Текст книги "Собрание сочинений в 8 томах. Том 5. Очерки биографического характера"

Автор книги: Анатолий Кони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

На местах начались преследования и даже аресты деятелей комитетов, свободно высказавших свои взгляды. По поводу одного из арестованных – крестьянина М. П. Новикова– к Витте дважды обращался с письмами Л. Н. Толстой. Витте справедливо усмотрел в одном из этих писем упрек в том, что его роль как председателя совещания оказалась провокационной.

Стр. 254 В своих «Воспоминаниях» Витте, как и во многих инспирированных им газетных, журнальных статьях и книгах, с большой настойчивостью отстаивал свою версию относительно русской политики на Дальнем Востоке и происхождения русско-японской войны.

Согласно этой версии в русской дальневосточной политике существовало два течения: одно – авантюристическое и агрессивное, олицетворяемое фаворитами царя статс-секретарем А. М. Безобразовым и адмиралом А. М. Абазой, и второе – благоразумное и миролюбивое, к которому Витте относил прежде всего себя и министра иностранных дел В. Н. Ламсдорфа. В действительности же, как показано историческими исследованиями Б. А. Романова («Россия в Маньчжурии», Л., 1928; «Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895–1907», М.—Л., 1955) и других советских авторов, империалистическая политика экономического проникновения на Дальний Восток, осуществляемая министерством финансов во главе с Витте, имела гораздо более значительные политические последствия, нежели «безобразовщина», как называл Витте действия своих противников.

Эпизод, который имеет в виду Кони, связан с оккупацией Маньчжурии русскими войсками в связи с восстанием Ихо-туань в Китае в 1900–1901 гг. Утверждения Витте о том, что он возражал против продолжения оккупации Маньчжурии (см, например, «Воспоминания», т. 2, стр. 180–181), соответствуют действительности лишь до известной степени. Настаивая на выводе из Маньчжурии регулярных войск, он вовсе не предполагал уводить оттуда подчиненную министерству финансов пограничную стражу. После же своей поездки на Дальний Восток осенью 1902 года Витте вообще стал считать эвакуацию пограничной стражи невозможной (Б. А. Романов, Очерки дипломатической истории русско-японской войны, стр. 215–220).

Осторожные слова Кони «судя по мемуарам Витте», возможно, свидетельствуют о том, что он не до конца поверил в выдвинутую Витте версию происхождения русско-японской войны.

Стр. 256 В качестве председателя комитета министров Витте непосредственно участвовал в выработке проекта именного высочайшего указа 12 декабря 1904 г. «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка». В указе в самой общей форме говорилось о расширении прав земских и городских учреждений, введении государственного страхования рабочих, пересмотре постановлений, ограничивших права инородцев, расширении свободы печати и т. п. («Полное собрание законов Российской империи», Собрание третье, СПб., 1907, т. XXIV, отд. 1, № 25 495). Однако практическая деятельность комитета министров по указу 12 декабря ограничилась принятием только некоторых частных решений (С. Ю. Витте, Воспоминания, т. 2, стр. 321–337, 354–373).

Стр. 256 Имеется в виду специальный раздел в «Воспоминаниях» Витте, посвященный выработанному комитетом министров под его председательством указу о веротерпимости, подписанному царем 17 апреля 1905 г. Указ, определивший лишь общий принцип веротерпимости, нуждался в дополнении его нормами, устанавливающими пределы свободы для прочих, кроме православной, религий. Однако созданное для этого особое совещание никаких результатов, в своей деятельности не достигло («Воспоминания», т. 2, стр. 360–361).

Стр. 257 С. Ю. Витте был назначен первым русским уполномоченным для ведения переговоров в Портсмуте после того, как от этого назначения отказались посол в Париже А. И. Нелидов и посол в Риме Н. В. Муравьев («Воспоминания», т. 2, стр. 393–395; Б. А. Романов, Очерки дипломатической истории русско-японской войны, стр. 475–476).

