Текст книги "Трудная позиция"

Автор книги: Анатолий Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

16

Степь была белая, слепящая, с мохнатыми кустами бобовника и розоватой морозной дымкой у горизонта. На холмах снег узорчато растекался, будто морской песок на волнистой отмели.

Часа полтора назад, когда Надя и Вашенцев вышли из городка, вдали курилась поземка, угрожая разыграться и сорвать прогулку. А теперь все замерло – ни ветра, ни звука, только легкая перекличка лыж: жж-виг, жж-виг.

Надя вырвалась вперед на целый десяток шагов. Ей так было лучше – один на один с огромным простором, в такт движениям рождалась новая музыка, такая же, как снег, солнце и синее небо.

Вашенцев держался на небольшом расстоянии. Отсюда хорошо было видно, как девушка, размахивая бамбуковыми палками, то взбиралась на какой-нибудь пригорок, то, пригнувшись, весело скользила вниз, сбивая серебристую пыль с бобовника. Ее волосы, выбившиеся из-под белой вязаной шапочки, буйно вспыхивали и струились при каждом движении.

– Идите сюда, Олег Викторович, – позвала Надя, остановившись над широкой балкой, как бы разделившей всю степь на две части. – Какое чудо, смотрите!

Внизу, на пылающей снежной белизне, выделялась большая полоска льда, такого же чистого и прозрачного, как небо. Казалось, что вся синева неба слилась туда.

– Идемте скорей. – Надя, взмахнув палками, устремилась по крутому скату вниз, прямо к синей полоске. Но ее лыжи, едва коснувшись льда, разъехались в разные стороны, и Надя упала, выронив палки. Вашенцев съехал следом за ней, только помощь его уже не потребовалась. Надя сама встала, прикрепила к ногам лыжи и легко побежала дальше. Вашенцев опять оказался позади.

– Где же вы, Олег Викторович? Догоняйте!

– Смотрите, осторожней, – сказал Вашенцев, ускоряя шаг, чтобы идти рядом с Надей.

К полудню лыжники достигли первой горы и сразу, не отдыхая, стали подниматься кверху. Вашенцев знал эти места хорошо. Он приходил сюда с курсантами совсем недавно, перед Новым годом, и сейчас хотел вывести Надю к спуску, который больше всего ему нравился.

Подниматься было все труднее. Встречались обрывы, острые льдистые выступы. Вашенцев несколько раз пытался взять у Нади лыжи, но она и слушать не хотела, оступалась, падала, но все же пробиралась вперед.

– Если вы не будете слушаться, я не поведу вас дальше, – сказал Вашенцев как можно строже.

Все лицо у Нади, от лба до подбородка, пунцово горело. На правой щеке – все время дул не сильный, но холодный высотный ветер – обозначилась чуть приметная подозрительная белизна.

– Во-первых, разотрите щеку, – приказал Вашенцев. – А во-вторых, давайте руку и идите за мной.

Остаток трудного пути он шел впереди и крепко держал ее за руку. Надя не противилась.

Спуск, куда Вашенцев привел Надю, был некрутой и очень ровный. Через каждые пятьдесят – шестьдесят метров здесь проходили довольно широкие террасы, удобные для остановок. По бокам не было ни одного обрыва, лишь по-медвежьи горбились под снегом валуны-гиганты, и мелкие зеленые сосны толпились, как любопытные мальчишки на лыжных соревнованиях.

Съезжали по очереди: сперва Вашенцев, потом Надя. Он поджидал ее на каждой террасе и старался обязательно поймать за руки. На последней террасе Надя, не дожидаясь его, вырвалась вперед. Вашенцев стоял у края спуска и не отводил глаз от ее легкой, по-птичьи стремительной и все уменьшающейся вдали фигурки.

В самом низу, под горой, Надя словно присела, потеряв равновесие. В облаке взвихренного снега мелькнула отлетевшая в сторону лыжа. «Ну вот, – с беспокойством подумал Вашенцев. – Говорил же, что нужно осторожнее. Так нет, не послушалась».

Когда Вашенцев подъехал к Наде, она старательно вставала и снова садилась, то поднимая руки, то опуская, будто занималась гимнастикой.

