Текст книги "Мир приключений 1987 г."

Автор книги: Анатолий Безуглов

Соавторы: Глеб Голубев,Александр Кулешов,Теодор Гладков,Юрий Кларов,Евгений Федоровский,Ярослав Голованов,Джулиан Кэри,Геннадий Прашкевич,Валерий Михайловский,Марк Азов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 51 страниц)

Так что негоже быть неблагодарным.

И в следующий раз, когда пошлют охранять “демонстрацию”, надо поспешить за каской и дубинкой, чтоб не опоздать. Не следует торопиться, когда пошлют на задержание опасных преступников. Здесь поспешность ни к чему. Пусть этим занимаются сознательные граждане из движений “Обеспечение спокойствия граждан во время летних отпусков”, “Последний троллейбус”, “Последний электропоезд” и других столь же полезных. К сожалению, не получается, приходится работать нам.

– Молодцы, ребята, – начальник доволен. Очередную оперативку он начинает в мажорных тонах. – Вы достойно защитили наши демократические права. Никто не имеет права нарушать гражданские права! – Он грозно смотрит на нас. – Никто! И те, кто попытался попрать эти права, помешать мирной демонстрации, получат по заслугам! А те, кто защитил демонстрацию, будут вознаграждены!

Тут-то он и сообщает нам о премиях и благодарностях. Довольные, идем обедать в ресторанчик и опрокидываем несколько кружек пива.

Весело вспоминаем всю эту бодягу с демонстрациями.

– Хорошо работали ребята! – одобрительно говорит О’Нил. – Цепями работали, будь здоров! Обучены.

– Да уж, – подхватывает Гонсалес, – прямо скажем, лучше любого хулигана. Слушай, О’Нил, а может, они днем этих девок и детей колошматят, а по ночам, того, на прохожих нацеливаются, а, как думаешь? – Он весело смеется. – Знаешь, так, подходят к какому-нибудь подгулявшему франту, р-р-раз его по башке, бумажничек забирают и вежливенько извиняются: “Ох, простите, мы думали, вы возражаете против наших справедливых лозунгов. Да здравствуют профсоюзы! Чао!” – Он опять начинает хохотать. (Удивительная у него способность смеяться собственным остротам.)

И тогда не выдерживает даже выдержанный Джон-маленький.

– Все-таки я не понимаю, – говорит, – как такое происходит? С точки зрения закона, это недопустимо. Неспровоцированное нанесение тяжких телесных повреждений, превышение необходимой самообороны, оскорбление действием, нападение на малолетних…

– Заткнись, – рявкает О’Нил, – нечего было нарываться. Что искали, то и получили.

Джон-маленький с минуту обиженно смотрит на О’Нила, но потом упрямо продолжает:

– Незаконные действия, а мы их не только не пресекли, а даже поощрили.

– Слышишь, – усмехается О’Нил и поворачивается ко мне, – “незаконные действия”! Уж молчал бы…

Тут мне бы хотелось сделать небольшое отступление, если не возражаете, конечно. Не возражаете? Спасибо. Тогда сообщу вам, что высокое понятие законности при его, так сказать, практической реализации, как бы это поделикатней выразиться, приобретает порой своеобразные формы.

Ведь что главное? Поймать и разоблачить преступника. Так? И здесь цель оправдывает средства. Когда закон помогает – да здравствует закон! Когда мешает – тем хуже для закона.

Вы уже догадались, что примеры я буду приводить не из опыта нашей страны (вы ведь не забыли, что я патриот!), а – правильно – США. И хватит удивляться. Еще Драйзер, их же писатель, сказал: “Говорят, что Америка идет впереди всего мира, но в чем? В преступлении!” (это мне однажды Джон-маленький сообщил). Поэтому легче всего находить примеры по части преступности, а значит, и работы полиции, в жизни США. Уж извините и не ворчите.

