Текст книги "Трудная позиция"

Автор книги: Анатолий Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

7

После завтрака третья батарея, разделившись повзводно, ушла на расчистку снега. В казарме остались только дневальные и те курсанты, которые были зачислены в концертную бригаду для праздничного выступления в Доме офицеров. Яхонтов и Винокуров, закрывшись в ленинской комнате, репетировали свой плясовой номер, стараясь, придать ему побольше удали и народного юмора.

У маленького Винокурова от усердия уже давно пропиталась потом гимнастерка, и он, сбросив ее, продолжал отплясывать в белой исподней рубахе с закатанными до локтей рукавами.

Время от времени в комнату заглядывал улыбающийся Иващенко и, дружески подмигивая, спрашивал:

– Ну як оно, хлопцы, прогревает?

– До костей и дальше, – скороговоркой отшучивались артисты. – Крыша, Олесь, мешает, а то бы в космос ушли без ракеты.

Потом в дверях появился хмурый Красиков и недовольно буркнул:

– Эй, сачки, вот вы где обосновались!

– Чего, чего? – обидчиво поднял голову сбившийся с ритма Винокуров. – Уж кто бы говорил, а ты...

Но длинный Яхонтов остановил приятеля, схватив его за руку:

– Ладно тебе, Саня. Не отвлекайся.

Винокуров устало опустился на стул и, пока Красиков маячил в дверях, не встал и не сделал ни одного движения. Красиков постоял еще немного и ушел.

– А ты знаешь, он прав, – сказал вдруг Винокуров, уставившись на приятеля. – Сачки мы и есть.

– Почему ты решил? – недоуменно спросил Яхонтов и нервно тренькнул пальцами по балалаечным струнам.

– А потому что все с бураном борются, а мы с тобой танцульками занимаемся.

– Ну и что? Не сами же. По приказанию.

– Приказание потом. А сперва сами, по собственному желанию, влипли. Но я ведь как думал с этой самодеятельностью? Ну, попляшем, почудим у себя в батарее малость. Ну, в клубе туда-сюда еще. А теперь видишь, какое выдвижение получили: в Дом офицеров! Потом еще на конкурс куда-нибудь определят, тогда и учиться некогда будет.

– Какой ты, Саня, рассудительный стал, – удивился Яхонтов и, опять тренькнув пальцами по струнам, кивнул: – Ладно, давай пляши...

– Обожди, – попросил Винокуров.

– Чего так? Умаялся, что ли?

Винокуров не ответил. Он встал, посмотрел деловито за дверь, где только что стоял Красиков, и, повернувшись к своему партнеру, сказал негромко, словно по секрету:

– Уходить собрался. Слыхал?

– Слыхал, а как же...

– Вот дурень, а? Такой праздник вчера Крупенину испаскудил. Ведь боевой орден человек получил. Да за что получил!.. За подвиг, можно сказать. А у Красикова, видишь ли, сложные размышления. Подумаешь, персона.

– А ты, Саня, зря горячишься, – со спокойной рассудительностью заметил Яхонтов. – Может, он и сам не рад такой ситуации.

– Не рад он... Зачем тогда лез в училище, – не унимался взбудораженный Винокуров. – К моему деду определить бы его на недельку, сразу бы в понятие пришел. Ты знаешь, как он провожал меня из дому, мой дед?

– С духовым, наверное, – лукаво заметил Яхонтов.

– С духовым что. Почище.

– Ну-ну, расскажи. – Яхонтов положил балалайку на стол, и выжидательно подался вперед, упершись длинными руками в колени.

Винокуров улыбнулся:

– Пришел я как-то из военкомата и говорю: «Ну, дедусь, решил в военное училище. Как считаешь, подойду?» Он смотрел, смотрел на меня, потом подозвал к березе, что стоит возле нашего дома, и приказал: «Лезь!» А та самая береза, верь не верь, как вышка телевизионная, и ни единого сучочка до самой макушки. Ну я, понятно, и так и этак деда урезониваю. На глазах ведь у всей деревни дело происходит. А он стоит на своем – и все. У него, когда он подвыпьет, всегда привычка буйная. А тут еще придумал: «Пока, – говорит, – до макушки не доберешься, никакой уверенности в твоей пригодности к военной службе у меня не будет». Смекаешь, куда хватил?

