Текст книги "Трудная позиция"
Автор книги: Анатолий Рыбин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
32
Возвращение Красикова в батарею совпало с другим событием, которого старший лейтенант Крупенин ожидал с не меньшим волнением. Уже перед вечером его и командира дивизиона внезапно вызвал к себе генерал Забелин. Он только что разговаривал по телефону с командующим и получил от него разрешение провести показное учение по собственному усмотрению.
– Значит, давайте думать, товарищи, – сказал Забелин. – И еще вот что учтите, – прибавил он, подняв указательный палец: – На это учение обещает приехать сам командующий.
«Так это же замечательно», – обрадованно подумал Крупенин.
А Вашенцев смотрел на Забелина с замешательством.
– Я, товарищ генерал, не очень ясно представляю, себе, каким образом подойти к этому делу. Ведь, с одной стороны – это зачетное умение, с другой – показное. Каши не получится?
– Об этом я вас должен спросить, Олег Викторович. Полагаю, какой будет подготовка, такими и учения. Верно?
– Безусловно, – бодро отозвался Вашенцев.
– А сейчас вот что, товарищи, – сказал Забелин. – Сейчас идите к подполковнику Аганесяну и вместе подумайте, как лучше подготовиться к выходу. Самое главное, чтоб молодежь твердо усвоила дисциплину марша. Нужно хорошо отработать посадку на машины. Никакой сутолоки чтобы не было. Каждый курсант должен знать свое место. И конечно – задачу...
В батарею Крупенин вернулся поздно, уже в десятом часу вечера.
В казарме было тихо. Вся батарея сидела в ленинской комнате у телевизора. Только на середине казармы лейтенант Беленький показывал кому-то из курсантов, как нужно крутить «солнце» на турнике. Делал он это с такой завидной ловкостью, что Крупенин, остановившись, долго любовался его искусством. Лишь когда лейтенант спрыгнул с турника и, помахивая руками, отдышался, Крупенин спросил:
– Ну, а как тут Красиков? Где он, кстати?
– А он с капитаном Корзуном в канцелярии. Занимаются. Часа полтора уже сидят.
«О, вот это хорошо, по-товарищески», – обрадованно подумал Крупенин.
Когда он вошел в канцелярию, Красиков действительно сидел за столом и, наморщив выпуклый лоб, решал задачу. А Корзун, взявшись пальцами за подбородок, неторопливо прохаживался, следя за тем, что получается у курсанта.
– Простите за вторжение, – тихо сказал Крупенин и крепко пожал суховатую ладонь капитана.
Тот улыбнулся:
– Да вот помочь решил немного. Отстал все же человек.
– Спасибо, спасибо. Только не много ли занятий для первого вечера, Владимир Семенович?
Корзун посмотрел на часы.
– Верно, пожалуй, хватит. – Он взял у курсанта листок и стал внимательно проверять, водя карандашом по цифрам и формулам.
В канцелярию влетел Иващенко, но, заметив Корзуна и Крупенина, замешкался в дверях.
– Извините, товарищ старший лейтенант. Не бачил я, що тут учеба.
– А что стряслось? – спросил, насторожившись, Крупенин.
– Нема ничего худого, товарищ старший лейтенант. Це хлопцы Красикова на телевизор зовут. Надежда Забелина щось свое играть будет.
– Свое?! – удивился Крупенин. – Вы наверное, не поняли?
– Як же не понял? Все понял, товарищ старший лейтенант. Сама сочинила и сама будет исполнять «Степную фантазию». Хиба ж тут не ясно?
– Вот теперь ясно, – улыбнулся Крупенин. – Сейчас придем, Олесь. Все придем.
Крупенин не видел Надю уже давно, с того самого злополучного вечера, когда он, встретив ее у Дома офицеров, хотел объясниться и не сумел. За это долгое время душевная боль, что не давала ему покоя в первые дни после разрыва, постепенно затихла, улеглась. Но сейчас, увидев Надю на экране телевизора и услышав ее музыку, Крупенин понял: нет; не улеглась и не затихла его прежняя боль, что любит он Надю, как и раньше, а может, даже еще сильнее.
