Текст книги "Мир приключений 1987 г."

Автор книги: Анатолий Безуглов

Соавторы: Глеб Голубев,Александр Кулешов,Теодор Гладков,Юрий Кларов,Евгений Федоровский,Ярослав Голованов,Джулиан Кэри,Геннадий Прашкевич,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)

13

Трудно рассказать обо всем, чем занимался наш ученый командир. У него было много приборов. Сами по себе они ни о чем не говорили. Отсчитывали свои миллибары, метры, градусы, икс-лучи… Но, отталкиваясь от частного, он как бы решал глобальные задачи, которые тревожили людей.

Делая пробы воздуха, он убеждался в увеличивающемся количестве углекислоты в атмосфере, о чем ему говорил Гайгородов перед полетом. В цепи взаимосвязанных экологических колец из-за массовой вырубки лесов, варварской эксплуатации пастбищ и пахоты, чудовищного выброса промышленных отходов, неупорядоченного роста городов в подлунном нашем мире происходили необратимые процессы, которые вели к заметному потеплению планеты. Быстрей стали таять ледники в полярных областях и на горных массивах. Уровень Мирового океана за последние сто лет повысился на 10–15 сантиметров…

Мы летели над пустыней. Мы видели дела людей – каналы, лесопосадки, оазисы. И все же зеленые островки оставались островками в безбрежье барханов, такыров, соленых мертвых озер. И если опять-таки окинуть мир всеохватным взглядом, получится печальная картина. Не за столетие, не за полвека, а за один-единственный год площадь пустынь увеличивается на 20 миллионов гектаров. Сегодня опустынивание угрожает трети суши планеты. Чтобы бороться с нашествием песков, нужны точные цифры потерь. Чтобы узнать причину поражений, нужна разведка по всем фронтам – от стратосферы, космоса до глубин Земли. И данные, собираемые Артуром, шли в общую копилку знаний для грядущего наступления на засуху, ураганы, землетрясения, голод…

Сеня удерживал высоту, с беспокойством отмечая утечку газа из оболочки. Он уже пересчитал все оставшееся имущество и сбросил тару, чтобы сэкономить мешочки с песком. Из восьмидесяти семи их оставалось тридцать два. Если прибавить к этим шестидесяти четырем килограммам вес последнего баллона с кислородом, который тоже скоро придется выбросить, да пустые термосы из-под чая и бульона, то получится около ста килограммов. Запас для более или менее благополучной посадки, в общем-то, критический. Но не сильный западный ветер нес аэростат в сторону восточного Казахстана, так что Сенечка тянул на честном слове, мечтая как можно дольше продлить полет.

Вдруг снизу захлопали выстрелы. В облачке седой пыли неслись по степи сайгаки. За ними гнался УАЗик с тремя стрелками. Кто-то из них увидел наш “пупырь”. Машина остановилась. Стрелки, сверху похожие на блох, повыскакивали на землю и стали громко кричать, тыча руками в небо. Кто-то из них первым сообразил стрелять, вскинул ружье и начал палить. Высотомер показывал две тысячи метров. Но непонятно, какое оружие было у людей. Если карабины, то могли достать запросто. Тогда одной пули хватит, чтобы сбить нас. Сеня второпях выкинул сразу десять мешочков, пытаясь скорей уйти от огня.

– Прекратите стрелять! – что есть силы закричал в мегафон Артур.

Но браконьеров уже захватил азарт. Крика они не услышали, вскочили в машину и понеслись за нами, паля на ходу.

– Помяните, какие-то начальники резвятся, – чуть не плача, простонал Сеня.

Тогда разъяренный Артур выдернул из наших узлов ружье “Барс”, вогнал в ствол патрон и выстрелил.

– Дай-ка мне! – еще в училище я наловчился неплохо стрелять, брал первенство на окружных соревнованиях. Как на стенде, положил ложе на бортик корзины, повел мушку перед мотором УАЗика, попридержал дыхание и спустил курок.

Машина дернулась, будто влетела в колдобину. Скорее всего, в цель я не попал, было далеко, однако до браконьеров дошло: на “пупыре” летели вооруженные люди. Развернувшись, они дали тягу. Я и Артур издали вопль восторга, однако Сенечка был удручен – двадцать килограммов балласта как не бывало.

