я видел его трупом. Множество путей вели к гибели, и только один – к победе. Но этот – почти невероятный – путь привёл меня к вершине, а потому он же стал единственным.

Осознанным.

В полной мере, от и до.

И надо ли говорить, что в гвардейских казармах среди эниста ещё не Рин и тем более не Бродяга, а Евгений Максимович Искрин оказался лишь потому, что это я потянул за звонкую Нить понимания, выдёргивая его из родной вселенной?

Земля. Дом.

Не особенно интересуясь, как и что, скорее по инерции, я всё же прошёлся Нитями по своей родине. И тут меня ждал сюрприз – не приятный и не со знаком минус. Нет. Скорее, непонятный.

Потому что Евгений Максимович Искрин с Земли не исчез.

В момент, на котором я сосредоточил восприятие, он шёл по осенней аллее, шурша палой листвой и с явным удовольствием вдыхая влажный, с гнильцой, воздух старого парка. Мужчина на полпути меж тридцати– и сорокалетием, вполне довольный собой и жизнью. Но если он – это он, то откуда тогда взялся Рин? Кто стал гостем Пестроты?

Евгений Максимович внезапно остановился. Прищурился, глядя мне в душу.

"Ага. Значит, получилось. Интересно, что…" Нить между мной и Землёй лопнула с тихим треском. И восстановить её я уже не смог. Без каких-либо видимых причин. Отчего незамедлительно ощутил себя не то бабочкой в плену стеклянной банки, не то аквариумной рыбой, не то…

Та-а-ак. Похоже, тут пахнет волей Владык Бездны, если не более высоких… инстанций.

Ну и ладно. Каждому дню хватит своих забот. Подумаю об этом завтра. А сейчас у меня на очереди совсем иной вопрос, неотложный и более чем болезненный.

Схетта!

Что там с делами иных вселенных, меня волнует мало. Может, у меня нос не дорос знать правду. Может, я ещё не достиг своего предела и я-будущий в очередной раз мягко одёргивает меня-нынешнего, не позволяя проникнуть туда, куда до поры проникать не надо. А вот любимая женщина Рина Бродяги…

Стоп. Вот, значит, как я теперь это формулирую? "Его любимая" – не моя, да? Игрушечный мишка порван, из дыр торчит вата – ну и хрен с ним, у меня начинается взрослая жизнь?

Врёшь! Я, конечно, уже не человек… совсем. Но нелюдью стать не хочу!

"Схетта!" (С различимым не для каждого треском посыпались скрепы реальности. Сеть воли, при помощи которой Теффор удерживал на ладони своей Силы домен – та самая сеть, которая не помогла сдержать удар Улло, даже поползновения такого не проявила – лопалась и расползалась опалёнными обрывками. А её место властно занимало нечто иное.

Совершенно.

Нечто, грубо и приблизительно именовавшееся Хороводом Грёз.

Сущее стонало, выворачиваясь наизнанку. Высшая магия ревела так, что этот рёв уже не воспринимался, как звук – он казался беззвучным, какими кажутся землетрясения, ураганы и солнечные вспышки, равные по мощи взрыву миллионов атомных бомб. Магия подменяла собой законы бытия, мало заботясь о том, чтобы соблюдать даже правила перехода причин в следствия и равномерность течения времени. Превратившийся на фоне чудовищного буйства Сил в простого наблюдателя, Рин заметил, как прошлое утратило однозначность, а память – единичность.

Проникнув в момент до удара по Ирвану, магия Схетты создала на пути у локомотива по имени Улло стрелку – и направила удар риллу по "объездному пути". Туда, где Ирван оставался цел и невредим, где сгорала в пламени гнева и Тихих Крыльев тень города, его реалистичный, но лишённый настоящей жизни сон.

Вот только Улло сильно отличался от покорной, пусть и наделённой большой мощью машины. Этот "локомотив" обладал собственным разумом – и прокладывал свои пути лишь там, где сам этого хотел. А Схетта…

"Позволь мне помочь".

Пала настоящая тишина – сродни той, что пребывает в глазу бури.

Перед Улло возникло уже не два пути, а разрастающееся марево путей. Растягиваемые Нити умножались в геометрической прогрессии. Действуя с изнанки времени, из всех трёх времён, из неопределённого числа состояний, я торопливо отменял чужие законы, чтобы вписать на скрижали бытия свои поправки к ним. Парадокс? Я совершил скачок осознания благодаря тому, что любимая пожертвовала собой, и теперь делаю её жертву ненужной? Ха! Время не одномерно – и коль скоро я уже совершил скачок, отобрать у меня его плоды не может ничто!