– Сидите, пожалуйста, – сказал Вашенцев строго и стал ощупывать поврежденную ногу, слегка ее покачивая.

– Так больно?

– Ни капельки, – тряхнула головой Надя.

– А вот так?

– Так больно.

– Все ясно, идти не сможете.

Надя запротестовала:

– Почему не смогу? А вот и пойду.

Она поднялась и опять села в снег, тихо охнув.

Вашенцев сдвинул шапку на затылок и встревоженно потер ладонью вспотевший лоб. Он знал, что дороги, где можно было бы поймать машину, поблизости нет. Это его сильно озадачило. Но тут же он вспомнил: неподалеку, за второй горой, есть колхозная ферма, где ему уже пришлось побывать однажды с курсантами. Он сказал об этом Наде.

– Какая ферма? – удивилась она. – Что вы придумали?

– Но другого выхода нет, – сказал Вашенцев. – Самая ближняя точка.

Он взял Надины лыжи и палки, связал их ремнем, повесил через плечо наподобие охотничьего ружья и нагнулся, намереваясь поднять Надю. Она испуганно замахала руками:

– Нет-нет, пожалуйста, не надо!..

– А как же быть? – спросил Вашенцев. – Давайте тогда сидеть. Наступит ночь. Пурга может разыграться. Потом волки придут...

– И пусть приходят.

– Ах, так. Значит, я страшнее волка?

– Ой, придумайте что-нибудь другое, Олег Викторович, – взмолилась Надя. – Ну, пристройте меня на лыжи, что ли?

– Так нет же веревки.

– А я за палку буду держаться.

– Да вы что, смеетесь? – возмутился Вашенцев и взял Надю на руки.

Первые шаги он сделал неторопливо и осторожно, испытывая верность собственных движений, потом пошел быстрее и тверже, минуя опасные неровности. Своей щекой он как бы невзначай коснулся ее волос, подернутых легкой изморозью. На щеке остались капельки влаги, маленькие, трепетные, точно живые.

– Вы не донесете меня, – сказала Надя. – Вам же тяжело.

– Донесу обязательно, – улыбнулся Вашенцев и поцеловал ее в губы.

Надя оттолкнула его, села на снег и отвернулась.

– Не сердитесь на меня, – сказал Вашенцев. – Мне не хочется, чтобы вы сердились.

Она долго молчала, в обиде и волнении покусывая губы.

Не оборачиваясь к нему, с укоризной спросила:

– Ну зачем вы так?

– Не знаю. – Темные большие глаза Вашенцева светились нежностью.

– Эх вы!.. – покачала головой Надя. – У вас ведь жена, дочь. Как на них-то смотреть будете?

Вашенцев тяжело вздохнул:

– И ничего-то вы, девочка, не понимаете.

– Конечно, где уж нам. Жена плохая, сошлись без любви, случайно. Теперь горе и муки. Так ведь?

– Нет, не так.

– А что же?.. Увидел вас, и мое сердце...

– Не надо издеваться. Я все скажу, если вы...

– Если я пойму и оценю, да?

– Нет, если вы никому и никогда не откроете моей тайны. Даже родителям. Обещаете?

Надя посмотрела на него с удивлением, но согласилась:

– Хорошо, я буду молчать.

– От меня ушла жена, – сказал Вашенцев.

– От вас?! Это неправда, не верю!

– Как хотите, но это так.

– И взяла дочь? – помолчав, спросила Надя.

– Не совсем. Но может взять.

– Как же это, Олег Викторович? Почему же все говорят, что вы скоро привезете семью? Да вы и сами... слышала, говорили.

– А что мне делать? Доказывать: не я виноват – жена? Стыдно. Да и не поверят. Сомнительная личность, скажут. Но вам я открою все, Надюша. Только пойдемте, уже поздно. Да и простудиться на снегу можно.

– А вы не будете больше целоваться? – спросила Надя серьезно.