– Хочешь не хочешь, а вечером придется садиться, – сказал он.

– Поставь в известность землю, – распорядился Артур.

Вызвать ближайшую станцию труда не составляло. Диспетчер откликнулся тут же. Я назвал квадрат и сказал, что аэростат обстреляли трое неизвестных на зеленом УАЗике, вооруженных карабинами или винтовками, просил принять меры.

Надо полагать, сообщение вызвало панику. Дальнейшее смахивало на авантюрный рассказец. Минут через десять диспетчер передал, что к месту происшествия вылетел военный вертолет с группой захвата. Вскоре мы услышали рокот. Вертолет пролетел ниже, раскручивая серебристые винты. УАЗик начал петлять, но вертолет спикировал коршуном и прижал к заросшей камышом речке. В бинокль было видно, как распахнулась дверца, на землю высыпало отделение десантников в пятнистой маскировочной форме. Сайгаки к этому времени скрылись. Браконьеры сложили оружие. Кажется, порок был наказан, восторжествовала добродетель…

После обеда горизонт стало заволакивать тучами. Они вылуплялись как бы из ничего. Всего минуту назад разливалась синева. Внезапно появилось “кучево-дождевое облако грозового характера” – как определил бы наш Громобой, первый-наставник метеорологии, склонный к точности терминов. Из облака потянулась вихреобразная воронка, даже не воронка, а веретенообразная дуга лиловой окраски. Бешено раскрутившись, она коснулась земли, подняла тучу пыли и понеслась по степи, играючи вырванными кустарниками и травой. Нацеливаясь фотоаппаратом, Артур объяснил:

– Этого чертенка зовут торнадо. Как он образовывается? Здесь пока много неясного. Рассуждая логически, можно предположить, что имеет место повышение температурного градиента до величины, значительно превышающей адиабатический градиент…

Блеснув очками, он помолчал, глядя на наши разинутые рты. Убедившись, что ни я, ни Сеня ничего не поняли, попытался объяснить более популярно:

– Внутри смерча возникает очень низкое давление – вполовину меньше нормального. Вблизи ветер настолько силен, что возникает “взрывной эффект”. Он рушит дома, опрокидывает поезда, срывает опоры электропередач, как это случилось в Иванове и Смоленской области… Теперь поняли?

– Как бы не угодить в него, – проговорил Сенечка, с настороженностью следя за бесновавшимся волчком.

– Он уже теряет силу, – успокоил Артур. Смерч опять всосался в облако и там потерялся.

– А теперь, братцы-академики, давайте решать, когда будем садиться, – сказал командир, помедлив.

Я прикинул на карте, куда нас вынесет к вечеру. Получалось – в степь северней Балхаша. Больших населенных пунктов вблизи не было. Никому не доставим неприятностей, хотя придется долго ждать помощи. В воздухе мы находились более восьмидесяти часов, изрядно устали, успели обрасти и обгореть на солнце, как в высокогорье.

– Дальше лететь рискованно, – высказал благоразумную мысль Сеня.

Принялись упаковывать вещи, снимать приборы, связывать спальники и палатку, вкладывать в ящики жесткую и хрупкую утварь вроде бинокля и фотоаппаратов. В свой спальник я засунул термос с кагором.

Митька с курткой освоился как со своей и высказал недовольство, когда я распорол стежки и вытряхнул его из тепла. На километровой высоте термометр фиксировал плюс двадцать два. К вечеру, конечно, похолодает, но мы уже начнем приземляться.

Артур составил для штаба многострочную радиограмму. Я запросил местные метеостанции о силе ветра у земли. Передавали умеренный северо-западный с порывами до десяти метров в секунду. Сеня крякнул. Значит, аэростат будет мчаться у земли со скоростью трактора “Кировец” – километров сорок в час. Гондола, понятно, побьется, не говоря уж о нас, грешных. Недаром же посадку на аэростате остряки называют “управляемым несчастным случаем”.

Вечерело. Шар понемногу терял высоту. Чтобы он не набрал ускорение, Сенечка сбросил кислородный баллон и песок из Прошкиной и Митькиной уборной. Я определил пеленги, поочередно настраиваясь на все маяки, находящиеся в зоне радиообмена. О предполагаемом квадрате приземления передал в штаб и в республиканское управление гидрометеослужбы в Алма-Ату. Закончив передачу, свернул рацию, вытянул антенну. Теперь уж в воздухе она не пригодится.