Так вот, у них там есть такая форма работы полиции, которая называется “под прикрытием”. Если раньше эта работа являлась как бы частью уголовного расследования уже совершенного преступления, то теперь она считается профилактикой. Если честно говорить, то провокацией, тут только три первые буквы общие. А в остальном…

Не верите? Судите сами. Подстрекательство, использование подставных лиц, вовлечение разными хитрыми путями в преступление потенциальных преступников или рецидивистов, которые это преступление совершать и не собирались. А то еще привлекают разных случайных людей, чтобы изображали “профессиональных свидетелей”.

Иной раз полицейские агенты переодеваются бродягами, инвалидами, курьерами, дворниками, таксистами. Им помогают театральные гримеры, режиссеры, косметички. Прямо свой Голливуд! Потом эти актеры становятся “жертвами” преступления, которое сами же спровоцируют, свидетелями.

Один играет подвыпившего кутилу, который все время лезет за бумажником, другой таксиста, пересчитывающего выручку, третий тащит покупки из магазина. Вокруг в толпе шныряет целая команда переодетых инспекторов.

В Америке и масштабы американские. Один раз нью-йоркская полиция ни много ни мало создала целую фиктивную автотранспортную компанию во главе с бывшим преступником. Другой раз еще почище: приехали в Штаты члены подпольной мафии, так, чтобы их задержать, полиция приняла активное участие в организации подпольного концерна игорных домов на Аляске. Ничего себе? Да?

Или еще так: выявляют какого-нибудь жулика – растратчика, подделывателя чеков, промышленного шпиона, собирают на него улики, потом приглашают голубчика и говорят: “Вот смотри, лет на десять – пятнадцать тянет”. Когда он едва в окно не выпрыгивает со страху, ему обещают укрыть его от суда, если он будет выполнять задания (вроде наших осведомителей, только не мелкого пошиба, а вполне презентабельных, даже вхожих в “общество”). Такой агент остается служить в фирме и начинает привлекать к своей незаконной деятельности других сотрудников. Потом всех накрывают. Агент выходит сухим из воды, доверившихся ему лопухов сажают за решетку, полиции воздают по заслугам. Такая вот невинная форма работы.

Ловят там, конечно, и нашего брата – полицейского, есть у них “Отделы по внутренним вопросам”. Как ловят? Да очень просто. В “такси” кто-то якобы оставил по забывчивости ценную вещь, “шофер” сдает ее в участок. Или кто-то передает постовому полицейскому “найденный” бумажник. Что дальше? Сдадут наши парни эти находки куда положено, или прикарманят?

Вся эта система, конечно, приносит полицейскому начальству свои плоды. Но как считают ученые-криминологи, это палка о двух концах. Преступления начинают совершать люди, которые при других обстоятельствах на это не пошли бы. (Так ч о, перехитрив саму себя, полиция вроде бы содействует росту преступности.) Бывает, что никакого преступления не было, а представители полиции утверждают, что было, – ведь кроме самого полицейского, истцов-то нет. Это приводит к фальсификациям, ложным свидетельским показаниям. Возникает и по-научному называемая “непредвиденная преступность” – это когда сотрудники полиции, действующие “под прикрытием”, под чужой личиной сами становятся жертвами. И уж совсем скандал, когда быстро приспособившиеся преступники начинают выступать в роли сотрудников полиции, работающих “под прикрытием”.

Ну, как мое “отступление”? Чем я хуже нашего ученого Джона-маленького? То-то! Я тоже кое-что знаю, уж поверьте…

Если быть откровенным, мы тоже проделываем такие фокусы. Но это между нами. Помню, как однажды мы ловили брачную аферистку. Посмотришь – элегантная молодая дама, высокая, красивая, с грустинкой в глазах: еще бы – недавно похоронила мужа.

Внимание она ни на кого особенно не обращала, снова выйти замуж не спешила, судя по ее словам, покойный супруг оставил ей достаточное наследство.