– Нет, не буду, – улыбнувшись, пообещал Вашенцев и снова взял ее на руки. Пройдя несколько шагов, он стал рассказывать: – Знаете, Надя, после женитьбы я на Север улетел. Ирина в Горске осталась. Ей два года еще учиться нужно было в институте. Я ждал, конечно, не мешал. Прилетел к ней в отпуск.. Вместе провели его. Тогда Леночка еще грудной была. Договорились после института жить по-человечески, вместе. А с ее работой решили уладить потом, глядя по обстоятельствам. Но вышло так, что она вдруг диссертацию писать начала. Прилетел я на другое лето в отпуск, а ее нет. Укатила с геологической партией куда-то под самую Колыму жизненность нового способа обнаружения вольфрама доказывать.

– И вам ничего не сообщила? – спросила Надя.

– Сообщила. Но разве от этого легче? Я со злости махнул тогда на Кавказ, в Хосту. Развеюсь, думаю, отдохну. Но не тут-то было. Посмотрел я, как порядочные люди живут, и еще обиднее мне стало. Потом снова – Север, холод, боевые тревоги и томительное ожидание нового отпуска.

На следующий год поехал в Сибирь сам. Больше недели по тайге путешествовал, пока разыскал. Но радости не было. Весь отпуск прошел в спорах. Я доказывал, что она совершенно не дорожит семейными узами и ничего не делает, чтобы они были прочными, как у других умных людей. Она же утверждала, что я не считаюсь с ее интересами, что вижу в ней только женщину. Всю последнюю ночь просидели; отвернувшись друг от друга, а утром разъехались. Ну и больше не виделись. Правда, в письмах еще немного ссорились. Потом и писем не стало. Даже не знаю, где она сейчас, что делает – тоже не знаю.

– Нет, я не смогла бы так, – сказала Надя. – Муж, ребенок – и вдруг... Нет, нет, она просто полюбила другого. А вы не догадывались?

Вашенцев неопределенно повел бровями:

– Не знаю. Все возможно.

– Точно. Я уверена, – сказала Надя.

Они обошли гору и выбрались на холм, за которым открывалась новая долина с оврагами и мелким заиндевелым ельником.

* * *

Забелины терялись в догадках. Солнце уже давно перекочевало из большой комнаты в кабинет Андрея Николаевича и готово было вовсе скрыться из виду, а дочь не появлялась. В который раз Екатерина Дмитриевна выходила на улицу и возвращалась ни с чем.

– Удивляюсь, – сказала она, с укором поглядев на мужа. – Как можно в такие минуты сидеть и раскуривать.

– А если я перестану курить, тебе легче будет? – спросил Андрей Николаевич.

– Меня возмущает твое спокойствие.

Но Забелин только с виду казался спокойным: помогала ему давнишняя армейская привычка. В душе же он беспокоился о дочери не меньше жены и успел уже позвонить летчикам и попросить у них аэросани, чтобы самому осмотреть окрестности. Только саней пока на месте не было.

Екатерина Дмитриевна в пальто и шляпе стояла в дверях кабинета и неотступно следила за каждым движением мужа. Он попробовал уговорить ее раздеться и не создавать паники, но тут же был вынужден отступить, осыпанный новыми упреками.

– Невозможный ты человек, Катюша, – сказал Андрей Николаевич. – Нет у тебя выдержки.

– Зато у тебя ее слишком много, – нервничала Екатерина Дмитриевна. – Уже мог давно курсантов послать на поиски. Неловко? Стесняешься? Позвони Вашенцеву. Он сделает все возможное. Я уверена.

– А ты уверена, что Надежда сейчас в степи?

– А где же ей быть?

– Ну, может, где в городе... У подруг, может, засиделась...

– У каких подруг! – опять вспыхнула Екатерина Дмитриевна. – От подруг она бы давно позвонила.

«Верно, – подумал Забелин, – от подруг она бы позвонила». И он стал прикидывать, что если с аэросанями ничего не получится, то придется ему выводить на поиски артиллерийский тягач. Конечно, было бы лучше, если бы дело не дошло до этого. Восемь лет назад Надя так же вот не вернулась домой: только не с прогулки, а из школы. Более трех часов они искали ее по улицам города. А Надя в это время преспокойно сидела на своей школьной сумке и смотрела фильм про каких-то диковинных птиц, который показывали кинолюбители во дворе своего дома. Но тогда Надя была ребенком, и все было понятно. А сейчас... Андрей Николаевич достал из стола карту и стал водить по ней карандашом, намечая маршруты для поиска.

