Текст книги "Вторая мировая война"
Автор книги: Анатолий Уткин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 113 страниц)
Превентивная война или агрессия?
Как пишет классик английской дипломатической историографии А.-Дж.-П. Тейлор, Гитлер решил вторгнуться в Советскую Россию не потому, что она представляла опасность, а потому что ей будет очень легко нанести поражение.[14]14
Вторая мировая война: два взгляда. Москва: Мысль, 1995, с. 449.
[Закрыть] Вопрос о превентивной войне тогда даже не обсуждался. Как не обсуждался он и позже в нацистской Германии на стадии первых двух лет германской агрессии. Геббельс стал использовать эту идейную карту только при переходе Германии к тотальной войне. Даже наиболее убежденными идейными противниками Советской России этот тезис не использовался в пик холодной войны. Лишь несколько германских ученых используют тезис о превентивной войне, внесенный в российскую публицистику В. Суворовым.[15]15
Topitsch E. Stalin's War. New York, St.Martin's Press, 1987; Hoffmann J. Die Angriff-svorberreitungen der Sovietunion 1941 (In: Wagner B. ed., Zwei Wege nach Moskau. Munchen: Piper, 1991); Raack R.C. Stalin's Plans for World War II (In: «Journal of Contemporary History», 1991, N 26, p. 215–227); Suvorov V.[pseud.] Who was planning to attack whom in June 1941? (In: «Journal of the Royal United Services Institute for Defense Studies», 1985, N 2, p. 50–55).
[Закрыть]
Аргументация
Нацистская пропаганда и (немногочисленные) сторонники версии о превентивном характере нападения Гитлера на СССР опирались и опираются на одни и те же аргументы: Красная Армия концентрировала свои силы для удара; советская стратегическая доктрина была наступательной; Сталин в своей речи 5 мая 1941 года перед выпускниками военных академий говорил о необходимости быть готовыми к войне.
Что доказывают эти аргументы? Ожидание Сталиным войны в будущем не означает, что Советская Россия готовилась ее начать. И прежние и открытые в 90-е годы документы подают советские стратегические оценки и планы 1941 года как реакцию на германские приготовления на границе с СССР. Даже ревизионисты (скажем, немецкий историк Гофман) признают, что до июня 1941 года Красная Армия мобилизовала свои части лишь в западных военных округах.[16]16
Hoffmann J. Die Angriffsvorbereitungen der Sowjetunion 1941 (In: Wegner B. [ed.] Zwei Wege nach Moskau. Vom Hitler-Stalin-Pakt zum «Unternehmen Barbarossa», Munchen: Piper, S. 370).
[Закрыть]
Что касается речи Сталина, то сразу же напрашивается вопрос, стал ли бы предельно скрытный Сталин излагать свои смертельно опасные планы перед сотнями молодых офицеров? Стоит ли забывать, что в середине июня 1941 года Сталин отказался принять предложение маршала Тимошенко объявить полномасштабную военную готовность войск в прифронтовых округах. Генеральный секретарь обратился к маршалу: «Но это означало бы войну, вы это понимаете?».[17]17
Kirsin J.J. Die sowjetischen Streitkrafte am Vorabend des Grossen Vaterlandisches Krieges (In: Zwei Wege nach Moskau, S. 402).
[Закрыть]
Красная Армия находилась в состоянии глубокой трансформации. В войсках был недокомплект офицеров (до одной трети). Координации действий между артиллерией и бронетанковыми частями практически не существовало, что принципиально обесценивало бы любые наступательные планы. Но их не было вовсе. Немецкие историки задают вопрос: «Если бы вермахт начал наступление против Красной Армии, тоже готовой к наступательным операциям, то можно было бы ожидать огромного числа свидетельств этой наступательной готовности в дневниках и мемуарах – тем более охотно это фиксировалось бы, что помогало бы отрицать преступления самой германской армии».[18]18
Messerschmidt M. June 1941 seen through German Memoirs and Diaries (In: «Opera-tion Barbarossa», Salt Lake Sity, 1991, p. 207).
[Закрыть] Но признаков готовящегося похода на Запад немцы не видели. Потому что такой подготовки не производилось.
