Текст книги "Мир приключений 1987 г."

Автор книги: Анатолий Безуглов

Соавторы: Глеб Голубев,Александр Кулешов,Теодор Гладков,Юрий Кларов,Евгений Федоровский,Ярослав Голованов,Джулиан Кэри,Геннадий Прашкевич,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 51 страниц)

Остается одно. Накрыть его у девушки. Здесь опять возникают трудности. Посещает он ее нечасто и в самое неожиданное время. Не можем же мы устроить там засаду и ждать неделю и полмесяца, пока он появится! Значит, надо вызвать его туда. Как? Сами понимаете, это может сделать только сама девушка. Но это рискованно. Допустим, мы к ней вломимся, угрожая, заставим ему позвонить. Но захочет ли она, а вдруг, жертвуя собой, откажется или крикнет в трубку про опасность. Кроме того, – он все время настороже, что-нибудь не так в ее голосе, и он все поймет. Наконец, он просто может приехать не один.

Ломаем голову и так и эдак.

Выпили уже бочку пива, наверное, а решения так и не находим.

Наконец, его находит Высокий чин.

– Вот что, в их отсутствие проникнем в дом, установим микрофоны и как только, благодаря им, узнаем, что он в доме, примчимся.

– А куда будет поступать сигнал? – спрашиваю. – Ведь мы же не сидим все время по домам.

– Поступать будет к О’Нилу и Леруа и домой и на службу. Уж в одном из четырех мест он вас застанет? А мы с Лонгом будем ждать вашего звонка в отеле. Ну, в крайнем случае кто-то будет отсутствовать, так отправимся втроем или вдвоем.

Мы ничего не понимаем, и он объясняет. Микрофон будет реагировать только на голоса девушки и Карвена, знаете, как эти современные замки, которые открываются только на голос хозяина, даже если он простужен или пьян вдрызг. Это исключает сигнал, если в доме посторонний, потому что при звуке третьего голоса сигнал не срабатывает. Микрофон, услышав голос Карвена, передает приказ красной лампочке у уличного поста. Она зажигается. Чтобы у патрульного не возникло подозрений, ему сообщают всю систему, только говорят, что микрофоны установлены в кабинете местного ресторатора, которого мы подозреваем в контрабанде спиртным.

Мы, действительно, побывали у него ночью, установили микрофоны, но не включили их.

Увидев, что лампочка зажглась, патрульный тут же звонит мне или О’Нилу на службу или домой и называет условный пароль. (На всякий случай, а то гангстеры давно уже научились подслушивать служебные разговоры полиции.) Мы немедленно звоним в отель Высокому чину и Лонгу, нашим сообщникам (извините, я оговорился, я хотел сказать, товарищам), и выезжаем.

Есть, конечно, риск, что, пока доберемся – это даже с сиреной минут пятнадцать – двадцать, – Карвен уедет или кто-то еще войдет в дом. Может оказаться, что мы с О’Нилом будем где-нибудь на задании. Но всего не предусмотришь. На всякий случай, уходя, переключаем наши телефоны на дежурного и сообщаем ему, где находимся – пусть вызывает. Подробностей не говорим, да ему наплевать. Таких кодированных и некодированных звонков поступает в управление десятки в день.

Опасения оказались напрасны. Все прошло как по маслу. Или Высокий чин такой умный и опытный, или просто повезло. Через несколько дней после нашего совещания мы с О’Нилом, дождавшись, пока девушка уехала на работу (библиотекарем она служила), спокойно вошли в дом, там замок ногтем можно открыть (и понятно, почему – воровать-то нечего было, бедновато она жила), и расставили наши микрофоны по всем комнатам, даже в ванной, даже в туалете. Спрятали надежно, это мы умеем, научились (хотя я сильно сомневаюсь, что залезать в чужие квартиры и расставлять там тайные подслушивающие устройства входит в функции, а главное в права полиции).

