Текст книги "Вторая мировая война"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 113 страниц)

Едины ли западные союзники?

Рузвельта в это время исключительно интересовали впечатления от встреч в Москве Дж. Дэвиса. Бывший посол тщательно восстановил подробности бесед со Сталиным. Их начало не предвещало ничего хорошего – Сталин не видел особого различия между американской позицией и английской, он полагал, что стоит перед единым западным фронтом. Исходя из этого, Сталин не проявил энтузиазма в отношении сепаратной встречи с Рузвельтом. На предположение Дэвиса о том, что СССР и США, в лице их лидеров, могут найти общий язык, «выиграть и войну и мир», Сталин лаконично ответил: «Я в этом не уверен». Дэвису, по его словам, понадобилось немало времени и усилий, чтобы смягчить напряженность в их беседах. Сталин не принимал североафриканские операции или бомбардировки Германии в качестве эквивалента второго фронта. Дальнейшее откладывание открытия второго фронта поставит Советский Союз летом 1943 года в очень тяжелое положение. Оно (Сталин сделал акцент на этом) повлияет на ведение Советским Союзом войны и на послевоенное устройство мира.

Вскоре Рузвельт получил личное послание Сталина: результат массированного германского наступления летом 1943 года будет зависеть от операций союзников в Европе. В конечном счете перспектива достижения двусторонней советско-американской договоренности приобрела, по его мнению, некоторую привлекательность, и Сталин согласился встретиться с Рузвельтом в Фербенксе (Аляска) в июле или августе 1943 года, но просил с пониманием отнестись к тому обстоятельству, что он не в состоянии назвать точную дату встречи. И он не пойдет на встречу, если она будет использована как предлог для откладывания высадки на европейском континенте. Сталин писал это, еще не зная об итогах конференции «Трайдент», еще надеясь на открытие второго фронта в августе-сентябре 1943 года. Лишь после отъезда Дэвиса из Москвы Сталин получил горькое сообщение от Рузвельта об еще одном крупном – на год – откладывании открытия второго фронта. Накануне сражения на Курской дуге союзники отказали Москве в самой необходимой помощи.

Прочитав написанный Маршаллом отчет о конференции, где как бы между прочим сообщалось о переносе высадки во Франции на весну 1944 года, Сталин, едва сдерживая ярость, прислал письмо от 11 июня 1943 года, в котором отмечал, что данное решение создает для Советского Союза исключительные трудности. Это решение «оставляет Советскую Армию, которая сражается не только за свою страну, но также и за всех союзников, делать свое дело в одиночестве, почти одной рукой против врага, который все еще очень силен и опасен». Отказ от создания второго фронта «произведет разочаровывающее негативное впечатление» на советский народ и на армию. Советский народ и его армия соответствующим образом расценивают поведение союзников. О возможности двусторонней встречи в послании уже не говорилось ничего. Практически первый раз в ходе войны президент Рузвельт попал в ситуацию, когда его радужное восприятие грядущего, особенно характерное для него с середины 1942 года, столкнулось с менее обнадеживающей перспективой. Советские руководители не видели смысла заниматься сомнительным проектированием будущего, когда СССР предлагалось пробиться к нему через схватку с вермахтом, а Соединенные Штаты в это время наращивали индустриальные мощности.

Не только несправедливое распределение военного бремени начало разделять США и СССР в 1943 году. Все большую значимость в двусторонних отношениях стал приобретать «польский вопрос». В США жило несколько миллионов поляков (они традиционно голосовали за демократов). Американское правительство уже несколько лет поддерживало польское правительство в эмиграции, находившееся в Лондоне. Но их поддержка, по требованию президента Рузвельта, не распространялась пока на проблему будущих границ Польши и СССР. Рузвельт понимал, что этот взрывоопасный вопрос может разорвать и без того тонкую ткань советско-американского сотрудничества. Выхода из сложного положения Рузвельт видел в двусторонней советско-американской встрече. На ней он надеялся достичь «внутреннего понимания», невозможного на трехсторонних переговорах.

