Текст книги "Трудная позиция"
Автор книги: Анатолий Рыбин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Классные занятия некоторые с техникой увязывать можно, товарищ подполковник. Ну хотя бы изучение электрических двигателей переменного тока. Почему бы в конце этой темы не показать, каким образом подобные двигатели используются в ракетах? Можно даже продемонстрировать их работу. И вообще, по-моему, есть необходимость кое-что из программы второго курса перетащить на первый.
– Ай, как просто! Увязать, перетащить, продемонстрировать, и мы... ура, на Казбеке! Горячий вы человек, товарищ старший лейтенант. Джигит прямо. Кунак самому Кавказу. – Аганесян подвигал сцепленными пальцами, тяжело вздохнул и вдруг застыл в глубоком раздумье. – Вы понимаете, какое дело, Крупенин? Нельзя подходить к оценке учебного процесса в училище с позиций ракетной части. Там вы готовили солдат-операторов, а здесь мы готовим специалистов-офицеров. Им нужны большие теоретические знания. И если перегрузить программу первого курса практическим показом, то получится, извините, каша самая настоящая. Да и никто не позволит нам такую самодеятельность. Понимаете? Завтра же наедут комиссии, акты появятся, приказы, директивы.
Аганесян говорил искренне и очень убежденно. Уж кто-кто, а он-то знал хорошо, как некоторые проверяющие встречают подобные предложения. Им подавай лишь то, что записано в учебном плане от пункта до пункта. И правильно! А какая же цена будет плану, если каждый командир батареи начнет перекраивать его на свой лад? Теперь Аганесян в душе сожалел, что зря он вообще согласился выводить первый курс на учебное поле смотреть технику. Некстати этот Шевкун подвернулся ему со своими уговорами: ладно, дескать, давайте покажем.
– Знаете что, – сказал Аганесян, уставившись своими выразительными глазами на Крупенина, – не будем торопиться, дорогой. Поживем – увидим.
Крупенин недовольно поморщился.
– Ну ладно, – сказал Аганесян, слегка пристукнув по столу ладонями. – Я доложу о нашем разговоре начальнику училища. Но это ведь ничего не изменит. Уверяю...
* * *
В учебный корпус Крупенин пришел, когда там уже заканчивались занятия, последние перед обеденным перерывом. В классе, где сидели курсанты первого взвода, дверь оказалась приоткрытой, и старший лейтенант сразу увидел маленького Винокурова. Он стоял возле доски с куском мела в руке и решал задачу. Вид у курсанта был сосредоточенный, а цифры выводил он с таким усилием, что мел крошился под его пальцами.
– Скорость распространения электромагнитной энергии в пространстве нам известна, – говорил он громко, но без обычной своей бойкости. – Она составляет около трехсот тысяч километров в секунду. А посланный локатором импульс достиг цели и вернулся обратно за триста микросекунд. Требуется узнать расстояние от ракетной станции до обнаруженной цели...
Винокуров то принимался писать цифры, то быстро стирал их тряпкой и писал снова. Затем он приложил руку с зажатым мелом к туго наморщенному лбу и задумался в каком-то неожиданном сомнении.
Никто, пожалуй, из курсантов батареи не обладал такой настойчивостью в желании преодолеть трудности, как Винокуров. Удивительно мирно уживались в этом человеке две совершенно противоположные черты характера: веселое, почти беспечное балагурство и какое-то неожиданное упорство, когда этого требовали обстоятельства. Крупенин вспомнил, как месяца два назад, придя ночью в казарму, чтобы проверить службу дневальных, он увидел вдруг в ленинской комнате Винокурова за решением какого-то сложного уравнения. Командир батареи, конечно, отругал курсанта за самовольство и приказал немедленно лечь спать, но в душе порадовался за него.
Задача, которую решал Винокуров сейчас на доске, была, по мнению Крупенина, несложной. Однако у курсанта что-то не ладилось.
– А не кажется ли вам, что расстояние от локатора до цели получилось очень большим? – послышался голос преподавателя.
Винокуров поскреб затылок в раздумье, однако с места не двинулся и никаких поправок в решении не сделал.