Проходит еще три дня, мы с О’Нилом сидим в кабинете, Джон-маленький на задании, а Гонсалес на обеде.

Вдруг звонок. Патрульный равнодушным голосом называет пароль – эти загородные полицейские все какие-то коровистые, им все все равно, даже разоблачение крупного контрабандиста спиртным в их родном городке. Ну и хорошо! Какой-нибудь чересчур активный и любознательный нас бы не устроил.

Я перезваниваю в отель, и выясняется, что Лонг на месте, а Высокий чин, как назло, отсутствует.

Короче говоря, через десять минут мы мчимся на машине-ловушке по загородному шоссе. Вы не знаете, что такое машина-ловушка? Это такой древний драндулет, которых уже давно не выпускают, но стекла у него пуленепробиваемые, он весь напичкан радиопередатчиками, телефонами, радарами, сиренами, и мотор у него, как у гоночной машины – можно выжать 160–180 километров в час. Это как раз та скорость, с какой Лонг ведет машину. Он, конечно, ас.

Невдалеке от дома, за лесочком, останавливаемся. Час дня, все обедают, ни одной собаки, ни одного человека, ни одной машины.

Мы спокойно подходим к дому, к счастью, он в лесу, перемахиваем через жалкий заборчик с той стороны, где нет окон, потом прокрадываемся к терраске и, сразу взбежав по ступенькам, врываемся в дом. Дверь даже не была закрыта. Легкомысленный он все-таки человек, этот Карвен. Или наивный?

Они сидят в столовой и обедают. Обед скромный, без пива и вина. Он снял пиджак и кинул на диван. По его взгляду, брошенному на пиджак, я сразу соображаю и в один прыжок оказываюсь возле дивана. Все правильно – из кармана пиджака я вынимаю пистолет. Нет, он действительно наивный, Карвен, – из такого пистолета можно убить только комара, да и то не малярийного.

Лонг ас не только в автомобилевождении, но и в стрельбе. Ни слова не говоря, он выхватывает револьвер с глушителем и выпускает всю обойму в Карвена.

О’Нил остается верен себе, он любит свидетелей тогда, когда они помогают ему раскрывать преступления. Ему.А не тем, кто вскоре прибудут в этот домик.

Он тоже вынимает пистолет (и тоже с глушителем) и тоже выпускает всю обойму в девушку. (Вот к этому я никак не могу привыкнуть, нехорошо это, все-таки женщина…)

Затем мы быстро забираем наши микрофоны и выходим. О’Нил, как всегда, выходит последним, на минуту задержавшись, зачем?..

На шоссе и вообще по-прежнему кругом ни души. Мы добегаем до нашей машины и теперь уже медленно (зачем привлекать внимание?) возвращаемся в город.

В отеле нас ожидает Высокий чин. Он сокрушается, что не смог принять участие в акции, но хвалит нас за ее блестящее проведение.

Мы все довольны (хотя, честно говоря, у меня перед глазами стоит лицо той девушки, она-то ни при чем). Однако на следующий день наше хорошее настроение начинает гаснуть.

Во всех газетах, по радио, по телевидению сообщается о “зверском убийстве” журналиста Карвена и его невесты, совершенное “Черным эскадроном” (карточка с черепом и скрещенными костями была найдена возле трупов). Высказываются разные предположения, руководители полиции (в том числе Высокий чин) клянутся, что преступники будут найдены, и действительно, вся полиция (в том числе мы с О’Нилом) поднята на ноги. Газета “Единство” обещает награду каждому, кто поможет раскрыть преступление.

Но возмущение всеобщее – демонстрации, запросы в парламенте, протесты, письма, гневные статьи в печати.

Большинство подозревает тех самых молодчиков, демонстрацию которых защищала полиция и из-за которых заварилась вся каша. А кого же еще? Не полицию же, черт возьми, подозревать?