И нас-то уж она, конечно, не заинтересовала, если б совершенно случайно не выяснилось, что умерший супруг был у нее не единственным. Это обнаружила страховая компания: там что-то неясное оказалось с ее предыдущей фамилией. Страховые компании, как известно, работают, словно бульдоги, – уцепятся, уже не вырвешься. Стали копать, и выяснилась интересная картина. Эта очаровательная вдова оказалась в столь печальном положении седьмой раз! Она похоронила семь мужей. Конечно, у людей устойчивые вкусы, и если уж кто-то влюбляется не один раз, то, как правило, в тех, кто чем-то схожи. А эта профессиональная жена оказалась прямо-таки маньяком. Единственное, что отличало ее мужей друг от друга, были внешность, возраст, национальность, в общем, пустяки. Зато все они были люди с достатком, все любили выпить, имели не очень здоровое сердце и вскоре после свадьбы застраховывали свою жизнь в пользу жены на несуразно большую сумму. Видимо, это обстоятельство, хотя медики на этот счет ничего не говорят, приводило счастливого супруга к скорой смерти от сердечного приступа.

Безутешная вдова меняла после этого города и веси (дважды даже подданство), фамилию и, в конце концов, не в состоянии выдержать одиночества, снова выходила замуж.

Не могу сказать, чтоб остальные страховые компании ничего не предпринимали. Но женщина их сумела перехитрить. Кроме последней. То ли поумней там были детективы, то ли сумма страховки уж очень велика, то ли совершила она, наконец, какую-то ошибку (преступник обязательно рано или поздно совершает ее), но, как видите, до истины докопались, сообщили и нам.

Долго думали, как быть. И кончилось тем, что Джон-большой, Джон Леруа, ваш покорный слуга, стал восьмым претендентом на руку этой милой дамы по имени Алиса (последнему имени, так как если б я стал перечислять все предыдущие, мы бы и завтра не кончили).

Между прочим, это задание я выполнял с особым удовольствием. Несмотря на столь многочисленные и частые потери близких, следы горя не испортили ее лица. Нет, честно: очаровательная женщина.

Познакомиться труда не составило. Это произошло, как вы понимаете, совершенно случайно. Она ехала на своей гоночной “мазератти” (над которой, зайдя ночью в ее гараж, наши ребята слегка поколдовали), и вдруг – чих-чих – машина останавливается. В моторе она ничего не понимает, и если б его вообще вынули, то наверняка не заметила бы. Стоит расстроенная, кусает губу.

И тут как раз я проезжаю мимо на “своем” роскошном “крайслере”. (Эх, мне бы такой!)

– Ах-ах, у мадам беда? Я могу помочь? Что случилось?

Через пять минут “мазератти” в порядке, я одарен сияющей улыбкой и согласием в честь возвращения машины в строй выпить рюмку в дорогом баре.

Угощаю я ее щедро, не кривлюсь, глядя на цены в меню (пусть кривится бухгалтер нашего управления, когда прочтет мой финансовый отчет).

Я ей явно нравлюсь. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Вы меня видели? Хотя бы на фотографии? Нет? Поверьте, много потеряли. На меня все девушки заглядываются. Она не исключение.

Но когда она узнает, что у меня крупное дело в ФРГ, отель в Италии и магазины во Франции, а главное, моя внешность богатыря и молодца, увы, обманчива, поскольку я надорвал сердце, занимаясь в свое время чрезмерно спортом, интерес ее возрастает многократно.

Ну, что вам рассказывать дальше? Вы же прекрасно все знаете. Мы встречаемся вечером, потом на следующий день, захаживаем в рестораны и кафе, на третий день я остаюсь у нее ночевать, на десятый – мы решаем связать наши судьбы. Через две недели мы без всякой пышности и торжеств (по ее настоянию, все же траур еще длится) регистрируем наш брак (я на чужое имя и по подложному паспорту).

Свадебное путешествие, которое мы совершили на машине, проехав Францию, Италию, ФРГ, Швейцарию и Бельгию, было чудесным и не очень дешевым (плевать я хотел на бухгалтера нашего управления!). Однажды мы чуть не попали в аварию, и она, как практичная женщина, предложила застраховать наши жизни. Я, разумеется, в ее пользу, она – в мог.

С этого момента каждый раз, когда я пил утренний кофе, предобеденный коктейль или пятичасовой чай, у меня мороз пробегал по коже.

И потом, как долго это могло продолжаться? Ей было хорошо со мной, вдруг она захочет остепениться? Оставить свой кладбищенский бизнес?