«Ах, Винокуров, Винокуров, – досадовал Крупенин. – Забыл, что время-то дано в разных единицах. Ну вспомни же, вспомни».
– Тогда пусть поможет ему курсант Красиков, – сказал преподаватель.
Красиков объяснил:
– Винокуров ошибся в том, что данное ему время в микросекундах не перевел в секунды, поэтому результат при вычислении расстояния от локатора до цели получился нереальным.
– Верно, зеванул я, – досадливо поморщился Винокуров и хитровато ухмыльнулся: – Ну, это у меня всегда так перед обедом. Горючего, наверное, не хватает.
Курсанты засмеялись, а Крупенин подумал, что странно все-таки получается: Винокурову многое дается с трудом, и он не теряется, идет по своей дороге уверенно, не оступаясь, а вот Красиков все время мучается в раздумьях – есть у него призвание или нет, хотя и радиотехнику и другие предметы усваивает хорошо. «И кто мог внушить ему такую глупую мысль об отсутствии призвания? Какая чепуха!»
Неожиданно Крупенина кто-то взял за руку. Обернувшись, он увидел полковника Осадчего.
– А я ищу вас, товарищ старший лейтенант. Есть разговор. Давайте где-нибудь потолкуем.
Они пошли в глубь коридора и остановились у большого окна, подернутого легкой морозной наледью.
– Ну, что там получилось на учебном поле? – спросил Осадчий, ожидающе вздернув свои жесткие торчащие брови. – Не понравилось, что ли?
Крупенин стал рассказывать все, как было. Рассказал он и о своем разговоре с Аганесяном. Осадчий слушал внимательно, потом спросил:
– Послушайте, Борис Афанасьевич, а вы не могли бы изложить все это в письменном виде?
– Для кого? – удивился Крупенин.
– Для нашего учебного отдела.
– Но подполковник Аганесян не предложил мне этого.
– Ничего. А вы все-таки напишите. И дневник обещанный не забудьте. Жду...
Учебный корпус давно опустел. Взводы курсантов один за другим вышли во двор и направились к столовой.
– Что ж, пойдемте и мы обедать, – предложил Осадчий и уже на ходу, за дверями подъезда, настойчиво повторил: – Только вы напишите обязательно, Борис Афанасьевич. Слышите?
– Хорошо, напишу, – пообещал Крупенин и подумал: «Оно, может, и правильно. Слова словами, а когда все. изложено в рапорте – это совсем другое дело».
* * *
Винокуров выскочил из-за стола первым, не подождав даже своего приятеля Яхонтова. Он знал, как только Яхонтов управится с обедом, сейчас же заведет: «Ну что, Саня, угадал ты здорово насчет приобщения первого курса к технике. Прямо пророк». Конечно, Винокуров мог бы возразить ему, что нельзя сразу рассчитывать на полный осмотр такой сложной аппаратуры, что надо иметь некоторое терпение. Но, во-первых, он сам был удручен тем, что ничего толком не увидел, кроме антенн и каркасов пусковых установок. Во-вторых, после резких слов майора Вашенцева «А здесь не цирк. Что нужно, то посмотрели» он вообще теперь не знал, удастся еще хоть раз побывать на учебном поле до конца первого курса или нет.
«А впрочем, ничего плохого не произошло, – старался успокоить себя Винокуров. – В кабины все-таки заглянули. Да и старший лейтенант Крупенин рассказал такое, чего еще никогда не рассказывал».
Из столовой вышел курсант Богданов. Поправив посаженную на затылок шайку, он с удовольствием вытащил из кармана нераспечатанную пачку «Беломора» и по-хозяйски, деловито размял папиросу.
– Разреши-ка... я закурю? – попросил Винокуров.
– Да ты же не куришь! – удивился Богданов..
– Побалуюсь малость.
– Ну-ну. Только не задохнись с непривычки. Это бывает.
У крыльца появились еще несколько курсантов и с ними – Яхонтов, неторопливый, степенный. Увидев Винокурова, он сразу направился к нему.
– Ты что это, Саня, вылетел из столовой, как воробей из амбара? К ракетам опоздать боишься, что ли?
