Текст книги "Трудная позиция"

Автор книги: Анатолий Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

38

На четвертый день после учения, перед вечером, дежурный по батарее курсант Богданов доложил Крупенину, что к нему пришла девушка.

– Какая девушка? – удивился Крупенин.

– Не знаю, – ответил курсант с таинственной улыбочкой. – Блондиночка, симпатичная. Просила доложить.

Старший лейтенант вышел из канцелярии. У двери возле дневального стояла Люся в легком синем плаще, простеньких туфлях и маленьком сером берете, будто школьница.

– О, кого я вижу! – громко воскликнул Крупенин. – Какими судьбами?

Люся улыбнулась и смущенно скользнула взглядом по лицам окружающих.

– Меня врач наша прислала, Любовь Ивановна. Мы с ней тут в медпункте занятия проводим. Иди, говорит, проверь Красикова. Вот я и пришла.

– Что же, проверьте, – сказал приветливо Крупенин и пригласил Люсю в канцелярию, а дневальному приказал побыстрей сходить в парк за Красиковым.

– Так он уже сам скоро прийти должен, – объяснил Богданов. – Время.

– А вы поторопите...

В канцелярии Крупенин помог Люсе снять плащ и берет и, убрав со стола служебные бумаги, усадил девушку на свое командирское место.

– Ох и придирчивый вы народ, медики, – заговорил он шутливо. – Нигде от вас не скроешься, найдете:

– Обязанности, – ответила Люся и объяснила: – Ведь ему, Красикову, давно бы самому побывать у нас в госпитале нужно было. А он, видите, у вас какой: ушел и позабыл все наказы Любовь Ивановны.

– Да, знаете ли, – сказал Крупенин, – тут, конечно, мне нужно было настойчивость проявить. А он, Красиков, что... Не болит нигде – и ладно.

– Вот и все так, – пожаловалась Люся. – Сколько ни говори – ноль внимания.

– Понятно. – Крупенин улыбнулся. В душе он был рад, что Красиков совершенно забыл и о своей болезни, и о госпитале, что вообще все обошлось довольно благополучно.

Когда пришел Красиков, девушка вдруг вспыхнула, но быстро взяла себя в руки и с профессиональной дотошностью стала его допрашивать:

– Ну, как вы себя чувствуете, Красиков?

– Да ничего вроде, все нормально, – пожимая плечами, отвечал Красиков.

– А рука почему забинтована?

– Поцарапал малость на учении.

– Он герой у нас, – сказал Крупенин. – Серьезную аварию предотвратил.

– Правда? Вот вы какой, Красиков!..

Курсант чувствовал себя неловко, но в то же время ему было приятно, что командир так хорошо сказал о нем в присутствии Люси.

В дверях появился лейтенант Беленький. Он хотел что-то сообщить, но Крупенин движением руки остановил его и вместе с ним вышел из канцелярии.

– Не будем, товарищ лейтенант, мешать медицине, – сказал он вполголоса.

Беленький понимающе улыбнулся.

* * *

– Ну вот, Коля, я и нагрянула к вам. Не думали и не гадали, наверно? – решилась первой заговорить Люся, когда они остались одни.

– Правда, не думал, – признался Красиков. – Как это вы осмелились?

– Осмелилась вот. А вы позабыли про наш госпиталь вовсе?

– Нет, почему же. – На лице у Красикова проступил легкий румянец. – Я помню все. Очень даже.

– А тот, что лежал с вами рядом... Как его?

– Беткин, что ли? – догадался Красиков.

– Ну да, он. Приходил уже несколько раз.

– Чего ему нужно?

Люся, махнув рукой, рассмеялась.

– Ой, такой странный человек. До сих пор не может никак расстаться с нами. Любовь Ивановна уже сказала ему: не ходите, хватит. А он через два дня опять заявился. Я, говорит, просто на консультацию. Надо же!

– Понятно, – сказал Красиков, нахмурившись. – И вы его консультируете, конечно?

С минуту они молчали.

