Текст книги "Там избы ждут на курьих ножках..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 43 страниц)

За ночь в избушке накопился такой смрад, что даже распахнутая настежь дверь не выветривала его. Дым стоял коромыслом. Синие языки пламени вырывались из-под бревен, но снаружи ничего не горело и внутри избы ничего не занималось пожаром.

– У нее бревна необычные, противопожарные, – объяснил Дьявол. – Много воды она в себя принимает, да только пламя ей не потушить, оно в таком месте, где избе его не достать.

– Что, спиной становиться? – спросила Манька, понимая, что тушить пожар придется ей – больше некому.

– Нет, глазами будем смотреть, только так смотреть, как затылком. Что-то должно щелкнуть, чтобы ты поняла, что у тебя включился передний привод. Надеюсь, глаза у погребушек прорезались.

– У погребушек?

– Ну, а как их еще, погребенных заживо, назвать?

– А куда смотреть? – поинтересовалась Манька, пробуя свои силы.

– Лучше по сторонам, – посоветовал Дьявол.

Манька пялилась во все глаза, сверлила стены взглядом, но передний привод не щелкал. Даже Дьявол устал ждать: он посматривал в окно и на часы, и Манька понимала, что он отсчитывает, сколько времени ей осталось до смерти.

– Ладно, давай по-другому, – предложил Дьявол и вывел ее на улицу. – Закрой глаза, а теперь опиши мне небо.

– Хмурое немного, солнце светит, но сквозь тучи, – продекларировала Манька из того, что она помнила. Что-то она не удосужилась сегодня посмотреть на небо… – Наверное, будет дождь… Или снег…

– Тогда так, скажи, в каком месте от тебя находится моя рука? – спросил Дьявол.

– Слева, – не задумываясь, ответила Манька. Слева от нее промелькнула какая-то тень, как будто пятно темное.

– А теперь? – спросил Дьявол.

– У меня перед правым глазом, – опять, не задумываясь, ответила Манька. В этом месте были видны даже дьявольские пальцы.

– А сейчас? – поинтересовался Дьявол.

– Со спины на уровне поясницы, немного сдвинута влево.

– Нельзя, Манька, доверять только глазам, надо уметь видеть во тьме! – назидательно сказал он, и Манька поняла, что ошиблась. – Оборотни и вампиры днем на людей не нападают… И уж спереди – никогда в жизни! А нападать будут со всех сторон, и ночью, так что смотреть надо любым зрением, с любого угла, в любом направлении.

– Разве можно смотреть во всех направлениях сразу? – жалобно простонала Манька, – Я же не утыкана глазами со всех сторон! Человеку, наверное, для того и даны два глаза, чтобы он ими смотрел только вперед.

– Не-е-ет, Манька! – самодовольно изрек Дьявол. – Это еще посмотреть надо, почему голова у людей бедна мышлением и памятью. Они объяснения чертей принимают за свою голову! Давай так, посмотри на любой предмет, который увидишь глазами, отвернись и попробуй прочувствовать его всем своим существом, всей своей кожей. И если не сможешь, значит, нет у тебя памяти, и нет у тебя ощущения пространства, ограничено оно глазами и объяснениями нечисти. Ты должна понимать, что земля может помнить все вокруг тебя. И при этом пространственно, будто слепок снимает. На этом стоит нечисть, когда сама себя в пространство засовывает. Не сможешь научиться смотреть во все стороны за считанные часы – голова твоя летит с плеч. И даже я тебе не смогу ничем помочь.

Манька посмотрела на первое попавшее на глаза дерево, отвернулась и начала представлять.

И вдруг поняла, что что-то зацепилось за ее память.

Она явственно ощутила темное пятно впереди себя, в области над левым глазом, будто дерево провалилось туда, и его унесло ветром. Сначала оно в памяти стало так далеко, что она не могла дотянуться до него взглядом, а потом и вовсе пропало, и сколько бы Манька не пыталась его представить, вместо него появлялось нечто скользкое и щекочущее. Манька стала смотреть на это пятно, и первое, что пришло ей на ум, была рука.

И сразу заболела голова.