Что не менее важно: ни на каком этапе в 1940–1941 годах германское военное командование никогда не осуществляло планирование, базирующееся на предпосылке необходимости предотвращения нападения Красной Армии. (В апреле 1940 года германская разведка (Fremde Heere Ost) не могла найти даже выдуманного, сфабрикованного аргумента о возможности выступления Красной Армии против Румынии. На всех этапах планирования все немецкие генералы были уверены абсолютно в превосходстве вермахта и не ограничивали это превосходство некой датой в будущем (как, к примеру, перед Первой мировой войной немцы нередко предусматривали потерю своего превосходства где-то в 1917–1918 годах). Известны слова Гитлера, обращенные к Кейтелю (об этом последний свидетельствовал на Нюрнбергском процессе): «Первоклассный состав высших советских военных кадров истреблен Сталиным в 1937 году. Таким образом, необходимые умы в подрастающей смене пока еще отсутствуют». Немцы были абсолютно (и справедливо) уверены в том, что элитарные боевые части Красной Армии (бронетанковые дивизии и бригады) не окажутся способными осуществить крупномасштабные операции.
Военный атташе германского посольства в Москве генерал Кестринг придерживался твердого мнения, что в непосредственном будущем агрессивная наступательная политика для СССР невозможна. Генералы Марк и Лоссберг, ответственные за германское планирование в 1941 году, безусловно исключали наступательные действия Красной Армии даже в случае нападения на нее. Гитлер во всех своих беседах этого периода говорит об «исключительной благоприятности момента». В его словах не было обеспокоенности некой русской угрозой. 8 мая 1941 года Верховное командование вермахта подчеркнуло, что состояние Красной Армии «не улучшилось, ей не хватает хорошего руководства».[19]19
OKW-KTB 1940/41, Teilband II, S. 393.
[Закрыть] Именно тогда Оберкомандо Вермахт – германский генеральный штаб пришел к выводу, что «расположение советских войск носит оборонительный характер ввиду схемы расположения мобильных частей в тылу, что определяет их функцию противостояния германским танковым дивизиям, когда те прорвутся сквозь русскую оборону. Такие мобильные русские дивизии были размещены в Пскове, Вильнюсе, Барановичах, Проскурове и Южной Бесарабии, то есть примерно в 140 км от границы, а псковская группа даже в 500 км».[20]20
Messerschmidt M. June 1941 seen through German Memoirs and Diaries (In: «Opera-tion Barbarossa», Salt Lake Sity, 1991, p. 210).
[Закрыть]
Военный дневник ОКВ не содержит ни малейшего намека на угрозу предупреждающего удара Красной Армии. Запись за 22 июня гласит: «Сегодняшние доклады повсеместно подтверждают, что неожиданность достигнута повсюду. Враг только сейчас начинает организовывать сопротивление. Больших движений войск противника не замечено».[21]21
OKW-KTB 1940/41, Teilband II, S. 417–420.
[Закрыть]
Офицерская честь, пишет генерал Варлимонт, страдала от слов Гитлера о якобы «угрожающем характере расположения советских войск». От этих слов находившийся в штабе сухопутных сил генерал Варлимонт «испытывал неловкость и дискомфорт».[22]22
Warlimont W. Im Hauptquartier der Wehrmacht 1939–1945. Grundlagen, Formen, Gestalten. Frankfurt a. M.: Atheneum, 1964, S. 165.
[Закрыть]
Глава ОКВ фельдмаршал Кейтель выступал против войны с Советским Союзом – он не видел в этом необходимости. В августе он направил меморандум с этой идеей Гитлеру: нет никаких оснований предполагать, что Россия готовится к нападению на рейх. Кейтель пытался в этом отношении заручиться поддержкой Риббентропа. Той же идеи придерживался генерал-полковник Гудериан.[23]23
Huderian H. Erinnerungen eines Soldaten. Heidelberg: K.Vowinckel, 1951, S.139–141.
[Закрыть] На вопрос, на какой день он намерен войти в Минск, Гудериан ответил Гитлеру – на пятый после начала войны (и вошел в Минск 27 июня). Можно ли представить большее доказательство неготовности Красной Армии? Можно ли продвигаться с такой скоростью в глубь территории противника, если он готов тебя атаковать?
Генерал Лоссберг, помощник Йодля в Вермахтсфюрунгсштабе – штабе командования вермахта – слышал вопрос Гитлера, сможет ли он нанести удар по Советскому Союзу после победы над Британией.[24]24
Lossberg B. Im Wehrmachtfuhrungsstab. Bericht eines Generalstabsoffiziers. Hamburg: H.H. Nolke, 1949, S. 127.
[Закрыть] Это не был вопрос об опасности русского удара в спину.