Стр. 257 Заграничный заем 1906 года в 2 500 000 000 франков, в котором участвовали французские, английские, голландские и австрийские банки, спас царское правительство от надвигавшегося финансового банкротства и облегчил ему подавление революционного движения в стране. Роль Витте в организации этого займа была чрезвычайно велика. Однако непосредственные переговоры о займе с банкирами в Париже вел Коковцов.

В связи с этим между Витте и Коковцовым в 1913–1914 гг. развернулась ожесточенная полемика в печати по поводу того, кому же из них принадлежит «заслуга» заключения займа. В ходе этой полемики, в конце 1913 года, Витте издал на правах рукописи только в 40 экземплярах и с грифом «конфиденциально» небольшую брошюру по истории займа, в которой Коковцов был изображен только техническим исполнителем операции (С. Ю. Витте, Справка о том, как был заключен внешний заем 1906 года, спасший финансовое положение России, СПб., 1913).

Стр. 260 Очевидно, имеется в виду ограничивший права финляндского сейма закон 17 июля 1910 г. «О порядке издания касающихся Финляндии законов и постановлений общегосударственного значения», согласно которому все законопроекты, относившиеся исключительно к внутренним делам Финляндии, должны были проходить через Государственную думу и Государственный совет («Полное собрание законов Российской империи», Собрание третье, СПб., 1913, т. XXX, отд. 1, № 33 795).

Стр. 261 «Как только я стал министром финансов, – писал по поводу этого эпизода в своих воспоминаниях Витте, – я внес проект ответственности предпринимателей за увечье рабочих на фабриках. В департаментах проект этот прошел с разногласиями. В общем собрании восстал против проекта К. П. Победоносцев и объявил меня социалистом. Конечно, это усилило противодействие. Я ответил, что если я социалист, то во всяком случае миниатюрный сравнительно с Бисмарком и предпочитаю быть с ним в компании, нежели с Победоносцевым. Тем не менее посыпался ряд критических замечаний. Я был новичок и взял проект обратно для переработки» («Воспоминания», т. 2, стр. 309).

Стр. 268 Имеются в виду предусмотренные Положением 19 февраля 1861 г. выкупные платежи за крестьянские усадьбы и наделы.

Под влиянием революционных событий 1905 года выкупные платежи были в 1906 году понижены наполовину, а с 1907 года прекращены.

Стр. 269 Попечительства о народной трезвости были введены в России в 1894 году одновременно с винной монополией и состояли в ведении министерства финансов. Делами попечительств заведовали специальные губернские и уездные комитеты, состоявшие преимущественно из представителей губернской и уездной администрации. В столице было создано особое городское попечительство о народной трезвости. На средства попечительств создавались чайные, библиотеки, воскресные школы. Деятельность попечительств не получила широкого распространения и не принесла сколько-нибудь значительных результатов.

Стр. 271 Введение винной монополии по инициативе Витте в 1894 году преследовало прежде всего фискальные цели. В 1914 году в связи с мобилизацией русской армии и началом первой мировой войны казенная продажа спиртных напитков практически была прекращена.

Стр. 272 Попечительство о домах трудолюбия и работных домах возникло по указу 1 сентября 1895 г. под покровительством императрицы.

Это была филантропическая организация, основанная на теории о том, что причины бедноты и нищеты, в том числе и социального происхождения, могут быть преодолены денежной помощью неимущим и различными мерами организационного характера.

Стр. 272 «Трудовая помощь» – журнал, основанный в 1897 году в С.-Петербурге попечительством о домах трудолюбия и работных домах и выходивший до 1916 года.

Стр. 276 Рассказ Кони по поводу обращения к нему Витте в связи с покушением на. жизнь отставного премьера, совершенным черносотенцами, совпадает с тем, что написал об этом сам Витте.

