Текст книги "Чалдоны"

Автор книги: Анатолий Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

ПТИЧЬИ СЛЕЗЫ
Рассказ

Смотрю на плавающего в небе коршуна и улыбаюсь. Перед глазами встает детство.

Рыбачили мы с дружком Шуркой на Лене, чуть пониже деревни. Рыбы в те годы кишмя кишело в реке. Пароходов было мало, и вода была чистой.

Стоял июнь. Отцветала черемуха. Ерши, красноглазая сорога, окуни жадно хватали наживу. Особенно гольяны. Мы не успевали закидывать удочки и проверять закидушки.

Пойманную рыбу нанизывали через жабры деревянной иглой на прочную конопляную нить и спускали в воду, а иглу втыкали в грунт и придавливали камнем. В чистой проточной воде пойманная рыба почти до самого вечера остается живой. В туесе-то или ведерке поплещется, поплещется – да кверху брюхом.

Над нашими головами неподвижно висел в знойном небе коршун. Озорства ради мы кидали в него камешками, орали, свистели – со стороны можно было, вероятно, предположить, что на берегу Лены остановилось племя дикарей. Коршун не обращал на нас внимания, но на всякий случай поднялся все-таки повыше. В конце концов потеряли к нему интерес. И стали искать другие забавы, проверяя изредка рыболовные снасти.

Мы удивлялись, когда рыба, выскользнув из рук, падала на берег и прыгала к воде. Шурка рассуждал, что у нее тоже есть ум, и в доказательство относил живого гольяна подальше от воды. Гольян прыгал по берегу к реке и проворно удирал в глубину.

Наш насдевок уже наполовину огруз от пойманной рыбы, мы решили отправиться домой и стали сматывать закидушки. На одну из закидушек попался жигаленок – так называют на Лене небольшого тайменя. Кое-как мы выволокли его на берег: килограммов пять был! По рыбачьему закону добычу надо было разделить пополам, но Шурка схватил жигаленка и задал стрекача домой. Я вдогонку. Только пятки сверкали, и ветер свистел в ушах. Почти настиг приятеля, но Шурка успел юркнуть в свою ограду. Преследовать его дальше я не осмелился: у крыльца привязана злая Жучка, не раз меня за гачи хватала.

Прихрамывая на разбитые во время погони босые ноги, подался я обратно и вдруг вижу: коршун камнем упал на наше уловистое место и, тяжело поднимаясь, полетел через реку. В когтях у него был насдевок с рыбой.

Вечером в нашу избу наведалась Шуркина мать, принесла половину жигаленка. Шурка прокричал с повети Тарзаном, я вышел, и мы помирились. Обида на коршуна тоже забылась.

Летними погожими вечерами мы, босоногая деревенская вольница, любили собираться на сельповском крыльце около сторожа Огаркова. Звали его в деревне Дед Сто Лет. Сторож из него был никудышный – глухой и подслеповатый. А рассказчик замечательный, но с причудами. Умышленно останавливался на самых захватывающих моментах, заставлял нас терзаться неизвестностью дальнейшего и хором упрашивать: «Ну а дальше-то, Дед Сто Лет, дальше-то что было?»

Он хитро улыбался, расстилал на крыльце ветхий полушубок, сбрасывал с ног ичиги, клал в изголовье ржавое ружье без бойка, на ружье – ичиги, ложился и, почесывая ступню о ступню, говорил:

– Марш, команда, по домам, вон матери с крапивой идут. – И обещал: – Завтрева доскажу…

По домам мы не расходились. Привязывали на шест белую тряпку и бегали по деревне, надеясь поймать летучую мышь.

В деревне жило предание: если привязать к шесту белую материю и выйти ночью на улицу, летучая мышь непременно вцепится в нее. Сколько мы ни охотились, поймать летучую мышь не удавалось. Для чего она была нужна? Мы и сами не знали.

Как-то Шурка изловил на гумне совенка и принес на сельповское крыльцо. Старик Огарков поморщился и сказал:

– Зря, оголец, божью тварь мучишь. Любая божья тварь полезна. Даже комары. – И прихлопнул ладонью у себя на плешине напившегося крови комара.

