Текст книги "Там избы ждут на курьих ножках..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)

– А что ж ты «брысь!» своему творению не скажешь? – мрачно потребовала Манька, зализывая язву на руке.

– Сказать-то могу, да не по правилам это, – изрек Дьявол назидательно. Он взял посох из ее руки помешал угли в костре, всем своим видом показывая, что как бы здесь, но недоволен. Он был не то, чтобы холоден, безразличен, и смотрел вроде на нее, но как бы сквозь нее. – Придумала ты себе, будто я с тобой счастливый. Но никакая ты не звезда, я любопытный, – напомнил он. – Это я готовил доказать, что не можешь головой достать до Помазанницы, потому как вампир она еще тот!

Манька пошевелила скулой, разжимая челюсть, физически ощутив, как скользнули по подбородку два клыка, придавившие нижнюю губу. «И тут вампир!» – подумала она, обозначая на своем лице похожие признаки. «Господи, ну не я же!» – подавлено обругала она сама себя. И не успела подумать, как почувствовала, маска слетела – лицо сразу стало правильным. Но теперь глаз начал нервно подергиваться. Все правильно, Бог Нечисти никогда не захочет ее пожалеть… Ему ли, Богу Нечисти, помогать ей?!

Дьявол смягчился и поторопился успокоить, заметив, что на Манькином лице нет ни кровинки.

– Не плотью она вампир, а своей сущностью, плотью обыкновенный людоед, – он как-то мягко поддержал ее. – Любитель попить-поесть человеческой кровушки и мясца…

Манька смотрела на него с прищуром и о чем-то напряженно думала.

Наверное, о том, что встреча ждет ее не с Идеальной Женщиной, а с человеком потусторонним. Теперь и сама она ощутила, что голова у нее посажена криво. Одна часть обличала ее, вторая обеляла Благодетельницу – а сознание висело где-то посередине и не хотело принять ни одну сторону. При слове «людоед» ей стало дурно. Вампир – еще куда ни шло, кровь у народа пили и будут пить, но людоед…

Обличили бы…

А с другой стороны, кто мешал помещику усаживать своих крепостных рабов на кол? Никто не возмущался! И сейчас особо не расстраиваются, наоборот, хвалят Царей-батюшек, объявляя одного за другим святыми великомучениками, и жалеют, что не всеми закусил. Родственничков всем миром встречают, поклоны и молебны бьют: «Мы ваши! Мы ваши!» А народу как жилось плохо, так и теперь несладко, но почему-то каждый считает, что вокруг лишь Благодетели – и надежда, что жизнь обязательно вот-вот наладится, и станет, как у Благодетелей.

Не налаживалась… Не у всех…

Богатая и удачная жизнь единиц, которая была для всех примером, всегда была у всех на глазах, а спроси человека, как сосед его, даже имя не вспомнит. И не заплачет, когда соседа вынесут вперед ногами, но заплачет и заплатит, когда именитый Благодетель. Мало кто доживал до сорока пяти. Жили в кредит и в долг. Тот же кузнец господин Упыреев – сколько бы ни хватали за руку, на следующий день опять чист. А попробуй-ка заступить на его место! Палец господину кузнецу Упырееву в рот не клади.

А куда люди деваются, по сто тысяч в год? И ни костей, ни свидетелей, никто не бьет тревогу…

Боже, мир-то какой поганый!

– Спасибо, что предупредил! – Манька помрачнела и до крови прикусила губу. – А что же только теперь-то рассказал? Мне, значит, уготовано терпеть да обиду копить? Перед вампиром? Перед нелюдью? И за что она на меня так обозлилась?

– Я говорил! – напомнил Дьявол. – Но кому бы в голову пришло, что человек, который сообразил одеться в железо, не додумался до остального? – заметив, что Манька рукавичкой трет глаза, добавил торопливо: – Она не только тебя невзлюбила, она вообще любовью не загружена. Но другие не бунтуют! Тебя-то она, может, как раз и любит, по своему, по-вампирски… А то с чего бы уделять тебе столько внимания?