Солнце спряталось за массивными корпусами училища, и только верхнее стекло в окне кабинета все еще поблескивало под яркими лучами. Раздался резкий звонок телефона. Андрей Николаевич взял трубку. Послушал и, оживленный, повернулся к жене.

– Ну вот, сейчас подадут аэросани.

– Слава богу, – вздохнула Екатерина Дмитриевна и первой заторопилась на улицу. Но едва успела она распахнуть дверь на лестничную площадку, как остановилась, испуганно всплеснув руками:

– Надюша!.. Доченька!..

Если бы Екатерина Дмитриевна вышла на улицу минут десять назад, она увидела бы, как маленький пегий меринок подволок к подъезду небольшие старенькие сани, как Вашенцев помог Наде выбраться из лохматого бараньего тулупа и потом долго тряс руку пареньку в заячьей шапке, который изо всех сил натягивал вожжи, чтобы удержать не желавшего стоять пугливого меринка. Теперь меринок скакал уже далеко в степи, и юный кучер весело размахивал над ним вожжами. А Вашенцев, поддерживая Надю под руки, помогал ей взойти на лестницу.

– Сюда, пожалуйста, сюда, – засуетилась Екатерина Дмитриевна, дрожа всем телом от испуга и радости. Она только что представляла себе, как Надя, разметав руки, лежит где-то в сугробе, как подбираются к ней голодные волки. И вдруг вот она, ее Надюша, живая, глазастая, с пылким румянцем на щеках, только не может идти без помощи.

– А что с ногой у тебя, боже?

– Ничего страшного, не волнуйтесь, – сказал Вашенцев, усаживая Надю на диван и поправляя на себе влажную от пота и снега куртку. – Просто небольшой вывих. Врач уже смотрел, велел несколько дней побыть в постели.

Екатерина Дмитриевна уже сама видела по бодрому настроению дочери, что с ногой и в самом, деле не очень опасно, и готова была расцеловать Вашенцева за его заботу и внимание. Она призналась даже, что совсем недавно в пылу тревоги просила мужа позвать на помощь именно его, Вашенцева.

– Верно, – подтвердил Забелин, выходя из своего кабинета. – Звони, говорит, майору Вашенцеву, и все. А вы тут сами... Это как же получилось?

– Да так, встретились... – замялся Вашенцев. – Степь большая. Мало ли что... четыре километра нести пришлось...

– Спасибо, Олег Викторович, от души.

В суматохе никто не обратил внимания, как далекий, рокочущий гул быстро нарастал за окнами. Лишь когда могучая звуковая волна вплотную прихлынула к стеклам и они мелко задрожали, Андрей. Николаевич сказал с иронией:

– Вот и спасательный экипаж на старте. Летчики знают, когда подать. Им сверху видно все...

Он хотел тут же одеться, спуститься вниз и отправить аэросани обратно, но Вашенцев сказал, что все это с удовольствием сделает сам, тем более что ему уже пора идти, так как надо непременно побывать в дивизионе.

– Благороднейший человек, – сказала Екатерина Дмитриевна, когда Вашенцев исчез за дверью и торопливые шаги его простучали на лестнице. Она помогла дочери снять ботинок и, ощупывая больную ногу, произнесла со вздохом: – Надо же, четыре километра на руках нес...

Надя хотела добавить: «А по какому снегу, мама». Но промолчала.

17

Счастливее всех, наверное, чувствовали себя в этот воскресный день Винокуров и Яхонтов. Сразу после обеда старший лейтенант Крупенин вызвал их в канцелярию и вручил обоим увольнительные в город. До вечера было еще далеко, и друзья по обоюдному сговору отправились в конец улицы Красных конников, чтобы посмотреть на остатки древней крепости и полюбоваться с самого высокого места панорамой города.

Большая, вросшая в землю крепостная, стена, которую они увидели, когда вышли на площадь, была оплетена по бокам свежими лесами, а сверху прикрыта плотным дощатым козырьком от разрушительной силы свирепых степных буранов. И там, где время уже источило и обесцветило камень, как заживленные раны, выделялись аккуратные швы новой реставрационной кладки.