Рука то гладила ее, то что-то сжимала, и вдруг Манькина память будто проснулась и приоткрыла завесу черного полотнища, застившего и глаза, и ум: далекие воспоминания ее детства, когда она лежала в горячке в беспамятстве, а бабка, у которой она жила, костерила ее на чем свет стоит, и требовала у нее ответа, почему мамка, бросив ее, не придушила, а только бросила…

Рука бабки дотрагивалась до ее лба.

«Блин, Благодетельница нашлась!» – подумала Манька с неприязнью и оглядкой на Дьявола: сочтет ее неблагодарной.

Но Дьявол привычно ее поймал:

– Маня, посмотри на свой ум! Разве бабка Благодетельницей была? Проверь ее со всех сторон и поймешь, какими чертями у нее голова работала. А ведь она тебе кучу денег должна и компенсацию за моральный вред! В пять лет ты отработала ей весь хлеб, который съела за тринадцать: воду ведрами носила, какие маленькому ребенку разве можно дать? Огород поливала, копала, полола, дрова пилила, стирала, убирала, любимой ее считала, а Благодетельница твоя хоть раз погладила по голове? Один единственный, да и то – температуру проверила! Ведь не похвалила ни разу, выставила из дома, опорочив перед людьми. Ты в солому плакала, обидно тебе было, но зла не держала, все думала: как могла она, какой головой думала?! Как-как, да так! Что ни черт, так у нее голова поклоны бьет! Все житье ее было чертями изрыто! Но ведь черта люди лепят! Что же за человек такой, если человеку противостоять не может?!

Перестань искать в нечисти хоть что-то человеческое: глазами будут смотреть, не увидят ни доброты, не красоты, ни силы духа, которые вампиров заставляют штаны мочить, и не жди ничего – не дождешься. Ее нет ни на земле, ни на небе, только в твоей памяти. И только ты одна ее помнишь, а все, перед кем кланялась, давно забыли!..

Господи, ну зачем мне такое убожество? Что за сокровище, чтобы я собирал его и наделял бессмертием? А теперь снова посмотри на дерево, полюбуйся, какое оно красивое и поймешь, что делать.

И вправду, как только выбросила из головы опекуншу, у которой она жила до тринадцати лет, пока старушенция не сподобилась продавать ее своим дружкам-алкоголикам, которые засматривались на нее, дерево предстало перед Манькой во всей космической красе – и увидела она его кожей. Кривовато, правда: дерево уменьшилось, и стояло где-то не в той стороне, и прогнулось слегка, будто видела его Манька в кривом зеркале, и многие ветви его были размазанными, но прав был Дьявол, увидеть – можно!

Она поймала себя на мысли, что ей в первые в жизни удалось разорвать завесу…

– Ух ты! – с восхищением размечталась Манька, рассматривая все, что у нее было за спиной. Немного, лес… да, лес, черное неровное пятно, но лес оказался живым: кто-то копошился, скакал, перепрыгивал с ветки на ветку… С неодушевленными предметами было хуже, их она почти не видела. Но те, что двигались, он чувствовала и не знала, как это у нее получалось.

И вдруг все пропало.

– Пока и так сойдет, – примирительно сказал Дьявол, заглянув в Манькины размазанные мысли. – Пять-десять лет упорных тренировок, и будешь как само пространство! Я, конечно, сам показал, но земля человека именно так должна смотреть. Искать то место в избе нужно точно так же, как ты бабку нашла. Объект, который умеет мыслить, разглядеть проще.

– Почему проще? – поинтересовалась Манька, вприпрыжку следуя за Дьяволом в горящую избу.

– Материальные неодушевленные предметы имеют застывшую форму, разглядеть их можно, если только научиться сканировать плотность пространства. Другое дело мысли, у них всегда есть источник, который разбрасывает вокруг себя всякие волны, которые не надо искать, они сами тебя находят. Нет человека, который бы не чувствовал их совсем, а для вампиров и оборотней такой источник – маяк в ночи, кусок мяса перед носом.

Дьявол поставил Маньку посреди горницы, лицом к стене, в которой была пещера с чертями, спиной к двери.