– Но почему ее называют Идеальным Человеком? Не человек же! – обиженно возмутилась Манька, обтерев тарелку и ложку снегом и засовывая в котомку. Есть расхотелось. Кусок мяса так и остался нетронутым. Она завернула его в целлофан, уложив сверху. Рюкзак убрала в шалаш.

– Ну, возможно и человек. Плоть-то человеческая! Не совсем, но видимость такая есть.

Дьявол допил остаток бульона прямо из котелка, наполнил снегом, повесил над костром. Второй котелок, с углями, поставил в шалаш у входа.

– Вот и посмотрю, если такая же! – угрюмо и решительно произнесла Манька, подавлено глядя в огонь. – Чем моя-то хуже?!

В голосе ее было столько отчаяния и решимости, что Дьявол не выдержал и присел рядом на бревно, положив руку на плечо.

– Да ничем! Но ей радио доступно, а тебе нет, – сказал он, взглянув на нее строго. – По закону Бытия, я всегда доставляю удовольствие не Манькам, даже если нечисть режет людей. Жизнь у Помазанников такая короткая, ты и не представляешь! И не надо давить на жалость!

– А моя длиннее? – ядовито прошипела Манька, сбрасывая руку с плеча.

– Нет, – он блаженно вытянулся, подставляя ноги к огню. – Но ваш Бог ни людьми, ни нечистью не интересуется. Он у вас Благодетель, а у Него еще Благодетель, которому самому бы на плаву удержаться. Попробуй в письменном виде изложить требования, передай Господину, и может быть, Он передаст их Папе… Только я не понимаю, с какой радости Папа в ответ письма начнет слать?! Это имущество Сынка!

– Я тебя Богом считала! – горько ответила Манька и отвернулась, чтобы Дьявол понял, что она не хочет его видеть.

– А твоим Богом я стану разве что после смерти! И то, если поднимаешь Благодетельницу и сбросишь в Бездну. Раньше – это вряд ли, – ответил Дьявол, покачав предосудительно головой и улыбнувшись про себя. – Мне, конечно, лестно, но многие твои Боги сильнее моего слова, и держат крепко, утвердившись в твоей земле. Та же Благодетельница! Ты ведь думаешь, что только она одна бы могла решить твою судьбу?

– А разве нет? Все ей дается! – горько ответила Манька, припоминая, как много и часто радио в раз меняло ее жизнь. И никакие призывы не помогали образумить человека. Радиоведущая не засыхала и не отпадала, как сухая короста, а гноилась и язвила глубоко. И, наверное, была частью железа, которое ковал кузнец господин Упыреев. Оно вдруг становилось черным, тяжелым, и прямо из каравая на нее смотрели не совсем глаза, но что-то такое, как бывает, когда ловишь на себе взгляд. И сразу становилось не по себе.

Дьявол промолчал, неопределенно покачав головой.

– У каждой правды есть две стороны: на одну смотреть больно, на вторую приятно. Кому захочется смотреть, где больно? Ты счастливее ее, но ты не знаешь. И завидуешь, как завидует она, когда знает. Бессмертная, потому что души нет, смерть – единственное, что ждет ее. Дается много, потому что это все, что может иметь. А у тебя есть выбор. Небольшой, но есть. Ей хотелось бы иметь и то, что уже имеет, и твой выбор – вот тогда она была бы счастливая. И ты, если бы имела то, что имеет она, и свой выбор – тоже была бы счастливая.

– Я ей не завидую! У меня все было бы, если бы она не совала нос в мои дела! – твердо и с презрением бросила Манька.

– А она не имела бы ничего, если бы не совала нос в твои дела! – так же твердо ответил Дьявол. – Она там, ты здесь – и она завидует тебе, а ты ей, если идешь умолять отказаться от вмешательства в твою жизнь. Сомневаюсь, что согласиться. Невмешательством она потеряет то, что имеет!

– А как по-другому-то? – растерялась Манька.

Дьявол промолчал. Но многозначительно посмотрел на железо.

