Текст книги "Трудная позиция"
Автор книги: Анатолий Рыбин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Но в понедельник, едва он пришел в дивизион, Крупенин принес ему свой рапорт о Саввушкине. Принес и заявил откровенно, что за этого человека он будет теперь стоять твердо и решительно.
Правда, рапорт и слова комбата не очень встревожили Вашенцева: подобное он читал и слышал уже не раз. Его встревожило то, что Крупенин сам ездил к Саввушкину, и ездил, по существу, втайне от командира дивизиона, без его согласия.
– Ну, этого я так не оставлю, – сказал Вашенцев, стукнув ладонью по рапорту, и тут же отправился к начальнику училища. Пока шел от своей казармы до управления, размашисто шлепая сапогами по лужам, все время возмущался: «И что за человек этот Крупенин? Преподнес ему Саввушкин пилюлю. Мало, наверное. Другой пилюли хочет. Что ж, получите другую, товарищ комбат. Не всегда же награда прикрывать вас будет».
В кабинете генерала, когда вошел туда Вашенцев, сидел полковник Осадчий. Вашенцев, чтобы не мешать начальству, хотел было уйти, но Забелин остановил его:
– Давайте, давайте, что у вас?
Майору не хотелось докладывать о Крупенине в присутствии Осадчего, но уклониться уже было невозможно, и он передал генералу крупенинский рапорт, написанный на трех тетрадных листах ровным, убористым почерком.
– Так вот он где, ключ-то от ларчика! – воскликнул вдруг генерал, потрясая тетрадными листами. – И какой сговор точный: сегодня только пришло письмо из Усть-Невенки – и вот уже рапорт Крупенина. Ни раньше, ни позже, главное. Значит, съездил человек, настроил парня, пообещал свою помощь. Так, по-видимому?
– А что же в этом плохого? – спросил Осадчий, посмотрев на генерала. – Наоборот, по-моему, великолепный пример товарищества.
– Куда великолепнее, – покачал головой Забелин. – Вчера я объяснил всем, что никакого офицера из Саввушкина не получится, вообще он попал в училище случайно, а сегодня, видите ли, я должен снова начинать возню с этим самым Саввушкиным. Да над нами куры смеяться будут.
– Смеяться можно, – сказал Осадчий. – Смеяться легче всего.
Вашенцев пока молчал, прислушивался. Он уже понял, о чем говорили до него начальник училища и секретарь парткома, и был рад, что приплел как раз вовремя.
– Ну вот что, – предложил Забелин, резко скрежетнув стулом по гладкому крашеному полу. – Давайте рассуждать практически. Пусть командир дивизиона скажет нам, возьмет он Саввушкина к себе или нет?
– Да что вы, товарищ генерал, – взмолился встревоженный Вашенцев. – Как же это получается?
– Не возьмете, значит?
– Нет, товарищ генерал, не возьму.
– Правильно. И я бы не взял.
– Но у нас есть другие дивизионы, – сказал Осадчий.
– А что другие? – спросил Забелин. – Разве в других не известна история с Саввушкиным? Известна. И о крупенинской склонности посочувствовать разным Саввушкиным тоже все знают.
– Знают, да по-разному оценивают.
– Что значит «по-разному»?
– Понимаете, Андрей Николаевич. – Осадчий, упершись ладонями в колени, выпрямился. – Буду откровенен. Нравится мне, что есть у Крупенина такая склонность.
Забелин иронически скривил губы:
– Ну что вы, право, говорите, Артемий Сергеевич?
– Говорю, что думаю, – уверенно продолжал Осадчий. – Во-первых, это стремление до конца разобраться в судьбе человека. Во-вторых, это сердечность, чего не хватает некоторым нашим офицерам.
– Допустим, – согласился Забелин. – Но почему же любимый вами Крупенин не посоветовался с командиром дивизиона, прежде чем ехать?
Осадчий повернулся к Вашенцеву, живо кивнул:
– А вот командир сам скажет, наверное?
– Что же я могу сказать, товарищ полковник, – вяло отозвался Вашенцев. – Крупенин знал, конечно, что одобрения с моей стороны не получит. Да и смешно было бы вести речь об этом, когда на мне еще висит выговор.
– Ну вот, – сказал Осадчий. – Я тоже не стал бы советоваться.