Помимо Кони Витте обращался за помощью к членам Государственного совета Н. С. Таганцеву, С. С. Манухину, графу К. И. Палену. Подробнее о покушении и следствии по делу о нем см. С. Ю. Витте, Воспоминания, М., 1960, т. 3, стр. 415–440, а также инспирированную Витте статью Л. М. Клячко (Л. Львова) «Семь лет назад», «Русская мысль», 1914, февраль. Переписка Витте со Столыпиным по поводу следствия о покушении была опубликована Львовым сразу же после смерти Витте в мартовском номере того же журнала за 1915 год.

Стр. 278 «Петр IV»

Очерк опубликован в журнале «Голос минувшего» 1919 г. № 5-12.

В очерке дана едкая характеристика одного из самых реакционных государственных деятелей царской России графа П. А. Шувалова (1827–1889). П. А. Шувалов был активным противником реформ шестидесятых-семидесятых годов. Занимая с 1866 по 1873 год пост шефа жандармов и главного начальника III отделения, он значительно влиял на внутреннюю политику правительства. С 1874 года Шувалов был послом в Лондоне; в 1878 году он принимал участие в Берлинском конгрессе.

Неудачи бывшего шефа жандармов на дипломатическом поприще привели к бесславному концу его карьеры. Он был отозван из Англии и в 1879 году назначен членом Государственного совета.

Стр. 279 С. С. Жихарев – прокурор Саратовской судебной палаты, один из руководителей дознания по делу о революционной пропаганде в империи, приведшего к знаменитому «процессу 193-х» над революционерами-народниками, участниками «хождения в народ».

Стр. 280 Речь идет о просьбе Бенкендорфа к Николаю I дать инструкцию по деятельности образованного в 1826 году III отделения собственной его императорского величества канцелярии.

Стр. 288 «Федор Петрович Гааз»

Работа впервые опубликована в январском и февральском номерах журнала «Вестник Европы» за 1897 год. Непрестанно пополняемая автором новыми материалами, она выдержала еще пять изданий—1901; 1903 – «Федор Петрович Гааз (по новым материалам)», «Вестник Европы» № 12; 1904; 1911? 1914. А. Ф. Кони специально подготовил краткий биографический очерк о Гаазе, изданный в 1910 году. Примечательно снабженное иллюстрациями Е. П. Самокиш-Судковской, фотографиями и несколькими факсимиле Гааза третье издание (СПб., 1904). В настоящем Собрании сочинений статья печатается по последнему прижизненному изданию (М., 1914).

Работа А. Ф. Кони «Федор Петрович Гааз» – единственное практически полное исследование жизни и деятельности замечательного российского гуманиста-филантропа врача Федора Петровича Гааза (1780–1853). Вся жизнь и общественная деятельность этого человека связана с Россией, что дает право говорить о нем как о российском, русском враче и общественном деятеле.

Кони скромно назвал свою работу «биографическим очерком». На самом же деле – перед нами научное исследование, обширная статья, которая не только охватывает основные этапы жизни и деятельности Гааза, но и может явиться солидным подспорьем для изучения истории России и царской тюрьмы на протяжении едва ли не полустолетия – от начала XIX в. до последних лет правления Николая I.

Автора статьи привлекла совершенная одиозность, не-неповторимость фигуры «утрированного филантропа», его «несовместимость» с «жестоким веком» николаевщины, почти полная одинокость деятельности с призывами «милости к падшим», униженным и оскорбленным.

В основу статьи легли лекции, которые Кони читал в пользу голодающих крестьян Поволжья в 1892 году. Очередное народное бедствие, постигшее крестьянскую Россию почта на пороге нового, XX века, имело прямую связь с мощно звучавшей в статье Кони темой страдающей, бесправной страны, ее гонимого, задавленного произволом народа. Разумеется, нигде прямо и открыто автор статьи не намечает связь преступлений с социально-политическими условиями жизни, да и пафос его работы в другом, не в социальном, не в политическом обличении, а в гуманном настрое мыслей и чувств, к которым он хочет приобщить своего читателя. Но созданные Кони картины народных несчастий, безмерности порой незаслуженных «арестантами» страданий, образы гонителей и повелевающих создают целостную перспективу разложения антигуманного, антинародного «правопорядка», именуемого самодержавной властью. Эта примечательная особенность работы Кони делает ее, быть может, вопреки желанию автора, исследованием социально направленным, звучащим как обвинительный приговор самодержавному, строю. И когда автор критикует «новшества» тюремной системы «передовых» европейских государств с камерами-одиночками, с господством давящей тишины каменных могил для живых мертвецов и другими «усовершенствованиями» тюремной науки и техники, читатель ясно представляет себе, что и «старая» российская тюремная политика, и «новая», «прогрессивная» европейская пенитенциарная система – служили и служат единой цели – подавлению любого протеста против несправедливого социального строя, будь он самодержавно-капиталистический или буржуазно-парламентарный.