На этот раз Сталин отбросил деликатность. «Речь идет не только о недоумении Советского правительства, но и о сохранении доверия к союзникам, доверия, которое ныне поставлено под жестокий удар… Это вопрос спасения миллионов жизней на оккупированных территориях Западной Европы и России и об уменьшении огромных жертв Красной Армии, по сравнению с которыми жертвы англо-американских армий незначительны». После этого письма Черчилль, ранее возражавший против сепаратной советско-американской встречи, изменил мнение и стал даже подталкивать Рузвельта к ней. Между тем Сталин отозвал послов из Вашингтона и Лондона. Наступило резкое похолодание союзнических отношений. Рузвельт в этот момент сделал не очень достойную попытку доказать Черчиллю, что идея двусторонней встречи исходила не от него, а от Сталина. Американская дипломатия переживала тяжелое время, когда, надеясь получить после завершения конфликта весь мир, она оттолкнула двух главных своих союзников. Следовало поправить дело, под угрозой оказались самые замечательные послевоенные планы. Так с западной стороны открылась дорога к Тегерану.

Сложности коалиционной стратегии

Между тем война проходит своего рода водораздел. За последние четыре месяца 1943 года немцы сумели потопить лишь 67 английских и американских судов, потеряв при этом 64 подводные лодки. Тем самым подводная битва в Атлантике подходила к своему концу. Страх западных союзников перед «закрытием Атлантики», характерный для 1942 года, практически исчез. И хотя Гитлер еще 31 мая 1943 года запретил гросс-адмиралу Деницу даже упоминать возможность прекращения подводной войны в Атлантике («Атлантика – это мой передовой рубеж обороны на Западе»), сила немцев на морских рубежах явно ослабла. Поток военного снаряжения через Атлантику теперь движется почти беспрепятственно.

Сложности у западных союзников растут на Востоке Европы. Британский посол сэр Арчибальд Керр уведомил свое правительство, что доверие советского правительства сурово поколеблено, что коалиционное взаимодействие находится под угрозой. При этом речь идет не о некоем временном «разочаровании», а о фактической потере Россией доверия к союзникам. Официальный Лондон не придал рокового значения оценкам своего посла в Москве. Удовлетворенный развитием англо-американских отношений после своего визита в Вашингтон Черчилль писал президенту Рузвельту: «Вы можете дружески намекнуть Сталину об опасности оскорблять две западные державы, военная мощь которых растет с каждым месяцем и которые могут сыграть значительную роль в будущем России». Все же Черчилль запросил Форин-офис о степени реальности заключения сепаратного мира между СССР и Германией. Британская дипломатическая служба ответила категорическим «нет» на все предположения о подобном развитии событий. Предательство с Востока исключено.

Немцы же начали попытку расколоть Россию еще в начале 1943 года «Смоленским манифестом» генерала Власова. Допрашивая капитана Б. Русанова, немцы узнали о словах Сталина, что Власов будет «как минимум большим препятствием на пути к победе над германскими фашистами». Но только полное пренебрежение западных союзников и исчезновение любых шансов на победу могли прижать Москву к той стене, где она задумалась бы о новом Брест-Литовске. Ситуация в середине 1943 года была совершено иной.

Черчилль проявляет подозрительность в другом ключе. Если Красная Армия преодолеет все препятствия и фактически одолеет Германию в одиночку, то отстраненность Запада может жестко обернуться против него самого. Россия войдет в Восточную и Центральную Европу как победительница – со всеми вытекающими из этого последствиями. Особое значение приобретало то обстоятельство, что в июле 1943 года в Москве создается национальный комитет Свободной Германии во главе с Вальтером Ульбрихтом, Эрихом Вайнертом и внуком Бисмарка графом фон Айнзиделем. Параллельно создавался Союз немецких офицеров во главе с генералами Зейдлицем, Латтманом и Корфесом.