«Ну вот, начинается, так я и знал», – подумал Винокуров. Он проворно отбил каблуком кусок льда на дорожке и толкнул его носком под ноги Яхонтову.
– А ну принимай, Серега!
Яхонтов, не раздумывая, направил ледышку к Богданову, тот – обратно к Яхонтову. Но Яхонтов или повернулся слишком круто, или засмотрелся вдруг на улыбнувшуюся в окне молодую официантку, только удержаться на ногах не сумел и под общий хохот растянулся на скользкой дорожке.
– Ох и враг ты, Саня, – потирая ушибленную ногу, обидчиво выговорил Яхонтов.
– Да разве враг-то я? – быстро, как всегда, нашелся Винокуров. – Это же закон притяжения. А будь ты, к примеру, на Луне, опустился бы лебедем. Одно удовольствие.
– Ладно, ладно зубы-то заговаривать. Мастер больно. Отряхни-ка меня лучше.
– Это пожалуйста. – Винокуров снял перчатку и принялся обмахивать Яхонтова. – А ты все же согласись, Серега, неплохо бы почувствовать себя в шесть раз легче, как на Луне. Подпрыгнул бы сейчас – и мигом на крыше столовой.
– Здорово ты, однако, подсчитываешь, – усмехнулся Яхонтов. – Точь-в-точь как сегодня в классе.
– Но я же приблизительно.
Разговор перебил старшина. Он торопливо и зычно скомандовал:
– Кончай курить! В колонну, по четыре, ста-а-но-вись!
С первых шагов батарея взяла свой обычный, строевой темп. Только с песней что-то не получалось: начали вяло и вразнобой, и старшина приказал прекратить.
В казарме, перед тем как лечь отдыхать, Винокуров достал из тумбочки блокнот, который завел еще в школе, в девятом классе. В блокноте – схемы различных ракет и пояснения, сделанные учителем физики – руководителем школьного кружка юных техников.
– Ты над чем колдуешь? – спросил Яхонтов, заглядывая в блокнот приятеля. – Задачу решаешь, что ли?
– Ага. Орбиту вокруг Луны рассчитываю.
– Нет, правда?
– Показать тебе хочу, какие мы ракеты в школьном кружке делали.
– Покажи, покажи. Деловой ты, Саня, человек. И схемы у тебя, как у инженера. А вот насчет разговора Крупенина с майором Шевкуном ты все же соврал мне.
– Зачем же! Какой мне интерес? – Винокуров опустил блокнот и серьезно посмотрел на Яхонтова. – Прямо так и говорил старший лейтенант, что первый курс должен быть ближе к технике, что надо пересмотреть с этой целью нашу учебную программу.
– А майор как реагировал?
– Вот этого я не понял.
– Ничего ты, Саня, тогда не понял. Фантазии у тебя много. Начитался.
– Ну, можешь не верить, дело твое, – сказал, вздохнув, Винокуров. – А между прочим, гидростанция на Енисее, о которой ты рассказывал, тоже была когда-то фантазией. И еще, Серега, имей в виду, Ленин говорил, что фантазия есть качество величайшей ценности.
Яхонтов удивленно взглянул на Винокурова:
– Чего это ты переключился?
– Да вот интересно получается. Повидал ты Енисей, в тайге побывал, а вот медведя не поймал.
– Хороший ты парень, Саня, находчивый.
– А меня, Серега, дед учил: «Держись ершом, Сашка, в любой речке».
– Толково учил, – улыбнулся Яхонтов.
Появился Красиков, молча вынул из тумбочки мыло, взял полотенце и направился умываться.
– Давай, давай, Коля, смывай грехи-то, – бросил шутливо Винокуров. Но Красиков даже не обернулся.
– Послушай, Саня, – сказал приятелю Яхонтов. – Возьми-ка ты его на буксир как соседа.
– Не выйдет, – замотал головой Винокуров.
– Почему?
– Ни один трос не выдержит.
– Да я же серьезно тебе говорю.
– И я серьезно. Ты же видел, какой он ко мне ласковый.
Яхонтов весело подмигнул:
– А ты понастойчивее, как дед учил.
