Текст книги "Уроки гнева"

Автор книги: Анатолий Нейтак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Глава тринадцатая

Ночь – твой друг, если глаза видят даже в полном мраке, а кожа имеет цвет сажи. А если к тому же тебя зовут – Ночная…

Деревья скользят навстречу и мимо. Звуки тёмного времени дрожат вокруг, рисуя свои простые истории, звёзды сеют свет, кажущийся ярким. Ветер кружит около, как верный пёс. Иногда забегает вперёд, иногда ложится на плечи, а то вдруг принимается ласково вылизывать лицо, путаясь в волосах. Если движение вызывает какой-то шум, пусть даже столь лёгкий, как шорох шагов в траве, ветер ловит его и растирает в прах, в мутную тёплую пыль беззвучия. И сама Ночная поэтому была – как ветер. Тихий чёрный ветер со звёздными просверками в зрачках.

Только вот тишина эта была обманчива. Чтобы не отстать от Ночной, человеку пришлось бы бежать со всех ног.

Впереди встал ещё более чёрный, чем ночь, заросший лесом склон. Горы были близки – и в воздухе, в земле, в деревьях и даже небе кружилось что-то особое. Горы меняли мир своим молчанием. Похоже, но иначе меняет мир близость моря – вечным движением, солёным дыханием, иногда взмывающим до ярости шторма. Ночная читала знаки душой и шла на зов: новая жизнь в ней росла и требовала всё большего. Рождение есть таинство; рождение со всем, что сопутствует ему во времени, не должно свершаться где угодно. Место его обязано быть должным – и на языке людей не скажешь об этом точнее. Осколок былого, немногие сородичи Ночной остались позади. Она не могла позволить себе двигаться с ними.

Она торопилась.

На склоне сквозь ветви колет глаз искра света: прирученный огонь. Кто здесь живёт? Ночная не знала – но чувствовала нужду, притяжение, близость. Она повернула и полетела к огню.

Тягучее время ещё покачало её на ладонях и выпустило перед приземистым домом, что врос в траву у начала крутого подъёма. Стоя в тени, Ночная послушала его, смотрящего во тьму жёлтым глазом окна. Но не успела узнать много, когда одинокие шаги проскрипели к двери – и та распахнулась, доверчиво махнув ладонью плотно сбитых досок.

– Не стой у порога, – проворчал хозяин, слепо моргая. Он явно не видел никого во тьме, и так же явно не нуждался в зрении, чтобы поймать чужое присутствие. – Входи и пребудь в покое.

Ночная впервые слышала язык, на котором изъяснялся отшельник, но без труда читала смысл его речей. Повинуясь чутью, она шагнула вперёд.

– Вы звали, ваше величество.

Агиллари смотрел на вошедшего, и глаза нового короля Равнин понемногу сужались.

"Вот ты какой, Огис… Советник трона, почётный член Бархатной Коллегии, кто там ещё – глава корпуса Говорящих? Главный болтун, грамотей и законник.

А ведь я тебе не нравлюсь…

Впрочем, это взаимно".

Имея привычку к внутренней честности, столь редкой среди правителей, новый король попытался разобраться, почему Огис пришёлся ему не по вкусу. Вот, например, капитан Моэр: холодная прямота, ни следа подобострастия, верность с налётом безумия – причём верность идее и стране, а не ему, Агиллари, лично. Не особо приятное сочетание качеств – но Моэр раздражает куда меньше. Айкем? Слишком умный, слишком многознающий, откровенно эгоистичный и даже дерзкий… но вполне симпатичный. Ум предостерегает, а сердце не тревожится.

Зато этот, подобный древней черепахе…

– Знаете ли вы, зачем я вас вызвал? – не выдержал король.

– Нет, ваше величество.

Глаза Агиллари сузились ещё больше.

"Моэр говорит мне "ваше величество", потому что так велит долг. Король есть король, и не важно, все ли церемонии были соблюдены. Стражами правят не правила болтунов-законников, а факты или то, что они принимают за факты. Айкему наплевать на всё, он звал бы меня "владыкой девяти небес и семи морей", если бы это мне польстило или сыграло ему на руку.