– Ну и что, полез? – загорелся любопытством Яхонтов.

– А куда же денешься? Да меня и самого азарт разобрал: неужели, думаю, я такой слабак, что и деда, не потешу напоследок? Поплевал на руки, подтянул штаны и ну – вперед. Метра четыре одолел неплохо. Тут еще кора шероховатая была, наросты разные наподобие грибов. А дальше эта березка прямо, как голая оглобля, вытянулась: я кверху стараюсь, а она меня вниз, неладная, тянет. Но я не сдаюсь, карабкаюсь. В деревне только покажи слабинку, век потом не забудут. Долго я тогда мучился.

– Ну и забрался?

– Забрался. И все бы ничего, только при обратном рейсе у меня от штанов все пуговицы отлетели. Тут как раз соседская девушка Тоня на крыльцо вышла, аплодисменты в мою честь посылает. Ну и дед, конечно, обнимать, меня бросился. А я, вспомнить тошно, обеими руками за штаны – и в дом скорее.

– Удержал все-таки?

– Штаны-то? Еле-еле. Не хватало еще мне голым задом сверкнуть при Тоне.

Яхонтов, откинувшись на спинку стула, расхохотался.

Распахнулась дверь, и в комнату вошел лейтенант Беленький.

– Ну что, артисты? Репетируем или так – создаем, видимость?

– Перерыв у нас, товарищ лейтенант, – объяснил Яхонтов.

– Устали, значит?

– Да есть малость.

– А вы бы на турничке поразмялись или на брусьях. – Беленький внимательно оглядел и маленького Винокурова и длинного Яхонтова. – Я-то вот успел уже, позанимался. И видите: никакой усталости после чистки снега.

– Вы настоящий спортсмен, товарищ лейтенант, – сказал Винокуров. – У вас все прямо как по заказу получается. И на лыжах в прошлый выходной вы класс продемонстрировали, самое лучшее время показали. Талант, наверно.

– Побольше настойчивости, вот и весь талант, Винокуров.

– Да нет, товарищ лейтенант. Упорство упорством, а Поддубный у нас был один. Говорят, до семидесяти лет с ковра не сходил. Правда?

– Ну, то богатырь. То единственный в своем роде.

Появился Крупенин, спросил курсантов:

– Вы к выступлению готовы, товарищи?

– Да так, – неопределенно ответил Яхонтов. – Готовились, конечно.

– Где там готовились, – вмешался Беленький, – сказочками забавлялись. Я же слышал.

У Винокурова заблестели глаза от досады.

– Разрешите объяснить, товарищ старший лейтенант? – обратился он к Крупенину.

– Ладно, ладно. – Крупенин понимающе кивнул. – Идите готовьтесь. Надо, ребята, не подкачать.

Перед тем как снова начать репетицию, Винокуров сказал Крупенину с обидой:

– Нехорошо получается, товарищ старший лейтенант, с этим концертом. Все работают на холоде, а мы, как сачки, в казарме отсиживаемся.

– Что вы говорите, Винокуров? – рассердился Крупенин. – И слово-то какое подобрали – «сачки». Да ведь пляска ваша – гвоздевой номер концерта. И этим дорожить надо. Эх, Винокуров, Винокуров...

– Да я что... Я ничего, товарищ старший лейтенант.

– Это ему Красиков настроение испортил, – сказал Яхонтов дружелюбно.

– Красиков? Того бы тоже с гитарой на сцену вытащить надо. Ну ничего, мы учтем.

– А он разве не уходит? – удивился Винокуров.

Крупенин, помедлив, ответил:

– Что же мы за друзья такие, если уйдет человек? Думать даже об этом стыдно.

Яхонтов посмотрел на своего друга и подмигнул: ну что, дескать, Саня, говорил я тебе – не горячись.

Затем он взял со стола балалайку и, кивнув Винокурову, чтобы тот приготовился, ударил всеми пальцами по струнам.