– Только вы не обижайтесь на меня, – тихо, почти шепотом, попросил ее Красиков. – Это я так, по злости на Беткина.

– А я знаю, – так же тихо сказала Люся.

– И за то, что не приходил, тоже не сердитесь. Не мог я. Никак не мог. А я ведь вам писал, – признался Красиков. – Сколько раз начинал, а закончить так и не удалось.

– Правда?

– Честное слово.

Он достал из кармана листок с мелкими, неровными строчками и, сконфуженный тем, что так по-мальчишески приходится оправдываться, показал его Люсе. Она пробежала взглядом по первым строчкам: «Вчера уже совсем было собрался к вам на Вязовую, но непредвиденно пришлось задержаться...» – и растроганно сказала:

– Ну вот, буду считать, что получила. Послушайте, Коля. Вы сегодня не можете взять увольнительную?

– Сегодня?

– Ну да. Ведь суббота. У нас в институте занятий нет. А если сегодня нельзя, то завтра. Поговорите со старшим лейтенантом. Он к вам очень хорошо относится. Я это еще в госпитале заметила.

– Он у нас ко всем хорошо относится. Только просителей не любит.

– Жаль. А то бы в кино сходили. Я уже давно не была.

– Почему?

– А так, настроения нет. Вот сегодня пошла бы. Как раз новая картина – «Неожиданное свидание».

– Интересно, к нам подходит, – заметил Красиков.

– Верно. Тоже неожиданно.

– Хорошая ты девушка, Люся. – Он впервые назвал ее на «ты» и положил свою ладонь на ее руку.

* * *

Возвращаясь в канцелярию, Крупенин заметил, что в казарме появился Беткин. Это насторожило Крупенина, и он, подозвав курсанта, спросил: – Вы что тут делаете, Беткин?

– А ничего, товарищ старший лейтенант, – бойко ответил курсант. – Просто соскучился.

– По ком же, интересно?

– Так, вообще.

– Хитрите, Беткин?

– Да нет, товарищ старший лейтенант, не хитрю.

– Тогда идите к себе. А вечером на телевизор, пожалуйста, милости просим.

– Слушаюсь, – нехотя ответил Беткин и так же нехотя ушел из казармы.

Наблюдавший за всем этим лейтенант Беленький сказал Крупенину с улыбкой:

– А верно вы угадали, товарищ старший лейтенант. Это он за сестрой решил приударить, точно.

Когда Крупенин и Беленький вернулись в канцелярию, Люся уже стояла одетая, но уходить не торопилась. Берет ее был еще в руках у Красикова, и тот, как показалось командиру батареи, тоже не очень-то хотел, чтобы девушка быстро ушла.

– Ну, как результаты осмотра? – спросил Крупенин.

– Ничего, все хорошо, – ответила Люся.

– Значит, опасностей никаких?

– Какие опасности, что вы!

– Значит, и в город отпускать его можно?

– Конечно, – улыбнулась Люся.

– Тогда придется дать Красикову сегодня увольнительную. – Крупенин посмотрел на лейтенанта: – Вы не возражаете?

– Никак нет.

– Ладно, идите, Красиков, собирайтесь. Кстати, и сестру проводите.

У большого курсантского зеркала, где Красиков торопливо прихорашивался, к нему подошел Винокуров.

– Что, Коля, готовишься в город?

– Как видишь.

– С Люсей, конечно?

Красиков сделал вид, что не расслышал вопроса, но Винокуров не отступал:

– Да ты не скрывай. Я ведь все знаю. Везучий ты парень, вот что скажу. Молчал, молчал и закрутил вон как. А я, дурак, записочку с тобой передал. Сказал бы мне раньше: не лезь, мол, хватит.

Взволнованный Красиков повернулся к приятелю:

– Знаешь, Саня!

– Ну чего «знаешь»! Чего? – Винокуров понизил голос до шепота, чтобы никто не слышал его, кроме Красикова. – Ну я не показался ей, а ты показался. Теперь же все ясно. Любовь, она вроде ежа – со всех сторон одни иглы. Не уколешься – молодец будешь. А Люся, еще раз скажу тебе, царь-девушка.