А этот говорит "ваше величество", словно милостыню протягивает. Снисходит, делает то, что не вызывает радости. И о чём легко забыть.

Моэр и Айкем считаются со мной. Этот – нет.

Ну, ничего. Не хочет, заставим".

– Не знаешь? – протянул Агиллари. – Отрадно слышать. Объясни-ка, мастер Огис, в чём польза от тебя и всей твоей компании, именуемой учёными братьями? Даю минуту.

– Вы даёте мне минуту, ваше величество? – переспросил Огис, глядя как-то странно.

"Ах ты, старый хрыч!"

– Да. На объяснения. Или тебе даже соврать нечего?

Старый хрыч улыбнулся едва-едва, не трудясь хоть немного выпрямиться перед юнцом в короне. Чуть склонил голову.

– Врать надо тогда, когда враньё принесёт больше пользы, чем правда. – Сказал он. – Когда и враньё, и правда, и вообще любые слова бессмысленны, подобает молчать.

Король почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. И если поначалу Огис всего лишь не нравился ему, то теперь неприязнь переродилась в нечто более глубокое, более чёрное.

– Ваше величество, – продолжал меж тем Огис с размеренностью, выдающей привычку к диктовке вслух, – нашли пользу в служении Серых стражей. Ваше величество нашли пользу в служении чиновников. Ваше величество нашли пользу в служении шпионов. Всё это было правильно и разумно, ибо кто-то должен защищать страну, собирать налоги и распределять собранные средства, разбирать споры, доносить о замыслах врагов. Однако при этом получалось, что реставрация была актом гордыни, а ненавистные вашему величеству красноглазые делали для Равнин лишь добро. И возможно – повторяю: возможно – делали это успешнее предков вашего величества. Поэтому вашему величеству было совершенно необходимо для успокоения своей души найти в действиях тастаров хоть одну ошибку, притом ошибку крупную, после чего…

– Замолкни, – приказал Агиллари свистящим шёпотом. И Огис замолк.

Молчание натянулось покорно, готовое лопнуть. Король тяжко, с присвистом, вздохнул.

– Вы… вы!

Агиллари отвернулся, унимая вспышку бешенства. А когда повернулся к Огису снова, заговорил даже тише обычного. Но тон его разве что Моэра не вогнал бы в дрожь.

– Я интересовался отчётами "полезных государству чиновников". Оказалось, что нужды учёного братства поглощают почти четверть отчислений из казны. Четверть! Даже стража обходится дешевле! – Сжав руку в кулак, Агиллари вернулся к размеренно-ледяному тону. – Я не намерен терпеть дармоедов, плодящих на бумаге закорючки, не интересные и не понятные никому, кроме писавших. Я не намерен терпеть дармоедов, даже не пытающихся объяснить, какую пользу они приносят стране. Я не намерен терпеть дармоедов, тратящих своё время на изучение магии в попытках уподобиться тастарам! Говорят, красноглазые подались на запад, в горы. Так слушайте: я даю вам и вашим… коллегам три дня, чтобы убраться из Столицы, и три декады, чтобы покинуть страну. Можете топать следом за любимыми своими нелюдями или куда угодно ещё. Но Равнины – не для вас. Ясно? Пошёл вон!

Молча поклонившись, Огис вышел. Пока за ним не закрылась дверь, Агиллари давил в себе жгучее желание швырнуть в сутулую спину чем-нибудь поувесистее.

Причитания висели в воздухе тёмной тучей, набрякнув слезами.

– Как же так? Ну как же так, а-а?

– Не хнычь. Лучше подумай, как собираться будем.

– Собираться? Собираться? Помилуйте, духи!.. – Коротенькая пауза, однако, не стала началом тишины. – Ты разве учёный брат? Может, тебя это всё и не касается вовсе! Ты – травник, ты же людей лечишь, разве это не польза? Может, мы…

Сумрачный взгляд заставил жену замолчать.

– Я слушал лекции в Белом Доме. У меня на полках стоят непонятные книги. А на других полках – непонятные банки с непонятно чем. Может, я людей не лечу, а травлю. Ночами. Иначе с чего бы это у меня горел свет, а сам я куда-то бегал, когда все честные горожане спокойно спят? Так что я – учёный, ещё какой учёный. И поэтому мы должны убраться из Столицы в три дня, а из страны – в тридцать.