– Знаете что, товарищи? Давайте оставим этот разговор. Хватит. Не время сейчас. Вот проведем учение, послушаем командующего, потом потолкуем. А что касается рапорта Крупенина, – Забелин взял его в руки, покачал, как бы взвешивая, и положил обратно на стол, – не тем он, по-моему, занимается, этот Крупенин. Недоволен я им.
Уходя от начальника, Вашенцев недоумевал: «Не знаю, почему так упорно защищает Осадчий Крупенина? Да и генерал сегодня что-то либеральничал. Ну что это за выводы: «Недоволен я им». Не захотел, похоже, осложнять обстановку перед приездом командующего. А может, и правильно сделал».
34
В училище ожидали командующего. Утренний осмотр курсантов Вашенцев приказал провести не старшинам, как обычно, а командирам батарей. Сам же он тем временем обошел все помещения дивизиона и тщательно проверил каждый уголок, везде ли наведен должный порядок.
Потом, когда курсанты разошлись по классам и лабораториям, Вашенцев отправился в управление. Здесь в длинном узком коридоре его поймал подполковник Аганесян и сообщил ошеломляющую новость: приехала Ирина.
Вашенцев оторопело смотрел в лицо подполковнику и никак не мог понять, правду говорит он или шутит.
– А что вы так растерялись? – спросил Аганесян удивленно. – Не ждали, что ли?
– Да нет, ничего, – ответил Вашенцев, неловко поеживаясь. – Спасибо, что сообщили, товарищ подполковник.
Но беспокойство не утихало. Шутка ли? Сколько лет молчала и вдруг приехала без письма, без телеграммы, как с неба упала. И главное, в какой момент приехала, надо же так подгадать.
По дороге к проходной Вашенцев то ускорял шаги, то замедлял, не зная, как ему вести себя с Ириной, что говорить, ей при такой внезапной встрече. «А может, она решила все-таки бросить свои вольфрамы и вернуться? – раздумывал он. – Нельзя же всю жизнь путешествовать по тайге да сидеть за научными трудами. Надо когда-то и жить».
У проходной Вашенцев на секунду остановился, поправил ремень на шинели и потом уже вошел в комнату, что находилась рядом с комнатой дежурного. Ирина стояла у окна, тонкая, строгая, в коротком драповом пальто и в маленькой шляпе.
– Здравствуй, Ирина! – Вашенцев старался говорить как можно тише, чтобы не было слышно за дверью у дежурного.
Она ответила коротко:
– Здравствуй. – И, чтобы все сразу стало ясно, торопливо, волнуясь, объяснила: – Ты не поражайся, пожалуйста. Я, видишь ли, в Сибирь еду, в экспедицию. Ну вот и решила остановиться. Когда-то ведь нужно это сделать. Нельзя так: быть чужими, а формально считаться женой и мужем. Верно?
– Да, да, совершенно верно, – согласился Вашенцев. – Но ты расскажи, как там Леночка себя чувствует? Большая, наверное, стала?
Ирина вздохнула, брови ее слегка сдвинулись, образовав печальную складочку над переносицей.
– Ты чего молчишь? Что-то случилось? – спросил он упавшим голосом.
– Нет, – сказала Ирина, – с Леночкой все хорошо. Я только не поняла, почему ты не захотел, чтобы мама привезла Леночку к тебе погостить. Они были так настроены.
– Ах, ты вон о чем, – вспомнил Вашенцев и, боясь, что Ирина может догадаться обо всем, стал торопливо убеждать ее: – Служба такая, понимаешь? Просто дышать некогда. Но я не против. Я приглашу их, обязательно приглашу, ты не сомневайся.
– Так разве дело в моих сомнениях?
– Но все же, – пожал плечами Вашенцев. – А ты сама-то как? Может, уж хватит путешествовать? Может, и отдохнуть пора?
– Что ты, Олег, какой отдых! Столько вольфрама сейчас нужно, просто представить трудно.
– Послушай, Ирина. – Вашенцев понизил голос, почти до шепота: – Ты можешь задержаться дня на три или на два? Уж очень время сейчас неподходящее. Командующий вот-вот появится. К учениям ответственным готовимся.
– А я тоже очень тороплюсь, – сказала Ирина. – Даже на день задержаться не имею права.
– Ну вот, – нахмурился Вашенцев, – когда же ты о себе подумаешь? А может, бросишь все, а? Квартира у меня есть. Зарплаты нам хватит. А скучно будет, сможешь устроиться куда-нибудь педагогом или в библиотеку. Без дела не будешь.