Немецкие историки упрекают ревизионистов, сторонников теории превентивной войны в том, что, во-первых, те отказываются учитывать нацистскую идеологию, критически важную при определении военных целей Гитлера. Во-вторых, Гитлер видел в уничтожении любой силы на континенте сокрушение Festlandsdegen – континентального меча Британии. В-третьих, известная речь Сталина о необходимости быть готовым к войне никак не взволновала германских военных. Именно по этому поводу генерал Типпельскирх (оберквартирмейстер германского генерального штаба) пишет, что «в высшей мере маловероятно, что Советский Союз будет вести войну против Германии в обозримом будущем».[25]25
Tippelskirch K. Geschichte des Zweiten Weltkrieges. Bonn: Atheneum Verlag, 1951, S. 179.
[Закрыть]
Международные специалисты
Необходимым оспорить точку зрения о превентивном характере войны посчитал целый ряд историков, начиная с Г.Городецкого (Израиль), Д.М. Проектора, Й.Цукерторта, Б. Петровой.[26]26
Gorodetsky G. Stalin und Hitlers Angriff auf die Sowjetunion (In: Wagner B. ed., Zwei Wege nach Moskau: Piper, 1991, N 26, S. 346–366); Д.М. Проектор. 22 июня 1941-го – пятьдесят лет спустя («Военная мысль», 1991, № 6, с. 15–23); Цуккерторт Й. Германский милитаризм и легенда о «превентивной войне» гитлеровской Германии против СССР. («Военно-исторический журнал», 1991, № 5, с. 16–21; Pietrow B. Deutschland im Juni 1941 – ein Opfer sowietischer Aggression? (In: «Geschichte und Gesellschaft», 1988, N 14, S. 116–135).
[Закрыть] В целом историографические звезды первой величины в данном вопросе – Хью Тревор-Ропер, Герхард Вайнберг, Эберхард Екель, Аксель Кун, Андреас Хильгрубер считают, что намерение фюрера напасть на Советский Союз никоим образом не может быть объяснено в монокаузальной манере в ситуации 1941 года. Ответ на этот вопрос может быть дан лишь в контексте его Восточной программы, выработанной еще до 1933 года с целью захвата Лебенсраум – жизненного пространства на Востоке. Существует подлинное согласие в том, что в июне 1941 года «была начата не превентивная война, а началась реализация подлинных намерений Гитлера, которые были идеологически мотивированы».[27]27
Schreiber G. Zur Perzeption des Unternehmen «Barbarossa» in der deutschen Presse (In: Ueberschar G. und Wette W. (eds). «Unternehmen Barbarossa». Der deutsche Uberfall auf die Sowjetunion 1941. Berichte, Analysen, Dokumente. Paderborn: Schoningh, 1984, S. 41.
[Закрыть] Гитлером владел не страх перед Красной Армией, а выполнение программы расширения германского жизненного пространства, войны на уничтожение, расово-геополитическая войны. Война Германии против Советского Союза была заранее спланированной агрессивной войной.
Ведущие историки Второй мировой войны на Западе и Востоке не видели и не видят элемента реализма в перекладывании вины гитлеровской Германии на ее жертвы. Многолетний убежденный противник сталинизма, коммунистической идеологии, которого трудно заподозрить в симпатии к сталинской России – американец А. Даллин призывает высказываться с точки зрения здравого смысла: «Можно найти идеологические элементы в стандартных советских декларациях о ведении войны на территории противника, о том, что следует полагаться на помощь мирового пролетариата в случае войны – включая рабочий класс Германии. Но утверждение о реальности советского нападения на Германию в 1941 (или в 1942) году абсурдно».[28]28
Dallin A. Stalin and the German Invasion (In: Wieczynski J. Soviet Union. Vol. 18, N 1–3. Operation Barbarossa: the German Attack on the Soviet Union, June 22, 1941. Salt Lake Sity, 1991, p. 20).
[Закрыть]
Он аргументирует: «В конце концов, это было время, когда Красная Армия продемонстрировала серьезную слабость в ходе Зимней войны с Финляндией, а Германия только что завершила удивительно легкое завоевание всего европейского континента от норвежского арктического севера до греческих островов в Средиземноморье; Советская Россия страдала от последствий лет чисток и террора – которые, помимо прочего, привели к уничтожению высшего армейского командного состава, страдала от последствий насильственной коллективизации. Правда, что Сталин мог не в полной мере ощущать длительный эффект этих событий и абсурдность решений иногда была присуща ему. И все же характер расположения советских вооруженных сил и документальные свидетельства, равно как и мемуары, находящиеся в нашем распоряжении, касающиеся дискуссий по данному вопросу на самой вершине советской системы, – делают эту гипотезу абсолютно незащищенной и уязвимой для критики».[29]29
Dallin A. Stalin and the German Invasion (In: Wieczynski J. Soviet Union. Vol. 18, N 1–3. Operation Barbarossa: the German Attack on the Soviet Union, June 22, 1941. Salt Lake Sity, 1991, p. 20).