Британский гений геополитики все же более пристально смотрит на Балканы. На него производило неотразимое впечатление то обстоятельство, что партизаны Югославии, Греции и Албании вовлекли в боевые действия до 35 дивизий немцев, итальянцев и хорватов – огромную силу. С кем будет эта сила в случае крушения германской мощи? Запад не должен отдавать эти силы в безусловные союзники России. Америка далеко и не чувствует остроты местных проблем. Британии следует завязать особые отношения с повстанческими силами на Балканах. Серьезность обеспокоенности Лондона проявляется буквально немедленно, летом 1943 года в горные районы Сербии на парашютах спускаются британские эмиссары, следуют грузы помощи. Черчилль добивался перевода в Восточное Средиземноморье польских частей из Ирана. Он обсуждает разнообразные планы помощи партизанам западных Балкан.

Тем более, что у западных союзников появились свободные вооруженные силы. А у стран «оси» они сократились. В мае 1943 года, в конце африканской кампании, общее число итальянцев, попавших в плен к союзникам, составило 350 тысяч человек – ровно столько, сколько Муссолини держал в Африке до начала боевых действий. Теперь итальянский диктатор не мог и мечтать о планировавшейся ранее армии в 90 дивизий. Лучшие его силы погибли под Сталинградом и в Африке. Его слабостью следовало воспользоваться.

Черчилль считал первостепенным по важности (со стратегической точки зрения) продвижение на север по Апеннинскому полуострову и выход на Балканы через Грецию. Но чтобы двинуться в Центральную Европу через Италию, нужно было нанести поражение Муссолини. Путь в Рим, в Милан и через Альпы идет через Сицилию. О маскировке высадки в Сицилии от имени британской разведки премьер-министру докладывал лейтенант Чолмондли. Разведка хотела, чтобы испанская береговая охрана нашла тело утонувшего офицера, при котором были бы планы британской высадки в Греции. Испанцы немедленно уведомят немцев, и те поддадутся на дезинформацию. Черчилль интересовался направлением ветра и какова приливная волна близ побережья Сицилии, только после этого он одобрил операцию. При помощи «Бонифация» (расшифровки германских радиосообщений) англичане узнали, что немцы клюнули на приманку. 14 мая верховное германское командование приказало укрепить греческое побережье, окружить его морским минным полем, создать береговые батареи. В Грецию был послан фельдмаршал Роммель. Черчилль телеграфировал Рузвельту: «Они заглотнули приманку».

Между тем в войне умов серьезный шаг к получению германского шифра «Энигма» делают, помимо англичан, и советские специалисты. Они воспользовались захваченным в ходе июньских боев кодом люфтваффе. Чувство союзнической солидарности с советской стороны было проявлено немедленно и в Мурманске состоялось специальное заседание совместно с англичанами по использованию германского секретного кода. В конечном счете честность, лояльность и добросердечие действуют на всех в этом мире (национальная российская вера). Готовность и эффективность советской стороны в усилиях по дешифровке дали свои результаты – они подействовали на Лондон, и советской стороне была вручена захваченная германская шифровальная машина «Энигма».

Глава четырнадцатая
Решающее сражение мировой войны

Сведения о том, что немцы готовят в районе Курска решающее наступление, начали поступать в Москву уже весной. Первая дата была назначена на 3 мая, и это не было ошибкой стратегической разведки назвать Сталину эту дату. 2 мая 1943 года, когда Сталин послал в войска приказ о приведении их в состояние полной боевой готовности ввиду обозначившихся наступательных приготовлений вермахта. В особой директиве Центральному, Воронежскому и Юго-Западному фронтам от 8 мая 1943 года Сталин приказывает объявить состояние повышенной боевой готовности. Теперь мы точно знаем, что первоначально германское командование действительно наметило начало наступления на начало мая, но затем отложило дату удара.