– Ха-ха-ха! Комары пользу приносят!

– Не верите? – Сторож, укоризненно покачав головой, стал объяснять: – Комаров не будет – птахи помрут; птахи помрут – разведутся гусеницы; гусеницы разведутся – хлеб в поле пожрут; хлеба не будет – мы помрем. Так-то!

Он помолчал и обратился к Шурке:

– Молочко пить любишь? Любишь. Пореши-ка всех филинов и сов, про молочко забудешь. Кроты да полевки луга перекопают – где твой тятька корове сено на зиму накосит? С искони завещано стариками – сов да филинов не истреблять. Лупоглазые, – кивнул на совенка, – завсегда парами живут: женка и мужичок. Убьешь – беда приключится.

Мы слушали сторожа, разинув рты. В глазах у Шурки был испуг.

А рассказчик нагонял страху пуще прежнего.

– Живал в нашей деревне мужик. Охотник – так себе. Что под руку подвернется – стрелял. Однажды, потехи ради, убил филинку, да принес в деревню. И зачал филин каждую ночь ему под окна летать да плакать. Мужики говорят: «Ну, Серафим, держи теперь ухо востро, жди беду». И точно! Собрался он белковать – собаки околели. Серафим – к мужикам. Разве добрую собаку найдешь в деревне, когда пороша на целую ладонь выпала? От мала до велика белковать ударились, лишнюю копейку приобрести. Ну, выменял Серафим у одной вдовы щенка-первоосенка за мешок ячменя и в тайгу отправился счастья пытать. Первоосенок и есть первоосенок, что с него толку? Со старой, опытной собакой пустить – глядишь, и натаскался бы… К тому же щенок трусливым и ленивым оказался: белку не ищет, каждого шороха боится. Серафим от досады давай щенка пинать. Тот и удрал в деревню. Задумался мужик: что делать? Думай не думай, выбегать домой надо. До Игнатьевского зимовья дошел, почаевал и дальше засобирался. Игнат ему: «Куда ты, Серафим, снег-то, гляди, валом валит. Убродно, сгинешь. Ночуй. Утречком уйдешь». «Ерунда, – говорит Серафим, – не впервой». И ушел. Пока мало-мало светленько было, по затесам шел. А стемнело – заблудился. Стрельбу открыл, авось Игнат услышит. Да разве услышишь в такой снег! Остался у Серафима один патрон на всякий случай. Начал охотник кричать: может, кто отзовется? Тихо кругом, только снег валом валит. Кричал, кричал, вдруг слышит, вроде недалеко откликнулись. Идет Серафим на голос, перекликается, а дойти не может. Так и не вернулся он домой. В апреле мужики сохатить пошли, собаки наткнулись на Серафима. Сидит под елью на корточках. Замерз. Рядом филин убитый. Это, оказывается, филин ему откликался. Откликнется и отлетит, откликнется и отлетит. Завел мужика в трущобу. Отомстил, значит, за то, что Серафим убил его лупоглазую подружку.

Шурка в этот же вечер отнес совенка обратно. А назавтра упал с конной водовозки и порвал новые штаны. Мать его отдула крапивой, а затем принялась сводить Шурке с ног цыпки. Сводить с ног цыпки для каждого из нас было пострашнее любой кары.

Когда мы сообщили Огаркову о Шуркиных несчастьях, он ухмыльнулся в бороду, многозначительно поднял палец вверх и произнес:

– Так-то!

Некоторые сельские жители считают вредным козодоя – небольшую, пеструю, с плосковатой головой и широким ртом ночную птицу. Называют его в народе «ведьмин глаз» и приписывают разную чушь. Вроде сосет он коз, а если сядет на спину корове, у той пропадет молоко. Но коз он не сосет и коров не портит. Держится возле домашнего скота в поисках насекомых, которых поедает в огромном количестве. Основная его пища – ночные бабочки, майские жуки, гусеницы, личинки. Козодой – перелетная птица. Гнезда не вьет. Прямо на земле откладывает два голубоватых яйца и выводит птенцов. Исключительно полезное существо.

