Текст книги "Вторая мировая война"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 113 страниц)

Осада

Советскому военному командованию следовало исходить из того, что протяженность внешнего кольца окружения составляет более 300 километров, и оборона этого периметра стала главной задачей вооруженных сил страны. Расстояние между внутренним и внешним кольцами, замкнувшими сталинградскую группировку, составляло примерно 15 километров (в некоторых местах до 40 километов). К югу и юго-западу от сталинградского кольца в степи собирались остатки разбитых гитлеровских частей и частей союзников-сателлитов. Они могли быть использованы в качестве авангардных сил внешнего наступления. В то же время немцы уже начали снабжение своих окруженных частей по воздуху. Неужели повторится злополучный Демянский котел, одно лишь воспоминание о котором заставляло холодеть ноги у советских военачальников? Тогда германским войскам удалось из своего несчастья (окружение под Демянском) сделать очевидное достоинство – Демянский котел был, во-первых, неприступен; во-вторых, он отвлекал очень большие силы Красной Армии; в-третьих, советские войска не могли развивать наступательные операции, имея позади страшный груз в виде демянской группировки немцев. Если «Сталинградская крепость» сыграет такую же роль, то не стоило предпринимать грандиозных усилий по окружению.

На советской стороне лихорадочно собирали силы, чтобы скрепить созданное кольцо и не позволить немцам его прорвать. Перед советским командованием был круг неправильной формы, сорок пять километров шириной и более тридцати километров с севера на юг. Никогда в русской военной истории в окружение не попадало столь огромной силы противника. Только Жуков решал в какой-то мере схожую проблему во время окружения японцев под Халхин-Голом – но там их было в четыре раза меньше. Опыт требовалось компенсировать, в основном, умелой импровизацией. 28 ноября 1942 года Сталин призывает Жукова обсудить сложившееся положение. Плоды гигантских трудов, итоги невиданных жертв не должны быть утеряны. Жуков отвечает телеграммой. «Маловероятно, что захваченные германские силы постараются прорваться без помощи внешних сил…. Германское командование, очевидно, постарается сохранить свои позиции в Сталинграде… Оно соберет силы спасения для создания коридора, по которому пошла бы помощь, с тем чтобы в конечном счете эвакуировать окруженные войска.… Окруженная сталинградская группировка должна быть разбита надвое».

Выскажем еще одно соображение. Жуков руководствовался, во многом, опытом зимней кампании 1941 года, и он помнил как грандиозность планов Сталина обернулась тяжкими потерями и конечной потерей инициативы. Он не хотел повторения этого под Сталинградом. Каждое движение каждой крупной части в эту первую неделю операции было им тщательно выверено. Жуков знал и ценил своих командиров, но он знал и их слабости. Их величайшей слабостью была недостаточная ориентация на местности, что проявлялось особенно в текущей флюидной ситуации. Сколько раз немецкий перехват фиксировал слова командиров танковых и прочих частей: «А что будем делать сейчас?» Жуков не желал отдаваться на волю удачи. Он многократно проработал каждый важный маневр с конкретными исполнителями. Он не хотел знаменитого русского полагания на «авось». Именно в свете своего опыта Жуков не был страстным поклонником «Сатурна». Разумеется, он хотел развития успеха, но он столько раз видел безалаберность в минуты, когда требовалась исключительная дисциплина и организованность, что бросок к Ростову был и желанен и страшил его. 6-я армия, цвет ударных сил вермахта, была прекрасным призом для лучшего нашего полководца.

Повторим, он слишком хорошо помнил громадность планов января – марта 1942 года, обернувшихся жестоким разочарованием и у Демянского котла, и у Ленинграда, и на Волховском фронте, и под Москвой и – венец отсутствия расчета – провал у Харькова. Он не хотел давать полководцам типа Тимошенко еще одну возможность сыграть в гражданскую войну с лихим кавалерийским навалом и «Даешь!». Перед ним стояла самая сильная армия мира, и Жуков хотел сокрушить ее умом, а не кавалерийской атакой, не ажиотажем на всех фронтах. Аргумент, который всегда казался надежным Жукову, – это его две тысячи орудий вокруг 6-й германской армии. Приятные излишества казались ему опасными. Немцы были чемпионами в мобильной борьбе, Жуков ждал когда наши командиры преуспеют в этой науке, а до того предпочитал войну позиционную.