– Давай так, – приказал Дьявол. – Представь, что тебе надо выйти на улицу, и ты хочешь проверить, не притаился ли там оборотень! Если притаился, и ты его не почувствовала, уже никто не вспомнит, что ты жила на белом свете. Последнее слово останется за оборотнем! Тебе нужно найти все объекты, которые тебе мешают.

– Так мне на улице смотреть, или пещеры искать?

– И то и другое.

Манька вперилась взглядом в стену, пытаясь разумом проникнуть за пределы ее.

Она хмурилась, жмурилась, но человек ли то?

Огня она не чуяла, хотя шел оттуда и смрад, но пламени не было. И объектов как таковых тоже не было, но только она вдруг ясно расслышала голоса, которые шли из-за стены:

– О, горюшко мне, помоги любимая, подай мне рученьку свою белую, горю я в пламени, золотко мое ненаглядное! – услышала она горестные причитания.

– Да разве подаст она рученьку? Посмотри: глаза бесстыжие горят, как очи Дьявола – вся-то из себя железная, ленивая да бестолковая, света белого ей не выдадим! – вторил ей другой.

– Дай-ка я посмотрю, с чем она тут к нам прийти собралась! – едва слышно промычал голос, однозначно принадлежавший мужчине. – Фу! Идите сюда! Топями сирыми, но тропка там есть, чахлая березонька путь укажет, проходит тропинка через каменный лог, до самой горы, а в горе ущелье, вот туда и направляйтесь! За озером мы, на берегу реки, и вот она – Манька в избушках Бабы Яги! Сейчас она в избе, но спит в бане, и никого рядом нет, но часто разговаривает сама с собой… Не вижу ее, но слышу хорошо!

«Е-мое, шпион!» – похолодела Манька, покрываясь испариной – под самым носом!

Врагов наводит!

И где та голова, которая идет по ее душу наставлениями нечисти?

Ужас наваливался со всех сторон.

Не человеком было беззлобное существо, посылая кому-то свои сочинения.

– А я-то… я-то… глаза им возвращала! – задохнулась Манька от возмущения.

– Он разве видит тебя? Он не видит! И правильно, что вернула! А если бы уши еще у нечисти забрала, так и не слышали бы! Забыла ты, Маня, что нечисть честно биться не умеет! На то она и нечисть, чтобы злом побеждать! – проворчал Дьявол, довольно усмехаясь.

Удивить Маньку Дьяволу удалось. Приходилось признать, что учиться уму разуму было куда. Манька диву далась, сколько надо знать, чтобы управиться с нечистью, которая могла жить в избе рядом с человеком, испытывая его терпение и строя разные козни.

– Подскажи, что делать-то с напастью? – взмолилась она.

– Не достанете, не достанете! – быстро-быстро начал передавать шпион сведения, умоляя кого-то искать ее быстрее. – Слышу, просит она учить извести нас!

– Нет, нет, – откуда-то издалека прилетело, – кто может учить ее? У нее никого нет, вот увидите! Чем она занимается?

– Я не могу посмотреть, глаза мои она утащила куда-то, слышу только, да мыслями избушечьими то ведаю…

– И опять ты, Манька, забыла, что радио достает великую даль! – напомнил ей Дьявол. – Подумай, где у них может быть оборонное средство?

– Ну, если слышит он нас, уши, наверное, где-то заныканные! – презрительно бросила Манька в сторону шпиона.

– То-то и оно, глаза собрала, а уши оставила. Пойдем, посмотрим, где они могут быть. – сказал Дьявол, осматривая стену. – Ты в подвале и в баньке посмотри, а я на чердаке и тут проверю. Они по форме напоминают ракушки с парафиновыми начинками. Ракушка собирает все звуки, а парафин пропускает только ту волну, которая нужна нечисти. Нечисть это ухо у людей вырезает, что бы человек слышал только про себя злое, а про нечисть доброе. А если парафин вытопить, да открыть уху мучителя, и похоронить в земле, то у человека новое отрастет, лучше прежнего!