Но когда нам становится известно, что она потихоньку приобрела себе виллу в Новой Зеландии и перевела туда, как выяснилось, немалый капитал, мы понимаем, что роковой (для меня) час приближается.

Замечу, что все это время я неоднократно захаживал к “врачу”, а однажды даже пригласил его на дом, где он осматривал меня в ее присутствии. Озабоченно качал головой, цокал языком и выписывал разные лекарства. Наконец, чтобы ускорить события, он посоветовал мне на два-три месяца залечь в кардиологический санаторий где-нибудь в горах. Алиса такой срок ждать, видимо, не собиралась и на то, что господь призовет меня к себе, не полагалась. Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай.

И вот настал ТОТ день. День, к которому я столько готовился икоторого под конец жутко боялся. Я вдруг сообразил, что ее-то уличат, осудят, но не будет ли это все происходить на основании моей насильственной кончины? Пусть уж лучше живет себе в Новой Зеландии и горюет по усопшим мужьям, оставив в дураках правосудие, чем правосудие это торжествует за мой счет. Дудки!

Но, прямо скажем, мысли эти пришли мне в голову несколько поздно. В какой-то момент мною овладело жгучее желание все ей выложить и обменять ее спасение на половину ее капитала, а то и на спокойную жизнь с ней же в далеких краях. А что?

Но все-таки чувство долга, – а скорей всего, благородный инстинкт самосохранения, – взяло верх. Последние дни я плохо спал (вдруг она изменит метод и прирежет меня во сне?), плохо ел, нервничал. Еще год такой жизни, и я таки нажил бы себе ту сердечную болезнь, о которой твердил ей.

Поразительно, однако, как все просто кончилось. Она уж слишком верила в себя, не сомневалась в своей звезде. Еще бы., семь удачных дел…

Короче говоря, ужинаем мы с ней в ресторане (Гонсалес сидел за соседним столиком; нас всегда незаметно сопровождал кто-нибудь из отдела), и прямо там, в ресторане, на виду у всех (правда, когда притушили огни по случаю танго) высыпала из перстня в мой бокал порошок, пока я выходил в туалет.

Гонсалес, который все это видел, предупредил меня в вестибюле, когда я возвращался в зал.

Дальше все было делом техники.

Сев на место, я предложил ей:

– Давай обменяемся бокалами и выпьем до дна. Согласно поверью, мы узнаем мысли друг друга!

Как, вы думаете, она прореагировала? Удивительная женщина! Такого хладнокровия, сообразительности, быстроты действия я мало у кого встречал. Она мгновенно попыталась сорвать с руки кольцо и одновременно смахнуть со стола бокалы. А? Ну не молодец?

Потом, уже на следствии, она призналась, что не успел я закончить фразу, как она все сопоставила, вспомнила все мелкие ошибочки и промахи, которые я за эти месяцы совершил и которые тогда проходили незаметно, сообразила, кто такой Гонсалес и зачем он выходил, поняла, что ей надо делать, и начала действовать.

Но поскольку мы все же поопытней и лучше тренированы, ничего у нее не получилось. Я как в тисках зажал ее безымянный палец с кольцом, Гонсалес успел подхватить мой бокал, подбежали официанты…

Чтобы не устраивать лишнего шума, мы постарались побыстрей вывести мою нежную супругу, надели на нее наручники и увезли в управление.

Допрашивали ее многие – и начальник, и следователи, и я. Улучив минуту, когда мы остались вдвоем, она сказала мне, ласково улыбаясь:

– Скольких, Норман (Норманом я был для нее), мне удалось отправить на тот свет! И я не жалею, право же, они большего не заслуживали, никчемные людишки, недостойные жить на земле. А вот ты мне пришелся по душе, с тобой мне было по-настоящему хорошо, впервые в жизни. Показалось мне в начале что-то подозрительным – я ведь никому не верила. Потом, признаюсь тебе, увлеклась. Потому и бдительность, как говорится, потеряла. Жаль, могла бы быть с тобой счастлива, жаль…

– Так чего ж ты, дура, – говорю, – отравить меня собралась?