Именно Гитлер в последний момент отложил наступление на 12 июня. А советская авиация уже нанесла превентивные удары по скоплениям германских войск. Теперь атака предсказывалась на период между 10 и 12 мая, затем между 19 и 26 мая. Нервозность Сталина в данном случае объяснима. Наблюдалось некое повторение 1941 года. Из Швейцарии точно назвали грядущую дату германского наступления – 12 июня и не вина разведчиков, что Гитлер в целях лучшей подготовки перенес и эту дату. Джон Кейрнкросс прямо из Блечли ездил на встречи с представителем НКВД Горским, снабжая того последними данными дешифровок германских военных директив. Огромное напряжение сказалось на Кейрнкроссе, и он слег. Но советские бомбардировщики уничтожили с его подачи 500 германских самолетов прямо на взлетных полосах – что было вкладом Кейрнкросса и в русскую и в британскую победу. Официально британское правительство также сообщало о «Цитадели» (включая точные сведения о названии самой операции). Но затем Лондон сообщил о словах посла Японии в Берлине будто германское командование решило отказаться от «Цитадели».

Гитлер наступил на горло своей импульсивности, теперь он был сторонником тщательной разработки «единственного исторического шанса». Потому он и смещает время битвы с марта (предложение Манштейна) на апрель, май, июнь, июль. Слишком многое поставлено на карту. Еще нет второго фронта, еще Италия – германский союзник, еще можно безгранично властвовать над сателлитами. Последний раз вермахт владел инициативой в мировом масштабе и на главном фронте Второй мировой войны – советско-германском. К тому же немцам понадобилось больше времени для оснащения их танковых дивизий огромными 68-тонными машинами «Тигр-2», равно как средними танками «Пантера» и самоходными орудиями «Фердинанд» с 88-мм пушками.

Следует прямо сказать, что обе противостоящие стороны на Курско-Орловской дуге знали о противостоящих им грандиозных силах. Вырваться из этого самого большого пекла удастся немногим. Но решимость сторон достигла пика – здесь, именно здесь решалась судьба мировой войны. Кровавый бой впереди никак не обещал пощады, но героическое самоотвержение уже стало частью национальной реакции на навязанную войну, и наш народ мог быть спокоен, его сыны в эту весну курских соловьев смотрели на будущее с жертвенной решимостью.

Гитлер окончательно прекратил все колебания только на совещании с военными 1 июля 1943 года, когда он сделал то, что французы называют tour d'horisont – обзор окружающего мира: Германия должна быть в безопасности с севера, юга и запада; для этого нужно «оставаться там, где мы стоим» – в Норвегии, Греции и на Сицилии, решая при этом судьбу войны на Востоке. Гитлер в этот день обращается к окружающим его военным чинам: пришло время показать подлинное германское превосходство на поле боя – только эта дорога ведет к окончательной победе. Первой ступенью пути вермахта к победе будет наступление на Курск, и начнется оно 5 июля.

Основным автором уже готового в малейших деталях наступательного плана был начальник штаба ОКХ Цайцлер. Концепция была такова: наступая с двух сторон, германские войска ликвидируют курский выступ при помощи сосредоточения на относительно небольшом участке невиданной доселе мощи – 2700 танков и самоходных орудий, прикрываемых с воздуха 1800 самолетами. (Польша, Скандинавия, Бенилюкс, Франция и Балканы были повержены при гораздо меньшей концентрации сил на отдельных участках фронта). На Курской дуге изготовились к бою 50 дивизий вермахта – 900 тысяч солдат и 10 тысяч орудий. Две трети пехотных дивизий были доведены до штатных 12500 человек. Танковые дивизии насчитывали по 16 тысяч человек и 209 танков и самоходных орудий. С севера выступают, подсекая основание Курского выступа, пятнадцать дивизий Моделя (восемь танковых). С юга, со стороны Белгорода, движется почти прямо на север 4-я танковая армия Гота в составе восемнадцати дивизий (одиннадцать танковых). Этим двум движущимся навстречу друг другу группировкам помогают два воздушных флота (4-й и 6-й).