У него в памяти всплыл один небольшой эпизод. На крыши домов, на деревья, на тихие, пожухлые травы падает первый снег. Легкие крупные пушинки качаются в воздухе, будто миниатюрные парашютики. Надя ловит их в ладони и с каким-то невероятным восторгом произносит: «Боря, ты погляди только, что это за белое чудо! И ведь у каждой свои особые узоры. Мне даже кажется, что снег имеет какой-то свой, неповторимый звук, очень тонкий, почти неуловимый, но имеет».
За те немногие минуты, пока звучала по телевизору сочиненная Надей музыка, Крупенин чувствовал себя словно переселенным в другой мир, на другую планету, где нет никого, кроме него и Нади. У Крупенина было одно желание: чтобы минуты эти протянулись как можно дольше, чтобы Надя побыла на экране еще, не уходила. Но прозвучали последние аккорды, и музыкальная передача закончилась.
– Эх, записать бы эту вещицу на магнитофонную ленту! – спохватился сидевший неподалеку от Крупенина курсант. Яхонтов, – Прохлопали, братцы.
– Верно, как же это мы? – пожалел Винокуров.
– Да що вы, хлопцы, горюете? – сказал Иващенко. – Микола Красиков краще магнитофона все зробыть. Верно, Микола?
– Попробую, – согласился Красиков.
Крупенин одобрил:
– Давайте, давайте, Красиков. Может, и в самом деле получится.
Капитану Корзуну Надина музыка понравилась очень, и он сказал об этом Крупенину, как только вышли они из комнаты:
– Вы понимаете, какая штука, Борис Афанасьевич. Природа схвачена здорово. Чувствуешь, что это наше, степное. Молодец Надя, подметила.
– Чудесная музыка, – рассеянно ответил Крупенин.
Корзун внимательно посмотрел на него и озадаченно поджал губы. Уже во дворе училища, в стороне от казармы, Корзун взял спутника под руку и, как бы между прочим, спросил:
– А вы, Борис Афанасьевич, что-то расстроились?
– Нет, ничего, – хотел было уклониться Крупенин. Но Корзун не отступал:
– Где там ничего? Вижу ведь, все вижу. А я, грешным делом, полагал, что Вашенцев так, случайно, тогда в клубе возле Нади оказался.
– А вы заметили? – удивился Крупенин.
– Конечно. Ну, ничего, – сказал Корзун ободряюще. – У вас еще все впереди. Возьмите да помиритесь. Недаром же говорят, что милые бранятся – только,тешатся.
– Не знаю, Владимир Семенович. Не знаю.
В городке всюду горели фонари, поблескивала наледь на дорожках после дневных ростепелей, было тихо и безлюдно. И наверное, от этой тишины небо над крышами казалось особенно глубоким и таинственным, а звезды мелкими и холодными, будто россыпь капели, внезапно схваченная морозом.
За проходной Крупенин и Корзун распрощались. И опять, прежде чем выпустить руку своего спутника, Корзун сказал ему:
– Учтите, Борис Афанасьевич. Сейчас у нее хорошее настроение после успеха. Поздравьте обязательно. Хотя бы открытку напишите...
«Открытка – это не то, – подумал Крупенин. – Уж лучше прямо сейчас у троллейбуса. Если, конечно, с телестудии она будет возвращаться на троллейбусе». И он, не задерживаясь, торопливо зашагал, вдоль дороги к ярко освещенной решетчатой будке, обозначавшей конечную остановку на городской трассе. У этой самой остановки и произошла когда-то его первая встреча с Надей. Он спросил ее тогда, что больше всего любит она в своем городе? Она подозрительно посмотрела на него и небрежно бросила: «Это ваша манера заводить знакомство на улице?» – «Нет, я просто хочу знать ваше мнение. Может, оно мне пригодится». – «А я не делюсь мнением на остановках...» Но тут налетел ветер, закружил, пыль на дороге, сорвал с Нади шляпу и погнал на другую сторону улицы. Крупенин кинулся за шляпой, поймал ее и, отряхнув от пыли, вернул девушке. Надя поблагодарила его. А когда сели в троллейбус, она повернулась к нему и спросила с сочувствием: «Вы, вероятно, новый человек в наших местах? Извините меня за невнимательность».
...Он пропустил уже два троллейбуса, а Нади не было. «Может, я опоздал? А может, ее отец на легковой отвез?» – терялся в догадках Крупенин. И решил: если Надя не приедет с третьим – больше не ждать.