Недолгое, густое молчание.

– Впрочем, это я должен оставить свой дом. А ты с детьми, конечно, можешь остаться. Если хочешь.

– Вы возвращаете плату? Почему? Если надо, я могу дать больше, чем…

Мягкий жест.

– Успокойтесь, прошу вас. Дело совсем не в плате. Просто обстоятельства сложились так, что я должен уехать и не могу больше давать уроки вашим детям. А брать неотработанное мне не позволяет совесть. Простите великодушно.

– Но может быть…

– Ещё раз простите, но – нет. Мне очень жаль.

Вздохнув, отец семейства взял деньги. Однако впоследствии он долго ругал себя за то, что не попросил объяснений. Если бы он знал, ни за что не позволил бы возвращать остаток. Чай, не обеднел бы, а хорошему человеку – помог.

Впоследствии он ругался уже по другому поводу, но вполголоса и с оглядкой. Потому что как ни старался, а нового учителя истории, языков и манер, хотя бы и за двойную плату, найти не сумел.

Ему ничего не объяснили. Просто вломились без стука, когда дело шло к полуночи, без единого слова вытащили из нагретого кресла и прямо как застали, в домашнем халате, поволокли вон. Робкая попытка закричать принесла лишь умелый жестокий удар под ребро, от которого всё внутри скрутилось, дыхание перешибло на полувздохе и возникла ватная слабость в ногах. Домашние шлёпанцы куда-то исчезли, но вторгшимся не было до этого дела. Его выволокли на улицу как есть, босым.

Потом ему повезло. Под фонарём навстречу попался поздний прохожий. Увидев серую форму, он отважился на новый слабый крик, похожий на всхлип.

Встречный в сером как-то сразу оказался рядом. Что-то мелькнуло неразличимо, кто-то охнул – и он почувствовал, что его больше никто не держит.

– Уматывай из города, парень.

В первый момент ему показалось, что он ослышался.

– По…почему?

– За тобой пришли эти, – скривясь, объяснил прохожий. – Ты думал, грабители? Нет. Это наймиты короля. Так что уматывай.

– Но как это? Я же не учёный!

Хмыканье.

– Книги пишешь?

– Ну да… а вы как?..

– Догадаться просто. У тебя, – кивок, – пальцы в чернилах. Если же дело и дальше пойдёт так, как идёт, в этой стране на подозрении будет всякий, умеющий просто читать.

Помолчав, ночной собеседник отступил в тень.

– Домой не возвращайся, – посоветовал он напоследок еле слышно. – Ты у них в списках – такую грамоту они приветствуют. Даже к знакомым идти опасно: какая-то тварь ведь донесла… так что лучше – беги, как есть. Беги, парень!

– Постойте! Что…

Но в тени уже никого не было.

Новый король опробовал размеры доставшейся власти – и нашёл, что они велики. Травля Грамотеев, как окрестили результаты указа Агиллари, быстро набирала силу.

Правда, Серые стражи напрочь отказались ловить учёных. Даже обещание солидных премий не соблазнило их поступиться принципами. Как заявил Моэр, бесполезность человека ещё не означает, что он вреден. Но и без Серых нашлись охотники. Почти четверть поступлений в казну – это вам не кот начихал! А уж как ими распорядиться, Агиллари нашёл быстро.

…Самой первой жертвой новой политики пал первый из Грамотеев, мастер Огис. Он так и не покинул город за три дня. Перед выездом из Столицы человек, осмелившийся дерзить королю, очень неудачно упал с лестницы и сломал шею. Несчастный случай.

Посетовав на прихоти судьбы, Агиллари велел описать имущество покойного, продать и деньги от распродажи, за неимением у Огиса прямых наследников, передать в казну.

Другие учёные, почему-либо задержавшиеся с отъездом, отделывались легче: конфискация, штраф, высылка. Король был милосерден и не хотел ничьей крови.