Если говорить о вредных птицах, то прежде всего надо сказать о воронах. С одной стороны, они приносят пользу – поедают отбросы, падаль. С другой – разносят по лесам заразу, уничтожают кладки яиц и выводки певчих и промысловых птиц. Действуют крылатые разбойники коллективно. Три-четыре вороны создают в птичьем царстве шумиху, остальные в это время грабят и разоряют гнезда.

Из-за неряшливого отношения человека к окружающей среде за последние годы ворон развелось столько, что впору их отстреливать. А ястребы, соколы, которые стали редкостью, безжалостно уничтожаются. Некоторые охотники считают, что причиной резкого сокращения промысловых птиц являются именно эти пернатые хищники. И при любом благоприятном случае расправляются с ними. Но ястребы выслеживают и нападают только на неполноценную жертву. У коршуна, например, мала скорость полета, слабо развиты когтистые лапы, и поэтому он охотится на грызунов или, плавно кружа над рекой, выслеживает снулую рыбу.

Грубо вмешиваясь в природу, мы нарушаем незримые ее взаимосвязи, ставим под угрозу вымирания тот или иной вид животных. Не гуманность невежды, а естественный отбор определяет равновесие жизни. Когда человек в совершенстве постигнет тайны природы, тончайшим образом научится предугадывать последствия своих мероприятий, лишь тогда, вероятно, он сам будет определять это равновесие.

Дурное отношение к живому прививают детям и сами взрослые. За массовый отлов и продажу лесных животных никто не несет никакой ответственности. Равнодушие, в свою очередь, порождает жестокость и недоверие.

Отловом и продажей певчих птиц занимаются от мала до велика. Как правило, в большинстве случаев руководит этим промыслом опять-таки жажда наживы. Заглянул я зимним днем на птичий рынок и ужаснулся. Грязные и растрепанные сидят в тесных клетках вольные птицы, замерзают на глазах. Вот клетка со снегирями.

– Сколько стоит снегирь? – спросил я у солидного мужчины.

– Десять «колов» штука, – ответил он. Залез рукой в клетку, вынул оттуда мертвую птаху, бросил к забору. – Поют – закачаешься!

– Чечета купи, чечета, – предлагает другой птицелов в ондатровой шапке. – Всего двадцать копеек, а трели выдает – заслушаешься!

Достал я двадцать копеек, выкупил чечета из неволи и выпустил. Стоявший около меня парень сказал:

– Напрасно отпустил. Погибнет теперь. В тепле побывала – всё. Надо до весны держать, если купил птицу.

Рядом подросток продает щура. Сидит щур в клетке на брюшке, нахохлился. Подошла женщина с малышом.

– Какая цена?

– Восемь рублей с клеткой.

– Дорого.

– Семь.

– Нет.

– За пять отдам, – сдался подросток.

Женщина расплатилась, взяла клетку с птицей и поинтересовалась:

– Чем кормить?

– Подсолнухом, коноплей… – начал объяснять подросток.

– Ух и врать мастак! – вмешался парень. – Ты его в прошлое воскресенье купил, а посмотри, на кого стала походить птица? – Повернулся к женщине: – Щур питается семенами хвойных деревьев, ягодой. Любит муравьиные яйца, насекомых. Подсолнух давать в меру, а коноплю вообще нельзя. Кстати, у вашего щура явно обморожены ноги.

– Ой! – испуганно вскрикнула женщина и обернулась к подростку, а того и след простыл.

– Каких только птиц я не держал, – стал рассказывать парень, – коноплянок, щеглов, крапивников.

Остановил девочку с клеткой – в клетке сидели овсянка и синица.

– Много заплатила?

– За овсяночку два рубля, за синицу – три, за клетку – пять.

– Чем птичек будешь кормить?

– Крупой, наверное? – вопросительно глянула на парня девочка и, смутившись, покраснела. – Я их выпущу, когда тепло настанет.

– Хорошо сделаешь. Но птичек в одной клетке держать нельзя. Синица заклюет овсянку. Давай лучше вернем их. У кого покупала?

– Вот у того дяди.

Мы подошли к продавцу.

– Прошу товар принять обратно, а деньги вернуть, – заявил парень тоном, не допускающим возражения.