– А ведь в поле-то придется под шапкой ночевать, – проговорил Артур, глядя на пустынную степь.

Сеня старательно, как продавец в присутствии инспектора ОБХСС, стал отмерять совком последние дозы песка, затем потянулся к стропе, ведущей к клапану аэростата. С кротким всхлипом сработала крышка, прижатая пружинами. Подъемная сила уменьшилась. Навстречу понеслась земля, кое-где испещренная строчками строп. В последних лучах уходящего солнца мелькнуло вдали несколько малых поселков с глинобитными овчарнями на околице.

Артур отвязал конец гайдропа. Вниз, разматываясь, полетела бухта толстого веревочного троса. Из красного мешочка над головой Сеня достал стропу разрывного отверстия. Стрелка высотомера приближалась к нулю, хотя конец гайдропа еще болтался в воздухе. Спускались мы довольно быстро. Артур сбросил тюк с парашютами, чтобы замедлить падение.

Теперь важно было дернуть разрывную вожжу в нужный момент: не слишком рано – иначе корзина сильно ударится о землю, и не очень поздно – в этом случае оболочку, откуда не полностью выйдет газ, вместе с гондолой будет долго тащить по степи.

Я вцепился в стропы. Неотвратимо и жутко приближалось поле в кочках верблюжатника и вереска, полыни и ковыля. Только сейчас на посадке мы почувствовали, как сильно дул ветер и страшна была сыра-земля.

Гайдроп поднял пыль, вызвав сумятицу у сусликов и сурков.

– Двадцать пять, двадцать… – начал считать Артур, определяя на глаз расстояние, потому что уже ни один прибор не действовал.

Гайдроп извивался змеей, щелкая хвостом, как кнутом. Почуяв нашу нервозность, в угол забились Митька с Прошкой.

– Десять… Семь…

Чтобы наполненная газом оболочка долго не волочилась по земле и водород не взорвался бы от трения, надо было поскорей расстаться с газом. Рука Сени с намотанной на ладонь красной стропой дернулась. Вверху затрещала лента разрывной щели. Выдох как у кита-финвала. Газ рванулся из оболочки, точно узник на волю. Гайдроп начал таскать корзину из стороны в сторону.

– Ноль! – взвыл Артур, но еще успел докричать: – Держись!

Ивовая корзина с лёта врезалась в землю, как в гранит. Раздался терзающий душу скрип. Спружинив от удара, корзина подскочила метров на пять, накренилась так, что из нее посыпалась поклажа. Бухнулась вновь, опять подпрыгнула, выбивая из нас дух, словно пыль из ковра. Что-то тяжелое пребольно колотило по бокам и голове. По лицу хлестали стропы. Свободной рукой я хотел дотянуться до Митьки, чтобы его удержать, но пес уже был вынесен и повержен. За котенка я не боялся. Прошка при любом раскладе приземлялся на все четыре.

Через минуту боковым зрением я заметил Митьку. Он несся за нами, делая, как и корзина, большие прыжки.

Корзину тащило метров сто, пока не вышел весь газ и не улеглась оболочка. Гордое творение наших рук теперь съежилось, испустило дух, превратившись в бесформенный ворох серебристой ткани.

На карачках мы выползли из груды имущества. У Сенечки заплыл глаз. Артур держался за щеку, откуда вырвало кусок бороды. Поднявшись на ноги, мы почувствовали, как студенисто плывет и качается земля. Ощупали руки, ноги – вроде целы…

Артур поглядел на часы. Они показывали восемнадцать сорок. Стало быть, с момента взлета прошло 84 часа, трое с половиной суток.

Уже в затухающих сумерках мы стащили в одну кучу вещи, растерянные при посадке. Ни разбить палатку, ни залезть в спальные мешки не было сил. Неодолимый сон навалился на нас. Артур и Сенечка подсунули под головы парашюты и тут же затихли. Я лег на оболочку, положил голову на спальник, поискал положение, при котором бы ничего не болело, но, кажется, так и уснул, не найдя.