– Мне за жизнь его не сносить! – воскликнула Манька, в голосе ее прозвучало отчаяние. – Это ты, ты помогаешь убивать человека! – обвинила она Дьявола, разочаровавшись в нем окончательно. – Вампиры ведь, кажется, бессмертные… – выдавила она из себя. – И что, этот кошмар будет длиться вечно?

– Нечисть в твоем представлении бессмертна, не в моем! Я дал бы ей половину вечности, если бы могла принять, – хмуро ответил Дьявол, начиная сердиться. – К последнему желанию приговоренного люди тоже стараются отнестись с пониманием. Я Палач, который жизнь у нечисти отнимает. Могу ли я в чем-то отказать смертнику, который при жизни сказал Бытию «нет»?

– Это так ты отнимаешь, помазав на царство?! – возмущенно изумилась Манька, округлив глаза и всплеснув руками.

– Ты спрашивала много раз, почему нечисть не видит меня… – задумчиво отозвался Дьявол без тени раскаяния. – Ваши палачи тоже не кажут свое лицо! Ты задумывалась когда-нибудь о своей смерти? – обратился он к ней с ехидной насмешкой. – Планы, наверное, строишь, думаешь, богатой станешь за муки твои… Но твоя вера не имеет со мной ничего общего. Я знание. Сколько бы люди не верили, что земля плоская, плоской она от этого не стала! А нечисть задумалась и сказала: нет жизни, кроме той, в которой она – Бог!

– Ну да?! – не поверила Манька, бросив на Дьявола кривой взгляд.

– Поди, спроси – любая нечисть скажет: «Если даже Дьявол существует, то я выбираю себя – и пусть умру, но буду знать, что жил как Бог!» И обвинит тебя, потому что решила заступить на его место! И правильно сделает! Нечисть, по крайней мере, честна. А ты – можешь сказать о себе так? И разве выбор вампира не достоин уважения? Нечисть не продается человеку, как человек. Она крепко стоит на ногах, входя в Царствие Божье узкими вратами, отправляя путями пространными проклятого человека в Царствие Небесное.

Манька промолчала. Ну да, конечно, с радио, которое Дьявол дает своей нечисти, и которое легко достигает ушей, легко быть Богом! Только она Богами ни Благодетельницу, ни кузнеца господина Упыреева не считала…

– А с чего бы мне подавать недостойному человеку, кто ни к чему не годен, разве что срубить и выбросить вон? Ты идешь просить, а Помазанница моя разве пошла бы? Она выбила бы тебе зубы, вырвала сердце, заменила одно содержание другим… Вампир не просит ничего, что мне было бы невозможно сделать – он сам о себе заботится. Да, нечисть убивает, но твоя смерть приближает ее к цели. И я понимаю ее, потому что и я, убивая нечисть, приближаюсь к своей цели. Мы стоим друг друга. Мы – Боги. И я поступлю с нею, как с Богом, который встал передо мной и прокричал о своем пришествии – и тут уж, Манька, многие наши высказывания тебя не касаются!

– А человек? Чем он провинился?

– Поставил над собой нечисть. Разве человек чист передо мной, чтобы не отдать его Богу, которого он сам выбирает? Когда человек будет как Бог, у нас с ним и разговор будет другим. Вот ты! – он степенно кивнул в ее сторону. – Вроде Бога ждешь, а, в сущности, оглядываешься на каждую нелюдь! Именно такой хотела бы стать! Спроси себя, с чего это ты решила вразумлять царствующую особу?

– Другим помогают, а мне даже зарплату не платят! Как мне жить? – возмутилась Манька. – Это же несправедливо!

– Да, несправедливо, – согласился Дьявол. – Но разве не твоя правая рука подает, в то время как левая тянется за подаянием?! – он посмотрел на Маньку внимательно, будто читал по ее лицу. – У каждого человека есть столько, чтобы жить безбедно, а у тебя царство у ног лежит!

– Вот это?! – Манька недовольно надула губы, уныло рассматривая снег перед собой.

– И это… И я буду давать нечисти столько жертвы, сколько рука ее сможет одолеть, – усмехнулся он. – И мне не надо искать доказательства, чтобы судить человека. Помазанница моя в последнем желании требует искоренить тебя. И буду гнать тебя по земле, пока не устранишь причину своей недееспособности. Или умри!