Неожиданно появился Иващенко, взял Винокурова под локоть, шутливо спросил:

– Ну що ты, Сашко, мешаешь человеку, а?

– Я, мешаю? – Винокуров удивленно вытянул губы. – Это он мне мешает. Эх, Олесь, Олесь. Поеду я и в самом деле с тобой летом на Украину. Познакомлюсь в Сорочинцах с красивой девушкой. А тут не буду больше знакомиться. Не везет мне тут, Олесь.

– А яка нужда тебе шукать дивчину в Сорочинцах? – с нарочитой серьезностью сказал Иващенко. – Щось у нас в Цыбуле красивых дивчин нема?

– Хорошо, найдем в Цыбуле, – согласился Винокуров. – Только ты, Олесь, не бери с собой Колю Красикова. А то он и там биографию мне испортит..

– Хватит, Саня. Хватит, – попросил смущенный Красиков.

– Все, все, Коля, – Винокуров поднял руку. – Дуэли не будет.

39

В общежитие Крупенин пришел сегодня раньше обычного и, разложив принесенные с собой газеты и журналы, стал готовиться к политинформации. Ему нужно было просмотреть внимательно все статьи и заметки о войне во Вьетнаме, о вероломстве американских генералов, пытающихся подавить сопротивление Фронта национального освобождения. Всякий раз, когда Крупенин читал об этом свежие сообщения, его возмущали наглость и жестокость заокеанских агрессоров. Но тем радостнее было узнавать о новых серьезных ударах вьетнамских партизан по штабам и коммуникациям американских войск, расположенных вблизи Сайгона. «Вот так-то лучше, – приговаривал Крупенин, отыскивая на карте места сражений. – Побольше бы таких ударов, и господа американцы почувствуют, что такое сила и гнев народа». Сегодня он решил даже нарисовать специальную схему этих ударов. Пусть курсанты посмотрят, с какой настойчивостью люди маленькой страны бьются за собственную свободу.

Крупенин рассчитывал просидеть за столом весь вечер, никуда не отлучаясь. Но не прошло и получаса, как его пригласили к телефону. «Уже соскучились», – недовольно подумал Крупенин, уверенный, что звонит ему не кто иной, как дежурный по батарее. Однако в трубке, к его изумлению, послышался мягкий женский голос:

– Ты не удивляйся, Боря. Это я – Надя.

– Кто, кто? – спросил Крупенин машинально.

– Это я, ты слышишь? – повторила Надя. – Я хочу видеть тебя.

– Меня, видеть?

– Да, да, тебя. Прямо сегодня, сейчас.

– А где?

– На том самом месте за нашим домом. Помнишь?

Крупенин словно проснулся, закричал во весь голос:

– Хорошо, Надюша, жди! Минут через десять приду!

В одно мгновение Крупенин оделся, закрыл свою комнату и хотел уже выйти на улицу, но его снова позвал дневальный:

– Товарищ старший лейтенант, вас опять к телефону.

На этот раз звонил дежурный управления. Он сообщил Крупенину, что его срочно вызывает начальник училища.

Крупенин посмотрел на часы. Было без пяти минут восемь.

В такое время никаких служебных совещаний генерал обычно не проводил, да и сам он старался уходить домой гораздо раньше. «Значит, сейчас у него что-то важное», – решил Крупенин и бегом устремился через проходную к управлению. Он почему-то был уверен, что генерал долго его не задержит и он успеет, вполне успеет на свидание с Надей.

Забелин сидел за своим столом грустный, задумчивый и держал в пальцах дымящуюся папиросу. В ответ на приветствие Крупенина он тихо кивнул головой и так же кивком показал на стул, что стоял слева.

– Печальную весть мы получили, Крупенин, – сказал генерал и торопливо, рывком затушил папиросу. – Погиб Саввушкин.

Крупенину сделалось сперва холодно, потом жарко, будто все его тело осыпало горячими иголками.

– Как погиб, товарищ генерал? – спросил он, ничего не понимая.

– Вот Ремешков сообщает, видите?