14

“Не изведав горя, не узнаешь радости” – так утверждает пословица. Жаркое солнце било в глаза. Я кряхтел, морщился, пытался повернуться на другой бок, но даже сквозь сомкнутые веки раздражал ослепляющий свет, упорно взывал к пробуждению. Наконец собрался с духом и сел, охнув от боли. Болело все – от макушки до пяток, как после побоев. С усилием разлепил глаза – и взревел от страха. На меня смотрела дьявольская морда. В панике я треснул по ней кулаком, вскочил на ноги. И тут понял: нас окружала тысячная орава овец. Поджарые после летней стрижки, похожие на гончих, животные, отпихивая друг друга, молча лезли на распластанную по земле оболочку, слизывая влагу, которую мы стащили с холодного неба. Митька так же молча гонял их, но отара, презрев страх, бросалась с другой стороны к образовавшимся на непромокаемой ткани лужицам.

Овцы хотели пить – это ясно. Но где же чабаны? Почему они бросили животных на произвол судьбы? Пинками я расшвырял наиболее оголтелых. Острыми копытцами они могли порвать оболочку – как-никак, а казенное имущество.

Артур и Сенечка проснулись уже после того, как оболочка просохла и овцы отхлынули, а вожаки-козлы взирали издали воинственно и недобро.

Мы еще раз прошлись по степи до того места, где корзина впервые ткнулась в землю, подобрали разбросанную мелочь – экспонометр, патроны, Сенечкину запасную куртку, потерянный Артуром унт, мой нож в кожаном чехле… Потом сложили оболочку, как укладывают парашюты, подогнав стропу к стропе.

Я развернул рацию. Перед посадкой я упаковывал ее в деревянный ящик, выложенный изнутри поролоном. Приемник работал, однако передатчик отказал. Стал искать повреждение, не особенно веря в успех. После такой “мягкой” посадки не то что тонкий механизм с ювелирной пайкой, а орудийный лафет развалился бы на куски.

Стало припекать. Мы вылезли из меховых одеяний, оставшись в свитерах и спортивных брюках.

– Где же все-таки люди? – недоумевал Артур, озираясь на овец, безмолвным кольцом окруживших нас.

– По карте отсюда в семи километрах к северу поселок Карабулак. А восточней – в десяти – Джанысгой… Не может же быть, чтобы люди не видели нас, – сказал Сенечка.

– Если из поселков не заметили, то чабаны-то должны видеть! Может, прячутся?

– У нас рога, что ли? – возмутился Артур.

Он расхаживал, заложив руки за спину, и вдруг замер. Мы вытянули шеи. Со всех сторон, обкладывая нас, как волков, мчались всадники. Под копытами вилась густая пыль.

– Тут что-то не так, – прошептал Артур, бледнея.

Лава приближалась. До нас донеслись воинственные крики, гиканье. Наездники мчались, держа наперевес ружья и вилы. Сенечка потянулся к “Барсу”, но Артур одернул его:

– Не смей! Истопчут!

– И пойдем как бычки под кувалду? – огрызнулся Сеня, хотя уже ясно видел, что остановить выстрелом осатаневшую от гонки лавину было невозможно.

Передние на всем скаку попытались затормозить, но давнули задние, образовалась куча мала. Я и рта не успел раскрыть, как кто-то заломил мне руки за спину и начал туго вязать веревкой. Рядом безмолвно бился Сенечка. Артур кричал, однако его вопли не доходили до торопких, деловых степняков, привыкших укрощать не то что людей, а трехлеток-жеребчиков.

Дольше всех отбивался Митька, но и он скоро исчез из поля зрения. Котенчишку, наверное, вообще затоптали.

Через минуту – другую мы тюфяками валялись в пыли, расхристанные, обезоруженные, грязные. Один из всадников – крепыш в лисьем малахае и пиджаке в клеточку – поднял руку с плеткой на кисти. Крики и гвалт мгновенно стихли.

– Кто такие? – крикнул он фальцетом.

– С этого бы и начали, прежде чем руки-то ломать, – сказал Артур.

Всадник кивком сделал знак. Двое спрыгнули с коней, подхватили Артура под мышки, поставили на ноги.

– Все наши документы в планшете.

Кто-то разыскал сумку, услужливо подал всаднику в малахае. Тот читать не стал, а засунул планшет за голенище мягкого сапога.

– Разберемся, – он стегнул низкорослого конька, крутнулся на месте и вынесся из круга.