Когда подошел третий, в дверях показалась Надя. Она тоже заметила Крупенина и как-то сразу стушевалась. Рядом с ней был Вашенцев. Он взял ее под локоть и суетливо, с подчеркнутой вежливостью помог сойти с подножки.
Крупенин стоял до тех пор, пока Надя и Вашенцев не скрылись из виду. И по тому, с какой приметной неловкостью держалась она рядом со своим провожатым, как потом словно ненароком дважды оглянулась, Крупенин понял, что пришел он сюда вовсе не напрасно, что для Нади это его появление тоже, вероятно, небезразлично.
Добравшись до общежития, он прямо в шинели и шапке уселся за стол и торопливо, не отрываясь от бумаги, написал: «Степная фантазия» великолепна. Хотел поздравить при встрече, но... И все-таки надеюсь, что такая возможность будет. А пока заочно жму руку, крепко, крепко, от души...»
33
Запах весны, густой и волнующий, струился в воздухе. И хотя зима жестоко сопротивлялась, то нагоняя бураны, то сковывая морозными утренниками лужи, снег оседал и таял, как подмоченный сахар. Казалось, что сама земля уже не хотела томиться в долгой и грустной спячке и всюду выставляла свои вязкие рыжие проталины.
Была суббота. День подходил к концу. Курсанты третьей батареи, весело хлюпая сапогами по лужам, возвращались из парка в казарму. Третий раз уже за последнюю декаду они чистили ракетную технику и, несмотря на то, что очень сильно намаялись, чувствовали себя счастливыми.
Больше всех повезло сегодня Красикову: он протирал и смазывал агрегаты и механизмы в кабине наведения. Правда, выполнял он свои обязанности под строгим наблюдением самого командира батареи и все время боялся получить замечание за какую-нибудь оплошность. Но все обошлось хорошо. После работы командир сказал ему при всех курсантах:
– Молодец, Красиков, доволен я вами.
И еще радовался;Красиков тому, что сегодня канун выходного, в канцелярии лежала приготовленная для него увольнительная записка, с которой он мог после восемнадцати часов отправиться в город. Он уже дважды вынимал из кармана бумажку с Люсиным адресом и перечитывал ее, хотя помнил все наизусть: «Улица Вязовая, дом 17, рядом с клубом швейников и старой татарской мечетью».
Раздалась отрывистая команда лейтенанта Беленького:
– Раз-зойдись!
Красиков быстро вбежал в казарму и принялся готовиться к городскому отпуску: вычистил сапоги и до сверкающего блеска натер пуговицы на мундире.
Когда с подготовкой было закончено и Красиков, свежий, подтянутый, встал перед зеркалом, следивший за ним Винокуров сказал с веселой ухмылкой:
– А ты мировой парень, Коля. Красавец мужчина! Понял?
– Понял, понял, – нехотя отмахнулся от него Красиков.
– Нет, в самом деле красавец, – продолжал цепляться Винокуров. – Ты же настоящий Тристан. Тебе только Изольду теперь на высоких каблучках, и все в порядке. – И уже серьезно спросил: – Слушай, а ты так и не сказал мне толком, рада была Люся моей записке или нет?
Красиков не ответил.
– Ну, чего молчишь? – напирал Винокуров. – Ну видел, как она реагировала?
– Обыкновенно реагировала, – буркнул Красиков. – Взяла, прочитала.
– А хоть слово промолвила?
– Она сказала, что ты, Саня, хороший товарищ.
– Товарищи мы все, – недовольно махнул рукой Винокуров. – Еще-то что говорила?
– Еще вспомнила, как ты и Большой Серега от хулиганов ее избавили.
– Правильно, было. Ну-ну, дальше?
– И все. Чего же тебе еще?
– Так и все? – Винокуров подозрительно прищурился: – А ты, случаем, сам за ней не ухаживал?
– А тебе как доложить об этом: устно или рапортом?
– Нет, серьезно? Может, уже романчик завел?
Красиков, не ответив, ушел в другой конец казармы, сел на первый попавшийся стул. Но Винокуров не отставал от него, он уселся рядом и, подмигнув, спросил:
– Ладно, Коля, ты. мне скажи: правда, Люся – царь-девушка?
– Не знаю.
– Ох ты, «не знаю-не ведаю». Праведник божий.
– Благодарю за комплимент, – ответил, улыбнувшись, Красиков. Никакие колкости приятеля сегодня его не трогали. Он был очень доволен, что никто в батарее не знал о предстоящей его встрече с Люсей.