– Казенная печать: назад не ворочать, – запротестовал было дядя, но отсчитал деньги и зло сунул в руки парню: – На!

Тот отдал девочке деньги и пожурил:

– Никогда не покупай лесных птичек. Хочешь послушать, как они поют, – скажи папе и маме, пусть тебя сводят в лес на прогулку.

– Папа и мама всегда заняты.

– Купи тогда в зоомагазине канарейку, – посоветовал ей парень и продолжил свой рассказ: – Так вот, держал я всяких птиц. Раз поймал белокрылого клеста. Клест, сам знаешь, вольная птица – вечный кочевник тайги. Принес я его домой, посадил в клетку. Другие птицы привыкают все же к неволе, а этот объявил голодовку. Вроде как вызов бросил. Пригляделся к нему: плачет?! Все у меня внутри перевернулось. С тех пор не держу птиц. Говорят: птицы – души умерших людей. Может, и правда.

– А ходишь сюда?

– Привычка, – грустно признался парень и, попрощавшись, направился к автобусной остановке.

Один знакомый мальчишка поведал мне жуткую историю о ловле чечетов:

– Пошли мы, дядя Толя, с одноклассником Семой в рощу на лыжах кататься. Папа его тоже с нами пошел. Сема посадил в западенку чечетуху и с собой взял. В роще насторожил и повесил на березу. Чечетуха свистит, а чечеты услышат и к ней летят, в западенку попадаются. У западенки прутики из железной проволоки сделаны, накалились на морозе. Попавший чечет сует между прутиков головку, рвется на свободу – глаза у него прилипают к железу. Сема вытащит из западенки чечета, а птичьи глаза на прутиках остаются. Таких птичек Сема выбрасывал: безглазых, говорит, никто не купит. Его папа с горы катался. Я ему пожаловался, а он махнул рукой: «Да ну вас с вашими птичками…»

– Надо было об этом в школе рассказать.

– Я говорил. Никто не поверил. Все считают Сему воспитанным.

Станет ли Сема – Семен добрым человеком? Сомнительно. Здесь и школа не поможет, если родитель сам не пресекает дурные наклонности сына. Конечно, Семен вырастет, получит образование, может быть, даже станет руководить производством. Много горя принесет людям его жестокое сердце.

Чувство природы – это чувство прекрасного! Им наделяется далеко не каждый человек. Это чувство, как и любое другое, надо развивать, особенно у детей, живущих в городе, не имеющих постоянного тесного контакта с природой. Было бы полезно чаще проводить в городских школах встречи с работниками леса – егерями, лесниками, охотниками, которые доходчиво и увлекательно могут рассказать детям о жизни диких животных, о пользе, какую приносят людям «меньшие братья».

Многие ли из нас знают, что горихвостка, например, выкармливая птенцов, прилетает к гнезду до четырехсот раз в день, а ласточка – до трехсот пятидесяти! Сколько вредных насекомых уничтожают они!

А черная красавица наших лесов – желна? Найдет подгнившую ель и выстукивает мощным клювом – из множества ходов выбегают головастые муравьи, уничтожит их птица – и дерево спасено. В голодную зиму желна подкармливает своих маленьких сестренок – синичек. Раздолбит старый пень, позавтракает короедами и улетит, а синички тут как тут. Подбирают на снегу то, что их кормилица недосмотрела.

В парках, рощах, окрестных селах, особенно весной, вырубаются сухостои. Почти на каждом сухом дереве есть дупло, в котором живут птицы. Срубил такое дерево – погибла кладка яиц или выводок птенцов, а птицы улетают искать себе новое пристанище. Насекомым-вредителям в таких чистых лесах и рощах – приволье.

При обработке лесов химикатами гибнут перепелки, жаворонки, овсянки, страдают обитатели соседних лесов: рябчики, тетерева, витютни.

За всю свою жизнь я не убил ни одной хищной и певчей птицы. Уверен, что уважение к пернатым друзьям во мне заложено еще с детства. Спасибо тебе, Дед Сто Лет!