И я спас Ирван. Сам.

Конечно, Улло не смирился. Как и в прошлом варианте. Точнее, смирился далеко не сразу. Отдельные теневые вероятности Ирвана, созданные мной, горели сухим мхом в сиянии голубых молний, деформировались под ударами Камнепада Судьбы, растворялись, как сахар в кипятке, в мареве Всеобщего Распада. Но, как и в прошлом варианте, неудержимая мощь столкнулась с неиссякаемым разнообразием, удары Тихих Крыльев проваливались в марево многомерности, как в пустоту, сокрушая лишь тени, не достигая хорошо укрытой цели. Полноценный риллу на месте Улло не был бы обманут – но я со всей наглядностью доказал ему, что право Силы здесь и сейчас не на его стороне. Что со смертными нельзя не считаться.

И Улло отступил.

Вот только итог атаки почти не изменился.

Стройная фигурка Схетты снова размывалась, – не быстро, но неудержимо. Созданное Сьолвэн в качестве якоря, тело моей женщины превращалось во всё сразу. Моё зрение высшего мага даже после скачка осознания не могло определить, где заканчивается это разнообразие. Потому что время не одномерно. Потому что Схетта уже совершила свой скачок, отобрать плоды которого не может ничто – и вновь на моих глазах из кокона смертного существа, считающего себя высшим магом, обращая в клочья уже не нужные условности, рвалось к долгожданной свободе иное существо. Прекрасное до боли, до слепоты, до ужаса и восторженного экстаза…

"Схетта!"

"Прости, любимый. Прости, если сможешь".

 
На пути в никуда
мы взойдём, как восходит рассвет –
над полями тумана,
над дымом родных городов.
Это всё – ерунда.
И мы вырвем горящий ответ
из горнила обмана,
из трепета ласковых снов…
 

«Неужели ты не можешь подождать?» «А ты бы смог? Схетта Аношерез выносила меня в себе весь положенный срок. Не мешай же моим родам… милый мой».

"Но ведь я…"

"Не будь эгоистом".

Боль. Горечь. Отчаяние. Скручивающий нутро страх.

И поверх всего этого – стылая решимость.

"Я постараюсь".

 
На путях для пути
встречный ветер, больная струна
радость боли, жар холода,
пляска творящей разлуки.
Нам нельзя не идти:
эту чашу пьют только до дна!
И пусть сердце расколото
– вскинем в прощании руки.
 

«Ты… вернёшься? Хоть когда-нибудь, хоть в каком-нибудь виде?»

"Не знаю. Я – пока – не знаю. А… ты?"

"Я буду ждать. И надеяться. Это я могу обещать тебе твёрдо".

"Позаботься о Тимуре. И… вообще".

Молчаливое согласие.

Медленно, словно колеблясь флагом на ветрах выбора, Схетта исчезла. Ушла в полное преображение, слилась с Дорогой Сна.

И я снова ничегоне смог с этим поделать. Потому что выбирал – не я… Вот как. Вот, значит, как.

Теперь я понимаю Айса, как никогда ранее! Только он отказался от мести… как будто. Не тягаться простому смертному с полноценным риллу, как ни жаль. Это даже не тля под кирпичом…

Но наверху собрались не полноценные риллу. А я – не простой смертный!

 
Кто там над бессмертием трясётся?
Зашибём и праха не оставим!
Больше ничего не остаётся,
Мы Горенье собственное ставим!
 

…Схетта поставила. И выгорела – не так, как вспыхивает ночной мотылёк, а так, как выгорает первая ступень ракеты-носителя.

Посмотрим, что сделает пламя со мной.

Сократив уравнение многомерности, я собрал себя в новом облике. Раньше я бы не смог провернуть подобного: Дорога Сна не стала для меня полноценной Опорой, и я очень ясно, очень резко видел контуры ограничений, сдерживавших Рина Бродягу. Но – не меня! Теперь… теперь для меня даже такаясмена облика оказалась почти простой и вполне доступной. Подумаешь, триста виртуальных лет на расчёты нужных вероятностей!

Мелочь.