«И не узнают», – решил Красиков. Он вообще терпеть не мог тех курсантов, которые обычно рассказывали о своих знакомствах с девушками, всячески выставляя себя этакими неотразимыми сердцеедами. В таких случаях он брал гитару и уходил из компании.
Точно так поступил Красиков и теперь. Чтобы прекратить болтовню Винокурова о Люсе, он взял баян я стал играть, «Степную фантазию» Надежды Забелиной. Сбитый с толку, Винокуров с минуту молчал, недоуменно почесывая затылок. Потом подошел к баянисту и, приняв дирижерскую позу, начал подыгрывать ему руками, на ходу вспоминая и уточняя мелодию. Красиков играл неровно: иногда сбивался, некоторые места повторял по два раза. Винокуров подбадривал его:
– Давай, давай, Коля, освоим!
Из глубины казармы донесся взволнованный голос Яхонтова:
– Товарищи! Товарищи! Письмо пришло. Вот оно. Письмо.
Музыканты мгновенно затихли. Сразу несколько голосов спросило:
– Кому?
– Какое письмо?
Показав синий конверт с оранжевыми подсолнухами, Яхонтов, запинаясь, с трудом прочитал:
– Село Цыбуля. Правление колгоспа «Червоный прапор». Голова колгоспа Грицько Евлантьевич Супрун.
– Читай дальше, – торопили собравшиеся курсанты.
– Быстрей только. Чего тянешь?
– Обождите, ребята. Не все слова разбираю, – пожаловался Яхонтов. – Пусть Иващенко почитает. Иди, Олесь, у тебя лучше получится.
«Дорогие родяньски воины! – стал уверенно читать Иващенко. – Мы, мирные людины колгоспа «Червоный прапор», вси, як один, благодарим вас за гарны сердечны поздравления и желаем вам, ридны товарищочки, крепко служить на добру пользу коханой социалистичной витчизны. А щоб вы наилучше знали, як мы робим в колгоспе и николи про то не забували, трэба встретиться. Так що примите зараз приглашение прибыть летом на каникулы в «Червоный прапор». Девчат у нас богато, и вси воны дюже красивы. Краще наших дивчин немае нигде. А если кому яка люба буде, можем зробить таку свадьбу, що в городе николи не зробят».
– Эх, мужики... нагрянем? – загорелся вдруг Винокуров, но стоявший рядом Яхонтов дернул дружка за рукав:
– Помолчи, Саня, не перебивай, Иващенко продолжал:
«И еще трэба нам знать, яки ваши успехи в боевой учебе, вси ли справно выполняют воинску дисциплину чи не вси. Хотелось бы, щоб нияких промашек в этом деле не робилось. И щоб нияка империалистична гидра носа к нам не сувала. На том бувайте здоровеньки. Ожидаем вас до нашей колгоспной хаты. А краще сказать: до нашего стола с варениками».
– Ну як оно, хлопцы? – спросил, помолчав, Иващенко. – Приглашение примем?
– Примем, ясное дело, – с готовностью подхватил Винокуров. – Как же не принять?
– Но ты же, Саня, к деду собирался березу осваивать, – шутливо заметил Яхонтов.
– А ты не смейся, – бойко ответил ему Винокуров. – Мы ведь с тобой вместе на ту березу полезем. Дед, он знал, какой урок преподать. Только я не сразу понял его. Вот в чем дело. А на Украине, чтобы ты знал, я еще никогда не был и поехать согласен.
– Правильно, Саня, и я.
– И я тоже.
Пришел лейтенант Беленький с увольнительными записками, приказал всем, кто собирается в город, построиться в одну шеренгу. Он, как всегда, придирчиво осмотрел каждого сначала в строю, затем отдельно, заставив повернуться и пройти мимо него четким уставным шагом. Лишь убедившись, что никаких изъянов в одежде нет, вручил всем записки. Радостный и довольный, Красиков с улыбкой прошествовал мимо дневального и будто на крыльях выскочил на лестницу. Но здесь навстречу ему попался Беткин, тот самый толстяк из первой батареи, с которым лежал он недавно в госпитале.
– Здорово, крестник! – сказал Беткин весело, растопырив руки. – А тебе, знаешь, привет от Люськи. Самый что ни на есть нижайший. Передай, говорит, обязательно.
– Ну спасибо, – сказал Красиков, смутившись.