Между тем немцы в Сталинграде занимались тем, что обновляли старые городские позиции. Легендарная 62-я армия Чуйкова привычно стояла на смерть, но ее силы были расколоты на сегменты (в общий строй возвратился лишь прежде отъединенный на севере Горохов со своей бессмертной бригадой). Волга еще не замерзла, и куски льда щадили плавсредства – помощь Чуйкову была затруднена. Впрочем, к иному он и не привык. Лишь в середине декабря лед встал окончательно, и Волга, как все наши реки зимой за последнюю тысячу лет, стала каналом сообщения, своего рода российским автобаном.

Москва требовала действий. Еременко и Рокоссовскому было поручено не оставлять окруженного врага ни на секунду. Семь армий – осуществляли наступательные операции. 66-я и 24-я армии оказывали давление с севера, 21-я и 65-я армии преграждали путь на запад; 57-я и 64-я – наступали с юга; 62-я не давала покоя в самом Сталинграде. 21-я армия генерала Чистякова (Юго-Западный фронт) нанесет удар с востока на запад, а 66-я армия Донского фронта ударит с севера совместно с 65-й и 24-й армиями. Многострадальные 62-я, 64-я и 57-я армии Сталинградского фронта начали вести активные операции против немцев в самом городе. Их атаки были спроецированы прежде всего на Гумрак, как на центр коммуникаций, и были рассчитаны на расщепление вражеской группировки. На севере и юге советские армейские части начали сжимать кольцо окружения.

Им противостояли на севере 24-я и 16-я танковые дивизии немцев; на западе стояли 60-я моторизованная и 116-я пехотная дивизии; на северо-западе – 76-я, 384-я, 44-я дивизии (очень потрепанные в боях); в крайнем западном углу заняли оборонительные позиции 376-я и 3-я механизированная дивизии; на юге 29-я механизированная дивизия. В резерве находились 14-я танковая и 9-я дивизии. Две румынские дивизии и полк хорватов стояли к югу от Сталинграда. В самом городе находились потерявшие значительную долю своего состава в сентябрьско-октябрьских боях 71-я, 79-я, 100-я, 295-я, 305-я и 389-я германские дивизии. Высокомерие немцев по поводу своей безусловной способности выстоять и обратить поражение в победу стало ослабевать и бледнеть достаточно быстро. Уже через несколько дней после завершения окружения мы слышим жалобы немецких офицеров на изменчивость военной фортуны.

Противостоящий эти последним дивизиям Чуйков был в нервном состоянии. Где-то в полях советские войска творили историю, а он здесь в подвалах и руинах несет свою страшную, неослабеваемо тяжелую долю. 27-го ноября он жалуется руководству своего фронта: «Течение Волги к востоку от Голодного и Сарпинского островов полностью блокировано плотным льдом… Никакие боеприпасы не доставляются и никто из раненых не эвакуирован». Нервы бессмертного командира, вынесшего ад на земле, дрогнули. Он стоял насмерть и был тверд как скала, когда сгибались самые сильные. Но теперь, когда напуганный противник затих в ожидании своей доли, Чуйков уже не мог ждать. Ведь наступление в степи пока никак не сказалось на его положении великого заложника этой самой страшной из войн. Его сыны, его солдаты жили на голодном рационе. Чуйков рвал и метал: «Когда каждый солдат сердцем и душой стремится расширить плацдарм, чтобы шире вздохнуть, такая экономия является несправедливой жестокостью».

Но улучшение его положения было возможно только с ускорением ликвидации «котла». Василевский сообщает Еременко и Рокоссовскому ночью с 4 на 5-е декабря, что для операций внутри кольца окружения прибывают свежие силы. На севере котла немцам были видны приготовления к советскому наступлению. В бинокли отчетливо просматривались нагромождения техники; производил впечатление и бодрый вид буквально преобразившихся русских солдат. 4 декабря началось атакой советских войск с севера и северо-запада. Удар приняла 44-я германская дивизия, к которой немедленно поспешила резервная 14-я танковая дивизия. Ярость боя была необыкновенной. Обеим сторонам нужна была только победа. Пока у немцев хватило сил не пропустить русских внутрь котла. Требовались более методичные действия.