А то, что некоторые Грамотеи из-за непомерных сумм штрафа оставались в застенках на случай государственной надобности… целители, например, или знатоки законов и цифр, что могли ловить чиновников за руку при проверке документов, знатоки строительного дела, придворного протокола, а также некоторые иные, понятно полезные…

На то государственная надобность и существует, не так ли?

Ночная сидит. Не шевелится: слушает.

Немногие из людей умеют слушать ТАК – а если детьми и умели, то чаще всего годам к десяти забывают, как: торопятся жить. Но бывает ещё, что родится на свет тот, которого люди назовут великим менестрелем; и мерой величия его станет умение пробудить забытое, на время вернуть остылой недвижной душе то волшебное сейчас, когда слушающий ещё умел весь уйти в то, что слышит. Уйти, как в сон… или в смерть.

Хозяин дома на склоне не пел – говорил напевно, и притом о самых простых вещах. Как растут травы и как растут горы, откуда приходит ветер, что рождает облака. Говорил о рассветах и закатах, о разнице между великим и малым и о том, что кажется, а что – есть. Говорил о паутине незаметных сил, не дающих миру рассыпаться бессмысленной пылью. В рассказе находилось место войнам муравьёв, тайнам, хранимым деревьями в своей влажной сердцевине, неохватным просторам, разделяющим миры, превращениям цветка в плод, воды в пар, камня в глину и гусеницы в бабочку. Не многие могли бы так говорить, но для умеющего слушать хозяин делал больше, чем просто рассказывал: он рисовал словами.

Ночная сидит. Слышит, видит – и внутри у неё бьётся печаль. Со времён Исхода она ещё ни разу не проводила время так, как сейчас: мастеров Оживающего Слова не оказалось среди спасшихся. А люди – что они понимают в настоящем искусстве!

Но никакое дело не может делаться вечно. Пошептав немного напоследок, хозяин затихает уже совсем. Молчит.

Ночная молчит с ним вместе. Долго. Грубостью было бы ломать такую тишину.

И тишина понемногу кончается сама.

Хозяин встаёт, потирает мех на тыльной стороне широких ладоней, уходит в угол и, поворочавшись там немного, возвращается к столу с немудрёной едой: мёдом, кореньями, орехами. Потом на столе оказывается жбан пенистого настоя, отдающего ягодами, зерном, дымом и ещё чем-то малопонятным, с лёгкой кислинкой. Напиток разливается по деревянным кружкам, хозяин приподнимает свою, молча пьёт. Молча-то молча, но Ночной сразу становится тепло от беззвучного пожелания добра. Она тоже пьёт, не проронив ни слова – и хозяин пыхтит сочувственно, поймав предназначенный ему ответ. Потом он берёт соты и принимается неспешно обсасывать их, откладывая в сторону комочки воска; гостья берёт орехи по одному, небрежно ломает пальцами твёрдую скорлупу и отправляет ядрышки в рот.

Наконец Ночная задаёт вопрос на тастар-мид.

Ответ хозяина – напевный рык, сплетающий из кружева чужих звуков понятные образы:

– Я плохо понимаю твой язык. Говори по-людски, если можешь.

– Могу. А ты можешь говорить, как люди?

– Только понимать.

– Тогда я спрошу снова: кто ты? Я больше века живу в этом мире, но никогда даже не слышала о похожих на тебя.

– У каждого мира много тайн, и немногие тайны с готовностью раскрываются пришлым. А мы, Бурые – тайна скромная и незаметная. Мы – одни из тех, кого много сезонов назад создали люди-маги. А скорее, даже один маг, живший на очень далёком западе. Там, где наша родина. Если когда-то мы знали, для чего он создал нас, время стёрло начертания судьбы. Оно и к лучшему: теперь мы вольны искать свой собственный смысл.

– И много вас всего?

– Нет. Нас никогда не было особенно много – как и вас, Чёрных.

Память – укол. В памяти – боль, печаль, пустота.

"Не вернуть…"

И согласное движение когтистых пальцев.

– В этом мире нас действительно не много.

– Если это печалит тебя – новая жизнь, зреющая в тебе, будет тебе утешением.

– Спасибо, Бурый, но для настоящего утешения этого мало.

Хозяин порычал неодобрительно.