– Да, старушка видала виды, – рассудительно сказал Винокуров, похлопав по стене ладонью. – Словом, дела давно минувших дней. Жаль только, что камни – не магнитофонные ленты.

– Но все же археологам они что-то нашептывают, – заметил Яхонтов.

Курсанты неторопливо обошли стену, посмотрели в ров и за него, где когда-то простиралась дикая холмистая степь, а теперь возвышался новый городок с заводскими трубами, строительными кранами, красивыми многоэтажными домами. В сравнении с ним старый город, выглядел, конечно, ниже и тусклее: Зато высокие новые здания на фоне разнокалиберных и пестрых построек приобретали тут какую-то особенную прелесть и, казалось, парили, как воздушные лайнеры.

Возле стены, держась за руки, прошли две симпатичные девушки. Одна из них улыбнулась курсантам.

– Видал, Серега, какие феи, – шепнул другу оживившийся сразу Винокуров. – Давай приударим.

– Да нет, Саня, так, с ходу, неудобно, – сказал Яхонтов.

– Почему неудобно? Самый подходящий момент. Прозеваем – жалеть будем.

Девушки постояли немного у стены и повернули к центру площади.

– Нет, Серега, ты невозможный человек, – тянул Яхонтова за рукав Винокуров. – Ну пойдем за ними, не отставай. Постой, постой, одна-то ведь знакомая, Люся. В медпункте училища работала.

– Верно?

– Конечно. А ты не узнал?Эх, Серега, Серега! – Винокуров обнял приятеля а талию и потянул через площадь в ту сторону, где все еще были видны две меховые шубки: белая и коричневая.

Яхонтов молча последовал за другом. На середине площади он остановился и, тронув Винокурова за плечо, показал на большое панно, броско расписанное яркими красками.

– А ну, Саня, разберись в этой живописи.

– А что тебе непонятно? – спросил Винокуров. – По-моему, это гражданская война изображена. Красные конники вступают в город, а белоказаки бегут.

– Совершенно точно, – подтвердил усатый старичок, оказавшийся рядом с курсантами. – Тут аккурат и входила наша конница.

– Может, и вы, папаша, причастны к этому делу? – поинтересовался подогретый любопытством Винокуров.

– В некотором, роде... так. – Старичок внимательно посмотрел на курсантов и доверительно прибавил: – Имел честь на пулеметной тачанке проследовать вот по этому самому месту.

– Значит, вы, папаша, легендарный? Очень приятно познакомиться, – сказал Винокуров.

Старичок улыбнулся:

– Я что... Я рядовой конармеец. Меня здесь, под самым городом, шрапнель в ногу клюнула. Боль такая, что слезы выжимает, а командир кричит: «Орлы, выше головы!» Да иначе и нельзя – кругом народ, торжество. Тут уж, как говорится, умирай, а марку держи.

– Интересно, а в городе бои тоже были? – спросил Яхонтов.

– Были, ясное дело, – объяснил старичок. – Враг за каждый домишко уцепиться норовил. А больше всего за железную дорогу держался. Целые сутки бились. Вот оно как.

– Спасибо, папаша, за рассказ, – поблагодарил старичка Винокуров. – Но вы уж нас извините, не можем больше задерживаться. Торопимся: одна нога тут, другая там.

– Понятно, понятно. Молодость – не старость.

На улице Красных конников, куда снова вышли курсанты, народу прибавилось. Празднично настроенная молодежь, несмотря на мороз, густо заполонила оба тротуара. Заметить в этом потоке знакомые девичьи шубки было уже труднее. Расстроенный вконец Винокуров сердито ворчал на Яхонтова:

– Нет, Серега, ты человек не деловой. С тобой ходить в город – одни муки. Ну зачем ты остановился у панно? Специально? Задержать меня решил? Признайся?

Яхонтов не оправдывался. В душе он тоже был не против поухаживать за хорошенькими девушками, но его смущали самоуверенность и бесцеремонность приятеля, грубоватые выражения, которыми тот сыпал без всякого стеснения: «Не зевай», «Давай приударим». И вообще, случайные уличные знакомства всегда представлялись Яхонтову занятием весьма несерьезным.