ВАРВАРЫ
Рассказ

Порог осени – беспокойная для ягодников пора. Не спится им темными августовскими ночами. Ждут, не дождутся первых выходных деньков. Мерещатся едва приметные лесные тропки, заветные голубичные секреты, потайные черничные урочища…

Когда-то было и у меня укромное ягодное местечко. Каждый август набирал я там два-три ведра черники. Росла она на мхах, крупная, сладкая! Принесешь домой – ребятишки оторваться от лакомства не могут.

Однажды попросился ко мне в компанию знакомый. Черничных урочищ он не знал, а детворе своей ягоды хочется принести. «Ладно, поехали, – сказал я. – Только уговор – совка не брать, место в дальнейшем никому не показывать».

Знакомому понравилась наша прогулка.

– Неплохо бы еще разок съездить! Сроду такой крупной ягоды не видывал.

Условились в следующую субботу встретиться на железнодорожном вокзале.

Приехал я, как договорились, жду-пожду своего напарника, а его все нет. «Может, заболел?» – с тревогой подумалось. В самый последний момент заскочил в электричку, не пропадать же выходным дням!

Добрался я до ягодника, и что вы думаете? Знакомый со своей родней уже там! Чернику совками черпают, листья во все стороны летят. У кокорины большое кострище – с вечера сюда притопали…

– Некрасиво поступил, парень, – пристыдил я знакомого. – Не по-таежному.

– Ты что, хозяин тут? Или ягоду садил? Шлепай отсюда, пока… – рассвирепел он.

Махнул я рукой и отправился искать новое место. А это сгинуло.

Иду, бывает, по городу – знакомый навстречу. Заметит меня и переходит на другую сторону улицы. Видно, все же совесть мучает человека.

Почему на проходных ягодниках наблюдаются частые неурожаи? Главная причина – совки. Совками сбивают плодовые почки, выдирают с корнем ягодные кусты. Вдобавок гибнут лекарственные травы, молодые побеги кедра и других деревьев. Если когда и уродится ягодка, ее выбирают подчистую, обрекая на голодовку птиц и зверье. Толпы людей проходят по одним и тем же местам. Представьте себе: если каждый сломает или срубит хотя бы по деревцу, что получится? А ведь летом, во время отпусков, по утрам отправляются в тайгу десятки тысяч иркутян.

Как правило, где богатые ягодные места, там пожары.

– Наш брат, ягодник и шишкарь, тайгу поджигает, – рассказывает мой знакомый Василий Максимович Мещенин. – Сколько мне приходилось на своем веку гасить оставленные без присмотра или попросту брошенные на произвол судьбы костры. Гляди – кругом гари. Зимовьюшки, и те пожгли. В дождливую погоду переночевать негде. Зимой и летом с ружьями по тайге шарятся. Ничего не оставь, ничего не положь. Как-то пришел я в свою землянку, в ней молодые ребята расположились. Потеснились, правда, пустили хозяина. В тайничке у меня харчишки были припрятаны. Хватился – съели. «Ладно, – думаю, – не пропаду с голоду». Утром жимолость собираю на поляне, слышу у ключа: бух-бух! Подхожу, спрашиваю: «Зверя, что ли, завалили?» Смеются: «Желну тебе, дед, на суп добыли. Барабанит и барабанит по сушине. Надоела». Стыдить бесполезно – галиться начнут. Подался я от них в сторону, от греха подальше: отберут ягоду. И в кого такие хищники, ума не приложу…

Кроме «хищников», среди промыслового люда встречаются «бурундуки». Эти заранее, чтобы другие не собрали, заготавливают неспелую бруснику в целлофановые мешки и зарывают в мох: дозреет! Когда открывается сезон сбора, выносят ее «бурундуки» из своих кладовых на базар. Есть ловкачи, которые красят неспелую бруснику пищевым красителем. От такой ягоды здоровья не прибавится.

Кто с чем из тайги домой возвращается. Вон, шишкари молочными кедровыми шишками горбовики загрузили. Поглядывают настороженными глазами на пассажиров, переговариваются:

– Бил его, бил, лешего мохнатого, колотом по «морде», аж кожа со ствола сползла, – не идет шишка.

– Топор-то на что?