– Последнее желание? Это так теперь называется? – крикнула Манька зло, вскочив и отстранившись от Дьявола. – Моя кровь, это ведь последнее желание вампира?! Молиться мне на нее?! Как мне достать еду, одежду, ведь даже ты носишь плащ! Ну, вырви мне сердце! Вырви! – голос ее дрожал, кулаки сжались сами собой.

Дьявол тяжело вздохнул и стал усталым. Он озадачено почесал затылок, хотел что-то сказать, но передумал, противно выругавшись. Потом все-таки пожалел ее.

– Мне, право слово, смешно, когда ты обвиняешь меня, мне выгодно отказаться от вас от всех, – он устало вздохнул. – Жизнь – награда немногим. Это с вашей позиции кажется, что вы как бы сами по себе, а для меня две стороны одной медали. Я Судья. Не потому что я так о себе думаю, но я единственный, кто может сказать: ты будешь жить, или – ты умрешь. И оттого, кому и что я скажу, зависит благополучие меня самого. Все так просто, но как мне объяснить? – он задумался. – Я же не сказал, что люблю нечисть! – упрекнул он ее. – Доказательная база – непременное условие Справедливого Суда. Это стоит того, чтобы прыщ на теле проявился во всей красе. И ты ждешь, когда чирей созреет, раньше раздавил – мучайся потом. Неторопливо собираю улики против Господа воплоти, и против человека, который позволил сделать себя закланной овцой.

Вот человек… – голод, боль, страх, не это ли носит каждый человек в сердце своем? Кого он боится? Кто причинил ему боль? Кто заставил его голодать? Какую боль не нашел бы я в тебе? И если после всего, он молит вампира, что он, как не вол, который тянет плуг, чтобы кормить вампира? А если сам кормил, носил, молил – какие ко мне претензии?! Здесь вина доказанная. Да, я отдаю нечисти человека. На добровольных началах и на правое дело! Тем более, сам человек не мыслит иное – и позволяю выпить его до капли.

В отмщение…

А вот вампир… Всегда чист, и белые праздничные одежды приготовил себе – и если бы земля искала в нем грех, признаюсь, не нашла бы изъяна. В ней нет ненависти к себе, которая заставляет человека продать внутренность, чтобы приблизиться к нечисти. Заставь-ка вампира поделиться своей почкой! Но, у нечисти плоть так устроена – сколько кровушки не вливай, всегда мало. И я ложу ему жертву, которую он пожелает. А иначе, как докажу, что он вампир и руки его в крови? – Дьявол взглянул на Маньку строго. – Маня, мне некого тебе отдать, потому что нет никого, кто молился бы на тебя! – попытался образумить он ее. – И ты нечисть, но такая мелкая и незначительная, что я не стал бы марать о тебя руки. Я Бог Нечисти – и поступаю, как нечисть…

Манька промолчала. Но промолчала с обидой. В том-то и дело, что к нечисти люди тянулись, как мухи на мед. Будто кузнец господин Упыреев всех богатыми сделал, а у нее как-то так все утекало сквозь пальцы.

– Боль, радость, страх, несчастия твои – они в тебе! – открыл Дьявол правду. – Однажды укушенный вампиром всегда будет иметь голос вампира, который обратит людей против проклятого. И живая пойдешь в преисподнюю, покроет тебя земля, исторгнешься из среды народа, как народ Кореев. Не потому, что хуже или лучше, и не потому, что Бог как-то по-другому судит, а потому, что вампир открыл землю и наполнил ее болью, которая поднимется железом, когда Бог произнесет слово. И тогда люди не искали правду, отвернувшись от тех, кто открыл им преступление Моисея и Аарона. Вас связывает нечто большее, чем просто отношение между человеком и человеком. Молиться бесполезно, – Дьявол тоже шмыгнул носом. – Тем более, когда у Помазанницы есть к тебе дополнительный интерес. Душа твоя в ее руке. А вырвать сердце – хороший задел под будущий проект! – он с одобрением кивнул, сделав утвердительный жест пальцем. – Об этом непременно стоить подумать!