К личности Гааза и до, и после Кони обращались авторы разных мировоззрений – от явно ретроградного до умереннолиберального, среди них: И. Н. Корсунский («Русская благотворительность, Филарет, митрополит московский, и Ф. П. Гааз», М., 1893), П. С. Лебедев (статья «Ф. П. Гааз» в «Русском вестнике» 1868 г.), И. Т. Тарасов («Друг несчастного человечества», М., 1909), С. В. Пучков («К характеристике доктора Ф. П. Гааза», М., 1910).

Если исключить из этих материалов брошюру профессора Московской духовной академии Корсунского, явно задавшегося целью превознести Филарета, оградить его от упреков в бессердечном, недоброжелательном отношении к «подопечным» Гааза – арестантам, большинство работ носит либо поверхностный, компилятивный, либо апологетический характер. Статья Кони отличается от них глубиной анализа современной Гаазу эпохи, широтой затронутых проблем, яркостью воссозданных опытной рукой литератора и публициста образов – Гааза, его помощников и недругов, а также людей преследуемых, гонимых.

В числе многих добрых откликов примечательно письмо С. А. Андреевского, посланное Кони 8 февраля 1897 г., вскоре после опубликования очерка:

«Ваш Газ (так в подлиннике. – Г. М.) в окончательной отделке понравился мне обилием красноречивых фактов. Собранные Вами свидетельства очевидцев необыкновенно живы. Цитаты из Газа обрисовывают его широкий ум. Вы положительно воскресили этого большого человека и, вероятно, – обессмертили. Его любовь к людям вырастает в исключительную и величавую страсть поразительно благородного сердца. И меня прожгли, как уголья, его предсмертные слова: «Я не думал, чтобы человек мог вынести столько страданий». Такую пытку вынес неутолимый утешитель страждущих!» (ЦГАОР, ф. 564, оп. 1, ед. хр. 1030, письма С. А. Андреевского к А. Ф. Кони).

Работа Кони о Гаазе сыграла решающую роль в увековечении памяти врача-гуманиста, неутомимого борца за «драгоценнейшие человеческие права». Кони – исследователь и публицист, автор книги о Гаазе, на этом пути сразил двух главных врагов покойного «утрированного филантропа»: дремучую косность российского бюрократизма и глухое недоброжелательство князей православной церкви к «немцу», католику. Переписка должностных лиц по поводу постановки его бюста «в назидание грядущим поколениям и в видах увековечения памяти Гааза» в одном из помещений Московской пересыльной тюрьмы началась еще в 1886 году. Она заглохла бы, как всякая память о Гаазе, если бы не активная деятельность Кони, с начала 1892 года открывшего многолетние чтения своих публичных лекций и постоянно будившего общественную совесть выступлениями в печати с неизменной темой – «Доктор Федор Петрович Гааз». После многолетних усилий удалось прогрессивной общественности Москвы добиться в 1904 году принятия на счет города содержания могилы Гааза.

Портрет-барельеф на могиле и памятник Гаазу в Мало-Казенном переулке у бывшей Полицейской, а тогда Александровской больницы был выполнен известным скульптором Н. А. Андреевым. Памятник был торжественно открыт 1 октября 1909 г. Богослужение, из-за католического происхождения Гааза, было запрещено.