[Закрыть]
Начальник оперативного отдела ОКХ генерал Хойзингер вспоминает разговор между Гальдером и начальником разведки восточного направления (Fremde Heere Ost), во время которого Гальдер задал вопрос, есть ли признаки того, что СССР готовится напасть на Германию? Ответ был таков: «По моему мнению, способ размещения сильных советских войск связан с опасениями относительно наших намерений». Гальдер: «Я согласен…».[30]30
Heusinger A. Befehl im Widerstreit. Schicksalsstunden der deutschen Armee 1923–1945. Tubingen: R. Wunderlich, 1950, S. 130.
[Закрыть] Фельдмаршал Кессельринг дает хорошую характеристику превентивной войне в гитлеровской интерпретации. «Гитлер хотел войны – превентивной войны! Строго говоря, положение дел не заставляло Гитлера прибегать к превентивному нападению. Но нужно признать, что государственный деятель должен иметь особую интуицию, чтобы различить необходимость принятия решения, имеющего такие гигантские последствия». При таком подходе козырный туз доказательств просто вынимается из обшлага. Получается: никакой необходимости в настоящем, но подчеркивается возможная необходимость в будущем. А что, если бы немцы создали в 1944 году ядерное оружие? Или реактивную авиацию? Суждение «что было бы, если…» историографически труднозащитимо.
Главное ответственное лицо – начальник штаба сухопутных сил генерал Гальдер характеризует расположение советских войск как строго оборонительное. Во время беседы в Цоссене 4 июня 1941 года он «не думал, что широкомасштабное наступление Красной Армии вероятно».[31]31
Generaloberst Halder. Kriegstagebuch. Band II, Stuttgart: W.Kohlmahler, 1963, S. 438, 474.
[Закрыть] И уже после начала боевых действий: Красная Армия готовилась к оборонительным действиям на границе, о чем свидетельствует оборонительный характер расположения войск.[32]32
Generaloberst Halder. Kriegstagebuch. Band III, Stuttgart: W.Kohlmahler, 1963, S. 11.
[Закрыть]
Германские документы и аргументы
О мнимой превентивности и о высшей степени самоуверенности Гитлера говорит проект его директивы № 32 под названием «Приготовления к действиям после осуществления плана Барбаросса», подготовленный 11 июня 1941 года. После завоевания Советского Союза предусматривалось: 1) сокрушение стратегических позиций Британии на Ближнем Востоке ударами с трех направлений – через Ливию и Египет к Суэцкому каналу, через Болгарию и Турцию к британским владениям на Ближнем Востоке, через Кавказские горы к Ирану и Ираку; 2) создание оперативной базы в Афганистане для броска в Индию со стороны северо-запада (надеясь при этом на выступление Японии, как минимум, против Сингапура); 3) завоевание стратегических позиций в Северной Африке посредством захвата Гибралтара, испанских и португальских островов в Атлантическом океане; 4) создание базы в Западной Африке – Дакар, Конакри, Фритаун – для создания угрозы Соединенным Штатам. Гитлер называл это проведением Weltblitzkrieg – молниеносной войны в мировых масштабах.
Это планирование лучше всего прочего отвечает на вопрос о превентивной войне. Были ли подобные планы у жертв германской агрессии? В свое время лучший германский историк Первой мировой войны Фриц Фишер разрубил гордиев узел спора о виновниках развязывания той (Первой мировой) войны обращением к целям сторон. Анализ показал, что только у Германии они были сугубо наступательные и завоевательные. Вооружась тем же методом, посмотрим на Вторую мировую войну. И мы увидим, что лишь Германия планировала захват и оккупацию в глобальном масштабе. Это, собственно говоря, ставит точку на вопросе о превентивности. Страна, которая после победы над Россией готовилась к битвам на трех континентах, решала задачу не превентивного удара против СССР, а задачу мирового владычества. Обороняющаяся сторона не создает концепции Weltblitzkrieg.
Война против Советской страны была начата не потому, что Гитлер боялся Сталина, а потому что Гитлер выполнял программу, намеченную еще до 1933 года.
И, как пишет германский историк М. Мессершмидт (из Института военной истории во Фрайбурге), «нет сомнений в том, что, если бы Сталин нанес удар перед 21 июня 1941 года, он начал бы превентивную войну в подлинном смысле понятия praevenire – предотвращать».[33]33
Messerschmidt M. June 1941 seen through German Memoirs and Diaries (In: «Opera-tion Barbarossa», Salt Lake Sity, 1991, p. 219).