– Похожа на человека? – удивилась Ночная. – Чем?

– И ты, задавая такие вопросы, удивляешься. – Глаза-пуговки, подслеповато глядящие с мохнатого звериного лица, моргают. – Я немало слышал о вас, пришлых-из-моря. Тот, кто правит людьми, не может не походить на тех, кем правит.

– Что ж, во многом ты прав. – Новый укол памяти. Горечь, бессильное пламя… – Но не думай, что мы всегда были такими.

– А какими вы были в своём мире?

Ночная не умела оживлять сказанное. Ни в пении, ни в леос, монологе-из-души – искусствах, входящих в область "сотворения смысла" – она также не могла похвастать успехами. Но память её, как у всякого мастера майе, была цепка и глубока.

Создавать образы силой искусства и воображения она не стала бы и пытаться. Другое дело – поделиться памятью о прошлом.

…Ночная сидит, закрыв глаза. Не шевелится. Бесшумная метель тающих образов летит сквозь её душу. И хозяин, Бурый, не шевелится тоже. Умение слушать – непременная часть умения говорить.

В доме на склоне танцует тишина.

Глава четырнадцатая

«Ждать больше нельзя».

Никогда не станет Серым стражем тот, кто не умеет действовать быстро и без колебаний, когда решение принято. Эхагес решился – и больше не медлил.

– Лаэ! Жди меня.

Девушка-орлэ снова доказала умение понимать его с полуслова. И ответ её был не менее твёрд, чем слова стража.

– Нет!

– Я не хочу подвергать тебя опасности.

– А я не хочу оставлять тебя.

– Лаэ, не надо…

Девушка заметалась по поляне, замерла, заметалась снова.

– Да послушай же меня! Я тоже не хочу с тобой расставаться, но…

– Эхагес, – сказала Лаэ, замирая в напряжении, прорисовывающем каждую жилку, каждый мускул. Сверкнула огромными почти не по-людски глазами. И была она при этом так прекрасна, что дух захватывало. – Оставишь меня – убегу. Быстро, далеко. Не найдёшь. Или вместе, или нет – насовсем, насовсем!

Подбежала, обняла, дрожа мелко-мелко. Выдохнула:

– Вместе?

"Ну вот. Приехали".

– Вместе, – вздохнул Летун.

Поцеловал разом обмякшую Лаэ в седую прядку, потом ещё раз, ещё – уже в губы…

И отправление в путь пришлось отложить.

: докажи свою чистоту к свободе:

Владыка чувствовал беспомощность. Омерзительное, выворачивающее чувство.

Никогда за всю свою долгую жизнь он не погружался в него ТАК глубоко. Даже во время исхода. Даже получив весть о мятеже и каэзга, движущемся к Столице.

Чистота!

– Каким способом? – спросил он устало, неведомо в который раз за последние… часы? дни? – даже память сдавала, задавленная монотонностью.

Словно услышав его слова, линия перед глазами мигнула, заплясала. Снова – то же самое: чужое, каким-то непостижимым путём превращающееся по дороге от глаз к рассудку в достаточно понятные образы.

Достаточно? Понятные?

: докажи свою чистоту к свободе:

Одно и то же. Как пытка.

Какого ответа от него ждали? Владыка терялся в догадках и потому не предпринимал ничего. Если не считать за "что-то" изложения перед неведомыми наблюдателями своей беды всеми известными ему способами. Тщётно: световой танец оставался тем же.

Равнодушие? Непонимание? Нерешительность?

Или его просто некому выслушать, и слова, мысли, образы – уходят в пустоту?..

Отодвинутые на задний план необходимостью, на него всё сильнее давили жажда, голод и усталость. Ещё немного, трезво рассудил Владыка, и просто придётся пойти на какие-то активные действия, не заботясь о возможной реакции хозяев этого мира. Никому не будет пользы, если из страха быть неверно понятым он позволит себе сперва лишиться сил, а потом умереть. Сдаться, не использовав всех возможностей? Глупо и недостойно.

Но дойти до края Пламенный не успел. Его разума коснулась нить знакомого внимания. Коснулась, укрепилась, развернулась. Тихим шорохом издалека донеслось отчётливое:

"Сай, вы живы! Что с вами произошло?"