– Как чего, – и смотрит на меня своими большими добрыми глазами, – привычка, Норман. От привычек знаешь как трудно отделаться… Ладно, прощай, не поминай лихом.

Тут вошел народ, и разговор наш поучительный прервался. Но с тех пор я остерегаюсь слишком прочно привыкать к чему-нибудь.

Суд над ней обещал быть сенсационным, газеты заранее облизывались и готовили репортажи.

Но суд не состоялся. Она отравилась накануне, насыпав себе в чай тот самый порошок, который как-то сумела сохранить.

Ее похоронили на тюремном кладбище, имущество конфисковали в пользу государства, а надзирательницу, которая обыскивала ее при доставке в тюрьму, уволили.

Глава VI. “ДЕЛО ЖУРНАЛИСТОВ”

Дело это в свое время вызвало сенсацию.

Я имел к нему кое-какое отношение. Поэтому расскажу о нем поподробнее.

Мы думали, что та история с демонстрацией и доблестные подвиги моих коллег во время оной преданы забвению. И вспоминает о ней изредка только этот упрямый Джон-маленький, который никак не хочет понять, что полиция, как армия, обязана выполнять приказ, а уж какой это приказ – правильный, неправильный, законный, незаконный, – не наше дело. На то начальство и существует, чтобы решать.

Я заметил, что отношения между О’Нилом, “стрелой” Джона-маленького, и Джоном-маленьким испортились окончательно. О’Нил все время шпыняет своего младшего партнера, хамит ему. Он подозревает почему-то, что Джон-маленький тайно ведет счет его, О’Нила, промахам, записывает и когда-нибудь доложит начальнику. Все это, разумеется, чепуха, по подготовка у Джона-маленького получше, чем у его “стрелы”, и, если уж на то пошло, соображает он лучше.

Да, так вот, оказывается, не только Джон-маленький не забыл историю той демонстрации. Особенно вредным оказался журналист одной, как принято выражаться, левой газеты “Единство” по имени Карвен. Этот Карвен, эдакий борец за справедливость, прямо-таки ненавидел полицию. Так, во всяком случае, нам казалось. Правда, были случаи, когда он отмечал заслуги полиции в розыске или аресте какого-нибудь преступника. Но что ж тут особенного? А вот поливать нас грязью за то, что мы следим за порядком, сажаем в тюрьму смутьянов и разных там горлопанов, которые стремятся этот порядок нарушить, – свинство.

Поэтому мы и считали его своим врагом. Не только его, конечно. Было немало журналистов, особенно в этих самых “прогрессивных”, точнее, левых, социалистических, коммунистических газетах, кто отравлял нам жизнь – придирался, издевался, когда мы ошибались, возмущался, что мы слишком долго ловим какого-нибудь убийцу…

Но они это делали так, эпизодически, по конкретному поводу. А вот Карвен занимался своим делом основательно, вел целую летопись, приводил цифры (и всегда точные, мерзавец), факты, имена. Не раз пытались его привлечь за дезинформацию, клевету. И каждый раз срывалось. Все, что он утверждал, он убедительно доказывал и судебные заседания использовал, чтобы лишний раз нас в чем-нибудь обвинить.

Между прочим, с не меньшей яростью нападал он на преступность. И опять не по мелочам, а, как выражается наш начальник, “глобально”. Объектом его нападок являлась организованная преступность.

И сопоставлял. Мол, организованных преступников полиция и суд милуют, а отыгрываются на мелюзге.

Вся, мол, страна поделена на сферы влияния между бандами. Азартные игры, проституция, торговля детьми, контрабанда, торговля наркотиками, рэкет, похищение людей с целью выкупа, убийства по контракту, подпольные лотереи, ростовщичество… Да разве все перечислишь! А доходы миллиардные. Я здесь не буду приводить его цифры по нашей стране (я – патриот!). А все по той же Америке. Этот Карвен все время толковал в своих статьях, что Америка самая коррумпированная, самая преступная, самая бандитская страна и т. д. и т. п.