– Какой такой интерес?! – с надеждой поинтересовалась Манька. – Может, просто объяснить надо, что нет у меня ничего, о чем она говорит? Я ж к ней со всею душой!

– Да ты что! – в свою очередь изумился Дьявол. – Белены объелась? Когда бездушный вампир мог понять душу живую? Для нее твоя душа самое больное место! Своей-то нет, и не вернуть уже!

– Что, нет других людей с душой? – искренне удивилась Манька.

– Есть, – грустно признался Дьявол. – Но она твою желает! Так уж получилось!

– Да как же?! Разве можно душу забрать, если я живая и у меня она еще? – в недоумении опешила Манька.

– Нет, Манька, душу твою вампиры забрали уже! – ехидно позлорадствовал Дьявол. – Только чужую душу к себе не пришьешь, не человек узелки завязывает. И приходиться изыскивать средства, чтобы объясняться с нею через твою больную головушку. Ведь и ты душа! Если человек плачет, душа обязательно утешать должна. Вот и достают твою слезу, чтобы думала душа, будто это они зовут и просят.

– Так, стоп! Это как? – Манька прижала руки к сердцу. – Душа у меня тут! Почему же паскудная тварь просит ее не у меня? – заинтересовалась она.

Слезы высохли в одночасье. О чем говорит Дьявол, она пока не понимала, но сама мысль, что Благодетельница искренне желает ее собственность, вселила робкую надежду.

– Как бы ни так! – Дьявол скорчил рожу и выставил две фиги, ткнув ими в ее нос, не дотянувшись и пожалев, что отстоит от него на три шага. – Все так думают! Да только ваша философия в меня не упирается! – с превосходством оскалился он в ухмылке. – Кому как не мне знать, чем вас удивить?! Я Бог, все грешники в моем костерке плавятся!

– Это что же, душа меня не знает? – опешила Манька, забыв закрыть рот.

– А ты знаешь?! – Дьявол в изумлении вскинул бровь. – Человек видит вокруг себя миллион лиц, а на себя может только в зеркало посмотреть, так как же душа может лицо свое знать? Лицо души закрыто до времени… И обмануть человека не трудно, если обрисовать себя со стороны ближнего правильно! Впрочем, – Дьявол тяжело вздохнул, – твой ближний знает о тебе… Он отказался он от тебя.

– Как… отказался?.. – растерялась Манька. – Разве душа может отказаться? Что же тогда душа-то?!

– Душа – кость земли. Матричная память, в которой жизнь человека от зачатия до смерти. А ближний – тот, кто понес ее на себе. Благодетельница давно отправила ближнего своего, откуда возврата нет. И больно ей вспоминать, что твой ближний несет чужую память, и сам он в чужой руке. И не успокоится, пока не положит в гроб.

– Это что же, душа моя… – Маньку перекосило, – человек? Но как же… – потрясенная до глубины сознания, еще больше опешила она. – Я же каждый день чувствую… Разве душа – не чувства?

– Да как же душа может быть чувствами? Обезьяна тоже чувствует, и собака, и червяк. Но думать, как человек, не умеют. Душа дает возможность человеку мыслить образами – матричная память, которая устроена в ребрах. Одно ребро принадлежит тебе, а другое у мужа, с которым у тебя одна плоть.

– ??? – Манька тупо уставилась на Дьявола, соображая, врет или говорит правду.

– Все знания лежат перед глазами человека. Всегда лежали, – вздохнул Дьявол. – Но в своем стремлении стать как нечисть, человек удивительно похож на нечисть, подражая во всем. А как бы стали Святые отцы молится на костях, добывая достаток, покой и благодеяние, если бы душа была заключена в человеке?! Ведь не у человека просят и не на кладбище! От ближнего приходят к человеку Цари и Боги, плакальщики и мучители, злое и доброе… И ты знаешь, – заверил ее Дьявол.

– Ну! – протянула Манька, не имея в уме ни одной мысли, которая бы объяснила ей хоть что-то из того, о чем говорил Дьявол.