Забелин взял со стола бумагу и прочитал:

– «Погиб при исполнении служебных обязанностей двадцать второго апреля». – Вздохнув, прибавил: – Даже нашего письма о согласии на зачисление в училище, наверно, не дождался. Видите, как получилось?

– Да нет, это невозможно, товарищ генерал. Такой парень – и вдруг...

– А вот поезжайте в Усть-Невенку и выясните, – сказал Забелин. – Мне кажется, именно вам нужно ехать и не позже как на рассвете. Машину я дам, командировочное удостоверение сейчас оформим. Только насчет своих занятий распорядитесь. У вас что в понедельник по плану?

– Политинформация, товарищ генерал.

– Поручить кому-нибудь можно?

– Не хотелось бы комкать. Лучше перенести.

– Ладно, переносите. Ничего не поделаешь. И давайте собирайтесь.

– А может, прямо сейчас и поехать? – спросил Крупенин, все еще не веря тому, что услышал.

Забелин возразил:

– Ночью не следует. Спешка все равно ничего не даст. Человека-то нет.

– Это верно, – грустно покачал головой Крупенин. – Теперь не поможешь. Теперь все, товарищ генерал.

Он хотел еще что-то сказать, но не смог: тугой, давящий ком подступил к горлу.

* * *

К месту свидания с Надей Крупенин пришел не через десять минут, как обещал, а через час. Он был почти уверен, что девушка уже не ждет его. Обойдя дом, Крупенин остановился и поглядел в степь. Свет от фонарей был чем дальше, тем слабее, словно растворялся в мягкой весенней темноте. Все вокруг: знакомая тропинка, молодая трава, прошлогодние кусты чилиги и маленькие холмики с желтыми песчаными лысинами – выглядело одиноко и скучно. «Ушла, конечно», – решил Крупенин и уже хотел один отправиться в степь, чтобы там наедине с тишиной успокоить хоть немного взбудораженные вконец нервы. Но едва он сделал несколько шагов, как впереди, где было совсем темно, показался еле приметный женский силуэт.

– Надя? – торопливо позвал Крупенин.

Силуэт зашевелился и стал приближаться. Крупенин быстро пошел навстречу.

– Здравствуй, Надя!

В ответ она тихо, почти шепотом, спросила:

– Ты удивился, что я позвонила тебе?

– Нет. Я все время ждал. Я знал, что мы обязательно встретимся. Ты не обиделась, что я опоздал?

– Я не успела подумать, – откровенно призналась Надя. – Я очень волновалась все это время.

Он взял ее за руку бережно и ласково. Ее пальцы слегка вздрагивали.

– Мне очень трудно было звонить тебе, понимаешь, Боря? Я просто не помню, как сняла трубку. Ты, вероятно, не узнал даже моего голоса вначале?

– Что ты! Я узнал тебя сразу, с первого слова.

– А почему ты грустный? Что с тобой?

Вместо ответа он молча увлек ее в степь, где все еще торчали сухие будылья прошлогоднего татарника, но уже всюду, и на буграх, и в низинах, набирали силу молодые травы. И хотя травы были пока слабые, низкорослые, свежий травяной запах настойчиво струился в тихом вечернем воздухе. Вдали в темноте, словно в неспокойном море, то вспыхивали, то угасали два тоненьких пучка света: похоже, чья-то запоздавшая машина выбиралась из-за холмов на большак.

– Хочешь туда? – спросил Крупенин, крепко сжав Надину руку.

– Далеко же очень, – сказала она. – Мы не дойдем.

– Дойдем, – уверил он. – Мы теперь с тобой куда хочешь дойдем. Я люблю тебя, Надюша, очень люблю, – Крупенин обнял ее и поцеловал в губы. Потом они долго смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. И он снова поцеловал ее.

– А звезд-то сколько высыпало, – оказала Надя, поглядев на небо.

Звезд и в самом деле казалось больше, чем всегда, и висели они низко, над самой головой. Крупенин, вздохнув, сказал:

– На небе много разных звезд, но нет звезды его...