Нас перекинули через седла и погнали лошадей. В нос бил крепкий запах конского пота и полыни. Все косточки кричали надсадным криком. Самое скверное – не видно было, куда везут. Лицо билось о тугой лошадиный бок. В глаза, рот и ноздри летели ошметки земли, сухой и соленой на вкус.

Иногда с галопа лошадь переходила на рысь. Тогда тряска делалась совсем невыносимой. Я попытался переменить положение, но получил удар под ребро кнутовищем. Захлебываясь от боли и злости, стал крыть своего лиходея, его родителей, бабушек и дедушек.

– Дай передохнуть, мочи нет!

Мучитель натянул поводья:

– Хочешь, посажу в седло?

Не дождавшись ответа, он потянул меня за шиворот, вставил в седло, сам уместился на крупе. Я разлепил глаза. Впереди мчалась основная масса доморощенной орды. Там находились Артур и Сенечка. Сзади и по бокам неторопливо рысили те, кто отстал.

В поселок нас не повезли. Сгрузили на выгоне, затолкали в пустую овчарню. Сквозь маленькие оконца мутно тек солнечный свет. От овечьего старого навоза тянуло смрадом. Стала терзать жажда. Пить захотелось мучительно. Артур подошел к воротам, сквозь щели в иссохших досках виднелась жердь засова. Он пнул ногой. Приблизился пожилой бородатый стражник с двустволкой на ремне. Что-то сказал по-казахски.

– Пить дай! – рявкнул Артур.

Караульщик выпалил длинную фразу и ушел в саманную сторожку, где, видно, собирались овцеводы в зимние ночи.

Прошло минут пять. Убедившись, что стражник и не думал поить нас, Артур стал колотиться боком, поскольку руки у него были связаны. Казах рассердился, стал что-то кричать, гневно потрясая ружьем.

– Пить дай, палач! – взревел Артур.

Сторож потоптался, опять протрещал какую-то фразу и скрылся за дверью. Он так и не вышел из домика, хотя Артур раскачал ворота настолько, что они едва не слетели с петель.

– Давайте лучше развяжем руки, – подал мысль Сенечка.

Мы занялись этим делом, но оказалось, что степняки вязали узлы не хуже боцмана-сверхсрочника.

К нашей радости, у деревянного корыта в желобе скопилось немного тухлой воды. Слизывая остатки, я увидел ржавую скобу. Ею была прикреплена к стенке колода. Я привалился к скобе спиной и начал перетирать веревку.

Снаружи послышалось негромкое повизгивание.

– Митька!

Пес обежал овчарню, однако лаза не нашел. Тогда вынюхал место, где можно скорей к нам прокопаться. Артур ногой стал разгребать мусор, чтобы облегчить собаке работу. Вскоре показалась лохматая голова. Взвизгивая от радости, Митька поочередно облизал всем лица. Сенечка подставил ему связанные руки, надеясь, что собака поймет, разгрызет узел зубами. Однако четвероногий воздухоплаватель тут оплошал. Он никак не мог понять, чего от него ждут. Пес махал хвостом, щерился, изображая улыбку, лизал руки, но к веревке не прикасался.

Я перетер связку, помог освободиться от веревок Артуру и Сенечке.

От житейской мудрости, что лучшая защита – это нападение, родился дерзкий план: вылезти Митькиным ходом наружу, обезоружить караульщика, отдать заложника в обмен на ведро воды и свободу. Опасно, конечно, было подставлять себя под внезапный выстрел. У степняков ухо чуткое, рука быстрая. Но не подыхать же, пока разберутся!

Однако осуществить это намерение не удалось. Мы увидели приближающуюся со стороны поселка толпу.

– Будут линчевать, – мрачно изрек Артур, уже не веривший ни во что доброе.

Первыми примчались мальчишки, сорвавшись с уроков. Они облепили щели в овчарне. В проем двери рванулся ослепительный свет. Раскинув руки, в затхлый полумрак овчарни вбежал коренастый знакомец в лисьем малахае и клетчатом пиджаке:

– Ах, какая промашка! Простите, товарищи дорогие!

Его дюжие молодцы подхватили нас под руки, поддерживая и на ходу рассыпаясь в извинениях, вывели на свет божий.

– Пить дайте, – пошевелил пересохшими губами Артур.