Благодаря «Люси» Сталин читал стенограмму сверхсекретного заседания верхушки вермахта и приказ Гитлера уже 2 июля. 3 июля Сталин рассылает по войскам приказ: «Согласно поступившей в наше распоряжение информации, немцы могут перейти на нашем фронте в наступление между 3 и 6 июля. Ставка Верховного командования приказывает:

1) интенсифицировать разведывательную работу и наблюдение за противником с целью своевременного раскрытия его замыслов;

2) наземным войскам и авиации быть в состоянии готовности отразить возможный удар противника».

Командиры были удивлены несовпадением грозного предупреждения и явным затишьем на фронте. Немцы к северу от Белгорода и к югу от Орла как бы замерли. Прекратилось даже традиционное ночное передвижение танков и пехоты. И напротив, усиленное движение наблюдалось к югу от Харькова на дорогах, ведущих в Донбасс. Складывалось полное впечатление что немцы выходят из района в оконечностях Курского выступа. Германское радио широко освещало визит в Бухарест фельдмаршала Манштейна и награждение Антонеску германским крестом. Однако многозначительным обстоятельством было то, что вечером 3 июля Манштейн возвратился в свою штаб-квартиру, а фельдмаршал Модель выдвинулся на передовой командный пункт. Германские бомбардировщики нанесли на удивление меткие удары. Одна из бомб попала в штабное помещение командующего Центральным фронтом Рокоссовского, и тот не погиб по чистой случайности – он размещал свои службы рядом; после этого авианалета штаб Центрального фронта разместился в подвалах под старинным русским монастырем.

Примечательно то, что обе стороны были в данном случае твердо уверены, что грядущая битва будет решающей. И уже ясно было, что она будет величайшей битвой в мировой истории по численности задействованных сил и средств. В случае поражения советской стороны она лишалась размещенных здесь 40 процентов своих лучших дивизий и 75 процентов танковых сил. Это было бы несчастьем национального масштаба, почти непоправимым. Для Гитлера же поражение в ходе операции «Цитадель» означало практическое закрытие шансов на выигрыш на Восточном фронте. Германия уже едва ли смогла бы собрать еще такие грандиозные силы.

Хотя из Центра поступили довольно определенные приказы, Ватутин и Рокоссовский и сами не останавливали активную разведывательную деятельность. Пауза нервировала всех. Два месяца напряженного ожидания требовали подлинно стальных нервов. Но в конце июня в воздухе произошло нечто, что испытанные военные волки почуяли сразу, – это настоящее. Теперь знание, ориентация, а не безумный кавалерийский посвист стали главным фактором войны. 4-го июля на Воронежском фронте в отдалении услышали скрежет гусениц германских танков. Захваченные германские солдаты подтвердили, что идет интенсивная наступательная подготовка. Создаются пункты-трамплины, ударные позиции. Что-то произойдет между 3 и 6 июля.

Оружие битвы

Советская авиация теперь должна была следовать приказу Сталина: атаковать прежде всего железнодорожные составы и колонны автомобилей. И люфтваффе, и советская авиация с особой тщательностью выискивали и бомбили аэродромы друг друга. Советским истребителям наконец-то был отдан приказ прежде любой другой цели уничтожать наблюдательные самолеты противника. Понадобились два года войны, чтобы понять, что безобидная «рама» – важнейшее орудие противника, раскрывающее перед ним все поле битвы как на ладони. (Небольшой компенсацией было то, что именно от пилота сбитого «Хейнкеля-111» выли получены сведения о перемещении из Крыма к Харькову новых германских подразделений).

Согласно новой германской наступательной тактике в первом ряду атакующих колонн должны были идти «Тигры», за ними «Пантеры» и новенькие «Фердинанды»; лишь затем следовала штурмовая артиллерия. Германская пехота располагалась либо на танках, либо на бронетранспортерах. Плотность – 40 танков и 50 штурмовых орудий в добавление к 3000 пехотинцев на километр атаки. В головном секторе – 100 танков.