12
Тишину учебного корпуса нарушил звонок, резкий, привычно деловой и, как всегда, точный. Закончился первый час самоподготовки. Курсанты, покинув классы и лаборатории, высыпали в коридор, освещенный матовыми плафонами, похожими на подвешенные к потолку гигантские одуванчики. Топот ног, разноголосый говор, шутливый молодой смех быстро заполнили все уголки коридора, живо растеклись по ступеням широкой лестницы до самого вестибюля.
Лишь курсанты первого взвода стояли у своего класса, непривычно притихшие и очень озабоченные. Даже самый неутомимый балагур с веселыми колючими глазами Винокуров был явно не в себе и часто поглядывал в глубь коридора. Потянув за рукав стоявшего рядом Иващенко, он тихо спросил:
– Ну что, Олесь, на горизонте не проясняется?
– Ничего не бачу, Саня, – так же тихо ответил Иващенко. – Ты побеги, пошукай сам.
– Чего шукать-то? – вмешался в разговор Яхонтов. – Без того ясно.
– Яка же ясность? Це дило проверить трэба.
– А он со своей пусковой установки все видит, – покосившись на длинную фигуру товарища, сказал Винокуров.
– При чем тут пусковая установка? – обиделся Яхонтов.
– А как же: самая высокая точка на стартовой позиции.
– Молодец, ставлю пятерку, – съязвил Яхонтов и потрогал Винокурова за узкие плечи, на которых так сияли новенькие золотистые погоны, что не заметить их было просто невозможно. – Ох и вид у тебя, Саня, ослепнуть можно, – сказал Яхонтов. – Ну генерал вылитый.
На шутку никто не успел среагировать. Винокуров, вскинув руку, сказал с грустью:
– Все, братцы, мирный период кончился. Идет командир взвода:
– А Красикова нет с ним? – спросил Яхонтов.
– Один вроде. И кажется, злой.
Подошел лейтенант Беленький, торопливо скомандовал:
– Все в класс, живо!
– Так звонка же не было, товарищ лейтенант, – заметил вездесущий Винокуров.
– Разговорчики! – строго прикрикнул Беленький и пристально, в упор, посмотрел на выделявшиеся винокуровские погоны. – А это что за кадриль? Снять сегодня же!
«Почему снять, я же подновил их только?» – недоуменно пожал плечами Винокуров, но тут поймал на себе лукавый взгляд Яхонтова: «А я что говорил тебе».
Быстро, за одну минуту, притихшие курсанты заняли свои места за столами.
– Кто видел Красикова последним? – строго спросил Беленький.
Курсанты взволнованно переглядывались.
– Видели все, – сказал Яхонтов. – Вместе пришли, строем.
– Знаю, что строем, – сказал Беленький. – А кто видел потом, когда раздевались?
Он пристально посмотрел на Винокурова. И тот подумал с сожалением: «Вот подкинули мне соседа – в строю с ним и в казарме».
– Встаньте, Винокуров! – приказал Беленький сердито. – Пляшете вон как ловко, а встать по-армейски не можете. Ну, что молчите?
Если бы Винокуров видел Красикова в раздевалке, он, конечно, молчать бы не стал, но ему даже в голову не пришло, что Красиков может исчезнуть с самоподготовки и что за ним нужно посматривать.
– Хорош товарищ, – упрекнул его Беленький со злостью. – Наверно, погоны свои только и видите. Лампасы еще генеральские пришейте. Учтите, Винокуров...
Что именно должен учесть Винокуров, лейтенант сказать не успел: в класс вошел Крупенин. Беленький скомандовал всем встать и красиво, как это умел делать только он, вытянулся перед Крупениным. И может, потому, что докладывал он о столь неприятном происшествии со своей обычной спортивной эффектностью, доклад его не очень всполошил вошедшего. Крупенин сразу как-то даже не поверил лейтенанту, переспросил недоверчиво:
– А вы уверены, что Красиков ушел? Может, заболел просто или в библиотеке задержался?
Беленький объяснил, что он уже был в санчасти и в библиотеке и нигде Красикова не обнаружил.