Мозг-аналитик выдал сигнал, минуя поток регулярных сводок. Мозг личного корабля Наследницы обработал его и ретранслировал всего в две закрытые инфосистемы: внутреннюю ксенослужбы и внутреннюю же службы безопасности Сферы.

Вскоре состоялся краткий трёхсторонний брифинг через Квантум Ноль. Беседовавших разделяли бездны пустых пространств, но связь была достаточно совершенна, чтобы создать для двоих участников брифинга полную иллюзию личной встречи.

– Вы видели данные? – старший ксенолог-модератор.

– Да, но не понимаю, почему Мозг счёл ситуацию тревожной. – Домен-лидер безопасников поднял руку ладонью вверх. – Один-единственный человек, попавший не туда, куда надо – беда не большая. Во всяком случае, это не повод для серьёзного конфликта.

– Значит, вы не видели полных данных, – заключил модератор. – Человек мог оказаться в секторе Р-02 случайно, но не мог обмануть системы слежения, ни наши, ни ваши. Ни то, чем пользуются для мониторинга своей части космоса кланты. Возникает вопрос: как случилось невозможное? – Сделав нетерпеливый жест, ксенолог словно отбросил всё предыдущее и добавил с нажимом. – Но у меня нет уверенности, что в закрытом секторе объявился именно человек.

– Интересно. К вам обращались за разъяснениями?

В ответ на вопрос третий участник брифинга – Наследница – молча повела плечами: нет. Модератор подтвердил:

– Специального запроса не было, только уведомление о происшедшем в рамках Старого Согласия. И это – лишний довод в пользу нового Контакта.

Домен-лидер перестроился мгновенно.

– Наша служба возьмёт ситуацию на контроль по схеме "зеркало". Но не думаю, что сейчас надо активно вмешиваться в события. Пришелец явился не к нам…

"…к счастью? к сожалению?" Фраза осталась незаконченной.

– А что скажет Наследница?

– Думаю, делу не помешает мой внеочередной визит в Р-02.

Медленный кивок.

– Звучит разумно. До связи.

– До связи.

В холодной пустоте корабль, не имевший аналогов в известном космосе, изменил курс и начал движение, создавая сотни тысяч, а потом и миллионы микроКаналов каждую секунду. Даже корабли клантов, создателей физико-логической базы такого передвижения, не могли пожирать реальное пространство с подобной скоростью. Причина – традиционное использование в контрольных схемах главного привода надёжных и гибких, но "медленных" электрохимических цепей. Только Наследники могли применять генераторы микроКаналов, задавая режим их работы при помощи оптоэлектронных вычислительных устройств и пользуясь всеми преимуществами гибридных технологий.

Но как ни быстр был корабль, своей цели он достиг только спустя двое суток и четыре часа звёздного стандарта.

И положение к этому времени изменилось.

Вокруг не было ни деревьев, ни травы, ни кустарника. Не было видно и подвижных форм жизни, начиная с насекомых и кончая крупными животными. Под ногами пружинила тёмно-синяя поверхность, не кончавшаяся, куда ни бросишь взгляд. Странная дымка, скрывающая горизонт, выцветшее небо, лишённое облаков, жаркий голубоватый диск светила около зенита – вот все приметы, доступные глазу. Если бы не Мантия, Эхагесу и Лаэ пришлось бы жарко.

Кстати, как там она?

Повернув голову, страж отметил на лице девушки необычное выражение.

– Что ты нашла интересного в этой штуке под ногами?

– Оно… она живая. – Лаэ словно принюхивалась к чему-то, нервно оглаживая пальцами воздух. – Ты слышишь?

– Живая? – переспросил Летун. Мысль, что они двое ничтоже сумняшеся попирают ногами гигантский организм, оказалась неуютной. – А ты уверена?

– Да. Я слышу, слышу!

– Хм…

Но деваться с бескрайней синей поверхности было некуда при всём желании. Чтобы хоть как-то отвлечься, Эхагес приступил к мыслепоиску: с "оглядкой", тонко – в расчёте на контакт с одним только Владыкой – но при этом широко, поскольку не имел ни малейшего представления, куда именно тот мог двинуться на поиски местных разумных.