Ирина, опустив голову, молчала. Ей не хотелось заводить разговор о том, о чем они говорили уже много раз, из-за чего всегда ожесточенно ссорились.
– Ну ты подумай все же, – сказал Вашенцев. – А уж если решишь с этим самым оформлением, тогда сообщи. Я сам в Сибирь к тебе приеду. Подальше от разговоров. Он спохватился, что не предложил Ирине стула в суматохе и попытался было сделать это сейчас, но Ирина запротестовала:
– Нет, нет, не нужно. Я пойду.
– Тогда я проведу тебя на квартиру, – предложил Вашенцев, с беспокойством посмотрев на часы, – побудешь до поезда, отдохнешь.
– Нет, нет, не беспокойся, Олег. Занимайся, пожалуйста, своими делами. Я устроилась в гостинице.
– Зачем же? – сказал Вашенцев. – Ну, я приду проводить тебя, если не задержит командующий.
– Ради бога, никаких провожаний. Я уже отвыкла от твоих нежностей, Олег. И мы ведь обязательно поссоримся. Я уверена.
Вашенцев проводил Ирину до троллейбуса. Он проехал бы с ней и дальше до гостиницы, непременно поговорил еще, если бы не ожидал командующего.
Вернувшись в дивизион, Вашенцев долго сидел в своем кабинете наедине с тяжелыми, гнетущими думами. Вспомнился Горск, запорошенные тополиным пухом дорожки городского парка, одинокая, изнывающая от жары птица в густом низкорослом ольховнике. Потом встал перед глазами домик, куда почти каждый вечер прибегала Ирина втайне от матери. И разве мог он, Вашенцев, подумать тогда, что так недолговечно, так коротко будет его счастье...
Генерал-полковник Мартынов и начальник училища Забелин появились в дивизионе Вашенцева во второй половине дня, когда свалившееся к западу солнце глядело прямо в окна, а под его лучами волжская плесовая волна в помещении третьей батареи играла, как живая. Командующий долго присматривался то к одной стене, то к другой, потом спросил, улыбнувшись:
– Это чья же такая выдумка?
– А вот он, главный закоперщик, – сказал Забелин, показав на Вашенцева.
– Сами, что ли, выводили? – поинтересовался командующий.
– Никак нет, – ответил Вашенцев.
– Кто же такой мастер у вас?
– Да тут целая группа работала.
– И все художники?
Стоявший в стороне Крупенин не утерпел, доложил:
– Рисовал курсант Красиков, товарищ генерал-полковник. Очень способный человек. Родился и вырос на Волге.
– Вот теперь понятно, – сказал командующий и записал фамилию курсанта к себе в блокнот.
Вашенцев бросил косой и гневный взгляд в сторону Крупенина.
Командующий тем временем спрятал блокнот в карман, еще раз одобрительно оглядел казарму и предложил всем зайти в ленинскую комнату.
– Так вот, – сказал он, опять повернувшись к Крупенину. – Значит, будем воевать. Интересно, как молодые курсанты настроены?
– Ждут, товарищ командующий, – коротко доложил Крупенин.
– Ждут? – Мартынов снял папаху, неторопливо поправил волосы. – Хорошую вы нам задачу задали, товарищ старший лейтенант. Трудную, но хорошую. Правда, кое-кому в штабе, особенно инспекторам, не по душе такая храбрость. Но это понятно: привычка – вторая натура человека, и преодолеть ее так вот, сразу, без боли, не всякому суждено.
Вашенцев слушал командующего и думал с сожалением, что уж очень сильно расхваливает он Крупенина, без всяких к тому оснований.
Мартынов, вероятно, уловил настроение Вашенцева и, пристально посмотрев на него, спросил:
– А как вы, товарищ майор, чувствуете себя перед боем? Может, моя помощь нужна в чем?
– Да нет, товарищ командующий, все уже подготовлено.
– Рекогносцировку провели?
– Так точно.
– Районы возможной высадки десантов «противника» наметили?
– А мы учли это еще во время тренировок.
– Хорошо, если учли. А то я недавно был на одном учении, где вообще дивизион выехал на полигон, как на прогулку: на всем пути ни единой тревоги. Словно нет в мире ни авиации, ни ядерных бомб. Тишь и благодать. Случай, конечно, редкий, но, сами понимаете, тревожный. Да, кстати... – Вспомнил Мартынов и наклонился к Забелину: – Вы беспокоились, кажется, насчет выносных индикаторов?