8

Почти весь новогодний день Вашенцев пытался дозвониться до Горска. Он хотел выяснить, почему нет никаких известий от Зинаиды Васильевны. Горск долго не давали. Телефонистка ссылалась на поврежденную бураном линию и на какие-то другие помехи; потом не отвечала квартира. Наконец квартира ответила. Но к телефону подошла не Зинаида Васильевна, а ее родственница, которую Вашенцев видел лишь один раз – на своей свадьбе. Она сообщила, что Зинаида Васильевна уехала на неделю в Уссурийск к Ирине и взяла с собой Леночку.

Вашенцев огорченно задумался: «Вот так когда-нибудь Зинаида Васильевна может уехать к дочери насовсем, тогда поддерживать связь с Леночкой будет очень сложно. И ничего с этим не поделаешь, потому что все права в отношении ребенка на стороне матери». Да и заводить с Ириной тяжбу в его положении не очень-то прилично. Лучше всего было бы, конечно, чтобы Зинаида Васильевна из Горска не уезжала, и Леночка навсегда оставалась с ней.

Вашенцев посмотрел в окно. Буран затихал, но снег местами еще вихрился, небо было низким и хмурым. По городку ползали тяжелые бульдозеры, расчищая дороги. Солдаты и курсанты прокладывали стежки к подъездам домов. Ранние сумерки старательно затушевывали дальние предметы, превращали их в мутные, бесформенные пятна.

Никаких особенных планов на предстоящий вечер у Вашенцева не было. Правда, сосед по квартире, преподаватель электротехники, капитан Корзун пригласил его к себе на праздничный ужин. Вашенцев обещал непременно явиться.

Такие приглашения от соседа он получал почти каждое воскресенье. Сегодня ужин намечался на семь часов вечера, а сейчас стрелки будильника показывали только половину шестого. Оставалось полтора часа свободного времени. Чтобы не томиться без дела, Вашенцев решил сходить в дивизион, узнать, что там происходит, и хоть немного развеять грустные мысли после телефонного разговора.

– Так вы не забудьте, Олег Викторович, у меня сегодня «наполеон» и «хворост», – крикнула ему вдогонку из кухни жена капитана Корзуна, веселая и суетливая Светлана Ивановна.

– Нет, нет, как можно, – сказал Вашенцев и приложил руку к груди в знак искренней благодарности.

Втайне он иногда завидовал тому, что Корзун имеет такую, правда, не очень красивую, но преданную и заботливую подругу. По крайней мере, человек всегда чувствовал себя спокойным, уверенным, и двое детей – мальчик и девочка – всегда находились при нем, а не где-то в Горске.

Самого же Корзуна Вашенцев недолюбливал. Недолюбливал главным образом за то, что слишком часто слышал от него одни и те же вопросы: «Когда же вы, Олег Викторович, покончите со своим одиночеством? Не пора ли вам, Олег Викторович, уже войти в нормальную колею жизни?» Вашенцев старался уклониться от этих разговоров. Он уверял, что Ирина занята таким важным и ответственным делом, которое не позволяет ей оторваться даже на одну неделю. Корзун как будто понимал соседа, сочувствовал ему, но через день, через два начинал наступать на него со своими вопросами снова. Он словно не верил Вашенцеву, и это больше всего раздражало майора. Особенно не хотелось ему слышать вопросы об Ирине сегодня, в день праздника.

В тот момент, когда Вашенцев вышел на улицу, из соседнего подъезда показались генерал Забелин и Екатерина Дмитриевна: он в новой узкой шинели, она в черной меховой шубке и такой же меховой шляпе, кокетливо посаженной на голову. Они направлялись к машине, которая ожидала их на только что расчищенной дороге.

«В гости, наверное, собрались или в Дом офицеров на концерт, – догадался Вашенцев. – А где же Надя? Неужели осталась одна дома?» Он сразу вспомнил вчерашний вечер, ее высокую прическу с выпущенными на виски коротенькими пушистыми локонами и руку, необыкновенно легкую, почти невесомую, во время танцев.

Раздумывая, Вашенцев взглянул на исчезающую в сумерках генеральскую «Волгу». В одно мгновение возникла заманчивая мысль: немедленно, сию же минуту, отправиться к Наде. Набраться храбрости и отправиться. Некоторое время он колебался, не зная, какой придумать повод для столь неожиданного визита. Нельзя же просто так вот заявиться: «Я к вам, Надежда Андреевна, принимайте». И он решил сделать вид, что пришел к генералу. Тем более что вчера, во время разговора о Красикове, Забелин намекнул довольно прозрачно: «Смотрите, Олег Викторович, как бы не нажить новой неприятности. Если потребуется мое вмешательство, не стесняйтесь, приходите в любое время».