Были и другие предположения. Карвен – то, что называется “разгребатель грязи”, он написал немало разоблачительных статей, сделал сенсационные репортажи о всяких преступниках, о чиновниках-взяточниках, о парламентариях-демагогах, о бизнесменах-жуликах… Так что хватало народу, у кого был на него зуб.

– Это черт знает что! – возмущается наш начальник на очередной оперативке. – Преступники обнаглели! Известно ли вам, – кричит он так громко, что все мы вздрагиваем и просыпаемся, – известно ли вам, что за десять – двенадцать лет количество убийств в нашей стране возросло. А вы куда смотрите? Вот вы, О’Нил? И вы, Леруа? И вы? (И он тыкает пальцем еще в полдюжины присутствующих.) Куда вы все смотрите, хотел бы я знать!

Когда оперативка заканчивается, начальник приказывает мне и О’Нилу остаться и говорит:

– Это убийство возмутительно, но сдается мне, что Карвен был преступником! Да, да, не возражайте. Глубоко законспирированным преступником. Эти журналисты ого-го! Раскапывал всякие делишки и шантажировал. А может быть, и налетчиком был. Почему нет? У вас что, есть доказательства обратного? Нет? Так помалкивайте (что мы и делаем в течение всего этого монолога).

Начальник некоторое время задумчиво смотрит в окно, потом продолжает:

– Конечно, действия этого таинственного “Черного эскадрона” преступны и лично мне глубоко противны. Но все-таки нельзя отрицать, что он нам, полиции, здорово помогает. Преступники его боятся больше, чем нас. – На лице его появляется одобрительная улыбка, но он тут же спохватывается и гневно орет: – Но мы рано или поздно доберемся до этого “Черного эскадрона”! Мы его выведем на чистую воду! Никому не позволено в нашем демократическом государстве попирать права человека. Это может делать только полиция, – он кашляет, мнется, – то есть, я хочу сказать, защищать права человека. Мы, мы с вами, их должны защищать, а не какой-то “Черный эскадрон”. – Начальник делает паузу и с присущим ему чувством логики добавляет: – Но конечно, спасибо ему, добро пожаловать каждому, кто помогает нам бороться с преступниками и (ну, конечно же!) подрывными элементами!

Почему он нас задержал в кабинете? Чтобы высказать одобрение “Черному эскадрону”? Но почему нас? Он что, догадывается?

Между прочим, увлекшись описанием собственных подвигов, я как-то забыл вам сообщить, что работа по борьбе с преступностью идет. Наш отдел, в частности, осуществил несколько успешных операций по задержанию банды налетчиков, ограбивших банк, группы подпольных букмекеров, убийцы, охотившегося за шоферами такси…

И “Черный эскадрон” тоже не дремал. То и дело газеты сообщали о трупах, найденных в глухих дворах, заброшенных каменоломнях, в лесу, на пустынных пляжах.

Все это были или скрывавшиеся преступники, или подозреваемые в преступлениях, но ходившие на свободе за неимением против них достаточных улик. С точки зрения закона. Но не с точки зрения “Черного эскадрона”. И поэтому эти неосторожные убийцы и грабители, вместо того чтобы спокойно доживать свой век в уютных тюремных камерах, преждевременно расставались с жизнью под пулями “Черного эскадрона”.

А общественность, которая вечно вопит по любому поводу? Что она? Она возмущалась. Всем. Одни – неэффективностью полиции, другие – всемогуществом гангстеров, третьи – произволом неизвестных граждан, создавших “Черный эскадрон” и творивших суд и расправу, подменяя государство. Кто им дал такое право? Сегодня они расправляются с преступниками, а завтра? Кто знает, до чего они дойдут…

Были и такие, кто, наоборот, приветствовал “Черный эскадрон” и даже намекал, что неплохо бы ему заняться и кое-какими смутьянами, которые своими вечными демонстрациями, митингами, стачками мешают жить добропорядочным гражданам, аккуратно платящим налоги и посещающим церковь.