Я сменил облик и взлетел ввысь в плазменном теле дельбуба. Сперва двух-, а немного позже – подросшей пятикилометровой тушей, до предела насыщенной энергией. Впрочем, куда важнее было то, что в этом облике я мог без напряжения делить потоки внимания между сотнями тысяч разнородных объектовпроцессов. Для дельбубов это естественно, а мне вскоре пригодится.

Никаких гаданий. Я точно знаю, что сейчас будет.

В конце концов, это будущее творю именно я.

– Логашт?

– Улло поторопился. Это была ловушка! Схетта обрела новую Силу, Рин обрёл новую Силу, и сейчас… сейчас…

– Что? Или твой Видящий ослеп?

– Да, Хордакк, – сказал Манар. – Полагаю, он именно ослеп. Потому что мой учитель его ослепил. И вам теперь не позавидуешь.

– О чём ты?

– Мелкие надоедливые мошки иногда вырастают в больших и злых драконов.

Как иллюстрация к его словам, вокруг группы риллу вспыхнула оболочка сине-туманной тьмы. В этой оболочке словно исчезло всё мироздание, весь Лепесток. Ни Мрака, ни Света, ни Глубины, ни мозаики доменов – за этой тьмой не осталось ничего. Только участок пространства, свободного от сине-туманного нечто… стремительно сокращающийся от краёв к центру.

– Где Улло?

– Что это?

– Отец? Как ты здесь оказался?

– Логашт, не молчи!

– Где Манар?

Манар исчез. Лада и Ангел, представитель Сьолвэн, так и не проронившая ни слова – тоже. И появившийся в качестве замены этой троице Теффор как-то не успокаивал. С учётом того, что сине-туманная тьма продолжала наступать. Не особенно быстро, давая прочувствовать угрозу в полной мере… неумолимо.

"Улло!" Риллу смотрел на приближающийся тороид, состоящий из плазмы, живой воли и магии, без страха. Он плохо умел бояться, этот бессмертный. Но недоумение и непонимание для его души оказалось даже болезненнее страха.

"Кто ты?"

"Можешь называть меня, как и раньше, Рином Бродягой".

"Ты – не Рин!"

Вежливость прежде всего:

"Разумеется, нет. Уженет. Чтобы остановить тебя, мне пришлось… немного подрасти. К сожалению, Схетте тоже пришлось это сделать…"

"Не понимаю".

"Не так давно ты сказал: "Если они остановят меня, я первый признаю их право поступать, как вздумается, не согласуясь с нашей волей!" Твои слова?"

"Да…"

"Ну, тогда не обижайся. Ведь мы всё-таки остановили тебя, не так ли?"

"Не понимаю!"

"Сейчас поймёшь".

Задавленные чувством собственного превосходства, остатки инстинкта самосохранения дрогнули, побуждая Улло по прозванию Меч уплотнить щиты из магии, искажённого пространства и переплетённых силовых нитей. Но – слишком, слишком поздно.

Да и бесполезно. Высшая магия – неотразимый клинок.

 
Пепельные розы, свет вечерних дней…
Сколько ни стараюсь – думаю о Ней.
Шелестят берёзы, дождь стучит в стекло.
Безыскусна повесть. Сердцу тяжело.
И в библиотеке, где тома темны,
В спальной, собирая крапчатые сны,
Там, где шепчет слухи ветру старый граб –
Всюду моя память тает: кап да кап.
Здесь мы с Ней гуляли, за руки держась,
Слушали в молчаньи старый добрый джаз;
Здесь из хрупких рюмок пили мы вино;
Здесь мы обнимались, глядя сквозь окно,
Как в холмах бушует летняя гроза…
Помню запах кожи и Её глаза,
Помню ярче яви. Не могу остыть.
Всё, что остаётся – по теченью плыть…
 

На ином уровне Улло, замерший, будто мошка в янтаре, наблюдал, как к нему, сжавшемуся до вполне человекоподобного смертного, приближается также человекоподобная фигура. Это, кажется, отражение того самого Рина, который уже не Рин – целиком сотканное из тёмного пламени, облачённое в ризы нетленного света, – и с огромным, тяжким даже с виду чёрным крестом на груди. Приближается… не слишком быстро, не слишком медленно… неотвратимо.

А потом существо из тёмного пламени берёт крест, вплавленный в его грудь, и с терзающим слух стоном отдирает его. В месте, где пребывал крест, остаётся выемка: глубокая, жуткая, словно угольной пылью припорошённая. Она подобна отверстой ране.