– Да за что? – недовольно скривил губы Беткин. – Я сам думал сперва, что птица видная, стоящая. А как поближе познакомился, посидел с ней, что называется, рука в руке...
– Неправда, врешь ты все! – возмутился Красиков.
– Вот чудак, – сказал Беткин, приняв серьезную позу. – У нее знаешь сколько таких, как мы с тобой?..
– Врешь! Врешь! – закричал на него Красиков и, не сдержавшись, ухватил за грудки, прижал изо всех сил к стенке.
Беткин посерел от такого неожиданного наскока.
– Ты что? Ты что? Слышишь, не дури! А то я тебя сейчас!..
Он был хотя и не выше, но посильнее Красикова и сумел бы, конечно, скрутить его в два счета, если бы не помешал лейтенант Беленький. Лейтенант стоял на лестнице, пораженный увиденным.
– А ну, прекратить сейчас же! – И тут же приказал Красикову: – Отдайте увольнительную немедленно.
Обескураженный Красиков неохотно сунул руку в глубокий карман шинели и долго ловил там неуверенными пальцами вчетверо сложенную бумажку: «Вот и все, – подумал он с горечью. – Устроил мне этот подлец Беткин веселый вечер. Запомнится теперь на всю жизнь».
Когда лейтенант ушел, Красиков нехотя вернулся в казарму, сбросил шинель и, выхватив из тумбочки первый попавшийся учебник, уткнулся в него, словно школьник перед экзаменом. В учебник он, конечно, только смотрел, а перед взором его была, как и прежде, незнакомая Вязовая улица. Он пытался нарисовать ее в своем воображении: ведь не зря же люди придумали улице такое лирическое название – Вязовая?
Неожиданно его кто-то взял за плечо. Подняв голову, он увидел стоявшего рядом Иващенко.
– Ну що, Микола, задумался? – спросил Иващенко. – Муторно, да?
– Ничего, пройдет, – ответил Красиков сдавленным голосом.
– Як же так вышло, Микола. Ну чего ему нужно, Беткину?
– А кто его знает? Прицепился, и все.
– Хиба ж так можно без причины?
– Выходит, можно.
О причине ссоры Красиков так и промолчал. Не хотелось ему, чтобы в батарее узнали о том, что есть у него знакомая девушка Люся и что Беткин говорил о ней такие невыносимые гадости.
* * *
После чистки техники Крупенин еще долго оставался в парке, где майор Шевкун вместе с инженерами проверял механизмы станций, пусковых установок. С ним можно было поговорить о предстоящем показном учении, посоветоваться, как лучше подготовить к этому учению молодых курсантов.
– Видите ли, какое дело, Иван Макарович, – объяснял майору озабоченный Крупенин. – Командир дивизиона хочет посадить молодежь в отдельные машины.
– А зачем в отдельные? – удивился Шевкун. – Рядом со старшим курсом надо посадить. На тягачах мест вполне хватит.
– Вот и я так думаю, – сказал Крупенин. – Уж показывать – так все, от начала до конца.
– Конечно. А Вашенцев, значит, побаивается, как бы чего не вышло. Какой он осмотрительный стал после выговора. Но вы не беспокойтесь, Борис Афанасьевич, начальник училища на это не пойдет. Вы представляете: лишние машины, лишнее горючее... Нет-нет. И насчет выносных индикаторов уже распоряжение есть. – Шевкун посмотрел Крупенину в глаза и улыбнулся. – Вообще, вы молодец. Настояли, добились. Не ожидал, честное слово. Привыкли мы тут к нашим порядкам, успокоились. Нет указаний сверху – значит, все хорошо. А выходит, не все хорошо. И тут вы, Борис Афанасьевич, правильно поступили, по-партийному.
– Спасибо за доброе слово, Иван Макарович, – сказал Крупенин. – За все спасибо.
Потом, когда парк опечатали и сдали под охрану часовому, Крупенин пошел в кафе, чтобы пораньше пожинать и отправиться в Дом офицеров на концерт. Но в кафе разыскал его лейтенант Беленький. Не раздеваясь и не снимая шапки, Беленький подсел к столу и полушепотом, чтобы не слышали посторонние, доложил о том, что произошло с Красиковым и Беткиным.
– Еще чего не хватало, – резко отодвинув тарелку, сказал Крупенин. – А может, это у них так, ребячество?