– Так я на чердаке их сложила, по всем стенам и перекладинам развешанные весели! – Манька радостно улыбнулась во весь рот. – И еще в подвале на полке… Для красоты положила, думала, мало ли что избам в голову взбрело, хобби такое, память… Я послушала, голосов не было… И шумят как морские! Да ведь они и камней насобирали! – пожаловалась она, пожимая плечами, и тут же пожалела, прикусив губу.

Дьявол посмотрел на нее как-то слишком строго и осуждающе.

– Ох, Манька, врагами разжиться ты хотела! – обличил он ее с укором. – Нельзя ничего брать у нечисти: волосинку свою сожги да выброси вон, коли в руках врага побывала!

Слава Богу, камнями Дьявол занялся сам, помогая перемолоть их избам через мельничные жернова в подвале. Избы стонали, будто ветер выл. В труде гудело, и половицы скрипели, как никогда. Но дробили они их быстро. А она сходила на чердак, собрала ушные раковины и вернулась. Принесла из подвала старшей избы и из избы-баньки. Мешки вынесли на улицу.

Дьявол поставил на огонь котел с водою. И когда вода нагрелась, он выгреб угли, оставив только самую малость.

– Нам их перегреть нельзя, – объяснил он, – вареное ухо по человеку раздать не сможем…

Пришлось ждать, пока парафин расплавиться в чуть теплой воде и всплывет на поверхность. Манька орудовала шумовкой, поливая сверху холодной водой и вычерпывая застывший парафин и воск. Пока ждали, стал накрапывать дождик, но зато Дьявол принес стакан парного лосинного молока. Молоко было чуть горьковатое и жирное. Ломоть железного каравая, смоченный в молоке, не скрипел на зубах, а таял, как сахар, который Манька впервые попробовала, когда соседский мальчишка при ней засахаривал малину в трехлитровом бидоне, разбивая комочки пестиком. Тот самый, сопливый – ставший впоследствии оборотнем…

«Ну, не ври! – сказала ей бабка.

Бабка присматривала за ней как опекун. А досталась она ей из детского приюта, где ее побили и сломали руку. Она долго лежала без сознания. И чтобы случай не стал достоянием общественности, ее удалили из списка сирот и сбагрили бабке, сунув немного денег и наказав тихонько похоронить в укромном месте, не сомневаясь, что ребенок умрет.

Но Манька выжила. И рука срослась.

Она так и не решила до конца, где бы ей было лучше: в приюте, в котором ее побили один раз, или у бабки, которая била ее каждый день.

Бабка прищурилась зло и подозрительно: – Умный парень, да чтобы с дурочкой якшался! Сознавайся, приживалка беспризорная, сахарок мне просили передать? Так я и знала… Позолотили, называется, ручку! Выкормыш обворовывает! Падина!» – закричала бабка и с размаху ударила поленом по голове…

Сахар выпал из ее рук прямо в грязь… – именно таким запомнился ей сладкий белый кусочек…

Свое непростое сиротское житье-бытие она вспоминала нечасто, но пока вытапливался парафин из ушей, голова была свободной. Слова Дьявола запали ей в сердце. Наверное, он судил о бабке, как чужой человек, но у Маньки ближе никого не было. Не было у нее, наверное, матери, думала она, принес аист, не донес до места, увидел лягушку, кинулся ловить, а про нее забыл…

А может, охотники подбили…

Ее подобрали на Мутных Топях – и долго поминали этот случай, чтобы знала свое место.

Как непохожи были люди на Дьявола! Раньше она хоть как-то умела придумать им оправдание, но после встречи с Дьяволом все изменилось. С Дьяволом было не то, что бы весело, но забыла Манька свои обиды. Помогал иной раз, слушал, старался понять, а и то на душе теплело. И не пришлось бы идти в такую даль, если бы хоть один человек оказался похожим на него.

Манька достала освободившееся ухо из воды:

– Дай, ну хоть маленечко дай, помоги, вот я, интересная, помоги, только меня, меня поминай, любимой меня назови! – уговаривали правые уши женскими голосами. – Я ласковая, добрая, посмотри, какой нежной и славной могу быть…

– Ты никогда никаким людям не давай – по рогам не начнешь ходить! Зла не держи на меня, пусть они отойдут к жизни вечной, а мы с тобой проклянем их! – вторили голоса мужские. – Меня цени, со мною делись! – наставляли они. И посмеивались.