– Все уже уладили, – сказал Забелин.
– Ну вот и замечательно. Что еще есть ко мне, говорите. Может, какие вопросы личного порядка тревожат?
– Есть один такой вопрос, товарищ командующий, – сказал Забелин и показал на Вашенцева. – Вот командиру дивизиона не повезло у нас. До сих пор в майорском звании ходит. Все сроки уже миновали. Вы помните, наверное, почему задержка произошла?
– Помню, помню. – Мартынов откинулся на спинку стула, подумал. – Ладно, посмотрим, Андрей Николаевич. Только не сейчас, после учений.
Потом, когда командующий и начальник училища ушли из дивизиона, Вашенцев подумал с облегчением: как все-таки хорошо, что ничего не знают они о его семейных неурядицах! И с приездом Ирины тоже все обошлось тихо и мирно: никто не видел ее, кроме дежурного в проходной, никто не говорил с ней. Одно только беспокоило Вашенцева: нехорошо все же вышло, что не сумел он проводить Ирину к поезду, а нужно было, долг мужчины обязывал.
35
Ирина уезжала с первым идущим на Восток поездом. В то время, когда Вашенцев, сидя в кабинете, раздумывал о ней, она была уже на вокзале с новыми друзьями – Александрой Терентьевной Осадчей и Екатериной Дмитриевной Забелиной. Женщины повстречались еще в гостинице минут двадцать или тридцать назад. Но встреча эта произошла в такой момент, когда Ирина, уже одетая, с небольшой дорожной сумкой в руке выходила из номера. Заказанное ею такси ожидало на улице, у подъезда.
– Послушайте, как же так получается? – непонимающе развела руками Александра Терентьевна. – Вы только появились и уже исчезаете?
– Да, уезжаю, – сказала, вздохнув, Ирина.
Екатерина Дмитриевна взяла гостью под руку:
– Ну что вы, право, надумали? А?
– Тогда разрешите хоть проводить вас?
Внимание неожиданных спутниц растрогало Ирину, и она согласилась:
– Хорошо. Если можете, проводите, пожалуйста.
Пока ехали в машине по улицам города, женщины разговора серьезного не заводили, стеснялись шофера. А как только вошли в здание вокзала и отыскали свободный диван в стороне от людской сутолоки, Александра Терентьевна сказала, обращаясь к Ирине:
– Вы знаете, как получилось все? Пришел мой Артем домой расстроенный и говорит: «Председатель ты женсовета или нет? А если председатель, то изволь немедленно разобраться, почему это жена Вашенцева предпочла собственной квартире городскую гостиницу?»
– В самом деле, почему вы так поступили? Человек сколько времени ждал вас – и вдруг?.. – подхватила Екатерина Дмитриевна.
Ирина поначалу не знала, как быть: говорить откровенно или умолчать, не открывать семейной тайны. Но все же не выдержала, призналась:
– Не ждал он меня. Понимаете? – сказала Ирина. – И не сейчас это вышло. Давно это.
Александра Терентьевна и Екатерина Дмитриевна переглянулись недоуменно и почти в один голос предложили:
– Так, может, нам поговорить с ним?
– Вот именно, поговорить нужно. Как же можно так легко отступать. У вас ребенок. Да и он, Вашенцев, мужчина не из каких-нибудь: видный, красивый.
Ирина слушала женщин и тяжело, с грустью качала головой.
– Вы думаете, так легко все это произошло? Нет, нелегко. И сейчас тяжело очень. Только в работе и забываюсь немного.
Народу на вокзале становилось все больше. И пассажиры, и провожающие – все были охвачены тем напряженным волнением, которое возникает всегда перед приходом поезда.
Неподалеку от дивана, на котором сидели Ирина и ее новые друзья, остановилась молодая парочка – рослый, широкоплечий парень, с рюкзаком за плечами, и девушка, тоненькая, белокурая, в легком зеленом платочке, сдвинутом на самые брови. Девушка держала парня за руку, что-то шептала и его же рукой вытирала свои глаза, прячась от посторонних взглядов.
– Вот так же и у меня с Олегом было когда-то, – сказала Ирина тихо, почти шепотом. – И казалось мне, что нет большей силы на свете, чем эта. А вышло иначе – другая сила появилась: экспедиции, поиски, открытия. Я думала, что соединить их смогу как-то. Нет, не смогла.