Вот, мол, там мафия за год заработала 48 миллиардов долларов, почти столько же, сколько самая крупная промышленная корпорация США “Экссон”.

А поскольку налогов, как известно, бандиты не платят, то никакие автомобильные или нефтяные концерны с ними тягаться не могут. Деньжата свои мафия вкладывает в законный нормальный бизнес, а мафиози становятся уважаемыми бизнесменами. Этот Карвен утверждал, что в 1977 году организованные преступники владели тысячами законных фирм с миллиардными годовыми доходами.

Не все в Америке знают, как зовут президента, но все знают знаменитых бандитов, газеты их прославляют, телевидение показывает, журналы печатают их мемуары (у нас в стране та же картина, хоть масштабы и поскромней, впрочем, тсс! Я патриот!). Помните, я упоминал такого короля гангстеров, ныне, слава богу, покойного, Аль-Капоне. Так вот, за один год газеты посвятили ему без малого 18 миллионов столбцов на своих страницах.

“Хорошо, а как со всем этим борется полиция, суд?” спрашивал этот чертов Карвен. И опять приводил кучу цифр и фактов. Вот полиция Буффало арестовала главарей преступного мира, собравшихся на тайное совещание. Они в один голос заявили, что это был “холостяцкий обед”. Действительно, ни одной женщины не присутствовало. И суд всех отпустил “за недостатком улик”. Другой раз судили президента одного из банков в штате Джорджия. Он растратил сущую безделицу – 5,5 миллиона долларов. Ему по тамошним законам полагалось 300 лет тюрьмы! А дали десять. Между прочим, в тот же день тот же суд влепил по шестнадцать лет трем мальчишкам, которые “облегчили” другой банк на четырнадцать тысяч долларов. (Гонсалес, который любит всякие подсчеты, вычислил, что, если б тех ребят судили по той же мерке, что и президента банка, им дали бы по полторы недели тюрьмы!)

И пошел, и пошел, мол, полицейские все взяточники, воюют только против прогрессивных элементов, против левых организаций, а не против настоящих преступников. И тут уж берется за нашу благословенную страну и опять вываливает кучу цифр и фактов.

Вот так он вцепился в историю с демонстрацией.

Во-первых, он опубликовал целое исследование про этих “тихих” демонстрантов с кастетами за пазухой. Что они неонацисты (так их теперь называют), что их цель скинуть правительство, пересажать коммунистов, закрыть профсоюзы, что поклоняются они Гитлеру, что они имеют целые арсеналы. Их надо запретить, организацию распустить, а не защищать.

И взялся за нас. Что это за полиция, которая защищает преступников и избивает мирных граждан! Где справедливость? Где порядок?

Вот пример, мол, та демонстрация. Против нее протестовали честные граждане. Шли мирно, спокойно. А эти громилы сами спровоцировали побоище. Так мало того, что полиция не помешала им, она еще встала на их сторону…

“Нападения полицейских с дубинками на мирных демонстрантов, – писал Карвен, – неповинных прохожих, журналистов, фотографов и просто случайно подвернувшихся жителей города были предумышленными и бессмысленными”. Это “полицейские беспорядки!”, это “разгул полицейских дубинок!”. И все это при молчаливом, а в ряде случаев и явном одобрении руководства полиции…

(Вообще я вам скажу, мне Джон-маленький как-то показал – к чему бы это? – журнал “Криминалистик” из ФРГ. Так там рассказано, что однажды среди молодежи провели анкету, мол, как она относится к деятельности полиции. Ох уж лучше б не проводили! Молодые, они за словом в карман не лезут и прямо шпарят в анкетах про нашего брата: “наемные охотники”, “гангстеры”, “громилы”, “блюстители капитализма”. 94 % отвечавших на вопросы анкеты твердо убеждены, что основная функция полиции – это борьба с различными беспорядками: демонстрациями, митингами, маршами протеста. Слава богу, что хоть 6 % посчитало, что главная задача полиции – борьба с преступностью. Однако вернусь к Карвену).

Карвен достал фотографии, на которых запечатлены довольно невыгодные для нас моменты, в том числе О’Нил во всей своей красе, проламывающий голову какой-то старухе. Ну и что? Ее небось давно на том свете с фонарем ищут!