– Ну вот что, – сказал Крупенин как можно спокойнее. – Никакой паники. Занятия продолжать. А вы, товарищ лейтенант... – Он посмотрел на Беленького и сказал почти шепотом: – Пойдемте со мной.
В коридоре Крупенин попросил Беленького немедленно отправиться в город и осмотреть все кафе и буфеты.
– И если найдете, сообщите сразу.
Сам же он заспешил в казарму, надеясь, что там ему удастся узнать что-нибудь о Красикове от дневальных. Однако дневальные знали только, что Красиков ушел вместе со всеми на самоподготовку. Все вещи его – чемодан, запасные подворотнички, тетради, гитара – были на месте.
«Ах, Красиков, Красиков! – все больше досадовал расстроенный Крупенин. – И что он придумал, голова бесшабашная. Как он мог уйти, через забор, что ли?»
Над городком висел иней, холодный, густой, тяжелый. Казалось, выстрели из пушки, и снаряд застрянет в белесой мгле. Попадавшиеся навстречу Крупенину люди вырастали перед ним, словно актеры из-под занавеса, и быстро пропадали из виду. А он останавливался, пристально глядел им вслед, старался в каждом встречном угадать Красикова.
Оставалось все меньше и меньше надежд на то, что Красиков где-то здесь, в училище. Но Крупенина уже не тревожила мысль о том, что скажет теперь Вашенцев, как поступит в связи с этим начальник училища. Волновало другое: «Ох и тяжело же будет Красикову, когда поймет все безрассудство своего поступка!» Было обидно, что он не сможет уже больше постоять за курсанта, что и без того шаткий мостик между ними теперь выбит из-под ног самим же Красиковым.
Окончательно расстроенный, Крупенин не заметил, как подошел опять к учебному корпусу. И здесь, перед самым входом, под тусклым светом фонаря он увидел вдруг Красикова. Крупенин с детства не верил в чудеса, а тут подумал: «Наваждение какое-то, что ли?»
Красиков стоял, понурив голову, и будто не догадывался о поднятом переполохе.
– Это вы, Красиков? – все еще не веря глазам своим, окликнул его Крупенин.
Курсант словно не слышал, что к нему обращаются.
– Что с вами, Красиков?
Обида и злость, что мучили Крупенина все это время, пока он метался по городку, теперь смешались с чувством радости, затеплилась потерянная было надежда помочь курсанту избавиться от мучительных сомнений, не дать ему сбиться с пути.
– Что же вы молчите? Отвечайте, Красиков, где вы были, в городе?
– Не был я в городе, – глухо, еле слышно ответил Красиков. – Тут я был, в училище. Ходил все время вон туда, к учебному полю, и обратно.
– А как же занятия? Забыли, что ли?
– Не мог я, товарищ старший лейтенант. Вот тут у меня горит. – Он изо всех сил сжал на груди шинель и поморщился, будто от нестерпимой зубной боли.
– Может, дома случилось что?
Красиков с досадой прикусил губу. Но все-таки набрался духу, сказал:
– Беда у меня, товарищ старший лейтенант. Мать в больницу положили.
– С чем положили-то? Может, не так уж серьезно?
– Стыдно сказать, товарищ старший лейтенант. Отец избил ее.
– Отец?! – удивился Крупенин и чуть было не выпалил: «Подлец он, больше никто», но сдержался: – Я понимаю вас, Красиков. Это больно, тяжело. Только зачем же вы так, в одиночку? Пришли бы сразу ко мне. Подумали бы вместе. Может, написать надо?
– Нет-нет, – запротестовал Красиков. – Писать не нужно, товарищ старший лейтенант. Для матери хуже будет.
– Ну ладно, сами напишите, – согласился Крупенин. – Только возьмите себя в руки. Вы не кисейная девица. Офицером скоро станете. Слышите, Красиков?
* * *
Вернулся из города лейтенант Беленький – усталый, раскрасневшийся от мороза и очень злой. Крупенина разыскал он в преподавательской комнате и сразу, не раздеваясь, сказал ему:
– Хватит, товарищ старший лейтенант, давайте решать.
– Что решать-то? – спросил Крупенин.
– Как «что»? По-моему, все ясно.