Нашлись даже дураки-дилетанты, которые начали создавать из “сознательных граждан” свои собственные “Черные эскадроны”. Но преступники быстро поняли разницу между нами и этими самозванцами и отбили у них охоту воевать с нарушителями закона.

И мы, конечно, когда ловили таких, громко возмущались. “Ах, ах! Как не стыдно! Зачем вы занимаетесь самодеятельностью и в результате погибаете от рук бандитов, когда есть мы, доблестные стражи порядка, самоотверженно преследующие этих бандитов. Ах, ах, нехорошо!”

И вдруг взорвалась бомба. Нет, не та, обезвреживанию которых обучали Джона-маленького в его полицейской школе. А газетная, что гораздо хуже.

Часов в шесть утра в моей квартире раздался телефонный звонок. Звонил Высокий чин.

– Газету читал? “Единство”? – спросил он коротко (как будто я лунатик, чтобы бродить ночами во сне и покупать первые выпуски газет). – Прочти! И скажи своему другу (это, значит, О’Нилу), чтоб почитал. Встретимся вечером там же.

Я звоню О’Нилу и передаю этот разговор.

– Что будем делать? – спрашивает.

– Я лично – спать дальше, – говорю.

Он вешает трубку, а через час, когда я уже собираюсь отправляться в отдел, вваливается с газетой и молча протягивает мне.

Я начинаю читать. И сразу понимаю, почему так всполошился Высокий чин. Постараюсь коротко объяснить вам, захотите подробности, прочтите статью сами – “Единство” за четвертое число, первая полоса. Да вы сразу увидите – заголовок в полстраницы, и какой заголовок: “Черный эскадрон” – организация полицейских-убийц!” и подзаголовок: “Убитый “Черным эскадроном” журналист нашей газеты Карвен разоблачает своих убийц после своей гибели”.

Что же оказалось? Оказалось, что Карвен нас перехитрил. Он, когда вел свое расследование действий полиции во время той демонстрации, как выяснилось, залез куда глубже, чем мы думали. Он не только установил, что мы, мягко выражаясь, не совсем тех били, кого следует, но докопался до нашей организации. Всего, к счастью, он выяснить не успел, но узнал достаточно. Узнал, что “Черный эскадрон” – это вовсе не союз чересчур активных граждан, жаждущих помочь полиции и самих превратившихся в убийц, а тайное сообщество полицейских, попирающих ту святыню – закон, – которую они-то в первую очередь и призваны охранять.

Карвен раздобыл факты – свидетельские показания, записанные на пленку, разные документы, фото, снятые скрытой камерой. Называл имена (к счастью, наши там не значились), описывал преступления, совершенные “Черным эскадроном”…

Полной картины он, повторяю, составить не успел, но и так материал собрал не дай бог!

А главное, весь этот материал он отдал на хранение в адвокатскую контору с пометкой: “В случае моей смерти прошу переслать в мою газету”. Чувствовал все-таки, что мы с ним можем свести счеты. Остерегался.

Какие же есть подлые люди на свете! Ну что ему стоило позвонить любому из нас – он ведь называет там имена, знал, кому звонить, – и сказать: “Ребята, вот есть у меня кое-какой товар, не хотите ли купить тысяч за пять?” Да хоть за десять! Мы не мелочные, дали бы. И жил бы он, как бог, на эти деньги, машину новую купил, а не ту развалюху, в которой ездил. И женился бы на этой своей девушке, и домик бы ее обставил, а не то, что теперь там, убогость одна. Так нет, он, видите ли, честный! Вот от таких честных жить стало невозможно. Правильно все-таки мы его наказали. Я всегда говорю: рано или поздно справедливость торжествует!