– А может, помочь вам другую работу найти? – спросила Екатерина Дмитриевна. – У меня ведь тоже неудачи были в молодости. Хотела быть пианисткой, а потом преподавателем английского языка стала. И ничего, тружусь.
– Я понимаю вас, – покачала головой Ирина. – Но у меня совсем другое. У меня научная работа по вольфраму. И ее ждут. Очень даже.
– Так вы бы хоть почаще встречались, – посоветовала Александра Терентьевна. – Неужели нельзя?
Ирина не успела им ответить.
Послышался громкий голос из репродуктора:
– Граждане пассажиры, поезд номер пятьдесят семь прибывает на первый путь.
– Мой, – сказала, встрепенувшись, Ирина.
Вокруг все встали, задвигались и с чемоданами и сумками заторопились к открытой на перрон двери. Парень и девушка, что стояли неподалеку от Ирины, тоже направились к выходу. Но и здесь, в густом потоке пассажиров, девушка не отпускала руки своего возлюбленного. Она словно боялась, что если отпустить, то непременно потеряет и уже больше никогда не отыщет его.
Ирина со своими провожатыми вышла на перрон последней. Снега уже нигде не было. Над степью полыхал малиновый закат, предвещая прохладную ветреную погоду. В воздухе пахло землей, прошлогодними травами и соляркой, разбрызганной между рельсами суетливыми тепловозами. Вдали, на подъездных путях, ломая состав на повороте, показался поезд.
– Ну почему же все-таки не встречаетесь-то? – снова спросила Ирину Александра Терентьевна. – И почему сегодня домой к себе не пригласил вас Олег Викторович?
– Да нет, приглашал, – с чуть приметным смущением призналась Ирина. – Только он ведь знаете какой? Или бросай все и будь с ним неотлучно или... Возможно, по-своему он и прав, не знаю. А я... я не могу так. У меня гора срочных и неотложных дел. Понимаете, я должна доказать практически, что мой способ обнаружения вольфрама самый жизненный. И медлить с этим нельзя, невозможно. Промышленность ждет этого металла.
Подошел поезд. Парень и девушка оказались у того же вагона, в который садилась Ирина. Теперь уже девушка плакала открыто, никого не стесняясь, а парень целовал ее в щеки, в глаза, в шею.
Ирина, поглядывая на них, молчала. Ей было тяжело и стоило больших усилий, чтобы не выдать всей той горечи, которая переполняла душу.
– Но вы не должны отступать ни в коем случае, – как бы продолжая прежний разговор, сказала Александра Терентьевна. – Ну как это можно: жили, жили – и вдруг?.. Задержитесь, пожалуйста, на день. Давайте вместе поговорим с Олегом Викторовичем. Неужели он такой упрямый? Я уверена, что Олег Викторович поймет. Он должен понять обязательно.
– Спасибо вам, – растроганно прошептала Ирина. – Только сейчас я не могу задержаться. Ни на единый день не могу.
– Тогда мы поговорим все же без вас, хорошо? – предложила Александра Терентьевна. – Поговорим и напишем. А вы дайте слово, что непременно приедете, когда будете свободны?
– Не знаю, – тихо сказала Ирина. – Я тоже напишу.
Закат на краю неба еще пылал, и блики его ложились на здание вокзала, на вагоны и на лица провожающих.
* * *
Вечером за чаем, вспоминая о проводах Ирины, Екатерина Дмитриевна с грустью рассказывала:
– И все-таки виноват именно он, Олег Викторович. Конечно, положение трудное, это все верно. Однако ставить вопрос таким образом, как поставил он, нельзя. Это бессердечно.
– А может, ты усложняешь, Катюша? – выразил сомнение Андрей Николаевич. – Может, что-нибудь все же не так было?
– Именно так. Он приехал к ней в экспедицию и заявил: «Или бросай работу, или будем считать, что мы отныне чужие». Ну как это, по-человечески?
– Да, крутовато. Согласен...
– Ужасно, – сказала Екатерина Дмитриевна. – А если бы ты видел, какая женщина: скромная, гордая, терпеливая. Другая сама бы прибежала в женсовет с жалобами и тебя бы письмами забросала. А она все в душе держит, не хочет даже слова плохого сказать о нем.
Надя сидела напротив матери, но смотреть старалась в сторону, в пустой угол. Она машинально подкладывала в чашку сахарный песок из вазы и слегка помешивала его чайной ложкой.