– А все ли?
Беленький недоуменно посмотрел на командира:
– Как же так, товарищ старший лейтенант, неужели и дальше будем терпеть? Да и какая мне охота бегать по чайным! Что я – мальчишка?
– А вы разденьтесь все-таки, – посоветовал ему Крупенин, дав Беленькому немного отдышаться, спросил: – Вы о домашнем положении Красикова знаете?
– О домашнем? Могу, конечно, доложить. – И Беленький стал вспоминать все, что было известно ему от самого курсанта: – У него ведь только отец и мать, больше никого. Отец работает в какой-то плотницкой артели. Кажется, по лодкам. Свой дом имеется. А мать... мать просто дома и в совхозе.
– И это все?
Крупенин предложил лейтенанту сесть и не спеша рассказал обо всем, что узнал от Красикова возле учебного корпуса. Беленький, слушая, все время хмурился, нервно похрустывал пальцами, потом, тяжело вздохнув, сказал:
– Не знаю, товарищ старший лейтенант. Только мне надоело получать замечания от командира дивизиона. Почти каждый день ведь одно и то же: «Почему вы, Беленький, за дисциплиной не следите?», «Зачем вы, Беленький, нарушителя укрываете?». Да и курсанты возмущаются.
– Возмущаются, говорите? – переспросил Крупенин и попросил Беленького сходить за комсоргом.
Лейтенант вышел в коридор и вскоре возвратился в преподавательскую вместе с Иващенко.
– Ну как, Олесь, настроение у комсомольцев? – спросил Крупенин.
– Не дюже гарно, товарищ старший лейтенант, – грустно ответил Иващенко.
– Переживают за Красикова?
– Хиба ж только это? С утра хлопцы як на иголках. Хотели технику побачить, а зробылось так, що ничого не побачили. Обидно, товарищ старший лейтенант.
– И Красиков обиделся?
– А як же? Вин каже, що зря с рапортом медлил.
– Так прямо и сказал?
Иващенко смущенно поджал губы.
– Ну-ну, не стесняйтесь, – вмешался Беленький. – Нельзя скрывать безобразия. Об отчислении надо вопрос ставить.
Иващенко встревожился:
– Хиба ж так можно – зараз и отчислить. Вин вовсе не плохой хлопец, товарищ лейтенант. А що балакает чепуху, так це по горячности:
– А вы знаете, что он письмо из дому получил? – спросил Крупенин.
– Бачил, – сказал Иващенко. – Як раз мне посылка пришла, а ему письмо.
– И как он чувствовал себя, когда читал, не заметили?
– Так вин зараз куда-то исчез. Даже на обед его старшина шукал потом по всей казарме.
Крупенин покачал головой: «Понятно, понятно».
После ухода комсорга Крупенин и Беленький опять остались одни в учительской. Командиру батареи хотелось, чтобы лейтенант успокоился и подумал о случившемся серьезно. Конечно, бегать по кафе и чайным города и высматривать там своего курсанта – дело невеселое. И все же сейчас надо было, переборов самолюбие, спокойно разобраться в происшедшем.
– Он способный человек, но юнец еще, впервые с жизнью по-настоящему сталкивается, – сказал Крупенин убежденно. – И это важно, где шагать ему: по главной дороге или по обочинам.
– Так это понятно. Только и другое понять нужно: почему я-то должен страдать из-за такого человека? Мне ведь тоже хочется быть на главной дороге, о которой вы говорите. А так бы оно и было, я уверен, если не затевать возни с Саввушкиным и Красиковым.
«Не затевать возни...» С какой легкостью это сказано!» – подумал Крупенин и долго смотрел на лейтенанта, словно не узнавая его.
– Тогда, может, переведете Красикова в другой взвод, товарищ старший лейтенант. Пусть еще кто-нибудь с ним повозится, – стоял на своем Беленький.
– А вы, значит, в сторону? Устали?
– Не в том дело, товарищ старший лейтенант. Вы же все понимаете.
– Ну так вот, – сказал Крупенин решительно, – разговоры эти прекратите. Никуда я Красикова переводить не буду. Ясно?!
Беленький молчал.