В общем, попал его материал к Дору, это тоже журналист будь здоров, ему палец в рот не клади – до плеча откусит. Он, между прочим, не из “Единства”. Он – “фри ланс”, так сказать, свободный художник, для кого хочет, для того и пишет, но репутация у него безупречная. Он выступает только с сенсационными разоблачениями. Всегда основательно; аргументированно, бьет не взирая на лица. Боятся его все, даже министры. Материалы его настолько сенсационны, что за него дерутся даже солидные газеты, которые за правительство и против левых.

Уж не знаю, почему “Единство” отдало ему материалы. Может, чтоб шуму было больше, а может, еще почему… Ведь полиция может возбудить дело по обвинению газеты в клевете (хотя факты в статье неопровержимые). А нападать на этого Дора непросто, он может так дать сдачи, что не проснешься!

Начинает он свою статью, как всегда, с цитаты: “Вот что пишет английский специалист Хофстеттер в своей книге “Скотленд-Ярд-72”: “В настоящее время имеется подтвержденное статистическими данными мнение, что преступник в 60 % случаев так или иначе остается на свободе, избегает ареста. Это, безусловно, говорит о недостаточно эффективной работе полиции, низком коэффициенте ее полезного действия. Но если даже преступник задержан, то у него всегда есть не менее 40 % шансов быть оправданным, благодаря архаичной судебной системе”. “Понятно, – продолжает Дор, – что уж коль скоро полицейские задерживают преступников, им бы хотелось, чтобы эти преступники несли суровое наказание. И, видя, что этого не происходит, они берут на себя функции карающей руки и совершают самое страшное для государственных органов преступление – вершат самосуд! Отсюда рукой подать до гитлеровских эсэсовцев или тон-тон-макутов Дювалье”. И дальше Дор, как хирург, врезается все глубже в “феномен самоуправства” (какое слово придумал!), воссоздает историю “Черного эскадрона”, приводит кучу примеров, которые раздобыл покойный Карвен. Потом начинает заниматься предсказаниями: мол, увидите, “Черный эскадрон” превратится в “орудие господствующего класса”, – в “орудие террора, направленного против прогрессивной общественности”, в “орудие ликвидации гражданских свобод и прав человека”…

И пошел, и пошел…

Вот такая бомба.

Днем все газеты эту статью перепечатали, радио и телевидение передало. Шум-гам! Разговоров! И конечно, легкая паника в наших рядах.

Начальник всех собирает и произносит речь:

– В этот трудный час, – говорит он и смотрит на нас так, словно выступает на собственных похоронах, – мы должны соблюдать особую выдержку, дисциплину! Подрывные элементы (без этих подрывных элементов он не может обойтись) начали наступление на самый оплот государства, на его карательные органы, на нас, на полицию. Нас обвиняют в гнуснейшем преступлении – самовольных поступках! Но вы лучше, чем кто-либо, знаете, что это ложь. Вот американские юристы выдвигают формулу “мятеж полиции”, она убедительно обосновывает, почему мы имеем право, хм… ну… в общем, иногда… немного… так сказать, дать себе волю. “Полицейские тоже люди”, – говорят они, разве это не правда? Мы даже не просто люди, мы лучшие друзья людей… – Он замолкает, сообразив, что сказал что-то не то, потом продолжает: – Словом, вы меня поняли – у американских юристов есть твердая доктрина – “полиция имеет право на войну”, то есть полицейское насилие, конечно, зло, но зло неистребимое, и с ним следует смириться. Один из префектов Парижа сказал как-то, что “каждый молодой человек “для полноты воспитания” должен быть избит полицией”! Ясно? И я с ним полностью согласен! – выкрикивает начальник и тут же добавляет: – Но это я вам говорю. Дору я, разумеется, этого не скажу, ха-ха!

Он обводит нас требовательным взглядом, мы подобострастно хихикаем, улыбаемся, а главные подхалимы, вроде моего Гонсалеса, хватаются за животы от смеха.