Старуха выжила, и вообще на этот раз обошлось без покойников, но дел мы все-таки натворили.

И когда этот чертов Карвен вытащил все на обозрение народу, да еще с жуткими фото, поднялся большой шум. Многие организации стали собирать подписи протеста, устроили демонстрации перед парламентом, потребовали наказать виновных.

Даже наши благопристойные газеты и те что-то провякали, что так, мол, не годится.

И начальство вынуждено было принять меры. Кого-то перевели в провинцию, кому-то объявили порицание, кого-то оштрафовали (есть у нас такое наказание в полиции, не знали?), в том числе О’Нила. А О’Нил, наверное, любое наказание мог бы перенести, но когда дело касается его кошелька, он готов защищать его ценой жизни (не своей, конечно).

– Ну, ладно, ну, я ему припомню, ничего, я ему покажу, – бормотал он себе под нос.

Сначала я думал, что он имеет в виду нашего начальника или самого шефа, но, оказалось, что Карвена.

– Это он все затеял, – шипел О’Нил.

Уж не знаю, у кого и как возникла в нашем “Черном эскадроне” эта идея, но мы решили заткнуть этому Карвену глотку.

В конце концов, рассуждали мы, “Черный эскадрон” существует, чтобы защищать полицейских-, коль скоро правительство не в состоянии этого сделать. Мы убиваем преступников, чтобы они не убивали нас.

Карвен именно это и делает. Просто он убивает нас не физически, а морально (“И материально!” – вставляет О’Нил, который никак не может забыть своего штрафа). А раз так, он подлежит ликвидации!

Конечно, были попытки привлечь Карвена к суду за клевету. Но ничего не получилось – на все у него были доказательства, фото, свидетели. И даже благосклонные к нам и не благосклонные к Карвену суды ничего не могли сделать.

…Мы собрались, наша группа (мы все поделены на группы, и входят в каждую не обязательно сотрудники одного и того же отдела, это просто так получилось, что мы с О’Нилом оказались вместе) – О’Нил, я. Лонг (он из другого города) – и прибывший для руководства операцией какой-то неизвестный мне, судя по всему, высокий полицейский чин, тоже из нашего “Эскадрона”. Вообще мы предпочитаем, чтобы акции выполнялись не местными полицейскими. Но в этом случае О’Нил настоял на своей (и, следовательно, на моей, он теперь не может, видите ли, без меня!) кандидатуре.

Мы собрались вечером. Где? Правильно, в небольшом загородном ресторанчике, где нас не знают.

Ресторанчик в горах, он повис над долиной, вдали за синие горы закатывается красное солнце, внизу туман, черная лощина… Красота! Нет, я определенно романтик, как красиво все описываю. А где она, красота? Вот я немногим больше тридцати лет живу на свете и что-то особой красоты не вижу. Дерутся люди, ссорятся, стараются раздавить других, чтобы самим выше подняться. Все продается, все покупается, была б цена подходящая. И крови кругом много, и грязи хватает, а веночков из незабудок я что-то не видел.

Может быть, конечно, профессия свой отпечаток накладывает, все же я полицейский, а не певец в церковном хоре. Но вот если взять в пример Джона-маленького. Он ведь тоже полицейский, а рассуждает по-другому. Помните, я вам обещал рассказать, что он о своей школе говорил? Не помните? Ну, неважно, я все равно расскажу.

Школа у них была за городом. Аккуратные такие домишки, вспоминает, кирпичные, красные, кругом лес. Учились там и девушки, у них, в отличие от долгогривых курсантов-мужчин, волосы были коротко подстрижены. Джон-маленький поступил в школу, когда ему было семнадцать лет (ребят с семнадцати принимают, а девчат – с восемнадцати с половиной почему-то, хотя, по моим личным наблюдениям, женщины умнеют раньше нас). И вот еще интересно: минимальный срок службы после школы для мужчин определен в шесть лет, а для женщин – в девять!