Сознание Пламенного страж нащупал довольно быстро. И довольно близко: не дальше полутора-двух йомов.

А за точной "настройкой" дело не стало.

"Сай, вы живы! Что с вами произошло?"

Ответ был вязким и одновременно – неплотным. Первое – оттого, что Владыка находился на грани транса. Второе – от истощения сил.

"Не могу сказать с уверенностью. Быть может, меня захватили в плен; быть может, со мной пытаются говорить. Быть может, за происшедшим вообще не стоит чья-то разумная воля, а лишь простой… рефлекс. При использовании живых механизмов следует ожидать, что эти механизмы смогут проявлять самостоятельность".

"Я понимаю не всё, но… сай, мы идём".

"Мы?"

"Лаэ наотрез отказалась оставаться одна".

"Ты позволил ей определять твои поступки. Неразумно".

"Быть может – но не возвращаться же нам! Или вас вот-вот должны отпустить?"

"Это сомнительно, но возможно".

"Возможно? Неразумно предполагать такую возможность, сай. Я постараюсь оказаться с вами рядом".

"Не нужно. Возвращайтесь, если ты сможешь сформировать Волну".

"Смогу. Но… Я чувствую, что вам не помешают пища и вода – у нас есть и то, и другое. А как вы оказались в плену?"

Ответом была ощутимо плотная вспышка: "нарезанная" и "спрессованная" память.

…Не так быстро, как хотелось бы (но и спустя не такой долгий срок, как он опасался) сквозь дымку начали проглядывать контуры чего-то не ровного и не синего. Очевидно, как-то связанного с энергетической аномалией. Сила росла всё быстрее; Владыка начал ощущать её как медленно плывущее слева направо невесомое облако. Судя по всем основным признакам, это было "море", а не "поток" – и то, что оно имело значительный и притом всё усиливающийся момент вращения, лишний раз подтверждало его искусственность.

Даже вата усталости не могла приглушить радость предвкушения. Поиск удался, почти удался! Ещё немного – и можно будет всерьёз думать о возвращении…

По мере приближения контуры Неведомого проступали чётче. Всё больше было видно деталей, всё лучше можно было оценить его размеры (очень и очень внушительные). Но ясности в том, что же это такое, не прибывало. Чёрные, белые и лиловые дуги, какие-то подвижные колонны размерами с крепостную башню, что-то вроде гигантских алых цветов, тоже не всегда остающихся на месте, светящиеся шары…

Суммируя впечатления, Неведомое было:

1) до оторопи чуждым;

2) отчётливо неестественным, то есть кем-то для чего-то сделанным;

3) живым.

Последний вывод привёл Пламенного в замешательство. Его поразило даже не то, что Неведомое состоит из живой материи; в конце концов, синяя равнина под ногами тоже такова, да к тому же превосходит размерами любую мыслимую живую тварь. Но равнина при всём при том могла возникнуть самопроизвольно, а вот Неведомое – нет. Хотя теперь Владыка не сомневался в том, что синюю равнину тоже создали. И гадал, кому потребовалось подобное… подобное… стоит придумать специальное слово, чтобы описать, чему именно подобно ЭТО.

Велика власть тех, кто может столь основательно переделать мир!

Впрочем, от Могучих можно ожидать всего.

Насторожась больше обычного, Владыка приближался к своей цели, когда вокруг – без малейшего предупреждения – сгустилась смесь туманоподобного вещества и управляемой кем-то силы. Смесь обхватила его, обездвижив, и потащила вперёд с удесятерённой скоростью. Первым своим неосмысленным порывом Пламенный попытался ослабить хватку смеси. Получилось немногое: скорость, с которой смесь блокировала его попытки вернуть свободу, во много раз превосходила скорость, с которой он мог пускать в ход магию. К тому же она свободно брала энергию извне, подпитываясь из того самого вихревого "моря", тогда как Владыка ещё не успел подобрать к нему "ключи". Поняв тщётность сопротивления, он прекратил всякую активность и стал ждать, что будет дальше.