– Бред какой-то! – слушая, брезгливо отодвинула Манька от себя ухо.

– Бред не бред, а люди глухие, только то и слышат! – ответил Дьявол, ничуть не улыбнувшись. – Такие уши отравляют внутренность человека и землю. А тут уж смешного мало. Страшные это люди – слуги нечисти. Не приведи Господи с таким встретиться. Они отрезают головы гаражными кооперативами, закатывая людей в бетон. Показалось такому, что деньга у человека завелась, и пока морок в ухо летит, он пойдет за человеком, доставая для нечисти кошелек.

– Получается, что я ворам и убийцам уши возвращаю?! Недостаточно мне головной боли?! – возмущенно, с некоторой пришибленностью уставилась Манька на Дьявола.

– Не ворам и убийцам, а человеку, который без этого уха разобраться в себе не сможет, – ответил Дьявол. – Ум человека слаб, моими знаниями нечисть обращает его в раба. А человек от моих знаний давно отказался. А если добром знания кто не ищет, он ум не делает себе, и костер ему светит – так Господом заведено! А я, Дьявол, понимаешь ли, не выше Бога! Господь над людьми Бог, а Дьявол над нечистью. Хоть и обидно мне, никто тяжелую работу вместо меня не сделает.

– А где он Бог-то?! – возмущенно отозвалась Манька. – Тебя вижу, а Бог разве смотрит за человеком? Куда не посмотришь, кругом одна нечисть! Ведь тоже мог бы поговорить…

Дьявол хитро прищурился.

– И сказал Господь: оставлю Себе Сад-Утопию, не надо мне людей! Посмеяться что ли над собой, если человек возомнил себя Венцом творения, как будто уж и не превзойти Господу Себя в земных творениях! Синее небо над землей краше, чем любой из них. Хоть бы амебой, говорит, какой думать научились! Обиделся он. И чтобы не мог человек надоедать ему причитаниями, развел такую бюрократию, что ахнуть: посредник на посреднике, посредником погоняет. Раньше хоть что-то через пророков говорил, а теперь молчит, как воды в рот набрал, а вместо него к человеку обращаются сынки, матери, девы, архангелы, ангелы, апостолы, святые, мученики, великомученики… Я уже и сам запутался, кому какое звание присвоено!.. Посмотрел я на все на это и понял: нет Бога на земле! И в небе только я…

Манька посмотрела на грустного Дьявола и согласилась: нет Бога на земле, и не спросишь, кому дать денег, чтобы люди поняли, что и у тебя должен быть кусок хлеба.

– А я слышала, будто восстал ты, будто сброшенный ты?

– Да как тут не восстанешь, если Бездна недееспособная? Но ведь и то правда, что Она мне Отец. Одним местом мы с нею мазаны – и в больнице никогда не лежали. А тут человеческой головой высмеиваться начинаем, и Закон, написанный Небытием с Бытием, человек пытается перекроить на свой лад. Вселенские масштабы человеческой головой не объять, сколько мыслей там вложено. Вроде и прост Закон, а знания надо иметь нечеловеческие. Вот атом, и зрит его человек, но разве спрашивает: как это протон смог родить себя, и как электрон нашел его и стал маленьким противовесом. Или откуда у бедного протона столько разрядиков, которые питают его силой, и как нейтрон вдруг становится протоном и электроном. Вот ты, Манька, много бы человеческими понятиями с нечистью справилась? То-то и оно!

Дьявол выловил шумовкой очередную партию ушей, разложил их на левые и правые, орудуя шумовкой и вилкой. Манька придвинула уши к себе, приложилась к каждому своими ушами, бросая свернувшиеся в трубочку в ведро.

Правые уши читать было приятнее, чем левые. Правые иногда хвалили ее, говорили много такого, о чем она никогда бы не посмела о себе подумать, левые, напротив, сильно ругались и прочили беду, проклиная само ее существование. Что до самих ушей, как и до всего прочего, связанного с мертвечиной, Дьявол так и не дотронулся, и сколько бы Манька не думала, что мог бы и он уши послушать, чтобы быстрее, надеясь, что он прочитает ее мысли и совесть у него проснется – она в нем не проснулась.