– Да нет, схватились по-серьезному, – объяснил Беленький. – И, не окажись меня на лестнице, не знаю, чем бы все кончилось.
– Странно. Из-за чего бы?
– Так вы же знаете характер Красикова, товарищ старший лейтенант. У него и с Винокуровым ссоры были.
– Что было, то прошло.
Появившаяся у стола официантка недовольно посмотрела на лейтенанта, на его надвинутую на брови шапку.
– Опять не дали человеку поесть! Ну как это можно?
– Нет, я уже поел, спасибо, – сказал Крупенин.
Он встал и, одеваясь, подумал с досадой, что так ведь хорошо работал Красиков сегодня в парке и так был рад потом, что пойдет, наконец, в городской отпуск. И вдруг... Жаль, что Беленький никак не может объяснить толком, какова же все-таки причина ссоры и кто ее затеял, Красиков или Беткин?
– А я так понимаю, товарищ старший лейтенант, – говорил ему Беленький по пути к казарме. – Если никто из двоих не уступил, значит, виноваты оба. Значит, обоих и наказать нужно по всей строгости и на полную катушку.
– Наказать нетрудно, – сказал Крупенин. – Знать надо, за что наказывать.
Поднимаясь на третий этаж, Крупенин спросил Беленького:
– Где все это произошло, покажите?
– Вот здесь, – сказал Беленький и хлопнул ладонью по стенке на лестничном повороте между вторым и третьим этажами.
– Из курсантов кто-нибудь видел?
– Да, на лестнице кто-то стоял.
– Кто же именно?
– Вот этого я не заметил второпях.
– Жаль. Может, вспомните?
Беленький подозрительно посмотрел на комбата.
– Так я же сам видел, товарищ старший лейтенант. Не верите, что ли?
Крупенин промолчал. Он чувствовал, что вопрос его действительно прозвучал не очень деликатно.
– Знаете что? – сказал он. – Разыщите, пожалуйста, Иващенко и приходите с ним в канцелярию.
– И Красикова позвать? – спросил Беленький.
– Нет, Красикова пока не надо.
– Ну глядите. А то и комсомольское бюро собрать можно. Все члены как раз на месте. Все равно командир дивизиона потребует.
Крупенин посмотрел на Беленького и тяжело вздохнул: «Как они все-таки похожи с Вашенцевым. Надо же так!»
Спустя минут десять, когда Крупенин сидел за своим столом в канцелярии, пришел Беленький с комсоргом Иващенко.
– А я ведь нашел, кто был на лестнице, товарищ старший лейтенант, – доложил он с каким-то внутренним облегчением и бодро кивнул на Иващенко. – Он.
– Так точно, – подтвердил курсант, – но только я начала не бачил, опоздал малость.
– Значит, причины тоже не знаете? – спросил Крупенин.
– Знаю, товарищ старший лейтенант, – сказал Иващенко. – Трохи допытался. – И он, усевшись на предложенный комбатом стул, рассказал обо всем, начиная с первой ссоры, которая произошла между Красиковым и Беткиным еще в госпитале.
– Это что же, сам Красиков признался?
Иващенко отрицательно покачал головой.
– Красиков молчит, товарищ старший лейтенант.
– А где же вы узнали?
– У Беткина.
– О, это интересно, – оживился Крупенин. – А Красиков, значит, молчит.
– Да тут все ясно, товарищ старший лейтенант, – торопливо вмешался Беленький. – Как же Красиков признается, если он первый в драку полез?
– А як же не лезть? – возразил вдруг Иващенко. – Я бы тоже не удержался. Нехай не оскорбляет дивчину.
– Подумаешь, рыцарство, – возмущенно скривил губы Беленький. – Может, и девушка того не стоит.
– Ну, это вопрос другой, – строго сказал Крупенин и снова повернулся к Иващенко. – Так, значит, Беткин признался? А почему же все-таки не признался Красиков?
Иващенко неловко повозился на стуле, посмотрел на сидевшего рядом лейтенанта Беленького и промолчал.
– Ладно, – сказал Крупенин, откинувшись на спинку стула. – Мы сейчас, вот что сделаем: потолкуем с самим Беткиным.
– А удобно ли? – усомнился Беленький. – У Беткина свой командир есть.
– Ничего, удобно, – успокоил его Крупенин. – Идите, товарищ лейтенант, пригласите.