Кони не смог приехать из-за болезни на торжество и направил председателю Комитета по устройству памятника Гаазу доктору С. В. Пучкову письмо. В нем он четко сформулировал свои этические, просветительные воззрения на деятельность этого замечательного врача и общественного деятеля. «К великому моему сожалению, – писал Кони, – я лишен возможности присутствовать, согласно любезному приглашению Комитета, на торжестве открытия памятника Федору Петровичу Гаазу, но всей душой присоединяюсь я к тем, кто соберется воздать заслуженную дань человеку, которого недаром, в свое время, называли «святым доктором». Вполне разделяя те чувства, которые приведут всех их к подножию сооруженного вашими стараниями памятника, я питаю к Федору Петровичу еще и личную бесконечную благодарность за те минуты душевного умиления, которые я испытывал, описывая, по мере сил и уменья, его чистую, как кристалл, жизнь и его возвышенную деятельность, нередко вынужденный оставлять перо под влиянием радостного волнения при мысли, что такой человек в лучшем и глубочайшем смысле слова жил и действовал среди нас…

И на отдельных людей и на целое общество в их лучших порывах влияют гораздо более живые примеры, чем теоретические идеалы. Люди, давно ушедшие из жизни, продолжают своим примером действовать, как живые: сначала о них повествуют очевидцы, потом живет о них предание, затем наступает для них история и, к сожалению, не так часто и не так скоро, как бы следовало, их образ, говорящий сердцу и уму, запечатлевается для будущего в мраморе или бронзе. В этом последнем акте общественного правосудия нельзя не видеть торжества высоких и бескорыстных начал человеческого духа.

При таком торжестве будут все приглашенные присутствовать в день открытия памятника Ф. П. Гаазу. Этот памятник поставлен не только врачу душ и телес, но и главным образом служителю долга в самом высоком смысле этого слова, не по обязанности, а по внутреннему велению своей совести, служителю бестрепетному и верующему в правоту своего дела. Он поставлен тому, кто представляет собою живое отрицание тех растлевающих волю сомнений, которые так часто обезображивают нашу жизнь, сводя все к материальным условиям злобы дня. «Нельзя следовать во всем учению Христа, – говорят нам, – оно неприменимо к практической жизни: им можно полюбоваться, как идеалом, но руководиться им может только смешной чудак, не желающий считаться с действительностью». Таким, по мнению современников, «смешным чудаком» был тот Федор Петрович, память которого ныне чествуется. Он понимал, что христианский идеал не есть нечто, чем можно любоваться лишь издали. Для него этот идеал был маяком, был светочем, освещающим жизненный путь. Посвятив себя всецело добру и милосердию, Федор Петрович показал, как следует идти по этому пути. Он глубоко понял слова апостола: «не оживет, аще не умрет», и доказал своею непрерывной и неустанной деятельностью, что, отказавшись от личного счастья, спокойствия и удобств в пользу счастья других и многих и умерев для личной жизни, человек с чистой душой оживает для иной, тоже земной, но более широкой жизни, и в ней находит себе удовлетворение и исход своим силам.

Как часто, видя людские немощи, несчастия и страдания, смотрят назад, близоруко ищут причину, и, отыскав, на этом успокаиваются. Но Гааз смотрел и вперед. Его интересовали не одни причины несчастья, а последствия его и с ними он боролся всеми силами души и своей энергии, умея утешать озлобленных и обездоленных и вызывать в их сердце примирение с богом и покорность его воле. Ему приходилось действовать в очень тяжелые времена, при господстве грубого насилия и неуважения к человеческому достоинству среди непонимания и оскорблений. «Ему следовало, – скажут, быть, может, – отвернуться с негодованием от этих условий, избегать соприкосновения с ними и отрясти прах ног своих от этой чуждой ему среды, памятуя, что «блажен муж иже не иде»… Но это значило бы жить для себя в сознательном неведении и своекорыстном спокойствии, «слушая и не слыша, слыша и не слушая». Федор Петрович знал, что есть другой совет, в котором говорится: «Не участвуйте в делах тьмы, но и обличайте», и вся его жизнь была одним непреклонным и осязательным обличением,