[Закрыть]
В последнее десятилетие появились свидетельства по меньшей мере одного случая, предполагавшего предварить германское вторжение в Россию предупреждающим ударом. Согласно сведениям, представленным историком Д. Волкогоновым и писателем В. Карповым, начальник генерального штаба Красной Армии генерал Жуков 15 мая 1941 года, безусловно убедившись в неминуемости германского нападения, предложил предварить его выступлением Красной Армии. И Волкогонов и Карпов, согласно их утверждениям, видели соответствующий документ в личном досье Жукова в Министерстве обороны.[34]34
Волкогонов Дм. Триумф и трагедия. Книга первая, часть 1. Москва: Новости, 1989; Карпов В. Жуков («Коммунист вооруженных сил», № 5, 1990, с. 67–68).
[Закрыть] Жуков предлагал использовать 152 дивизии. «Использовать эти войска к югу от Бреста-Демблина и в результате тридцатидневного наступления выйти к северу от Остроленки, реки Нарев, Лович, Лодзь, Крайтсбург, Опелеон, Оломоуц». В документе указывались направления и других ударов, прилагалась подробная карта. Если бы Сталин внял совету Жукова (поддержанного – подписанного маршалом Тимошенко и адресованного Сталину и Молотову), война началась бы иначе. Впрочем, заместитель начальника генерального штаба (в 1991 г) генерал-полковник А. Клейменов утверждал, что документ этот не был подписан и никогда не обсуждался.
По-видимому, Жуков был в отчаянии от бездействия Сталина. Его предложение не было выражением философии наступления на Центральную и Западную Европу, но смотреть спокойно на германские приготовления Жуков, как представляется, не мог. Категорический отказ Сталина даже рассматривать это предложение стоит в ряду его других действий, направленных на умиротворение Берлина. В данном случае он не решился на шаг, оправданный с многих точек зрения. Ведь речь шла о судьбе страны, о жизнях миллионов ее жителей.
Канун
Руководители рейха отбирали союзников по степени надежности. Япония по важности была союзником номер один. Гитлер и Риббентроп были полны решимости подтолкнуть Токио к захвату Сингапура, нанося критический удар по Британской империи. 5 марта 1941 года фельдмаршал Кейтель подписал директиву Гитлера № 24 – о сотрудничестве с Японией: «Целью сотрудничества, инициированного Трехсторонним пактом, должно быть привлечение Японии к активным действиям на Дальнем Востоке так скоро, насколько это возможно». Операция «Барбаросса» создаст «особенно благоприятные политические и военные условия для этого». И тем не менее, Гитлер приказал: «Никакого намека на «Операцию Барбаросса» японцам дано не должно быть». Их главная задача была «удержать США от участия в войне».[35]35
Documents on German Foreign Foreign Policy 1918–1945. Series D (1937–1945), vol. XII, p. 219–220.
[Закрыть] Посол Японии Хироси Осима 13 июня пришел к выводу, что выступление Германии против Советского Союза произойдет в недалеком будущем. Он сообщал в Токио, что Риббентроп сказал ему: Германия приветствовала бы присоединение Японии к борьбе против СССР.[36]36
Hillgruber A. Japan und der Fall Barbarossa (Japanische Documente zu den Ges-prachen Hitlers und Ribbentrops mit Botschafter Oshima von Februar bis Juni 1941 (In: Hill-gruber A. Deutsche Grossmaht und Weltpolitik im 19. und 20. Jahrhundert. Dusseldorf: Droste Verlag, 1977, S. 245–252).
[Закрыть]
Гитлер был занят урегулированием связей с сообщниками в мае. Румынский диктатор Антонеску прибыл в Мюнхен и лично обещал Гитлеру принять участие в нападении. В конце мая в Германию прибыл начальник штаба финской армии. В течение недели он обсуждал обстоятельства германо-финского военного сотрудничества. Трудно объяснимым фактом является молчание Гитлера в отношении предстоящего выступления при встрече с итальянцами. Он ничего не сказал Муссолини во время майского приезда последнего в Берхтесгаден. Риббентроп 15 июня позволил себе сделать намек. В Венеции, сидя в гондоле с Чиано, он так ответил на вопрос о слухах, касающихся возможностей советско-германской войны: «Дорогой Чиано, я ничего не могу вам сказать, потому что всякое решение замкнуто в груди фюрера. И лишь одно определенно: если мы выступим, Россия Сталина исчезнет на карте мира в течение восьми недель».
Из Венеции Риббентроп послал телеграмму в Будапешт с указанием венграм обеспечить боевую готовность своих войск. «Ввиду большой концентрации русских войск на восточной границе Германии фюрер, возможно, будет вынужден не позже начала июля осуществить выяснение германо-русских отношений и в связи с этим выдвинуть определенные требования». Гитлер 18 июня в письме Антонеску обговорил последние детали. В этот же день был заключен пакт о ненападении между Германией и Турцией.