– Ну, давай рассуждать… Наверное, больше других обо мне знают Святые Отцы, для них я персонаж далеко не придуманный. Сведения, относительно Дьявола, всегда представляли для церкви интерес. В подвалах хранятся многие артефакты, которые достоверно отражают мои отношения с народами, с которыми когда-то у меня был заключен Завет. Именно знают! Следовательно, то, о чем они говорят, имеет основание. И не зря боятся! Ужас передо мной ни в какое сравнение не идет с теми ужасами, которые видит человек каждый день. Ни одно доброе слово обо мне не может просочиться в народ.

– Вот ты мне и объясни, что такого в моей крови, что вы пьете ее, как будто других людей нет!

– В твоей крови железа больше! – усмехнулся Дьявол, повертев в руках посох. – Но не в этом соль… И что же обо мне не отрицают? Во-первых, я жив. И буду жить. Как бы меня не изживали, а я вот он, снова соблазняю человека! Так почему не спросит себя человек, а где тогда Спаситель, который выставил меня из земли? Почему я все еще среди людей? Во-вторых, око мое не дремлет, я рядом. Прихожу в любое время, чтобы обгадить и вампира, и человека и напустить злую силу. Искушаю, обольщаю, обращаюсь к человеку из среды его самого.

Тоже верно. Например, Иуда… «Он был сопричислен к нам и получил жребий служения сего; но приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его, и выпали все внутренности его». Так Иуда раскрыл преступление, когда вышла наружу боль. Он оказался мудрее, чем народ Кореев. Но обычно вампиры не слишком готовы принять то, что готовят для другого. Каждый знает, что назад пути не будет. И закономерно было бы, если бы человек задал себе вопрос – а как это «неправедною мздою»?

В-третьих, все демоны, которые обращается к человеку, чтобы сбить его с пути истинного, служат мне. И только потом в помощь нечисти, которая связала себя со мною через демона, крестившись огнем – это мои слуги, которые вырвут человеку все внутренности. Мерзости лежат передо мной, и Ад моих рук дело. Осия испытал Ад и сказал: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» И Павел, он же Савл, не испытав Ада, произнес то же самое: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» Один переступил через Ад, второй решил, что убежал от него. Одно и то же, сказанное двумя противоположными людьми, характеризует их по-разному. Кому как не мне обязан Павел Савл пустословием, слова которого услышали миллионы – и оставили незамеченными слова ученика Осии?! Так знаю, что народ сей мертв – и я сделал его мертвым!

В-четвертых – я Ангел, равный по силе Абсолютному Богу. Был прежде рождения земли. Правильно, Отец Мой – Бездна. Я вышел из Бездны и стал править землею. Лакомый кусок. На нее посягают Спасители, мечтая занять мое место – и ведут людей к Отцу, который примет их всех. Отчего же человек соблазняется нищим и мертвым Спасителем?! Неужели надеются, что человеку под силу обронить слово, которое родит новую вселенную?

В-пятых, все люди понимают, что любой чародей, маг, и просто сволочь – имеют некоторую особенность изводить людей. Так почему человек, столкнувшись с теми, кто его обирает, искреннее удивляется, что отшибло мозги, и не проявил бдительность?! И пропускает мимо, когда вдруг выясняется, что тот или иной Благодетель оставил в завещание некую пентаграмму, как отправить душу в Ад?! Почему уверен, что тот не воспользовался той самой пентаграммой против него самого и не лишил его души?

В-шестых… Я никогда не обращаюсь к нечисти напрямую. И всегда могу соблазнить не только человека, но и душу. Матфей свидетельствовал о сказанном Спасителем: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне.» Или Лука, который свидетелем не был, но повторил: «не бойтесь убивающих тело и потом не могущих ничего более сделать; но скажу вам, кого бояться: бойтесь того, кто, по убиении, может ввергнуть в геенну: ей, говорю вам, того бойтесь.»

Речь, надо полагать, шла об одном и том же. О душе, через которую человека ввергают в геенну. Но как, если человек и душа – одно?