Меж тем руки тёмнопламенного, перевернув чёрный крест, приближаются к Улло.

И вселенная вспыхивает, как порох. …вечность спустя, трепеща от слабости и боли, риллу в своей человекоподобной ипостаси с трудом поднимается. Не на ноги, нет – на это нет сил. Всего лишь на одно колено.

Чужой чёрный крест тянет вниз, как мельничный жёрнов. До хруста костей, до растяжения связок и разрыва мышц. Чужой крест…

Чужое горе.

Тысячи обманчиво тонких цепочек, скованных с крестом, обвивают тело, кое-где врастая в него. И приходит понимание: эту неподъёмную тяжесть с груди не снять. Никак.

Высшее проклятие не отменят даже смерть с перерождением.

– Ты лишил меня Схетты. Ты вообще много кого лишал самого дорогого, пользуясь правом Силы. Что ж, Схетту я тебе, в общем, прощаю – теперь…

Попытавшись шевельнуть Тихими Крыльями, риллу ощутил, как с этим движением в душу входят тысячи бесплотных ножей тоски. И, падая на четвереньки, взвыл – уныло, безнадёжно, отчаянно. Начиная понимать, как именноему отомстили.

Что пользы в Тихих Крыльях, если любое использование их отныне будет оплачиваться такой ценой? Чужой чёрный крест, выкованный из горечи разлуки, вины и боли, слишком тяжёл.

Не взлететь.

– …Живи, как сумеешь, палач. Если бессмертие тебе подобных можно назвать жизнью.

Объединившись, несколько риллу предприняли попытки изучить сине-туманную тьму. Кое-кто попытался её уничтожить, щедро вливая в заклятия мощь Крыльев. Кое-кто попытался просто уйти из сжимающейся сферы.

Тщетно.

Надвигающаяся стена тумана перетекала и вихрилась, меняясь слишком быстро и слишком странно, чтобы эти изменения оказалось возможно осознать за недолгий оставшийся срок. Она поглощала направленную в неё энергию – и отказывалась возвращать поглощённое. Она быстро и необратимо деформировала единство пространства и времени, "обгрызая" островок безопасности, на котором риллу против собственной воли сбились в этакое небольшое стадо. Хордакк пытался навести порядок, скоординировать усилия, наскоро наладить взаимодействие и выстроить единую оборону… не вышло. Не хватило времени и авторитета.

И сине-туманная тьма поглотила всех, оставив каждого из явившихся "в гости" риллу в одиночестве… ненадолго.

Мгла. Никаких ориентиров – только переливы чужой Силы, равнодушные, как морские валы вдали от суши. Куда плыть, разницы никакой. Можно и не плыть, а просто парить…

Если бы ещё пребывание в неизвестности не оказалось странно болезненным!

– Лугэз…

Тихий шёпот на грани слуха. Впору принять его за галлюцинацию, если бы не повтор:

– Лугэз! – чуть громче, чуть настойчивее.

– Я здесь.

Из непостижимой пустоты – взгляд. Один лишь взгляд, направленный поток внимания.

– Ты хочешь измениться? Хочешь обрести свободу от навязанных обязательств?

Превратившись из шёпота в смутно знакомый голос, вопрошающий пропитал слова своей властью почти до утраты вопросительной формы. Его вопросы подобны риторическим.

– Хочу, – отвечает Лугэз. – Но это не в моей власти.

– Зато моей власти – теперь – для решения этой задачи хватит. Если ты попросишь.

Колебание весов. Уверенность против сомнений, привычка против… чего?

– Если? А если не попрошу?

– Тогда ты останешься ищейкой при собственном отце. Хочешь?

– Нет!

– Подтверди решение в последний раз. Итак?

– Я не хочу оставаться ищейкой. Доволен?

– Более чем. А сейчас приготовься: будет тяжело.

Но предупреждение помогло не сильно. А чуть позже Лугэз и вовсе забыла о нём.

Хруст въевшихся в душу оков подобен был таинству рождения…

39

Чуть раньше:

– Ты уверен, что тебе не нужна помощь?

– Нет, Манар, помощьмне не нужна. Но вам с Ладой отнюдь не повредит очередной урок. Поэтому – прошу, присоединяйтесь… и как следует запоминайте, что делают противники. Редко когда ещё выпадет случай понаблюдать за великим искусством древних риллу!