Итак, о нападении на СССР были уведомлены Финляндия и Румыния, на чьи войска немцы полагались, чьи хром, никель и нефть необходимы были для германской военной машины. В последний момент сообщения о походе на Восток получили Италия, Венгрия, Словакия и Хорватия. Только София отказалась предоставить свои войска. Союзники были уверены в скорой победе Германии и спешили занять лучшее место в новой германской Европе и спешили проявить союзническую верность, чтобы быстрее оказаться «за столом победителей».
Все основные пункты плана «Барбаросса» уже выполнялись. Строго по расписанию происходили концентрация войск, перемещение техники, поступление боеприпасов, приход в порты назначения кораблей. В военно-морском журнале 29 мая появилась запись: «Началось подготовительное движение кораблей по плану «Барбаросса». Переговоры с генеральными штабами Финляндии, Румынии и Венгрии закончились. Находясь в Берхтесгадене, Гитлер 9 июня вызвал на совещание в Берлин командующих тремя родами войск. Это было последнее предвоенное совещание такого ранга.
Цвет вермахта собрался в рейхсканцелярии 14 июня 1941 года. Генералы и адмиралы пришли выслушать последние установочные указания Гитлера. Конференция длилась с одиннадцати утра до половины седьмого вечера. Присутствующие на конференции, позднее в мемуарах поведавшие о своих сомнениях, имели хорошую возможность поделиться ими. Никто этого не сделал. Следовательно, они были солидарны с фюрером, разделяли его оценку России и цели Германии в войне с ней. Фюрер достаточно внимательно слушал соображения военных и утвердительно кивал головой.
На этом последнем большом совещании перед началом «Барбароссы» головы властителей Германии занимала возможность мирных предложений СССР в последний момент. Было решено, что в любом случае советские дипломаты не смогут «пробиться» к Гитлеру и Риббентропу. Чиновникам было предложено отвечать, что обоих нет в данный момент на месте и они находятся вне зоны досягаемости. Даже персоналу их собственных железнодорожных вагонов были даны инструкции реагировать таким немудреным способом. (Впрочем, эти приготовления оказались излишними: 18 и 21 июня посол Деканозов удовлетворился беседой с Вайцзеккером, и его поиски Риббентропа 21 числа не имели вида «отчаянных» усилий, ему было поручено вручить очередную ноту протеста.)
Подводя итоги подготовки к «Барбароссе», Гитлер еще раз подчеркнул особый характер разворачивающегося конфликта. Кейтель вспомнит об этой речи в Нюрнберге: «Главной темой было то, что предстоит решающая битва между двумя идеологиями и что практика, к которой мы как солдаты привыкли… должна определяться по совершенно иным стандартам». Гитлер, по словам Кейтеля, отдал приказы по осуществлению в России беспрецедентного террора «брутальными» методами. Ни один из присутствовавших генералов не выразил ни своего несогласия, ни своего неодобрения.
16 июня 1941 года Геббельс записал в дневник: «Фюрер заявляет, что мы должны добиться победы, не важно, правы мы или нет. Мы должны любым путем достичь победы, в противном случае немецкий народ будет сметен с лица земли».[37]37
Froehlich E. Joseph Goebbels und sein Tagebuch («Fierteljahrshefte fur Zeitgeschichte», N 35, 1987, p. 522.
[Закрыть]
Наконец, 21 июня Гитлер продиктовал письмо Муссолини: «Дуче! Я пишу это письмо вам в момент, когда оканчиваются месяцы беспокойных размышлений и продолжительного нервирующего ожидания перед принятием самого трудного решения моей жизни. Я полагаю – после просмотра последних карт, указывающих на положение в России и после оценки многочисленных других документов, – что я не могу взять на себя ответственность ждать дольше, и, прежде всего, я полагаю, не существует иного пути избежать опасности – если он не заключается в дальнейшем ожидании… Что бы ни случилось, дуче, наше положение в результате этого шага не может стать хуже: оно может лишь улучшиться. Даже если я обязан буду в конце этого года оставить шестьдесят или семьдесят дивизий в России, это будет лишь часть войск, которые я ныне сохраняю на Восточном фронте».
Дуче жаловался на позднее прибытие письма Гитлера: «Я не беспокою ночью даже слуг, но немцы заставляют меня вскакивать с постели в любое время без малейших предупреждений». В те минуты, когда Муссолини читал письмо Гитлера, тишина на Востоке уже взорвалась.