Надя и в самом деле оказалась дома. Увидев Вашенцева, она так смутилась, что все лицо ее и уши мгновенно зарделись.

– Разрешите? – спросил Вашенцев и, не дожидаясь ответа, вошел в прихожую. – С наступившим вас, Надежда Андреевна. Должен признаться, что до сих пор нахожусь в плену у вашей баркаролы.

– Ну что вы, Олег Викторович, – совершенно сконфузилась Надя.

– Да, да, – настойчиво повторил Вашенцев. – Вы оказались просто волшебницей...

– Ой, ну не хвалите, ради бога, – взмолилась Надя. – Я сама знаю, что сделала уйму ошибок.

– А вот этого я не заметил. И вы, пожалуйста, на себя не наговаривайте. Скажите, Андрей Николаевич дома?

Надя развела руками.

– Жаль. Ну ничего, подождем – потерпим до завтра. А сейчас по случаю такой неудачи попрошу вас, уважаемая Надежда Андреевна, сыграть для меня...

– Что вы, что вы, – запротестовала Надя. – Я сегодня была на двух концертах и так устала, просто рук не чувствую.

– Ну извините. А я, знаете, послушал бы, честное слово, не дыша.

Взгляд у Вашенцева был такой молящий, что Надя не выдержала, подошла к пианино.

– Только вы уж тогда разденьтесь и сядьте, – сказала она, раскрывая взятые со стола ноты. В ее вялых, неторопливых движениях действительно чувствовалась усталость, и баркарола сразу же зазвучала не так выразительно, как на вечере в клубе. Но Вашенцев был доволен. И когда Надя кончила играть, он поцеловал ей руку, восхищенно приговаривая:

– Чу́дно, честное слово, чу́дно.

Надя и смущалась и радовалась. Никто и никогда не хвалил ее так восторженно. Даже мать, больше всех верящая в ее способности, была куда сдержаннее Вашенцева. Окончательно растроганная, Надя долго не могла прийти в себя, потом достала из тумбочки синюю нотную тетрадь и, раскрыв ее, сказала гостю:

– Знаете что, Олег Викторович, сейчас я сыграю вам по секрету, свое. Послушаете?

– Конечно, с превеликим удовольствием, – сказал Вашенцев, наклонив голову.

Надя заиграла, тихонько подпевая:

 
Лыжи мои, птицы мои,
Резво бегут, словно летят.
Снежная даль ветра и солнца полна.
Быстрей, быстрей туда, на простор...
 

– Только вы на слова не обращайте внимания, – оторвавшись от клавиш, попросила Надя. – Слова у меня так... с ходу... Я хочу музыкой выразить движение и красоту снежного простора. Понимаете?

– Понимаю. А вы лыжи любите? – спросил Вашенцев.

– Очень, – призналась Надя.

– И часто ходите на них?

– Бывает. Только одной уходить далеко страшно, а возле городка какой простор?

– Верно, здесь не то, – согласился Вашенцев. – Давайте-ка, Надежда Андреевна, сходим с вами куда-нибудь в предгорье. Вот уж там простор настоящий.

– А вы не шутите? – спросила Надя.

– Зачем же...

– Да тут, знаете, мы с Крупениным все собирались. Но разве его дождешься? Обещает, обещает...

Вашенцев улыбнулся:

– Крупенин самый занятой человек. Ему некогда.

– А вы, значит, сможете?

– Конечно, почему же.

– А когда, Олег Викторович?

– Пойдемте в следующий выходной. Вас это устраивает?

– Хорошо. Только обязательно, ладно?

Зазвонил телефон. Надя сняла трубку и тут же стушевалась, заговорила тихо, с неловкостью:

– Да, да, это я. Куда собираюсь? Никуда не собираюсь. Нет, просто отдыхаю. Отдыхаю, и все. Что, что? Извинения? А зачем? Нет, нет, это смешно даже...