Увы, дальше был тупик. Когда смесь рассеялась, Пламенный обнаружил себя на достаточно удобном сиденье посреди смолисто отблёскивающей чёрной сферы диаметром в полтора его роста. Сиденье вырастало из пола, причём в прямом смысле: в нём явно чувствовалась жизнь, как и во всех… да, пожалуй, для хозяев этого мира живые существа были именно орудиями. Механизмами. Владыка сидел, смотрел на вогнутую стену, а в промежутке между его глазами и стеной дрожала светящаяся линия. Сначала её танец был совершенно непонятен; потом терпение Пламенного было вознаграждено, и в цветных изломах появился доступный восприятию смысл. Ясность послания – всё время одного и того же – быстро выросла, потом застыла и уже не менялась больше.

: докажи свою чистоту к свободе:

…и вдогонку для Эхагеса, отдельно – ощущение медово-густой монотонности.

"Я понял, сай. Подождите ещё. Мы присоединимся к вам – скоро".

И Эхагес ослабил контакт до волосяной тонкости. Пламенный же слишком устал, чтобы без сторонней помощи развернуть его до "рабочего" состояния. Всё, что он мог – сидеть в живом кресле, смотреть на бесконечный танец светящейся линии и ждать перемен, отслеживая по нити контакта направление и расстояние до приближающегося Летуна.

Выйдя на орбиту, Мозг корабля Наследницы углубил и расширил обмен сообщениями с распределёнными сознаниями биотехнов на планете внизу. Почти сразу к обмену присоединилась сама Наследница. Именно изменённое сознание, способное к прямому общению с клантами и их техникой – вот что по-настоящему отделяло её от людей, а не сопутствующая трансформа тела.

Быстро ознакомившись с новой информацией, Наследница послала клантам сообщение о намерениях. Выждала положенную паузу для отторжения. Но по неким соображениям, не ясным до конца ни ей, ни Мозгу-симбиоту её корабля, кланты решили не препятствовать заявленной инициативе. Не тратя лишнего времени, Наследница прошла в одну из энергетически активных вакуолей корабля и переместилась на поверхность планеты к месту событий, использовав Канал с двусторонней фиксацией.

С точки зрения безопасности лучше было бы вырастить внизу подвижный модуль и вести контакт через него, находясь на орбите, но Наследница сочла личный контакт более уместным. А кланты были не против.

Когда непонятная сила обхватила его снова, Эхагес испытал страх, но и облегчение тоже. В конце концов, если им позволили встретиться с Владыкой, поговорить, передать ему принесённые продукты… может, всё, что с ними произошло – не просто сокращения каких-то там мускулов полумеханических созданий? Может, за всем этим действительно стоит разум?

Мгла рассеялась, вернув свободу движений. Не оглядываясь по сторонам, Эхагес оценил окружающее. Пол, потолок и стены живые, но неплохо имитируют камень пещеры. "Пещера" эта почти прямоугольна, лишь со слегка скруглёнными гранями и углами, без входов и выходов; примерные размеры – 20х12х10 локтей. В центре – обложенный теми же "камнями" костёр, вернее, имитация костра. Свет и тепло от него идут, но дыма нет и ничто не горит. Хотя иллюзия хороша, не хуже тех, что творил Ворон.

И он, Эхагес, стоит по одну сторону этого "костра", а по другую…

Серая форма, копия его собственной – только без пятен, дыр и прочих примет пройденных испытаний. Меч на боку – опять-таки точная копия. Контуры тела под формой человеческие, явно женские; единственная разница – в росте: при соблюдении всех пропорций стоящая напротив возвышается над полом на полных пять локтей. И в отличие от формы стража и оружия, рост – не иллюзия. Лицо: опять-таки человеческое. Волосы белые, глаза синие, кожа голубоватая. Но какое оно на самом деле – можно лишь гадать.

Существо напротив издало серию мелодичных присвистывающих звуков. После мгновения замешательства страж смирился с тем, что может понимать эту странную речь и более того – отвечать с её помощью.

– Приветствую, незнакомец. От имени Союза людей и клантов желаю добра. Меня можно называть Наследницей, я – посредник и переводчик.