Откуда ни возьмись, прямо как в сказке, появились ведро с холодным айраном [31]31
  Айран – разболтанная в воде простокваша.


[Закрыть], пиалы. Какой-то мужичонка, по-моему учитель или местный культработник, сообщил, будто в поселке митинг собрались устроить, потом обед, потом отдых…

Ну и поплыло, завертелось. Из центральной усадьбы приехал председатель колхоза с членами правления. Прилетел вертолет с областными чинами. В вольной степи у камышового озера жарко заполыхали костры. В тазах горами возвышались баурсаки – вроде пресных пончиков на бараньем сале. Сытным запахом лапши и вареногр мяса тянуло из многоведерных казанов: делался бешбармак, любимое блюдо казахов, такое же традиционное, как у сибиряков – пельмени, у узбеков – плов, у грузин – шашлык. Ели бешбармак пятью пальцами и днем и звездной ночью. В свете костров виднелись багровые лоснящиеся лица, на темных пальцах сверкал жир. Митька с Прошкой, объевшись, не казали носа, отсыпались вдали от возбужденной толчеи.

Дурной скажет, чтоел и пил, а умный – чтоувидел. Так вот играли домбры, из района волнами накатывалась организованная клубная самодеятельность. Танцевали девушки в национальных костюмах. Юнцы показывали искусство верховой езды и борьбы. Такого многолюдья поселок никогда не видел.

Как выяснилось, мы опустились в девственную степную глубинку, в одну из дальних бригад, которой командовал крепыш в малахае. Чабаны, увидев в вечернем солнце спускавшийся с неба шар, побросали отары и принеслись к бригадиру с вестью на взмыленных конях. Бригадир кое-что слышал о летающих тарелках, пришельцах из космоса и шпионах, которые на какие только хитрости ни пускаются, лишь бы перескочить через священные рубежи. Поскольку телеграфной и телефонной связи не было, он тут же послал нарочного на центральную усадьбу, лежавшую чуть ли не в сотне километров. Сам же с верными людьми обскакал ближние аилы, поднял народ, вооружив всем, что под руку подвернулось, и утром тепленькими взял нас в полон.

Нарочный тем временем добрался до председателя. К нему уже пришла телеграмма о возможном приземлении аэростата на колхозной территории. Просили позаботиться о воздухоплавателях и организовать отправку их имущества в Москву. Боевого и скорого на расправу бригадира председатель хорошо знал. Он тут же погнал нарочного обратно, дав лучшего иноходца, а вскоре и сам выехал навстречу, прихватив с собой членов правления.

Когда мы со всеми перецеловались, признались в вечной дружбе, я, улучив момент, подступил к бригадиру:

– Скажи, дорогой Жонатай, куда девался термос с кагором?

– Какой кагор, зачем кагор?! – заволновался простодушный Жонатай, пряча глаза под рыжим малахаем. – Кушай барашка, пей кумыс, пожалуйста. Не надо кагора!

Я понял, что напиток, добытый Стрекалисом, уже не вернешь. Чистосердечные новые друзья собрали все потерянные нами вещи, привезли баллон из-под кислорода и термосы, сброшенные перед посадкой, отыскали в степи даже мою авторучку, однако кагор исчез, будто его и не было.

Через неделю оболочку, приборы и другое обсерваторское имущество погрузили на машины и увезли к железнодорожной станции. Сеня поехал сопровождать груз, захватив Митьку и Прошку, поскольку пути аэрофлота для животных заказаны. Меня с Артуром вертолет доставил до Алма-Аты и оттуда на рейсовом “ТУ” мы вылетели домой.

В пассажирском салоне было уютно, чисто, тепло. От жгучего высотного солнца защищали синие светофильтры в иллюминаторах. Внизу, пенясь, меняя очертания, проплывали облака. Еще недавно мы трогали их своими руками Доведется ли вновь изведать то непередаваемое чувство блаженства, какое возникает лишь в полете на аэростате, когда не гудят двигатели, не вибрирует кабина и на сотни километров вокруг царит глубокая, величественная, космическая тишина?..