Вашенцев взял с тумбочки ноты и, положив их на колени, стал с безразличным видом неторопливо перелистывать. «Пусть, пусть постарается», – с усмешкой подумал он, уверенный, что извинения просит Крупенин. И когда Надя сказала последнее «нет» и опустила трубку, он удовлетворенно вздохнул: «Молодец, Надежда Андреевна. Так и надо!»

После телефонного разговора Надя снова села к пианино. Только в ее движениях и в голосе теперь уже ощущалась какая-то рассеянность. Пальцы по клавишам бегали вяло и неуверенно. Взяв несколько аккордов, она беспокойно вздохнула и, закрыв тетрадь, отодвинулась от пианино.

– Что же вы? – спросил Вашенцев.

– Плохо. – Она грустно посмотрела на него. – Это совсем не то, Олег Викторович. Я лучше сыграю вам Грига. Ладно?

«Какая она красивая и воодушевленная, когда играет. И меня не сторонится как будто», – слушая ее, думал Вашенцев.

– Ну, вы готовьтесь к походу, – напомнил он еще раз, выходя в прихожую одеваться.

– А как же, обязательно, – пообещала Надя. – Только не подвела бы погода, Олег Викторович.

– Прикажем, чтобы не подводила, – улыбнулся Вашенцев.

Домой он уходил необыкновенно бодрым. Тайный сговор с Надей словно перенес его в другой мир, веселый, радужный и в то же время беспокойный. Ему казалось, что он взобрался,на высокую гору и теперь пытается пройти по трудному, обрывистому карнизу, где на каждом шагу можно оступиться и загреметь вниз, в пропасть. «Но почему в пропасть? Я же просто посидел, послушал музыку. А сходить на лыжах в предгорье пообещал ради нее же, Нади. И вообще, разве плохо быть поближе к Забелиным? Совсем не плохо. И отношение самого Андрея Николаевича мне вовсе не безразлично».

Эти мысли покинули Вашенцева лишь дома, когда, переступив порог, он увидел обеспокоенных соседей и услышал целую кучу упреков:

– Куда же вы пропали, Олег Викторович? Ждем, разыскиваем по телефону.

– Нехорошо, нехорошо, Олег Викторович!

– Да понимаете, встретил кое-кого, заговорился. Настроение у всех праздничное, веселое.

– А я звонил в дивизион. – Корзун неторопливо посадил на горбатый нос очки в мощной роговой оправе. – Всех дежурных всполошил. Нет, говорят, и все.

– Верно, не дошел, – признался Вашенцев. – А нужно было. Есть дела серьезные. – Подумав, прибавил нехотя: – С Красиковым каша заварилась. Есть у меня такой. Ох и фигура, должен сказать!..

Корзун снял очки, сощурился и надел снова.

– Красиков? Стойте, стойте. Ну да, правильно, он самый, – вспомнил вдруг Корзун. – Интересное совпадение!

Светлана Ивановна не вытерпела, взяла обоих мужчин под руки и потянула в комнату, где на широком круглом столе среди разных закусок уже стояли графин с водкой и бутылка шампанского.

Дети, мальчик и девочка, такие же круглолицые и веснушчатые, как мать, в одинаковых желтых пижамках сидели на полу под елкой и что-то строили из ярких деревянных кубиков. Вашенцев повернул было к ним, но Светлана Ивановна не пустила его.

– Потом, потом, Олег Викторович, – сказала она строго. – А сейчас немедленно за стол.

Вашенцев сел рядом с хозяином и, пока тот наливал из графина, спросил его:

– Так что же у вас с Красиковым, расскажите?

– С Красиковым-то? – переспросил Корзун. – Да ничего особенного, так... ерунда. Вот выпьем лучше давайте за все хорошее в новом году. – Он поднял рюмку, и они чокнулись.

– Нет, уж вы не томите, – попросил Вашенцев настойчиво. – Нельзя же так... с намеками.

– Ну что ты в самом деле, – метнув на мужа сердитый взгляд, сказала Светлана Ивановна. – Начал – так договаривай.

И Корзун рассказал, что два дня назад, во время проверки контрольной работы, он обнаружил в тетради Красикова весьма любопытный листок с пессимистическими излияниями.

– Стихи какие-нибудь? – предположил Вашенцев.

– Нет, не стихи, – покачал головой Корзун. – Совсем другое. А впрочем, я покажу вам завтра по секрету.