– Пойдем-ка лучше в Дом офицеров, – предложил он. – Там сегодня летчики свою самодеятельность показывать будут.

– Чего ты успокаиваешь меня самодеятельностью?.. – обиженно проворчал Винокуров. – Когда она будет? Вечером. Нам нужно сейчас девушек разыскать.

– Но их уже нет. Ушли.

– Куда им уйти?

– Мало ли куда: в кино, на танцы.

Но одну из девушек, Люсю, курсанты все же встретили. Случилось это уже в сумерках на тихой и малолюдной улице, недалеко от клуба, металлистов. Винокуров опять схватил Яхонтова за руку и торопливо зашептал:

– Посмотри-ка, Серега, скорей!

Люся шла по другой стороне улицы, освещенной только что включенными электрическими фонарями. Теперь уже и Яхонтов вспомнил, что эта девушка действительно работала в медпункте училища, и что он даже ходил к ней когда-то за лекарством от зубной боли.

– Ну ты, Серега, больше не дури, – сказал, поправляя ремень, Винокуров. – Пойдем сейчас – и все.

– Обожди. Надо как-то поделикатнее.

– С серенадой, что ли?

– При чем тут серенада?

Но пока курсанты пререкались, появились два штатских парня – один в нейлоновой куртке и лохматой заячьей шапке, другой в коротком легком пальто, без шапки, с длинными пегими волосами. Они догнали девушку и бесцеремонно, как старые знакомые, взяли ее под руки. Девушка попыталась вырваться, но не смогла.

– Оставьте меня, – сказала она. – Не хулиганьте.

– Зачем же так громко чирикать, крошка? – нагло прогудел длинноволосый. – Можешь ведь и голосок надорвать.

– Вы не имеете права так со мной разговаривать!

– Но мы же вежливо, как ты не понимаешь...

Винокуров, не раздумывая, подскочил к длинноволосому и крикнул:

– А ну отойди сейчас же!

Парень зло выругался, толкнул Винокурова локтем в грудь и уже намеревался вступить с ним в драку. Но тут подоспел Яхонтов, схватил длинноволосого за руку и с такой силой сжал ее, что тот изогнулся от боли.

– Ну-ну, полегче, артиллерия, – завопил он.

– Ничего, лучше запомнишь, – сказал Яхонтов гневно.

Парни отпустили девушку и, не рискнув затевать драку, мгновенно исчезли в ближнем переулке.

– Спасибо вам, мальчики, большое, большое! – взволнованно благодарила Люся, растроганная смелостью своих защитников.

– Да за что? Не стоит, – с достоинством сказал Винокуров и, понизив голос, словно по секрету, спросил: – А где же ваша подруга? Ее не похитили? Может, погоня нужна срочная?

Люся улыбнулась:

– Подругу я домой проводила. Ей на дежурство заступать в госпитале.

– А вам не заступать? – поинтересовался Яхонтов.

– Мне завтра. Я хотела кино посмотреть, да эти пьяные типы испортили настроение.

– Ну, это дело поправимое. Давайте вместе в кино сходим, и настроение поднимется. Не возражаете? – предложил Винокуров.

– Давайте сходим, – согласилась Люся.

После настойчивых хлопот курсантам удалось достать билеты на новую кинокартину с лирическим названием «Таежные дали». Фильм был малоинтересным, но комическая роль, которую играл известный актер, всех смешила. Винокуров и Люся тоже смеялись.. А Яхонтов сидел насупившись. Ему не понравилось, что молодые лесорубы были представлены в фильме какими-то хлюпиками, которые только пьянствовали да занимались обманом своего бригадира.

– Не такие они, лесорубы, я хорошо знаю, – сказал Яхонтов, когда сеанс окончился и в зале загорелся свет. – Конечно, бывают и среди них подлецы, но зачем же чернить всю бригаду?

– Я тоже об этом подумала, – сказала Люся. – Смешного много, но люди какие-то мелкие, подозрительные.

Из кино курсанты вместе с Люсей отправились в Дом офицеров на концерт самодеятельности летного училища.

– Ладно уж, схожу и на самодеятельность, – решила Люся.