8 декабря командующий 2-й гвардейской армией Малиновский участвует в заседании военного совета Донского фронта, посвященном операциям против Паулюса. Совместная работа в конечном счете была обобщена в послании Сталина Василевскому от 11 декабря. «Операция «Кольцо» будет осуществлена в два этапа. Первый этап – прорыв в районе Басаргино, Воропоново и ликвидация западной и южной группировок противника. Второй этап – общее наступление всех армий обоих фронтов для ликвидации основной части войск противника к западу и северо-западу от Сталинграда. Операции первого этапа начать не позже, чем это было условлено в телефонном разговоре между Васильевым (Сталин) и Михайловым (Василевский). Операции первого этапа завершить не позднее 23 декабря».

Миссия Манштейна

Фельдмаршал фон Манштейн был несомненно незаурядной личностью. Многие называют его лучшим германским полководцем той войны. Он был нонконформистом по своей природе. Обученная хозяином, его такса встречала гостей нацистским приветствием. Фельдмаршал говорил близким друзьям о своих еврейских родственниках. Но, с другой стороны, он не был тираноборцем ни в коей мере. Когда один из его офицеров, проводя аналогию с Гинденбургом, спросил присутствующих за столом, кто из фельдмаршалов данной войны будет новым «спасителем отечества», Манштейн без тени иронии отрезал, что «только не он».

Пребывание лучшего полководца Германии в далеко не самом важном Витебске – еще одно доказательство неважной работы германской стратегической разведки и общего ошибочного представления руководства вермахта относительно советских зимних планов. В Витебске ему предназначалась роль «наказующего» в случае удара Красной Армии со стороны Москвы. Но военная судьба распорядилась иначе – покорные исполнители нужны в спокойные времена, а кризисы требуют нонконформистов. Провал под Сталинградом заставил нацистских бонз и ручных фельдмаршалов шарить глазами в поисках человека, способного на нестандартное решение. Лавры французской кампании и Крыма делали Манштейна логичной кандидатурой на незавидную должность исправителя чужих ошибок.

ОКВ теперь посылало его «для целей более тесной координации армий, вовлеченных в ожесточенные оборонительные бои к югу и западу от Сталинграда». Его новое назначение – командующий вновь создаваемой группой армий «Дон», дислоцируемой в основном в излучине Дона на стыке группы армий «А» и «Б», в которую вошли части расположенных «по ту и эту» сторону «кольца» подразделений 4-й танковой армии Гота, окруженной 6-й армии, остатков румынских дивизий. Ему поручалось пробить коридор к 6-й армии с тем, чтобы обеспечить германские войска на Волге необходимыми припасами, восстановить боевой дух 6-й армии, спасти честь германского оружия. Перед Манштейном даже не ставилась задача увести 6-ю армию из котла, в который она угодила. Поставленная задача звучала воистину оптимистически: «Остановить атаки противника и заново овладеть прежде принадлежавшими нам позициями». Самоуверенность Гитлера более всего сказалась в том, что он не предусмотрел даже теоретическую возможность действий на тот случай, если Манштейну все же не удастся разрушить все, что сделали Жуков и Василевский.

Манштейн подчинился приказу и оповестил об этом Паулюса. «Приму командование 26 ноября. Сделаю все, что в моих силах, для облегчения вашего положения… Тем временем было бы чрезвычайно важным, чтобы Шестая армия, удерживая берег Волги на северном фронте в соответствии с приказом Фюрера, сформировала силы, которые, в случае необходимости, могли бы создать мост в направлении юго-запада».