Тот же Лука поведал: «Некто из народа сказал Ему: Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство. Он же сказал человеку тому: кто поставил Меня судить или делить вас? При этом сказал им: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения. И сказал им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет…»

Да, с каждым, кто получает от меня воздаяние, у меня заключен договор. Договор с Дьяволом, подписан кровью и скрепляется печатью. Купчую храню у себя, как билет в один конец. Но сама подумай, разве мог бы человек заложить душу Дьяволу, если бы она у него была не отдельно от него самого?! Как мог бы кто-то прийти и в одну ночь забрать душу, оставив человека нищим? И что это за предложение такое, собирать сокровища не для себя, а богатея в Бога?

Вот как ты могла бы мне душу свою заложить?

– Ну, не знаю, думать начала бы по-другому… – Манька пожала плечами, уставившись в снег. Лицо у нее вытянулось, покрываясь багровыми пятнами.

– А душа тут при чем? Я-то с этого что поимею? Давай проткнем тебе палец, подпишем какую-нибудь бумагу – и самая первая мысль будет: а как думать-то? – усмехнулся Дьявол. – Все гораздо сложнее и прозаичнее – я забираю у человека нечто, что ему принадлежит, но не является им самим.

Дьявол помолчал, давая Маньке осознать сказанное. Манька сглотнула ком в горле, выжидательно уставившись на Дьявола.

– Я забираю носителя матричной памяти, – признался он, – через которого можно изменить свою жизнь до неузнаваемости. В данном случае, тебя. Вампир знает, что душа у человека отдельно от человека и жизнь человека не зависит от имения – в любую ночь могут прийти вампиры и забрать душу со всем, что человек копил на земле своей. Вампиры не дремлют, и приходят туда, где есть имения, и лучше самому богатеть в Бога, чем позволить стать Богом душе. Нужен вампиру человек и дом его – и положит под себя, а второй, носитель матричной памяти – умрет.

– Как… меня? – сквозь накативший ужас улыбнулась Манька.

– В Ад, бросаю демонам на съедение. Делаю жилищем червей, которые охраняют вампира. Помолился вампир обо всем, что хотел бы получить, обратился к народу с призывам и обещаниями, соединился узами с избранницей, которую назвал душою, приказал земле любить новую голову… И, пожалуйста, душа моя, вампир свободен от всего, что может идти от ближнего, память, как таковая, уничтожена или вывернута, все дела скрыты – вампир убелился. А когда изменяет свою память, естественно, убивает и ту, которую хранит. Это в сказке можно свечку из пещерки выставить, в жизни все гораздо прозаичнее – подписанный с Дьяволом договор обратной силы не имеет.

– А где у меня душа-то?! – растерялась Манька. – В смысле, матричная память?

– У вампира, который под Благодетельницей ходит. Что ж непонятного?! Душа твоя – другой человек. У вас общая земля, поделенная на две межи, и на каждой сознание, как дерево растет. Если бы ты посмотрела на своего соседа, то увидела бы только корень, а крона сокрыта глубоко под землей. Был другой человек… – теперь он вампир, и вся земля принадлежит ему и той, которую он поставил над вами.

– Как это память может быть у другого человека? – Манька внезапно поняла, что жизнь ее висит на волоске. И тот, кто подвесил ее, не Дьявол. – Получается, он ее не сохранил?

– Не сохранить не мог, но не сохранил… Он ее раздавил, отрезал твою голову и дал себе две головы.

– Выходит, правильно тебя бояться… – побледнела Манька, испуганно уставившись на Дьявола. – Святые Отцы…

– Еще бы, как может раб не бояться своего Господина? – усмехнулся Дьявол. – Спаситель Йеся им хоть какую-то надежду дает, если есть надежда, то уже как бы и не крест, а благо… А я никакой не оставляю, совершенно откровенно называя все своими именами. И прихожу к человеку не вдоль, а поперек.