– Ну, конечно…

«Мордой» называют выбоину на кедре – след от ударов колотом. Колот – тяжелый деревянный молот. Посмотришь на иной кедр, живого места на бедняге нет, весь в «мордах». Бить орехи горожане начинают в начале августа. Сперва обстукивают тонкие деревья, затем потолще. Если шишки не падают, в ход пускают монтерские когти.

За последние годы участились нападения медведя на человека. Особенно поразило меня происшествие в Поливанихинской тайге. Черники было – ступить некуда, и орехов – как никогда. Несмотря на сытое лето, медведь убил женщину. Остальных ягодников загнал в зимовье и два дня ходил вокруг, пока не натолкнулась на место трагедии разыскная группа. Медведь этот был явно пришлый.

Причиной агрессивного поведения зверя в большинстве случаев являются пожары. Сгорают корма, которые особенно важны ему в период интенсивного нагула жира. Оставим «сухие» грозы в стороне. Главный виновник пожаров – человек. Брошенный окурок, оставленные без присмотра костер, бумажный пыж, бутылочное стекло, искра, вылетевшая из глушителя автомобиля, который и без того наносит огромный вред природе. Проедет автолюбитель по лесной поляне, на первый взгляд кажется – что тут страшного! Тысячи их по лесам раскатываются. А сколько цветов при этом будет погублено, сколько раздавлено и отравлено выхлопными газами птичьих гнезд, букашек? Пользуясь безнадзорностью и возможностью широко маневрировать, автолюбители стали сегодня бичом природы.

Собирали мы с дочкой Иринкой черемуху на речке Куде. Недалеко от нас стояли два «жигуленка». Дети резвились на берегу, костерок дымился. Изредка из кустов доносился стук топора. Думаю: отдыхающий народ дровишки для костерка заготавливает. Кончились у меня спички, пошел к соседям прикурить. Те увидели, что человек идет к ним, – по газам и на большак. Подошел и ахнул: лежат на земле свежесрубленные черемуховые кусты. Отдыхающие даже канистру с питьевой водой второпях забыли – чистую воду из дома прихватывают, из речки не пьют. Там свою машину моют.

– Варвары, – сказал подъехавший на коне совхозный пастух. – Что хотят, то и вытворяют. Смородину зеленой повытаскали. Хоть бы обращались по-людски, а то, вишь, наломают охапку (в кустах-то комары) – и на ветерок. Сидят, обирают. На вид – честные люди, а картошку на чужом поле роют. На рынке, значит, ее покупать дорого, легковушку приобрести – пустяк. Уже до коров добрались – режут по ночам.

Пастух в сердцах огрел плеткой коня и ускакал к стаду.

Уехали мы с дочкой в город на попутном лесовозе, груженном ядреными сосновыми бревнами.

– Не жаль тайгу? – спросил по дороге шофера.

– Конечно, жаль, – ответил он. – А что поделаешь? Работать где-то надо. Не я, так другой сядет за руль. Днем и ночью возим лес, и все накормить древесиной заграницу не можем. – Шофер покосился на корзину, стоящую у меня на коленях. – Дивно черемухи набрали! А я сегодня, пока грузили, сырых груздей нарезал. С детства люблю третью охоту. Грибы собирать – наука! Жадный мечется по ельничкам-березничкам туда-сюда, а грибы не даются. Услышит – грибники перекликаются – и к ним. Вроде грибов там – косой коси. Прибежит – ни грибников, ни грибов… И те, и другие затаились. Начнет от досады поганки и мухоморы пинать, не зная, сколь полезны они. Скромный, наоборот, ходит тихо и аккуратно. Грибы такому человеку, считай, сами в руки прыгают. Настоящий грибник сначала полюбуется на груздик вдоволь, порадуется удивительной находке, а затем уже осторожненько срежет и грибницу листвой или хвоей прикроет, чтобы от солнечных лучей не погибла. Придет в следующий раз – новые выросли!

Денег за дорогу с нас шофер не взял. Угостился горсточкой черемухи и покатил разгружаться. В городских сумерках его лесовоз был похож на огромного рыжего муравья, с одной лишь разницей: настоящий муравей тащит добро в дом, а этот – из дома.