– Они всегда так? – брезгливо бросая в ведро очередное ухо, спросила Манька.

– Нет, иногда нечисть наоборот их раскладывает, – ответил Дьявол, помогая Маньке дотащить ведро с ушами до ямы, которая на четверть была уже заполненной.

Манька читала уши весь день, и на следующий день, а на третий день разразился настоящий ливень, который хлестал, как из ведра, мечась из стороны в сторону под порывами холодного ветра, который спускался с гор и достигал поляны от покрытой снегом земли. Где-то там, за пределами Манькиной земли, бушевал настоящий ураган, и неугасимое полено не успевало согревать капли дождя, пока они были еще в воздухе.

Не успела Манька выйти до ветру, как тут же промокла до нитки, и когда вернулась, первым делом ей пришлось переодеться. Хуже, что из-за свиста ветра услышать ухо было уж совсем невозможно.

Пришлось перебраться в старшую избу.

Изба, заметив, что уши тащат обратно в дом, не сразу впускала Маньку и Дьявола, отстаивая свое право на безухое существование.

Дьявол долго препирался с избой, скрипя как половица, и Манька уже отчаялась найти у избы понимание, с тоской попинывая последний мешок с ушами, в надежде, что он свалится с крыльца, а там и докатится до самодельного стола, возле которого они обычно разводили костер, сложив из кирпичей небольшую печку, как вдруг дверь отворилась. Дьявол подхватил мешок и взвалил его на себя, другой рукой затаскивая за собой в избу Маньку, пока изба не передумала – дверь за ними закрылась с таким грохотом, что можно было подумать, их не впустили, а выставили.

Изба уже топилась. Гари было не так много, как Манька ожидала. Но в избе было на удивление прохладно.

– Я ей трубу наказал на ночь не закрывать, и окна оставались всю ночь открытым, – сказал Дьявол, заметив Манькино удивление. – Я, Маня, пожалуй, пойду, поброжу по белу свету, – виновато попросился он, прислушиваясь к завываниям, – а вы тут как-то пока без меня…

– Ну, иди-иди! – кивнула Манька, вздохнув невесело, понимая, что Дьяволу без этого никак.

В каждую непогоду Дьявол дрейфовал и бесновался, то кидаясь камнем вниз, то взлетая вверх, и у каждого, кто не искал теплое место, приноравливался сорвать головной убор, а то и утащить его самого. Но не только манила его свобода, а как признавался он сам, многие люди, устрашаясь бедствий, полагались на свою голову, замыкая уста чрева, и тогда каждый человек был как он есть: вампир – вампиром, человек – человеком, и многие слышали голоса нечестивых богов и пренебрегали ими, раскалываясь сами в себе. Так искреннее молиться Дьяволу могли люди только в такое время, когда ужас накрывал их, и каждый из них мечтал лишь об одном: спасти другого.

«Господи! – кричал человек всем своим сознанием. – Не дай упасть плите на этого человека, потому что я иду к нему!» И про Спасителей в это время никто не вспоминал, а просто искали силу, которая могла бы удержать плиту.

И было: человек спасал душу, или душа спасала человека – и уже никогда их жизнь не становилась прежней.

И как только вампир начинал клеветать, дух человека поднимался.

И когда Дьявол думал: стоит ли угробить человека сейчас, или дать ему еще чуть времени – склонялся ко второму. Когда еще ему удавалось так организовать и примирить людей?!

В последнее время и Манька полюбила непогоду, в надежде, что в оборотне поборет человек, который эту непогоду не любил больше всего, и они останутся сидеть по домам. Но рассчитывать на это не приходилось. Каждый зверь в оборотне понимал, что ночь и непогода лучшие его союзники, укрывающие злодеяния от свидетелей.

Время шло медленно.