Когда Беленький вышел, Иващенко объяснил комбату, что Красиков не желает открывать причины ссоры вовсе не потому, что первым схватил Беткина за грудки и боится наказания. Он просто не хочет грязнить имя знакомой девушки.
– А я это понял, – сказал Крупенин. – И медсестру эту я знаю очень хорошо. Чудесная девушка, скромная.
Появился Беткин. Красный, сконфуженный, он не знал, на кого смотреть и куда девать свои неловкие, большие руки. Крупенин встал, подошел к курсанту, спросил негромко, но внушительно:
– Что же вы, милый человек, так необдуманно высказались перед Красиковым, а?
– Так получилось, товарищ старший лейтенант, – поеживаясь и виновато моргая, выдавил Беткин. – Не думал я... Пошутил я с ним. А он за грудки сразу.
– Но вы же оскорбили его самого и девушку. Понимаете?
– Понимаю, товарищ старший лейтенант. Только я ведь не по злости и без умысла.
– Это неважно. Это все равно грязно. И мой совет вам такой: Сейчас же, вот здесь, при нас извиниться перед Красиковым.
Беткин встревожился и торопливо, сбивчиво заговорил:
– Зачем же перед Красиковым, товарищ старший лейтенант? Я же перед вами... вон и лейтенант здесь. А Красиков кто? Первокурсник зеленый. Смешно даже, товарищ старший лейтенант.
– Эх, Беткин, Беткин, – грустно покачал головой Крупенин. – От своей совести курсом отгородиться хотите? Не думал я, что вы такой...
Беткин заволновался.
– Ну зачем вы так, товарищ старший лейтенант? Ну...
– Никаких «ну», Беткин, – твердо и решительно сказал Крупенин. – Если вы человек мужественный и честный, то должны извиниться.
Эти последние слова комбата словно проветрили сознание Беткина. Он с усилием выпрямился и сказал:
– Хорошо, товарищ старший лейтенант, извиняюсь.
* * *
Когда Крупенин, закончив разговор с Беткиным и Красиковым, вышел из канцелярии, ехать в Дом офицеров на концерт уже не было у него никакого настроения. Да и время было потеряно: концерт начинался в семь, а теперь стрелки часов на тумбочке дневального показывали пять минут девятого.
«Ладно, переживу, – подумал Крупенин и неторопливо направился в ленинскую комнату. Здесь, как всегда перед выходным, было оживленно. В приоткрытую дверь вырывались бойкие голоса курсантов. Среди них выделялся степенный басок Яхонтова.
– Тише, товарищи! – требовал Яхонтов. – Следующий вопрос из истории. Кто знает, когда в России впервые появились боевые ракеты?
– Какие? – переспросил Винокуров. – Пороховые, что ли?
– А ты, Саня, помолчи, – сказал Яхонтов. – Пусть все подумают. На размышления три минуты.
– Разрешите? – попросил слова Богданов.
– Пожалуйста.
– Первая пороховая ракета появилась в русской армии в начале семнадцатого века.
– Так это была сигнальная, – поправил его Винокуров. – А ты расскажи о фугасных и зажигательных, которые применялись при штурме турецких крепостей. И первых конструкторов назови.
– Тогда давай, Саня, рассказывай сам, – сдался Богданов.
Крупенин улыбнулся и подошел поближе к двери. Ему было приятно вспомнить, как в этой же комнате несколько месяцев назад, рассказывая курсантам о своей службе на Севере, о нелегких психологических тренировках, он решил вдруг: «А не попытаться ли и тут, в училище, воспользоваться этим опытом?» Для начала он провел тогда что-то вроде викторины. Задавал курсантам вопросы о литературе, о современной технике, а курсанты, хотя и не очень бойко, но все же отвечали. Потом, дня через три, находясь в казарме, Крупенин услышал, как в первом взводе курсанты уже сами задавали друг другу вопросы: «Чему равно расстояние от Земли до Луны?», «Сколько дней потребуется на полет ракеты до Марса и обратно?». И Крупенин порадовался: «Молодцы ребята, ухватились».
Он распахнул двери в ленинскую комнату.
– Продолжайте, продолжайте, – участливо кивнул Крупенин и спокойно устроился за столом рядом с Яхонтовым. – Ну что же вы, смутились, что ли? Или нет больше вопросов?