– Что же ты делаешь, Надюшка! – Екатерина Дмитриевна всплеснула руками. – У тебя уже полчашки сахара. Как пить-то будешь?
– Пей, пей, Надежда, – подбодрил ее Андрей Николаевич, – плохо не станет.
У Нади по телу бегали иголки, а сердце стучало так сильно, что удары его были слышны в висках и в кончиках пальцев. Она торопливо размешала сахар и, набравшись терпения, выпила все до капельки. Потом, выбравшись из-за стола и морщась от противной сладости, стала зачем-то перебирать нотные тетради, лежавшие на крышке пианино.
А Екатерина Дмитриевна продолжала с искренней досадой:
– Жаль Ирину, очень жаль. А с Олегом Викторовичем я, наверно, поругаюсь.
– Да, да... – рассеянно сказал Андрей Николаевич. – Мне вот аттестацию писать на него нужно, к званию представлять.
У Нади из-под рук упали на пол тетради. Она быстро подняла их и, повернувшись к отцу, спросила:
– Неужели в аттестации все это показывать нужно?
– А как же? На то она и аттестация. Да, кстати, – вспомнил вдруг Андрей Николаевич, – Крупенин ведь тоже преподнес мне новую штучку. Опять Саввушкина в училище тянет. Уже в часть к нему ездил.
– Что ты говоришь?! – удивилась Екатерина Дмитриевна и отодвинула чашку с недопитым чаем на середину стола. – Но это же хорошо, по-моему. Даже трогательно.
– И очень человечно, – прибавила Надя.
– А я думаю, что это просто игра в человечность, – сказал Забелин веско и убежденно. – Разве можно воробья превратить в орла? Да еще какого воробья-то, с ощипанными крыльями. Но то не проблема, – сердито отмахнулся Забелин. – То казусный факт, и все. А вот как быть с Вашенцевым, право, не знаю.
– Не торопись, подумай, – посоветовала Екатерина Дмитриевна. – Все же мы ему обязаны.
После чая Забелин молча выкурил одну за другой две папиросы, посидел некоторое время над развернутой полевой картой и, сказав, что ему нужно отдохнуть перед учениями, ушел в спальню. Екатерина Дмитриевна, убрав посуду, стала готовиться к занятиям. Только Надя не могла ни на чем сосредоточиться. Она все время думала о том, что сказал ей когда-то Вашенцев: «От меня ушла жена». Да, да, он так и сказал ей. А теперь выходило, что Вашенцев сказал неправду. Тот самый Вашенцев, которого она считала мужественным и терпеливым человеком, почти рыцарем.
В эту ночь Надя не спала. Она слышала, как оделся и ушел отец, как мать, закрыв за ним дверь, долго еще не гасила свет в спальне, – наверно, читала. У Нади было такое состояние, будто ее напоили каким-то бодрящим средством. Она поворачивалась к стенке, наваливала на голову подушку, упорно считала до ста, до трехсот, но никакая дремота не брала ее. Впервые в жизни она чувствовала себя виноватой, и это чувство угнетало ее до такой степени, что хотелось немедленно встать, одеться и уйти из квартиры.
Раньше, когда Надя встречалась с Борисом Крупениным, все было гораздо проще. Она целыми вечерами говорила с ним о прочитанных книжках, о просмотренных вместе фильмах. Ничего не надо было скрывать, ни о чем умалчивать. В последний раз он рассказывал ей о романе Виноградова «Осуждение Паганини» и посоветовал прочитать эту нужную для нее книжку. Потом книга о Паганини так и осталась у нее. Она лежала теперь на книжной полке вместе с недавней запиской Бориса: «Степная фантазия» великолепна. Хотел поздравить при встрече...»
О том, что пришел он к троллейбусу специально ради нее, она поняла тогда же, как только увидела его сияющее лицо под светом большого электрического плафона. Ей показалось, что он сейчас же подойдет к ней, и она была готова кинуться навстречу, потому что в тот вечер сердиться было нельзя, невозможно. Она забыла даже на какое-то мгновение, что за плечами стоял Вашенцев, и вспомнила о нем, когда уже вышла из троллейбуса и он, взяв ее под руку, зашагал рядом.
Пока они шли по улице, давя каблуками хрупкие льдинки замерзших лужиц, Надя все время чувствовала за спиной взгляд Крупенина. Она чувствовала его и сейчас, в темноте тихой и душной квартиры. И от этого еще сильнее росло сознание вины перед ним.