Крупенин встал и, застегивая шинель, посоветовал:
– Не пугайтесь трудностей, товарищ лейтенант Беленький. Впереди их будет очень много...
Из учебного корпуса Крупенин отправился в казарму. До ужина было еще минут двадцать, и курсанты, справившись с хозяйственными делами, сидели небольшими группками, разговаривали.
В конце казармы Иващенко угощал товарищей маринованными огурцами, а маленький Винокуров командовал:
– А ну, кто следующий? Подходи! С пылу с жару, кто похвалит, получит пару.
– Добавь, Саня. Что-то не распробовал, – пожаловался Яхонтов, лукаво потирая руки.
– Обожди, Серега. Встань в очередь.
– Так я же твой лучший друг. Забыл, что ли?
– Не выйдет, Серега. Дело общественное. И комсорг рядом. Кто следующий? Огурцы маринованные, патентованные, самые что ни на есть вкуснейшие.
– Нехай Красиков пробу снимет, – сказал Иващенко. – Шось ты, Микола, медлишь? Не гарно так, Микола.
Красиков был, как и прежде, угрюм, на шутки Винокурова почти не реагировал, однако от угощения Иващенко не отказался.
Увидев командира батареи, Иващенко предложил ему:
– Товарищ старший лейтенант, ось попробуйте и вы, яки гарны пикули. Пожалуйста...
– Давайте попробую, – согласился Крупенин. – Только этак мы все запасы у вашей мамаши прикончим.
– А вона не жадна, товарищ старший лейтенант. Вона сама в письмах пытае, чи я угощаю хлопцев, чи нет.
– Она у него лучший мастер по пикулям, – пояснил Винокуров. – Диплом на сельскохозяйственной выставке в Москве получила.
– Тогда поздравить ее нужно. Это для нее большой праздник, – сказал Крупенин.
– Надо коллективное письмо ей написать, – предложил Яхонтов.
– Да, да, обязательно, – сказал Крупенин. – Давайте напишем от всей батареи.
Кто-то подсказал:
– У них и колхоз диплом имеет с Международной выставки из Парижа.
– Серьезно? – Крупенин посмотрел на Иващенко. Тот подтвердил, что действительно за пикули его односельчане получили недавно из Парижа серебряную медаль с королевской короной. Но та корона сильно смущает председателя и колхозников, и они держат медаль в правленческом сейфе, не вывешивают.
– Ну насчет медали – дело хозяйское, – говорил, улыбаясь, Крупенин. – А мы давайте так и напишем колхозникам: имели, мол, честь убедиться в качестве вашей продукции и рады вам принести большое спасибо.
Когда банка с пикулями опустела и курсанты разбрелись по казарме, Крупенин пригласил Красикова в канцелярию, чтобы поговорить с ним теперь уже спокойно.
– Так это кто же написал вам о семейном происшествии – отец или сама мамаша? – спросил Крупенин, отыскивая в темноте кнопку своей настольной лампы.
– Батя, – тихо, со вздохом, ответил Красиков.
– Винится, что ли?
– Не знаю, трудно понять.
– Тогда, может, почитаем вместе? Оно ведь вдвоем и разобраться легче.
У Красикова растерянно заблестели глаза.
– Ну если не хотите, не надо, – оказал Крупенин. – Я ведь хотел как лучше...
– А у меня нет его, письма-то, – по-мальчишески смутившись, признался Красиков. – Я разорвал его.
– Зачем же?
– Очень злость меня взяла, товарищ старший лейтенант. – Красиков грустно развел руками и опустил голову...
* * *
Когда, усталый от хлопот и беспокойства, Крупенин брел через двор училища к проходной, над белыми крышами уже тихо поблескивали звезды.
«Странно все-таки получается, – досадовал на самого себя Крупенин. – Ведь каждый день видел человека, говорил с ним о высоких материях, думал: причина его колебаний – не что иное, как влияние Саввушкина. А на то, что делается у него дома, не обращал внимания. Так вот, может, не понял я и Саввушкина. Пишет же он, что сидел на камне и ждал меня. А зачем ждал? Что ему от меня было нужно?»