«Что может сделать один против среды?» – говорят практические мудрецы, ссылаясь на поговорку «один в поле не воин». «Нет! – отвечает им всей своей личностью Гааз – и один в поле воин!» Вокруг него, в память его, соберутся другие, и если он воевал за правду, то сбудутся слова апостола: «Все минется, одна правда останется». И разве то место, где воздвигнут памятник, где жил и страдал «святой доктор», где он сеял в поте лица семена своей любви к людям, не свидетельствует о том, что он был не один, что на призыв его личности и памяти о нем пришли другие и продолжили, укрепили и расширили его дело? Да!.. Все минется!.. Миновался и граф Закревский, собиравшийся выслать из Москвы Гааза, миновался и Капцевич, рекомендовавший сократить «утрированного филантропа», почил знаменитый московский иерарх, митрополит Филарет, не раз споривший с Гаазом в тюремном комитете, но признавший для себя нравственно обязательным разрешить православному духовенству служить молебен о выздоровлении Федора Петровича и сам посетивший его перед его кончиной для того, чтобы проститься по-братски; сошли в могилу далекие каторжники, молившиеся у сооруженной ими в память Гааза иконы Федора Тирона, а он… он остался. И отныне он останется не только запечатленный в сердцах всех, кто узнает, кто услышит о том, что такое он был, – но и как отлитый в бронзе молчаливый укор малодушным, утешение алчущим и жаждущим правды и пример деятельной любви к людям» (А. Ф. Кони, На жизненном пути, СПб., 1913, т. II, стр. 901–904).

Стр. 292 Бисетр, Сальпетриер – лечебницы для душевнобольных под Парижем.

Стр. 294 Имеются в виду хлыстовские радения, происходившие в двадцатых годах XIX века в Петербурге у статской советницы Татариновой.

Стр. 294 «Арзамас» – литературный кружок «карамзинистов» (1815–1818), выступавший за обновление русского языка. А. Ф. Кони неверно называет его занятия «бесцельными забавами».

Стр. 295 Кордегардия – караульное помещение.

Стр. 296 «Торговая казнь» – наказание плетьми в публичном месте.

Стр. 301 Аахенский конгресс – первый конгресс так называемого «Священного союза» европейских монархов, возглавленный Александром I и состоявшийся в 1818 году в г. Аахене (Германия).

Стр. 302 Грузино – имение Аракчеева в бывшей Новгородской губернии.

Стр. 302 Минкина Настасья – любовница Аракчеева. Убита его крепостными за жестокое обращение.

Стр. 318 Ланкастерские школы взаимного обучения – оригинальная педагогическая система, названная по имени английского педагога Джезефа Ланкастера (1778–1838), чрезвычайно распространенная в России в двадцатых годах XIX века. Здесь – в ироническом смысле.

Стр. 346 Соллогубовская комиссия – имеется в виду комиссия под руководством известного писателя Б. А. Соллогуба, видного специалиста по тюрьмоведению.

Стр. 355 Беспоповцы – одна из ветвей старообрядчества, не признающая священников.

Стр. 356 Молоканская вера – мистическая секта, распространенная на Украине в XVIII–XIX вв. В конце XIX – начале XX вв. много молокан, спасаясь от преследования– царского правительства, переселилось в Америку.

Стр. 366 Екклезиаст (греч. «Проповедник») – одна из наиболее поэтических книг Библии, приписываемая иудейскому царю Соломону, содержащая рассуждения о тщетности всего земного.

Стр. 409 Имеется в виду С. В. Максимов.

Стр. 414 «Москвитянин» – журнал славянофильского толка, издаваемый М. П. Погодиным в 1841–1856 гг.

Стр. 417 Апокриф – произведение религиозной литературы, признанное церковью неканоническим. В переносном смысле – легенда.

Стр. 419 «Легенда о св. Юлиане Милостивом» – рассказ Г. Флобера, переведенный на русский язык И. С. Тургеневым.