Только Джон-маленький что-то бормочет себе под нос. (Между прочим, я его потом спросил, что именно. Он посмотрел на меня дерзко и говорит: “У русских был писатель. Горький, не знаете? Так вот он однажды высказал такой афоризм: “Жаждешь свободы? Иди служить в полицию. Жаждешь абсолютной свободы? Поступи в агенты охранного отделения”. Так в царской России называлась служба безопасности”. А? Каков? Ох, этот Джон-маленький, дождется он когда-нибудь…)

Действительно, мы чувствуем себя свободней, чем другие граждане (фу, черт! Начинаю цитировать Джона-маленького, а точнее, того русского писателя!). Но это мы сами знаем. А для других мы все теснимся в жестких рамках “солдат спасения”.

Короче, долго накачивал нас начальник: чтобы некоторое время вели себя потише, не стреляли направо и налево и во время разгона демонстраций проламывали не сто голов, а не больше девяноста.

После совещания выходим с О’Нилом. Он говорит:

– Дору шею свернем. На той неделе. Надо связаться с Высоким чином.

Он с ним связывается, а потом ходит мрачный. И молчит. Сначала я ничего не мог понять. Потом Высокий чин срочно вызвал нас на свидание. Видимо, боялся, что О’Нил его не послушает и сам свернет шею Дору.

– Ты пойми, – втолковывал он нахохлившемуся О’Нилу, – нельзя сейчас его трогать. Он же выступил с разоблачением нашей организации и, будем откровенны, нанес нам сильный удар. Мы, если хочешь знать, временно сворачиваем свою деятельность против преступников, надо переждать…

– Но ведь Карвена… – пытается возразить О’Нил.

– Карвена ликвидировал “Черный эскадрон” до того, как стало известно, кто мы и что. И еще вопрос, кто и за что его убрал. На него многие нож точили. Есть разные версии. А Дор выступил конкретно против нас. Только “Черный эскадрон” мог его ликвидировать. Убьешь его, и тут такое поднимется! Ага! Убили, отомстили! Все ясно, Дор был прав. Все, что он написал, истина. Понимаешь или нет? Нам не то что трогать его сейчас нельзя, нам его охранять надо. А то еще уголовники пристукнут, чтобы потом на нас свалить. Так что ни-ни! Дор неприкосновенен. И это приказ, понял, О’Нил? Смотри! – Потом, смягчившись, добавляет: – Не беспокойся, его час придет. Мы ничего не забываем.

Все это “дело журналистов”, как его окрестили газеты, вышло нам боком. Затаились мы. Между прочим, уголовнички быстро этим воспользовались и осмелели.

Я уж дальше вам повествовать не буду. Скажу только, что газеты, радио, телевидение еще долго шумели и то и дело вспоминали про “черные дела” “Черного эскадрона” (даже тогда, когда мы были ни при чем).

Постепенно все вошло в колею. Опять стали разгонять демонстрантов, пристреливать ввиду “необходимой самообороны” преступников, а то и охотиться за ними (только наш знак не оставляли). Выжидали.

Дело в том, что наступали выборы. Левые эти самые усилились, народ их стал поддерживать, так что “верхушка” наша слегка закачалась, нет, не очень, слегка. А сменится “верхушка”, сменится шеф – полетит наш начальник… И что с нами будет, неизвестно. “Помните, как в Чили вначале было или в Португалии? – озабоченно каркает Гонсалес, – ох, трудные времена идут, трудные. Что бывает хуже плохого? Очень плохое, вот”. Он так обеспокоен, что даже не смеется над своими дурацкими поговорками.

Так, конечно, продолжаться не может. Что-то должно произойти. Знаете, как когда нависает туча, все ходят, словно на них мешки погрузили, дышат как рыбы на берегу. Но в конце концов, гроза все же разражается, и всем становится легче (кроме тех, в кого ударяет молния, но тут уж ничего не поделаешь – не надо высовываться…).