Занимались серьезно. Ну, там всякие теоретические дисциплины, стрельба, вождение машины, спортивная подготовка, строевая, разминирование в городских условиях, дзюдо.

Занятия интересные. Вот такое, например. Курсантам сообщается о каком-нибудь “преступлении”, и они должны его расследовать сами – найти украденное, установить связи, за чем-то следить, кого-то задержать. “Преступник” – тоже курсант. Причем этот “преступник”, “свидетели” по ходу дела получают от руководителя занятий разные инструкции, меняющиеся в зависимости от хода расследования. Заканчивается занятие заседанием суда, чтобы курсант понял, где с умом поступил, а где свалял дурака.

Экзамены тоже интересные. Скажем, Джон-маленький получил пятерку (заметьте, не за стрельбу, а за сообразительность) на таком вот экзамене. На киноэкране “обстановка”: из портового пакгауза вор уносит краденое. Полицейский, то есть в данном случае Джон-маленький, видит это, кричит “стой”, выхватывает пистолет и… не стреляет (а стреляют из светового пистолета, который проектирует на экран “зайчика”). Вор убегает. Почему же Джон-маленький не стрелял? Оказывается, в полутьме, царившей в “порту”, он усмотрел на экране за спиной вора железнодорожные цистерны с бензином. Значит, промахнись он, произошел бы взрыв. Все действие на экране длилось лишь несколько секунд, но он сообразил. Вот и получил пятерку. Много там разных предметов изучают, необходимых полицейским. Еще такую науку проходят: как разгонять демонстрации, арестовывать ораторов на митингах, освобождать завод от пикетчиков. Занятия проходят с водометами, газовыми гранатами, стрельбой пластиковыми пулями. Устраиваются самые настоящие штурмы зданий, атаки со щитами, касками, пуленепробиваемыми жилетами, противогазовыми масками.

На экране демонстрируются снятые со стометровой высоты городские кварталы, и курсанты должны определить, где ставить заграждения, если демонстрация пойдет, скажем, к зданию ратуши, а где заблокировать автомобильное движение, если таксисты устроят, как в Монреале во время Олимпиады, “ползучую” забастовку и начнут разъезжать по городу со скоростью пять километров в час, создавая пробки.

Раньше в полицейских школах учили борьбе с преступниками, теперь – с демонстрантами тоже.

– Значит, все демонстранты – преступники, – резюмировал О’Нил, послушав Джона-маленького.

Тот посмотрел на него неодобрительно, но промолчал. “Стрела”-™ О’Нил, а Джон-маленький уважает дисциплину. У нас он стажер. Но после стажировки он сдаст еще экзамен, получит звание старшего инспектора, и тогда не исключено, что О’Нил попадет к нему в подчинение. И уж тут туго придется О’Нилу, потому что как ни уважает Джон-маленький дисциплину, но закон он уважает еще больше. Уж кто-кто, а он никогда не поймет, что такое “Черный эскадрон”… Но я отвлекся.

Значит, сидим мы в том окраинном ресторанчике: я, О’Нил, Лонг и прибывший нами руководить Высокий чин (я его так и буду называть, потому что спрашивать имена, если их не говорят, не принято, а погон на нем нет).

Как будем осуществлять акцию? Конечно, Карвен не миллионер, не депутат и не главарь мафии, а потому личной охраны у него нет. Но все же он понимает, что к чему, и один по ночам пустынными улицами не ходит, дверь даже полицейским, не вызвав предварительно своего адвоката, не откроет и наверняка носит оружие.

Зато у него есть любимая девушка, она живет в уединенном домике недалеко от города, и хотя не часто, но он приезжает к ней провести пару часов. Вот тут мы и должны осуществить нашу операцию.

Совершить наезд на его машину, когда он будет ехать к своей девушке, нереально. Во-первых, на шоссе днем, а он по вечерам не ездит, оживленное движение, во-вторых, у него в машине телефон, и если он что-либо заподозрит, то наверняка позвонит друзьям, в газету да и в полицию, в-третьих, вообще “наезд” стал настолько привычным способом ликвидации кого-нибудь, что все его опасаются, все о нем знают и знают, как его избежать.