Прочитав письмо, Муссолини тотчас же распорядился об объявлении войны Советскому Союзу. Теперь он был более чем когда-либо зависим от немцев. Но он не мог не понимать грандиозного характера предпринимаемой ими авантюры: «Я надеюсь только на то, что в ходе этой войны на Востоке немцы потеряют немало перьев», – сказал он Чиано. У дуче пока не было сомнений в том, что немцам удастся превозмочь сопротивление своего противника, но он был уже уверен, что эта кампания не будет для вермахта легкой.
К началу войны Гитлер построил себе центр управления восточной кампанией в сосновом лесу Мауэрвальд в Восточной Пруссии. Ближайшим городом был Растенбург, бывшая цитадель тевтонского ордена. Гитлер назвал этот центр «Волчье логово» – Вольфшанце. В глухом и мрачном лесу был создан подземный бункер. Никакие химикаты не могли летом уничтожить мириады комаров. Зимой над местностью расстилался туман – вокруг были озера и болота. Центр был окружен тремя рядами колючей проволоки. Сверху бункер был выкрашен под местную зелень, камуфляж скрывал постройки от железной дороги. Дальние подходы к Вольфшанце были заминированы, повсюду стояли посты охраны и слежения. Радиостанция, узел телефонной связи, железнодорожная станция. Шесть метров бетона для сотрудников, семь метров для фюрера. (Самое поразительное во всем этом то, что немцы смогли взорвать Вольфшанце в 1944 году.) Гитлер намерен был провести здесь короткий период восточной кампании, но обстоятельства, как известно, задержали его.
Характерно, что Вольфшанце не нравилось никому из его обитателей, в том числе и Гитлеру. Генерал Йодль определил его как «нечто среднее между монастырем и концентрационным лагерем». Большинство же видело в нем скорее второе. Это место размещения Гитлера так и не было обнаружено разведками противостоящих Германии стран. Служба Геббельса сообщала, что фюрер находится «в полевых условиях», и большинство немцев думало, что Гитлер перемещается между фронтами. В малом пространстве среди минных полей, отдавая приказы даже когда он был один (тренируя овчарку), Гитлер провел три с половиной года. Здесь, среди туманов и снегов, Гитлер пытался реализовать план «Барбаросса». Он прибыл в Вольфшанце в ночь на 22 июня 1941 года. В маленькой комнате с достаточно непритязательной дубовой мебелью на стене висел портрет Фридриха Второго. В его компании Гитлер проведет годы осуществления и агонии «Барбароссы».
Для официальной пропаганды Гитлер выдвинул два тезиса: Россия готовилась выступить против Германии летом 1941 года; нежелание Британии признать свое поражение базируется на вере в конечное вступление в войну России и Америки, фактически Британия уже вступила в негласный союз с Россией. Гитлер молчал о том, о чем так красноречиво писал пятнадцать лет назад: о призвании немцев покорить Восток, о том, что туда «Германию влечет судьба», о том, что в его планы входило аннексирование территории до Урала. Но все германские офицеры и солдаты читали «Майн кампф», им дарили власти это сочинение на свадьбах и юбилеях, это евангелие нацизма имелось в каждом доме. Рейх был идеологически вымуштрован, армию не нужно было убеждать.
Теперь предстояло убедиться в возможности покорения России в ходе одной скоротечной кампании. Фельдмаршал Клейст скажет после войны: «Надежды на победу базировались в основном на том, что вторжение произведет политический взрыв в России… и что Сталин, если последуют тяжелые поражения, будет свергнут своим собственным народом». Гитлер заверял Йодля: «Нам нужно только постучать в дверь, и вся прогнившая структура рухнет». Как пишет английский историк А. Буллок, «Гитлер не был слеп в отношении численного превосходства русских, но он был убежден, что политическая слабость советского режима и техническое превосходство немцев обеспечат ему быструю победу в кампании, которая, по его мнению, должна была длиться не дольше, чем та, в ходе которой он сокрушил Францию годом раньше. А когда он выйдет к Уралу и захватит Кавказ, его противнице Британии не поможет присоединение к ней Америки. Гигантская Евразия будет у его ног, и не будет на земле силы, способной совладать с Германией, контролирующей самый обширный континент Земли». Итак, на пути к мировому господству стояла лишь Россия, и это препятствие следовало ликвидировать в течение краткосрочной кампании.
У верховного командования вермахта не было дурных предчувствий. Грандиозность предстоящей операции странным образом лишь возбуждала. Накануне нападения, ночью, фон Браухич вернулся после инспекции войск, приготовившихся к нападению по плану «Барбаросса». Он был в высшей степени удовлетворен. Гальдер записал его оценки в дневник: «Офицеры и солдаты находятся в пике формы».