Одно ухо за другим оказывались в ведре, но мешок с ушами будто сам собой наполнялся. Иногда попадались уши, которые были правыми, а ругались, как левые, или наоборот. К обеду изба наполнилась запахом хлеба и стряпни: изба как всегда чего-то кашеварила тихо сама с собою. По кухне проплывали поддоны, чугунки, пару раз на колодец с живой водой сходили те самые бадьи на коромысле, которые сами ходили по воду…

Маньке пришлось поднимать их на крыльцо.

Она удивилась, когда увидела, что ступени сложились в горку, и бадьи не смогли подняться лишь потому, что шел дождь, и сама горка стала скользкой. Откуда изба узнала про такой способ, осталось для Маньки загадкой, но она сама еле поднялась по такому подъему, и вместо того, чтобы умно промолчать, попросила избу вернуть лестницу в исходное положение.

Изба заскрипела всеми своими половицами и бревнами, выказывая расстроенные чувства.

Причина стала понятной чуть позже, когда изба бесцеремонно выдернула у Маньки из-под носа очередное ухо и отбросила его в мешок. По столу проехалась сырая мыльная тряпка, потом еще раз, а потом на столешницу легла чистая выбеленная скатерть, вышитая узорами, почти такими же, как те, что украшали колодец, и стол уставился разными яствами, на которые Манька не могла смотреть без одури.

Толстые пышные рыбники, пироги с зеленым луком и с грибами, которые уже выставлялись на опушке то тут, то там пузатым воинством, и тем, что Бог послал от земли, а еще баранки, булочки, вареная рыба, печеная, икра красная и черная, щи, борщи, сладкая патока, медовуха, медовые пряники…

Что-то из этого, самое лучшее, изба сложила на поднос, закрывая рушником.

Манька вжалась в лавку, переменилась в лице, глотая слюни…

Изба готовила не для нее, ясно, как день божий… Узорные деревянные тарелки, глубокая и неглубокая, покрытые росписью, легли друг на друга, но не с Манькиной стороны, а с противоположного краю. К ним приложились две деревянные ложки и две кружки, большая и малая. По избе проехался пыхающий самовар и опустился на салфетку, рядом опустилась ваза с разными лепестками и листьями. К столу подъехал стул, на который опустилась подушечка, на мешок с ушами упало покрывало, прикрывая и два ведра с умершими ушами, которые она уже успела прослушать.

И как раз в это время в дверь постучали…

Манька вздрогнула и уставилась на дверь с испугом, понимая, что интеллект избы не позволит ей устрашить дорогого гостя…

Дверь открылась, и в избу вошло странное зеленоватое существо, прикрытое суровым полотнищем, сплетенным из стеблей водных растений. Сам он был выше Маньки на голову, сухожильный, с водянистыми, как у рыбы глазами, слегка навыкате, и чуть раскосыми, но глаза искрились и были живыми.

Руки обычные, только пальцы чуть длиннее и с перепонками, ноги – как ласты, кожа у существа влажная, очень эластичная, на голове – зеленые волосы, связанные в пучок, и каждый волос казался очень толстым. Острый нос и широкие густые брови из сплетенных волосьев, придавал его лицу некоторые птичьи черты. Он был старый, морщины на лице, как реки, бороздили высокий лоб и худые скулы, но по-молодому на складках губ играли ямочки, и еще одна на остром подбородке.

Гость, не обращая внимания на Маньку, прошлепал к стулу и уселся, окидывая взглядом приготовленные для него угощения. Губастый сверху и почти безгубый снизу рот растянулся в широченной улыбке, обнажив острые, как бритва треугольные зубы и широкие корневые, которые начинались за резцами.

– А ты, Маня, что же не ешь? – спросил гость, будто только что ее заметил.

Манька замотала головой, очень удивившись, что голос его был настолько приятен, будто она услышала звон капели или бьющихся друг об друга сосулек. Голос звенел высоко и зачем-то прошелся по избе немного эхом.

– Так это… – растерянно и расстроено выдавила из себя Манька, слегка заикаясь, – меня это… не пригласили!

– Так! – незнакомец уперся рукой о колено и пристально посмотрел на нее, чуть наклонившись над столом и приблизив к ней лицо. – Сколько раз ты отказывалась от угощения?