Советскую антитанковую тактику немцы называли «пакфронтом» – группа в десять человек с противотанковыми ружьями во главе с командиром концентрируется на одной цели. Минные поля прокладывались так, чтобы направить танковую колонну под прицелы таких групп, передвигающихся на значительном расстоянии. Танки оказывались в роли почти беспомощных мишеней. Стандартная советская противотанковая пушка калибра 76,2 мм могла поразить «тигр» только в упор, поэтому это меньше касалось «тигров», но «пантеры» и более старые модели несли серьезные потери. «Пантерам» «предназначалось» гибнуть на минных полях. Число «пакфронтов» было значительно, к тому же советские части защищали истребителей танков пулеметным и автоматным огнем. Пулеметчикам было строго приказано стрелять только по германской пехоте. В результате «танковый клин» немцев должен был пострадать еще до того, как он подходил к настоящим оборонительным позициям Красной Армии.

Советские части были явно сильнее немецких в артиллерии. Именно она, равно как и минные поля, должны были ослабить силу невероятного по мощи бронированного германского кулака. Немецким танковым экипажам было строго наказано, что помощь остановившимся танкам – не их дело, следует двигаться вперед и вперед. Подбитые танки, способные стрелять, должны вести огонь до последнего снаряда. Это был жестокий приказ. Остановившиеся – подорвавшиеся на минах танки становились довольно легкой целью советской артиллерии, разносившей живые мишени в клочья.

Германская авиация как бы обрела форму на уровне 1941 года. Возможно это был последний в данной войне случай, когда в небе германские асы проявили всю свою силу. Позднее они стали все более и более уступать советским летчикам.

Сражение на Курской дуге превратилось в самое большое во Второй мировой войне противостояние стали, огня и выдержки. Ни до, ни после мир не видел подобной концентрации бронетанковых сил. Немцы (их дневники) впервые увидели массу советской авиации. Никогда и нигде батальонно-полковые задачи не решались посылкой сотни фантастических танков, пехота впервые в немом изумлении и ужасе смотрела на невиданную войну моторов. В дело в конечном счете были введены основные танковые силы сторон – не менее 4 тысяч советских и 3 тысяч германских танков.

Именно у Моделя – на северном фланге Курского выступа – было 90 созданных Фердинандом Порше самоходных орудий «Фердинанд». Это был страшный противник танка Т-34, чрезвычайно опасный для артиллерийских орудий, но он не имел пулемета и был, так сказать безопасен (а точнее сказать, уязвим) для советской пехоты. Германское командование уже постаралось испробовать новые виды оружия против советских войск. Удивительно, как быстро советская пехота освоила методы борьбы с этим новым германским видом вооружений. Пехотинцы отрезали его от сопровождающих легких танков и, прикрытые собственными пулеметами, взбирались на его броню. Оттуда лучше всего было использовать огнемет в вентиляционный канал мотора. На худой конец срабатывала бутылка с зажигательной смесью. Итак, для нового германского вида оружия было смертельно опасно ворваться в зону советской стрелковой обороны, мощная пушка «Фердинанда» не спасала его от умелого бойца. Разумеется, взобраться на рычащую машину, изрыгающую невиданный огонь, могли только люди неординарной смелости. Но у них получилась фактическая нейтрализация оружия, ради которого немцы начали операцию «Цитадель» не в марте 1943 года (на чем настаивал Манштейн), а тремя месяцами позже, когда перед немецкими танковыми колоннами была не полевая целина, а множество линий окопов, минных полей и других укреплений.

Не был успешным и ввод в действие «Пантер». Предоставим слово самим немцам (в данном случае начальник штаба 48-го танкового корпуса): «Пантеры не оправдали возлагавшихся на них ожиданий. Они легко воспламенялись, система бензоподачи была недостаточно защищена, и экипажи были недостаточно подготовлены».