20 июня 1941 года Альфред Розенберг заявил, что СССР не является более субъектом европейской политики, он является объектом германской Weltpolitik – мировой политики. «На Западе ничто не угрожает интересам Германии, а на Востоке Германия вольна делать все что угодно по желанию фюрера – frei fur alles und jedes, was der Fuhrer wunscht».[38]38
Nurnberg doc. 1058-PS
[Закрыть]
Для Гитлера день 22 июня имел два символических значения. Первое – именно в этот день Наполеон перешел Березину и начал свой восточный поход. Второе, более близкое и лестное, – именно в этот день год назад он добился своего величайшего военного триумфа: в историческом спальном вагоне Фоша посреди Компьенского леса он принял капитуляцию Франции. Автор наиболее полной биографии Гитлера Й. Фест назвал решение выступить против СССР «последним и наиболее серьезным среди самоубийственных решений фюрера».[39]39
Fest J. Hitler. Eine Biographie. Paderborn: Schoningh, 1984, S. 881.
[Закрыть]
Отметим особо, что, согласно директиве ОКВ, скрупулезные и методичные немцы должны были всячески маскировать свои приготовления только до 18 июня. Предполагалось, что из-за гигантской концентрации войск советская разведка неминуемо «прочитает» намерения германской стороны и поэтому дальнейший камуфляж будет излишен. В любом случае 13 часов 21 июня – это последний срок, после него вообще не нужно было придерживаться маскировочных усилий. Армия получила два пароля: «Альтона» – отмена операции, «Дортмунд» – начало операции.
ОКВ послало в войска пароль «Дортмунд» вечером 20 июня. Военная машина развернулась с немецкой пунктуальностью в 3.00 22 июня. Началась война на уничтожение России как страны, ее населения как неполноценных биологически и психологически индивидов.
Было ли у Сталина предчувствие? Едва ли. Судя по его и Молотова действиям, они предпочли закрыть глаза на все предупреждения. На то у них были свои резоны. На Западе Германия еще воевала с Британией, партизанская Югославия не была покорена. Вооруженные силы Германии были распылены по всей Европе, новые образцы германского вооружения еще не были запущены в производство. Импровизация на западных рубежах России отчасти, по меньшей мере, выглядела как авантюра. План «Барбаросса» строился на идее блицкрига, это был план войны без резервов, без больших материальных запасов – план одноактной операции. С точки зрения не одного только Сталина, Германия, даже с учетом ресурсов всех ее сателлитов, в потенциале уступала Советскому Союзу в соотношении материальных и военных сил. И если делать расчет на трезвомыслящего противника, то он должен был предусмотреть вариант затяжной войны с СССР. Но Гитлер был авантюристом. У него был другой опыт. Опыт Первой мировой войны был слишком лестным для германской армии. Нацизм создал мощное государство. Его критика была в Советском Союзе однобока – здесь с трудом представляли себе умного, твердого, рационального немецкого рабочего как неколебимого солдата вермахта, а не лояльного стране трудящихся классового союзника. Вина Сталина, что он этого не учел и не предусмотрел.
В половине десятого вечера 21 июня Молотов пригласил посла Шуленбурга. Сидя в своем кремлевском кабинете, Молотов упомянул о нарушении воздушного пространства СССР немецкими самолетами. Советский посол в Берлине должен указать на эти нарушения Риббентропу. И это все. Молотов как бы сам уходил от неприятного разговора. Не таков он был в Берлине в ноябре, когда его прямые вопросы рвали словесную сеть Гитлера. Сейчас он был настроен примиренчески, если не сказать больше. Душной ночью Шуленбург передал содержание этой беседы в Берлин. «Существует целый ряд указаний на то, что германское правительство недовольно советским правительством. Распространяются даже слухи, что между Германией и Советским Союзом готовится война… Советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии… Он(Молотов) был бы признателен мне, если бы я смог объяснить ему, что создает такую обстановку в германо-советских отношениях. Я ответил, что не могу ответить на его вопросы, так как не располагаю необходимой информацией». А из германской столицы тем временем шло шифрованное послание – длинная телеграмма Риббентропа. Она датировалось 21 июня и несла на себе гриф «очень срочно, государственный секрет, для посла лично»: «По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы, еще имеющиеся в посольстве, должны быть уничтожены. Радиоточка должна быть выведена из строя. Пожалуйста, информируйте герра Молотова сразу же по получении моей телеграммы, что у вас есть для него срочное сообщение… Затем, пожалуйста, сделайте следующее заявление».