– А почему же он тогда учил бояться любостяжания? И каяться учил…

– Ох, Манька… Проклят человек, и думает, что жизнь еще теплилась бы в нем, если бы стал, как нечисть. С чего ему быть другим, если миллионы людей уходят из жизни, так и не уразумев, что он единственный, кто приблизил тьму? Значит, он правильно подобрал слова для обмана. Одних делал нищими, других богатыми. Одним открывал ад, вторых избавлял от мук ада. Одни были ему овцами, другие наравне пастырями…

Давай рассуждать… Вот государство, в котором десять миллионов человек вынуждены продавать свое тело. И еще тридцать миллионов, которые покупают. Треть народонаселения. Кто-то таким образом зарабатывает на жизнь, кому-то нравится, кто-то имеет с этого доход и возможность иметь все, что пожелает, кому-то нужно, чтобы удовлетворить свою похоть, кому-то, просто почувствовать себя человеком, а кто-то внезапно понимает, что так может безнаказанно попить кровушки… Уж чего проще, узаконить отношения! Защитить проституток от произвола и рабства, заставить людей уважать и такой труд, принудить работодателя обеспечить (за такие-то доходы) медицинским обслуживанием и санитарными нормами работниц. Подстелить соломку, когда человек падает, чтобы потом он мог вернуться в нормальную жизнь…

Но! Йеся сказал: кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем!

Действительно, прелюбодеяние – грех, но с проституцией не имеет ничего общего. Оно, скорее, имеет отношение к бракосочетанию, которое обычно заканчивается разводом. К огромному количеству сирот. К насилию, которое скрыто за рамками общественности. Прелюбодеяние – это червь, который точит человека и заставляет искать ту тварь, которая посеяла на его земле семя этого червя, насилуя душу. Что происходит, когда человек удовлетворяет червя? Либидо, оставленное в наследство, гонит человека и манит, а в это время душа исторгает вопль – ибо боль, которую ребенок чувствовал во время полового акта, выйдет на той стороне и явит себя из земли ближнему.

И вот, на одной чаше весов сорок миллионов человек, а на другой чаше весов покойник, который уже давным-давно истлел в пыль…

Я Дьявол, мне приятно, когда люди избивают друг друга. И кто, как не Святые Отцы помогают мне избивать людей и пить их кровь? Процветают, пока есть убиенные и убийцы, преумножая скорбь, которая кормит их, поит, дает возможность пить кровь вместе со мною – и сыты! А на чьей стороне государство? Естественно, не на стороне сорока миллионов! Оно там, где покойник. Стоит на костях, молится над костями, пьет ту же кровь, торгуя людьми. Государство – еще одна организация, которая помогает мне вымещать мою ненависть за то, что отвратились люди и пошли путем мерзости, поставив над собой Царем Сына Человеческого.

– Но ведь это не ты пьешь кровь, люди… – попробовала оправдать Дьявола Манька.

– А мерзость в их голове, разве не мною поднимается? Нет ничего, что было бы укрыто от меня. Все помыслы человека – моя пища, которую я даю им на каждый день. Сама по себе она безвредная, но тварь в земле человека тот механизм, который заставляет его выбирать одно и гнушаться другим. И наказывает, если пренебрегает правилами. А государство защищает такую идеологию, которая ставит вампира выше человека.

– А как без государства-то? – изумилась Манька. – Так хоть как-то, а то бы никак! Вот стану я старая, больная…

– Не доживешь, – заверил Дьявол. – Проклятым немного времени отпущено.

– Я умру?! – испугалась Манька.

– Все там будут, – утвердительно кивнул Дьявол. – Не имея государственных границ, люди жили. Дошла до три пятого государства, и не пустили, а не было бы, шла бы себе дальше… Были чужестранцы – и поили и кормили, и помогали на ноги встать, если не приносили с собой чужих богов. А так, кто позволит? И организации были, которые заботились о сиротах и вдовах. Десятину человек отдавал, по Закону положено, иначе, не назову праведником. Но не бездумно, а на глазах у людей, чтобы никто не смог сказать, что утаил. Люди немощь не оставляли. Десять хозяев отдали – и нет немощи. Мои люди приходили и били всякого, кто обидит вдову или сироту. А так, кто подал тебе? Брось, с чего мне искать пять или пятнадцать литров крови, когда каждый день имею миллионы декалитров?