– Ну вот и опять загрустил, – сказала Надя. – С чего это, а?

Крупенин молчал, задумавшись.

– Боря, ну что ты? – Она сдернула с него фуражку и весело потрепала за волосы. – Ну не будь таким, слышишь?

– Понимаешь, Надюша, – сказал он тихим, приглушенным голосом, – погиб Саввушкин. Наш Саввушкин.

– Погиб? – удивилась Надя.

– Да. А ты знала его?

– Нет. Но я слышала. Это который в Усть-Невенке?

– Он.

– Как ужасно! Мирное время, и вдруг – погиб. А что же произошло, Боря?

– Не знаю. Ничего еще пока не знаю.

40

Они шли по твердой, каменистой дороге втроем: Крупенин, капитан Ремешков и товарищ Саввушкина по караульной роте рядовой Коробов – единственный свидетель происшествия. Солнце только взошло, и в окрестностях Усть-Невенки по низинам еще держались тощие обрывки ночного тумана. Ремешков тронул Крупенина за локоть и, показывая в сторону от поселка, спросил:

– Вон те бугры, с коричневыми макушками видите?

– Вижу хорошо, – ответил Крупенин.

– Так вот за ними как раз и находится этот объект, где стояли Саввушкин и Коробов, один – с южной стороны, другой – с северной.

– Понятно, – сказал Крупенин. Он теперь уже знал, что Саввушкин охранял какое-то новое экспериментальное горючее, что в люк бака попала молния, и Саввушкин закрыл собою горловину люка, предотвратив катастрофу.

– И все это на ваших глазах, значит? – спросил Крупенин у низкорослого задумчивого Коробова.

– Так точно, на моих, – тяжело вздохнул Коробов. – Оно, конечно, не близко я был, шагов на двести, пожалуй, а то и побольше. Но видел хорошо, как разводящий лаборанта приводил на пост, как тот на баке сидел. Только вот люка открытого потом, когда лаборант ушел, не приметил. Да его и Саввушкин, похоже, не видел, А то бы он разве не потребовал закрыть. Потребовал бы обязательно. Туча ведь надвигалась.

– Да, конечно, – согласился Крупенин. – Ну а как молния ударила, вы тоже заметили?

– Нет, как молния ударила, я не заметил. Тогда я за другой стороной наблюдение вел. Да и удара-то не было. Так, наверное, искра попала. А вот как дым поднялся и шары огненные с искрами, потом как Саввушкин подбежал к баку, очень хорошо видел. Я тогда, чтобы тревогу поднять, два выстрела сделал.

– А почему же Саввушкин люк не закрыл? Разве нельзя было? – продолжал допытываться Крупенин.

– Не мог, наверно, – предположил Коробов. – Огонь ведь не ждал, товарищ старший лейтенант.

– Видите ли, какое дело, – объяснил Ремешков. – Закрыть люк не так-то просто. С механизмом повозиться нужно.

– Значит, оставалось одно?

– Безусловно, – подтвердил Ремешков. – Вы себе представить не можете, что бы тут произошло, если бы, к примеру, Саввушкин растерялся и не затушил пламя...

Солнце поднималось все выше, и лучи его, пронизывая утренний воздух, согревали землю, молодую траву, ласково поблескивали на железных крышах поселка. Крупенин смотрел на все эта и не мог поверить, что не встретит он больше Саввушкина, не увидит его синих глаз и не услышит голоса. Митя Саввушкин стоял перед ним живой, беспокойный, с умным мечтательным взглядом, точно такой, каким Крупенин видел его зимой в караульном помещении.

Ремешков неторопливо свернул с дороги на тропку. Крупенин и Коробов шли за ним следом. Впереди, на кургане, показался обелиск с блестящей металлической звездочкой на верхушке. Перед ним сидела женщина и скорбно смотрела на свежий рыжеватый холмик. Она горестно и беззвучно шевелила губами, словно шептала что-то своему сыну, а смуглые худые руки ее старательно приминали и приминали комковатую могильную землю. Ремешков подвел Крупенина к женщине и сдержанно, чтобы не потревожить тишины, сказал ей:

– Это командир приехал. Из училища.