Весь городок с крышами и заборами утопал в инее, точно одетый в белую песцовую шубу. Иней толстым бугроватым слоем лежал на проводках, на деревьях и на каждом торчавшем из-под снега кустике.
Он схватился обеими руками за ствол карагача, росшего у дороги, и с силой потряс его. Иней опал. Облегченные ветви сразу выпрямились, будто стали выше и радостнее, налились весенней жизнью.
«Так вот и с людьми некоторыми получается, – подумал Крупенин. – Тоже словно инеем покроются и живут в каком-то холодном оцепенении. И тем, кто с ними рядом, тоже поеживаться от стужи приходится».
В общежитии на лестнице Крупенин неожиданно, встретил майора Шевкуна.
– О, Борис Афанасьевич! – обрадовался тот. – А я один раз пришел – зря, второй пришел – опять зря. Где же, думаю, запропастился человек? Лекций как будто нет, совещаний тоже.
– Пикули ел, – ответил Крупенин. – Великолепные пикули, с мировым именем.
– В кафе, что ли?
– Где там в кафе! В батарею прислали. Одну партию в Париж на выставку, другую нам. Здорово?.. Шучу, конечно. Курсант угостил. Но пикули действительно дипломированные.
– А я в управлении был, разговор полковника Осадчего с Аганесяном слышал, – сказал Шевкун. И, взяв Крупенина под руку, поднялся с ним наверх, в его комнату. – Значит, идеи свои решили изложить в письменном виде, рапортом? Ну и правильно. О беседе позабыть можно, а по рапорту решение принимать надо.
– На это и надежда, – вздохнул Крупенин. – И на вас тоже, Иван Макарович.
– А я доложил подполковнику, что с некоторыми вашими требованиями согласен. Но ведь он какой, Аганесян: повел бровями – и все. А вы не обиделись на меня на учебном поле?
– Да нет. Но я показал бы все-таки побольше... на вашем месте. И ток в кабины дал бы.
– Хотел, вы же знаете. Не разрешили.
– Ну и проявили бы инициативу. Техника-то в ваших руках, – улыбнулся Крупенин.
– Интересный вы человек, Борис Афанасьевич. Ну ничего, в другой раз, может, убедим начальство. А сейчас давайте в шахматы сыграем. Новый вариант атаки покажу. На днях подсмотрел у одного мастера на городском турнире.
Они разделись, прошли к столу, на котором лежали журналы и шахматная доска с поваленными фигурами. Шевкун стал деловито расставлять фигуры. Крупенин тем временем собрал журналы в стопку, заложил нужные страницы бумагой, отодвинул подальше от шахмат.
– Новые академические задания? – спросил Шевкун.
– Да вот уже высылать надо было. – Крупенин положил руку на журналы: – А тут статья подоспела о новом американском бомбардировщике с противоракетным устройством.
– Это который во Вьетнаме появился?
– Ну да. А у меня как раз тема – «Современная иностранная бомбардировочная авиация и ее особенности».
– Но вьетнамцы уже четыре самолета сбили с этим устройством. Читали?
– А как же? Вот и хочу изучить. Тут снимки есть и комментарии.
– Только меня, ради бога, не ругайте за то, что время отнимаю, – попросил Шевкун, приложив к груди руку. – Мы одну партию – и все, Борис Афанасьевич.
– Ну что вы, Иван Макарович, если нужно, я и ночью посидеть могу. Меня другое из колеи выбивает. Неприятностей в батарее много. А впрочем, не стоит сейчас об этом. У меня к вам небольшая просьба.
– Какая же?
– Послушайте, Иван Макарович. Ну, не получилось с показом работы системы для всей батареи. Ладно, теперь не вернешь. Покажите тогда хоть одному курсанту. Между делом где-нибудь. Можно?
– Одному, говорите? – Шевкун задумался. – А кому именно?
– Красикову. Вы даже представить не можете, как это сейчас важно!
– Хорошо, я постараюсь, – пообещал Шевкун.
– Постарайтесь, Иван Макарович. Буду надеяться.
Крупенин окинул взглядом строго расставленные на доске фигуры, протянул руку и, подумав немного, сделал ход.