Концерт был в самом разгаре. Народу в зале оказалось так много, что для опоздавших не нашлось ни одного свободного места. Дежурившая у дверей женщина принесла откуда-то один стул и, как бы извиняясь, сказала:

– Вот девушку посажу, а вы, молодцы, не взыщите, придется постоять.

– Постоим, конечно, – ответил Винокуров и немедленно пристроился возле стула, рядом с Люсей. Ему хотелось поговорить с ней так, чтобы никто не мешал. Но сделать это было очень трудно. Как только он пытался заговорить, со всех сторон начинали шикать:

– Товарищи, не мешайте слушать.

Когда концерт закончился, Винокуров и Яхонтов пошли провожать Люсю домой. Было тихо. Снег под ногами весело поскрипывал. На улицах горели фонари, всюду было светло как днем. Разговор вел главным образом Винокуров. Он был в приподнятом настроении и сыпал один вопрос за другим:

– Зачем же вы, Люся, ушли из нашего медпункта? Не понравилось, что ли?

– Да нет, причина совсем другая.

– Какая же, если не секрет?

– Поработать в госпитале мне нужно для опыта. Я ведь в медицинском институте учусь, на вечернем факультете. А у вас в училище было хорошо. Мне ракетчики нравятся.

– Ракетчики – цвет современной армии, – охотно подхватил Винокуров. – У нас под контролем все, можно сказать, надземное пространство. Лучи локаторов – это знаете что такое?.. Это... Словом, любимый город может спать спокойно.

Винокурову хотелось, конечно, выглядеть перед Люсей человеком бывалым и уж непременно знающим всю сложность ракетной техники. А Яхонтов, слушая друга, еле удерживался, чтобы не рассмеяться, и все время старался перевести разговор на другую тему:

– Хороший у вас район, Люся. И дома веселые, и деревьев много.

– Тут больше швейники живут, – объясняла Люся. Вон слева фабрика, справа – клуб, а чуть подальше – молодой парк. Это комсомольцы с фабрики посадили. Есть даже старинная мечеть с полумесяцем. Видите, вон поблескивает. Ну вот и мое жилище. Можете познакомиться.

– Очень приятно, – сказал Винокуров. – Будем заходить в гости, если не возражаете.

– Заходите. – Люся смущенно пожала плечами.

Не успели курсанты хорошо осмотреться, как открылась дверь и мягкий женский голос позвал:

– Люся-а-а!

– Сейчас, мама. – Люся посмотрела на свои часики и забеспокоилась. – Ну все, мальчики, времени уже много. Идите.

– А вы за нас не переживайте, – сказал Винокуров. – У нас одна нога тут, другая там.

– Нет-нет, пора. Нельзя же, чтобы вы из-за меня опоздали.

Времени до конца увольнения действительно было уже в обрез, и курсанты на обратном пути взяли такой темп, что через несколько кварталов раскраснелись, как после бани. Винокуров сперва шел молча, еле поспевая за длинным другом, а потом тяжело, с передыхом выговорил:

– Ерунда получилась, Серега. Пришли, постояли у дома и – будьте здоровы.

– А что,же ты хотел, интересно?

– Ушел бы ты пораньше, вот что.

– Почему именно я?

– Так я же все-таки первый затеял это дело.

– Первый, – усмехнулся Яхонтов. – А если б снова длинноволосый нагрянул?

– Ну и что? Прятаться не стал бы.

– Ты прыткий, я знаю. Только давай прибавляй шагу. Бегом можешь?

– Конечно, могу.

В казарму явились уже перед самым отбоем. Сосед Винокурова Красиков сидел на койке и что-то писал в тетради.

– Песню, что ли, сочиняешь? – спросил Винокуров.

– Какую песню?

– А что же?

– Письмо матери.

– Ну пиши, пиши. Только без этой, без хандры. И привет от меня передай. Обязательно.

– Спасибо. Она тоже всегда приписывает: «Доброго здоровья твоим товарищам».

– Значит, внимательная.

– Очень. А ты где был, в кино, что ли?

– Был и в кино, и на концерте, – бодро ответил Винокуров. И, уже забравшись под одеяло, шепнул не без гордости: – Ну и девушку встретили, Коля! Увидишь раз и не забудешь. Богиня, Офелия.