Профессор Огюст Пикар, летавший на стратостате, яростно защищал воздухоплавание. Полемизируя с противниками, он задавал вопрос: будет ли воздушный шар окончательно забыт или сдан в музей? Нет, утверждал он, шар все же останется свободным аэростатом, и на него будут смотреть как на прекрасный вид спорта, он дает человеку наиболее чистое наслаждение. Говорят: “Свободный аэростат – игрушка ветров. Какой цели он служит? Его даже нельзя направлять по желанию. Его место в сарае…”

“Свободный аэростат служит свободе, наблюдательности, прогрессу, возвышению души, – доказывал Пикар. – Не достаточно ли этого? Мы, воздухоплаватели, высоко ценим свободный аэростат. Кто обвинил бы швейную машину за то, что она не способна молоть кофе? Кто осудил бы кофейную мельницу за то, что она не может шить? Хороша сама по себе всякая вещь, выполняющая свое назначение”.

Разумеется, управлять самолетом легче, чем аэростатом. Но нам показалось обидным, что такому великолепному изобретению человека позволили умереть. Теперь нам стали близки и понятны чувства Самюэля Фергюсона, героя романа “Пять недель на воздушном шаре”, когда он поет гимн воздухоплаванию:

“Мне слишком жарко – я поднимаюсь выше; мне холодно – я спускаюсь; гора на моем пути – я перелетаю; пропасть, река – переношусь через них; разразится гроза – я уйду выше нее; встретится поток – промчусь над ним, словно птица. Продвигаюсь я вперед, не зная усталости, и останавливаюсь, в сущности, не для отдыха. Я парю над неведомыми странами… Я мчусь с быстротой урагана то в поднебесье, то над самой землей, и карта Африки развертывается перед моими глазами, будто страница гигантского атласа…”

Мы пролетали не над Африкой, да и Жюль Верн, кажется, не летал сам на аэростате, но как поразительно точно он передал ощущение свободного полета! Мир вымысла оказался таким же, как и реальность: тишина, плавное парение в прозрачном воздухе… Аэростат сам решает, куда нести, не требуя ежесекундного внимания. На нем не надо всматриваться в сужающуюся ленту дороги. Вместо этого виден огромный мир, мягко очерченный окружностью горизонта.

Удастся ли вернуть к жизни воздухоплавание в нашей стране?

Хочется верить – удастся. Американцы, англичане, французы, итальянцы вовсю парят на воздушных шарах. Устраивают спортивные гонки, перелетают через Атлантику и Альпы, исследуют атмосферу. Парят где хотят и как заблагорассудится. Новые дакроновые материалы прочнее и легче прорезиненного шелка. Оболочки умещаются в обычном автомобильном багажнике. Подъемная сила – теплый воздух от горелки, вроде той, что у нас в кухне на газовой плите, баллон с пропаном и бутаном.

Недавно свою лепту в историю приключений внес отважный воздухоплаватель Крис Дьюхерст. Австралийская экспедиция, возглавляемая им, покорила несколько гималайских восьмитысячников, пролетев над ними на воздушных шарах. Шестеро путешественников на двух аэростатах стартовали ранним утром из восточного района Непала. На высоте 8500 метров они проплыли над царством льда и вечного снега Тибетского плато, над восьмитысячниками Гауризанкар, Чо-Ойю и четырьмя другими, пролетели рядом с крутым конусом Эвереста и приземлились в долине Панч Покхари.

Кроме метеорологических исследований и спортивных перелетов, аэростат с успехом мог бы работать на картографию в точной съемке местности, геологию, вооруженную чуткими приборами для поиска ископаемых, на хозяйство – из своей корзины мы прекрасно видели следы караванных троп и засыпанных песком засохших рек, которые служат людям лучшими путеводителями в освоении пустынь. Аэростаты пришли на помощь даже такой далекой от воздухоплавания науке, как археология. Американский профессор Кент Уикс, например, отправился в свои археологические розыски в гондоле воздушного шара. С высоты птичьего полета он прощупывал землю магнитометрами и радарами, искал развалины и захоронения. Свой опыт он проводил на территории Египта, известного своими богатейшими древними памятниками.

Разве нам не под силу создать легкие и надежные синтетические оболочки, сделать удобные горелки для подогрева воздуха, найти безопасные газовые смеси? Неужели мы не станем заниматься воздухоплаванием, этим замечательным полезным делом?! Аэростаты имеют на небо такое же право, как самолет, планер, дельтаплан. И пусть уже не мы, а более молодые и дерзновенные полетят на них к облакам.