Женщина медленно выпрямилась и долго смотрела своими утомленными от слез глазами в лицо Крупенина, как бы силилась что-то вспомнить.

– Вот-вот, – чуть слышно зашептала она вздрагивающими губами. – Таким он и описывал вас. Точно, точно. А как он рад был вашему приезду к нему. Вы даже представить не можете. Никогда еще я не получала от него такого большого письма, как в тот раз. И какие слова там были: «Мама, самое главное в жизни – это понимать, что ты нужен, что ты...» Ах, Митя, Митя. А я и не знала, что он у меня такой отчаянный.

– Отважный он у вас и мужественный, – сказал Крупенин.

– Да, да, на такое решиться, – бормотала женщина. – Не знаю. Не представляю.

Она хотела обнять Крупенина, но слезы, обильные материнские слезы, покатились по ее усталому и почерневшему от горя лицу. Немного справившись с собой, она тихо, шепотом попросила:

– Вы расскажите мне о нем. Все, все расскажите. Крупенин смотрел на нее и не знал, что же ответить, где найти такие слова, которые хоть немного облегчили бы материнское горе.

– Только вы ничего не скрывайте, – предупредила она, угадав его мысли. – Я ведь и днем и ночью думала о нем, и сердцем чувствовала каждую извилинку в его жизни. Даже если он скрывал что-то, все равно чувствовала. Теперь уже, когда мой сын не пожалел себя для людей, для Родины, мне дорого все: и то, чему я радовалась, и то, что заставляло меня обливать слезами подушку. И вы не стесняйтесь, не скрывайте ничего. Я прошу вас.

– Хорошо, – ответил Крупенин, взяв женщину под руку. – Я расскажу.

Солнце набирало и набирало силу и огромное, переполненное теплой синевой степное небо плыло над могилой Саввушкина. Его небо.

* * *

Весть о гибели Саввушкина произвела на Забелина такое впечатление, как будто он виноват был в этом трагическом происшествии. Вечером, после того как старший лейтенант Крупенин получил от него распоряжение выехать в Усть-Невенку, он потребовал доставить ему все документы, какие имелись на Саввушкина. И что было странно, рапорт Крупенина который раньше казался Андрею Николаевичу весьма торопливым и легкомысленным, теперь вдруг поразил его глубокой сердечностью и страстным участием в судьбе человека. И чем бы ни занимался в этот вечер Забелин – читал ли свежие газеты, слушал ли радио, – он все время думал о Саввушкине и о рапорте Крупенина.

А через день, когда вернулся из Усть-Невенки Крупенин и доложил о том, при каких обстоятельствах погиб Саввушкин, Забелин пришел к Осадчему и, не скрывая своих переживаний, сказал ему чистосердечно:

– А ведь верно, Артемий Сергеевич, не всякого орла можно заметить сразу. Далеко не всякого.

Забелин и Осадчий стояли посредине кабинета и смотрели друг на друга, словно заново встретились.

В большое окно били лучи яркого, весеннего солнца, и на белой стене лежали крупные квадраты оранжевого света.

– И еще вот что, Артемий Сергеевич, – сказал после длительной паузы Забелин. – Давно мы не толковали с вами так, чтобы обстоятельно, по душам. Все некогда и некогда.

– Верно, потолковать бы нужно, – сказал Осадчий. Он давно ожидал этого момента и теперь, как фронтовой друг его, испытывал сильное душевное волнение.

– Тогда прошу вечером ко мне на чай, – сказал Забелин. – И только непременно с Александрой Терентьевной. Непременно.

– Спасибо, придем, – пообещал Осадчий.

– Ну вот и добро. Попьем чаю, на кружки фронтовые посмотрим. Не заржавели еще, думаю.

– Не должны, – улыбнулся Осадчий. – А если что, ототрем.

– Вот именно.

За окном, у дороги, легкий ветер покачивал деревья, и зеленые листья плескались на солнце, как маленькие флаги.