Из-за хмурой погоды, установившейся на всей великой русской равнине, перелет по воздуху был исключен. Манштейн вместе со штабом погрузился на поезд, который в семь утра 21 ноября с максимально возможной скоростью отправился на юг. Поезд Манштейна, роскошный прежний поезд югославской королевы, состоял только из спальных вагонов. Перед его окном проплывали места, где десять лет назад германские и советские офицеры, скрытно от всего мира, вместе ковали оружие будущего, вместе вырабатывали тактику ведения новой войны, войны моторов, войны маневренных действий, где танки и пикирующая авиация будут острым мечом, преодолевающим все преграды. Теперь их, напарников времен Веймарской республики, разделяла линия фронта. И более всего разделяла нацистская идеология, прервавшая взаимосвязи двух жертв Версальской системы, сделавшая их непримиримыми врагами.

Вечером этого же дня на платформе Орши фельдмаршала Манштейна ожидал командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге вместе со своим начальником штаба генералом Волером. В тоне и словах Клюге не было ничего ободряющего. Он сообщил, что советское командование ввело в Сталинградскую операцию две танковые армии «в дополнение к значительной массе кавалерии – в общем и целом примерно тридцать войсковых формирований». Клюге был угнетен указующим перстом Гитлера – «вы обнаружите, что невозможно перевести какое-нибудь воинское соединение, большее чем батальон, без консультаций по этому поводу с Фюрером». Клюге намекнул на главный источник возможных будущих сложностей Манштейна: «Будьте очень осторожны. Спасение армии под Москвой он приписывает исключительно собственному гению». Последнее – вмешательство Гитлера в оперативные планы и их реализацию – уже стало фактом жизни германской армии на подступах к Сталинграду. Гитлер через офицеров по особым поручениям уже осуществлял непосредственный контроль над операциями в данном регионе.

Размышления Манштейна не были радужными. Он, судя по всему, еще даже не приступая к делу, без особой надежды смотрел на возможности 6-й армии выбраться своими силами из сталинградского окружения. По мнению американского историка У. Крейга, «фельдмаршал был убежден, что Паулюс уже потерял шансы с достоинством и без потерь выйти из своих сложностей». Какие козыри были в руках у Манштейна? 48-й танковый корпус – мобильный германский резерв на Северном Дону – был уже задействован в приносящих не так уж много полезного акциях. Он столкнулся со Второй советской гвардейской танковой армией, что ослабило его безмерно. Основная надежда – 4-я танковая армия Гота – уже пострадала от южного удара советских сил, и думать всерьез можно было лишь о той ее части, которая располагалась в районе Котельниково. Нетронутой оставалась 16-я моторизованная дивизия, стоявшая в Элисте, в 250 километрах от Дона, но у нее была важная функция – контролировать огромное пространство между кавказской группой армий «А» и запертой в Сталинграде основной массой группы «Б». Манштейн, еще только приближаясь к полям сражений, увидел критическую ограниченность своих ресурсов.

Задача «возвратить позиции, прежде принадлежавшие нам», уже казалась фельдмаршалу Манштейну абсурдной. Прямо из вагона своего устремившегося на юг поезда Манштейн обратился в Главное командование сухопутных сил со следующим: «Ввиду масштабности военных усилий противника, наша задача в Сталинграде не может быть просто делом восстановления укрепленных участков фронта. Для восстановления прежнего положения мы нуждаемся в еще одной армии – и эта армия не должна быть использована в контрнаступлении до тех пор, пока ее организация не будет завершена полностью».

Манштейн сделал остановку в Старобельске, где располагался штаб группы армий «Б». Его (отмечавшего в тот день свое 55-летие) встречали командующий группой армий генерал Вайхс и его начальник штаба фон Соденштерн. Вайхс развернул перед будущим спасителем Сталинграда карты. Фронт группировки, в которую входили семь армий, превышал 350 километров, но Манштейн, по всеобщим отзывам, был настроен лихо. Даже 175-километровая брешь между войсками в Сталинграде и северокавказской группировкой не смущала его. Пессимизм Соденштерна раздражал Манштейна, и он пробыл в Старобельске лишь несколько часов. Он разговаривает с начальником штаба сухопутных войск Цайцлером. Он утверждает главе ОКХ, что для 6-й армии, «вероятно, возможно еще сейчас» пробиться на юго-западном направлении. Оставаться в Сталинграде для Паулюса означает подвергаться страшному риску. Пробиться могут, по крайней мере, мобильные соединения. Но и риск быть застигнутыми в открытой степи был велик. Манштейн утверждает, что он завершил беседу с Цайцлером словами, что, если доставка боеприпасов и продовольствия в Сталинград не будет гарантирована, «не следует рисковать оставлением шестой армии в ее нынешнем положении даже на короткое время».