– Так это… – едва слышно выговорила она, – здесь это… покойники…

– А поминать их разве не следует?! Изба-то тут при чем? – грозно спросил незнакомец и мудро заметил: – У тебя, я смотрю, вампиры с гробами склеп устроили, но ведь изба тобой не брезгует!

– Так это… – Манька окинула стол взглядом и развела руками, – я это… разве ж против!.. А как мне это… – она кивнула на печку

Незнакомец кивнул, и перед Манькой опустились две точно такие же тарелки и ложки, чуть погодя опустились кружки.

– Я наоборот, мне изба нравится, но много нечисти, – пожаловалась Манька, выбирая с чего начать. Глаза разбегались, попробовать хотелось и то, и это. – Вот поборем…

– А до «поборем» разве жить не надо? Давно я за тобой наблюдаю, хорошее дело делаешь. И хороший учитель у тебя. Наш…

– А вы кто? – спросила Манька, засовывая в рот кусок пирога и заедая его ложкой наваристой ухи.

– Я из местных. Водяной я, – ответил незнакомец, встав со стула и поклонившись.

– Водяно-о-ой? – изумилась Манька. – А разве они быв… это, я хотела сказать…

– Бывают-бывают! Как то, что я сижу тут с тобой… Мы ведь с избой давно дружим. Решил я поближе к ней перебраться. Привык, знаешь ли, к пирогам, дочки мои привыкли… Посидели и порешили, если место не занято, отчего не обжить? У нас по соседству водяных много, без меня управятся, а тут все больше к озеру льнут…

Так за разговорами она не заметила, как добрая половина угощений была выпита и съедена.

О жизни водяных Манька узнала много нового.

Оказалось, что они обживают место и всеми силами берегут его, оберегая мальков и всякую живность, а еще прибирают сети и мусор, когда человек загаживает реку. И когда водяной не справляется и умирает, то и река начинает умирать и рыба из реки уходит. Изба кормила водяного пирогами, а водяной приносил избе рыбу, и когда Дьявол свистел, именно водяные приходили на зов и выгоняли раков на берег.

– Так это рыба не сама? – воскликнула Манька, вспомнив, как доставал Дьявол еду.

– Помилуй, Господи, да как же… рыба не глупое существо, умнее некоторых водяных!

Когда вернулся Дьявол, Манька ничуть не удивилась, когда они поприветствовали друг друга, как старые знакомые. Водяной поклонился Дьяволу, и все молчком. Она догадалась, что разговаривают они телепатически. На том самом незнакомом языке, на котором разговаривали и избы, и уши, и глаза, и древние вампиры… И, в общем-то, радио… И даже человек, который и слышал, и землей понимал, а сознанием не уразумел.

Дьявол за то время, пока искоренял зло, проголодался, и навалился на еду, быстро умяв со стола последние пироги. Пока Дьявол и водяной сидели и попивали медовуху, Манька убрала со стола, помыла посуду и аккуратно сложила ее на полку. Привыкнуть к самостоятельности избы она еще не успела, и когда складывалась скатерть, или летела к ней чашка, чувствовала себя немного лишней.

Но изба думала по другому.

– Брось, – сказал Дьявол, заметив ее состояние, – изба дана человеку на счастье. Каждый человек волен искоренять в себе зло, а когда мы с тобой другим делом заняты, что же ей, нас дожидаться? Вон и по-другому человек себя разными приспособлениями от работы освобождает! Да чего же надсажаться-то, если можно водопровод в избу подвести? Ведь и водопровод придуман раньше, чем человек появился! Возьми ту же реку… А подземные озера!

Манька покосилась на печку.

Все: и Дьявол, и водяной – обращались именно к печке, когда разговаривали с избой, и, наверное, именно там у нее было сознание.

Уж больно ей изба нравилась, но разве поверишь, если изба всеми приспособлениями человека напичкана сверху донизу – и вот такая изба ее приветила? «Это и богатый человек, – думала Манька, – не всякий мог себе позволить, а она кто?» Но стоило ей заметить мешок с ушами, как она тут же одумалась: не хозяйкой она в избу пришла, а другом, друга изба и встречала пирогами, а дружба дорогого стоит, когда не ты, а тебя другом назвали.