– У нас к вам вопрос есть, товарищ старший лейтенант, – сказал за всех Винокуров.
– Ко мне? Что ж, задавайте.
– Когда будут учения, товарищ старший лейтенант?
Крупенин, подумав, объяснил:
– Будут, как только закончим подготовку. Постараться надо, товарищи, особенно с посадкой на машины. Сегодня утром сами видели, сколько было отстающих.
– Сегодня вторая батарея подвела, – сказал Яхонтов.
– Давайте на вторую не кивать. У нас тоже кое-кто не сразу свое место нашел в машине. Так ведь?
– Верно, был грех, – сказал, смутившись, Яхонтов.
– Ну вот. А кто чужие сапоги надел прошлой ночью по тревоге? Богданов, что ли?
– Не надел я, товарищ старший лейтенант, – отозвался Богданов, стыдливо краснея. – Да и не мог я надеть их. Не тот калибр. На два номера разница.
– Но время-то потеряли все же?
– Это конечно...
– И соседа своего задержали. Как же так получилось? Не знаете, куда сапоги нужно ставить?
– Да знаю, товарищ старший лейтенант. И вроде ставил на место. А потом...
– Что «потом»? Сапоги сами ушли?
– Они у него реактивные, – не утерпев, съехидничал Винокуров, – Передвигаются самостоятельно.
– Наверное! – Крупенин улыбнулся и обвел внимательным взглядом повеселевших курсантов. – Ну, что же, товарищи, отвлеклись мы от ракетной викторины. Будем продолжать или включим телевизор? Кто-то предложил:
– Давайте включим телевизор. Сейчас фильм начнется о Вьетнаме.
– Хорошо, фильм так фильм, – согласился Крупенин. Ему очень хотелось подольше побыть с курсантами.
* * *
Вашенцев был на концерте в Доме офицеров и в городок возвращался вместе с Забелиным в просторной генеральской «Волге». Под колесами шипели незамерзшие лужи, небо висело низко, в переднее стекло кабины бил дождь, мелкий, частый, вперемешку со снегом. Настроение, однако, у всех было веселое, особенно у Нади, которая держала на коленях букетик оранжерейных гиацинтов с нежными розовыми лепестками.
Когда приехали в городок и вышли из машины, Забелин взял Вашенцева за руку и тихо, будто по секрету, сказал:
– Вот что, Олег Викторович. Как встретим командующего, опять буду говорить с ним о вашем звании. А вы постарайтесь, чтобы дивизион был на уровне. И чтобы, никаких казусов не получилось ни теперь, ни на учениях.
– Можете не беспокоиться, товарищ генерал, – уверенно ответил Вашенцев.
Ночью, лежа в кровати, Вашенцев долго и деловито прикидывал, как все-таки было бы здорово уладить поскорей дело со званием, выбраться наконец из этого неравного положения, когда все другие командиры дивизионов подполковники, а он – майор. А чем он хуже других? И еще он думал о Наде. Будь она немного постарше и посерьезнее, кто знает, может, их отношения и были бы иными... А то ведь девчонка и девчонка, и на него она смотрит как-то странно, с сожалением: «Неужели вы, Олег Викторович, так и не сойдетесь со своей Ириной?», «Неужели ваша жена не сделает этого ради дочери?». А что толку от таких разговоров?
Утром, когда Вашенцев нежился еще в постели, наблюдая за медленно вползающим в квартиру сырым весенним рассветом, позвонил по телефону Крупенин и сообщил о вчерашнем происшествии на лестнице. По телу Вашенцева пробежали иголки, и весь он как-то зябко передернулся, будто под холодным и внезапным душем.
– Черт знает, чем вы там занимаетесь, – сказал он в трубку раздраженно. – Не можете без этих своих штучек. Скучаете. – Помолчав, спросил недоверчиво: – Ну и Красикову хоть всыпали?
– Отобрали увольнительную, – ответил Крупенин.
– Правильно, – сказал Вашенцев. – И сегодня пусть сидит в казарме. Ни на шаг не выпускайте. А потом посмотрим.
Конечно, в другое время не так бы поступил Вашенцев с этими задиристыми петухами. В другое время он дал бы обоим суток по пять аресту и немедленно отправил на гауптвахту. Но сейчас нельзя было создавать лишний шум. «Ну ничего, – успокоил себя Вашенцев. – Я их в понедельник сам проработаю так, что почувствуют».