Манштейн спешил в старую казачью столицу Новочеркасск, куда он вез свой проверенный штаб 11-й армии. 24-го ноября Манштейн взбирается в свой фельдмаршальский вагон – впереди двадцать четыре часа последнего перегона до Новочеркасска. Неполная готовность железнодорожного пути и активность партизан сделали путь Манштейна весьма долгим – три дня и две ночи. Еще будучи в пути, фельдмаршал на станции города Днепропетровск получил ответ Цайцлера из ОКХ. Тот обещал «бронетанковую дивизию и одну или две пехотные дивизии». В условиях, когда Жуков вводил в дело армии, скупые обещания Цайцлера просто говорили об истощении ресурсов рейха. Сопоставим: с начала советского наступления через Дон перешли тридцать четыре дивизии (двенадцать через плацдарм в Бекетовке и двадцать две через станицу Кременская). Эти силы уже подорвали боевую мощь 48-го танкового корпуса и теперь громили остатки того, что отходило в прежний германский тыл. Пока советские танки отгоняли любые силы, способные разомкнуть кольцо извне, советская пехота с яростью долбила мерзлую землю, создавая серьезные укрепления на пути любого прорыва изнутри. По всему периметру окружения советские войска устанавливали противотанковые ружья (более тысячи), тягачи тащили 76-мм орудия. В то же время огромное скопление советской артиллерии за Волгой постоянно обрушивало смертельный металл на забившихся в городские норы гренадеров 6-й армии.

По прибытии фельдмаршальского поезда в Новочеркасск его ожидали два письма. В первом, написанном генералом Паулюсом от руки, обрисованы были сложности его группировки. «Оба моих фланга обнажены уже на протяжении двух дней, и чем это все закончится – неизвестно. В этой тяжелой ситуации я попросил фюрера о свободе действий… Я не получил прямого ответа на свою просьбу… Через несколько ближайших дней положение с запасами приведет к кризису исключительной тяжести. Я все еще однако верю, что армия сможет продержаться. С другой стороны, если даже ко мне будет пробито нечто вроде коридора, невозможно предсказать, позволит ли нам ежедневное ослабление армии в районе Сталинграда продержаться продолжительное время… Я был бы благодарен получить информацию, которая укрепила бы боевой дух моих людей». Встает вопрос, почему Паулюсу понадобилось целых четыре дня, прежде чем запросить о свободе действий. Даже если бы Паулюсу даровали такую свободу, он не смог бы уже выступить ранее 28 ноября. Кольцо вокруг 6-й армии к этому времени уже затвердело бы.

Прибывший в Новочеркасск доверенный офицер Паулюса Айсман доложил Манштейну, что, по его мнению, сталинградская группировка вырваться своими силами не сможет. Манштейн выразил понимание сложностей Паулюса. И все же не оказывает ли на Паулюса негативное влияние генерал Шмидт, его начальник штаба? Не слишком ли Шмидт категоричен, отказываясь даже думать о помощи в деблокировании без адекватной помощи по воздуху? Ведь теряется драгоценное время.

Паулюс немедленно предложил своему новому командиру воспользоваться радиотелефоном. С созданием линии прямой связи два германских военачальника могли совещаться напрямую. Паулюс не без волнения стоял у телепринтера в оперативном бункере Гумрака, ожидая движения аппарата. Вопрос Паулюсу поступил вполне ожидавшийся – «Какова возможность наступления в западном направлении, в направлении Калача? Сейчас противник концентрирует свои войска на южном направлении». Паулюс ответил через несколько минут: «Выступление в южном направлении в настоящее время видится более удобным…, здесь русские слабее, чем на западе, в районе Калача».

Второе письмо было от маршала Антонеску, диктатора Румынии, который горько жаловался на грубое отношение немецких офицеров к его войскам.