– Почему по секрету? – удивился Вашенцев. – Вы передать мне должны.

– А вот насчет передать... не знаю, – усомнился Корзун. – Не смогу, наверное. Не имею на то поручения от автора. Все произошло, так сказать, чисто случайно.

Вашенцев удивленно смотрел на Корзуна, не понимая, всерьез он говорит или притворяется. И, убедившись, что он говорит вполне серьезно, отодвинул рюмку.

Светлана Ивановна снова бросила сердитый взгляд на мужа, как бы говоря ему: «Ох, и дернуло тебя, завести разговор об этом Красикове! Не мог уж подождать, когда пройдет праздник». Корзун и сам теперь понимал, что сделал непростительную ошибку, и уже старался исправить ее, предлагая поговорить о Красикове потом, после ужина или завтра.

– Не доверяете, значит? – обиделся Вашенцев. – Вот уж этого я не ожидал.

– Да что вы говорите, Олег Викторович, – мягко возразил Корзун, – я же без умысла. Я просто не имею никаких на это оснований.

– Вот, вот. Вы без умысла, без оснований. А Красиков пользуется этим. Он еще такое нам преподнесет, батенька, похлеще Саввушкина.

– Не знаю, преподнесет или нет, только на меня вы зря обижаетесь. Ну посудите сами: курсант сдал тетрадь с контрольной работой и в ней совершенно случайно...

– Случайно... – с усмешкой развел руками Вашенцев. – Да как вы можете говорить такое, дорогой Владимир Семенович? С Крупениным вы заодно, что ли? Это он меня такими разговорами каждый день потчует.

– А что Крупенин? Крупенин хороший командир, – сказал Корзун чистосердечно. – Даже очень. По-моему, таких командиров батарей, как он, у нас еще не было.

– Верно, таких не было, – скривил губы Вашенцев. Но Корзун, не заметив иронии, продолжал:

– У него и знания техники глубокие, и опыт работы на ней приличный. И в учебные процессы он вникает довольно активно.

– Во все вникает, – сердито мотнул головой Вашенцев. – Только своими делами не занимается.

– Ну, этого я не знаю, – пожал плечами Корзун. – А человек он все-таки думающий и беспокойный. У него свои взгляды, свои убеждения. С майором Шевкуном он все спорит об организации учебы. Да и меня расшевелил с оборудованием лаборатории. Не хватает у нас рабочих мест для курсантов, это факт.

– Так что же, вы сами разве на кафедре не думали об этом?

– Да как сказать. Думали, конечно. Потом примирились: ладно, дескать, в других училищах и того хуже. А теперь вот расстроил он меня, ваш Крупенин. И так расстроил, что не могу успокоиться, Олег Викторович. И простить себе благодушия не могу.

Вашенцев опять с усмешкой посмотрел на соседа.

– Значит, Крупенин самым умным оказался? Ерунда это, Владимир Семенович. Да будь в достатке оборудования, разве не сделали бы так, чтобы каждый курсант имел рабочее место? Сделали бы. Уверен. И сделаете.

– Конечно, сделаем, – согласился Корзун. – Но Крупенин уже теперь добился бы этого.

– Чепуха, – почти выкрикнул Вашенцев. – Крупенин дисциплину поставить в батарее не может. А то... он бы добился.

– Как хотите, но мне он урок хороший преподал, отрицать не буду.

– Ну тешьтесь-тешьтесь, – сказал Вашенцев. – Только сочинение Красикова вы все же отдайте мне. Договорились?

Корзун попытался было снова объяснить неловкость своего положения, но, встретив проникновенный взгляд Светланы Ивановны, сразу же сдался:

– Все, все. Передам завтра же.

– Вот и правильно! – Вашенцев встал, с особенным уважением поцеловал руку у хозяйки, первым поднял рюмку: – Ну, за все, значит, хорошее.

– И за то, чтобы вы, Олег Викторович, поскорей привезли семью, – прибавила, улыбаясь, Светлана Ивановна.

– Да, да, Олег Викторович, за встречу с вашей семьей!

Вашенцев постоял секунду, другую, поглядывая на переливающуюся через рюмку водку, и, не сказав больше ни слова, выпил.