Текст книги "Там избы ждут на курьих ножках..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Маньке жутко захотелось пролить слезу.

Неудачи преследовали ее одна за другой. Лицо ее в зеркальном отражении проступило еще явственнее. Это был конец, ее конец: ей оставалось пойти в лес, чтобы не подставить под удар избу, лечь и дождаться, когда оборотни растерзают несчастливое бренное тело…

– Манька, это еще не конец, – успокоил ее Дьявол, как всегда, прочитав ее мысли, и снисходительно добавил: – Гаденышем буду, если начну в себе сомневаться. Я обязательно столкну тебя лбом с Прекраснейшей из Женщин, если ты к тому времени не передумаешь – не будь я Дьявол! Но если бросить тебя королевишне сейчас, это будет не гладиаторский бой, а убийство невинного ребенка… Взвалить на Прекраснейшую из Женщин такой грех, чтобы потом стыдить ее… – он покачал головой, прощупывая раму зеркала. – Перекрестись, это не честно! Дело тут не в зеркале, надо найти вторую его часть. Мы пока его даже снять его не сможем!

– Вряд ли она постыдиться убийства! Ей не привыкать… – хмуро промычала Манька, открывая в своей внешности изменения не в лучшую сторону.

Она вдруг почувствовала, что от усталости, голова стала чугунная, все тело сделано из ваты, а еще что вряд ли ей хватит сил доползти до постели. Теперь она виделась в зеркале полностью: с синяками вокруг глаз, с синяками от камней, которыми потчевали ее черти, вся такая неказистая и убогая… Она вспомнила, что до полнолуния оставалось две с половиной недели. На чистку избы от чертей ушло слишком много времени…

И зеркало, будто в насмешку, отразило ее синюшными и зеленоватыми припухлостями, намекая на скорую смерть…

Она попыталась что-то сказать, но Дьявол решительно перебил:

– Завтра! Все оставляем на завтра – тебе надо поспать! Утро вечера мудренее…

Глава 15. Крест крестов и кривое зеркало

Как доползла до постели, Манька уже не помнила. Может, Дьявол донес. Уснула она где-то на ступенях лестницы подвала, а проснулась в предбаннике и, наверное, время близилось к полудню. Через открытую дверь было видно, что солнце восходит к зениту, но еще далеко от него. Оно светило через открытую дверь прямо ей в лицо.

Лето летом, а солнце все же было зимним – всходило поздно, заходило рано.

Дьявол хлопотал у костра и напевал себе под нос: «Твой образ белым облаком летит! Белым-белым-белым снегом скрыт! Я пожелать могу лишь миллион удач, – он как-то вскинулся и пропел тише, но Манька услышала, – О, королева всех ментальных передач! Скромная, милая, самая красивая…»

От ночного настроения не осталось и следа. Победа над чертями уже выветрилась из головы, и сейчас, когда их не было, казалась не такой значительной. Общегосударственным коллективным мнением чертей на свете не существовало – и скажи она кому, что чертей извела, кто поверит?

Последние слова Дьявола причинили ей боль. Нет, Дьявол не любил ее. А ведь она провела с ним столько времени, что в последнее время ей казалось, будто шли они, как друзья, которые делят между собой горести и радости. Железного каравая деление не предполагалось: Дьявол вообще ничего бы не ел, если бы не поднимал ей аппетит своей компанией, делая вид, что ест. После, когда она обнаруживала съеденное им у себя в мешке, когда садилась передохнуть на привалах, ей иногда казалось, что не целомудренную вампиршу он любит, а ее, – бестолковую, пропахшую смолой и покойниками, уязвленную до кости, с тяжелой ношей на спине, которую она несла безропотно и терпеливо. Запах так въелся в кожу и одежду, что и изба-баня с первого раза не отмыла ее.

Но нет, не желал он ей светлую жизнь! Мало Радиоцарице той любви, которую имела от всея государства? Где справедливость? А что ждать от людей?

У Дьявола в ее путешествии был свой интерес: столкнуть лбами умницу и королевских кровей особу и ее, безродную и бестолковую. Зачем, она не знала, но интерес, в части замысла встреча лицом к лицу, с ее планами совпадал полностью. Именно поэтому все трудности она сносила смиренно. Давно решила, что будет учиться всему, что удастся разузнать. А если Дьявол учить не захочет, то попробует как-нибудь сама достать знания, наблюдая за ним. О нечисти Дьявол знал много, и даже вроде бы невзначай брошенные замечания содержали ту или иную информацию. Хоть и сильно уставала, принимала она помощь с благодарностью – все могло пригодиться. И физические нагрузки. А вдруг за волосы придется Благодетельницу оттаскать?! Так, незаметно для себя самой, научилась отбивать удары, падать, чтобы не ушибиться, ловко бегать и прыгать, прятать следы, готовить пищу из того, что под рукой, не бояться ни черта, ни зверя – даже управляться с топором и посохом, которые могли стать опорой в пути или мощным оружием против неприятеля…

Немногая нечисть могла бы понять, что ей достался самый интересный и обаятельный Бог.

Манька и сама не знала, ради чего так хочет увидеть Благодетельницу, укравшую ее душу, соблазнив вампирскими посулами. Но сама идея и ее воплощение казались очень важной задачей, будто от этого зависела жизнь. В принципе, так оно и было. Если свиделась бы с Благодетельницей, и сумела рассмотреть и услышать голос ее, может, смогла бы вспомнить слова, брошенные в землю, когда она лежала перед вампирами без сознания – а пока каждое слово становилось перстом чужого Бога.

Слова из земли были не просто слова – стрелы, облаченные в истину, хоть и лживые.

Ей бы только увидеть вампирское личико, которое искусственно испоганило ей жизнь – и плюнуть! А лучше разок вдарить! И пусть она будет одна-одинешенька среди старой-престарой бессмертной нечисти, и пусть Дьявол будет на стороне врага – она не будет побежденной.

А там и умереть не страшно!

Манька зажмурилась от удовольствия, когда проехалась по приятной мечте…

Она приберегала ее с той самой поры, как узнала, что вампиры делают с человеком, чтобы заполучить свое благосостояние. Мечта обречь Благодетельницу на муки приятно щекотала сердце – хотелось бросить ей в лицо, что она самое мерзкое отвратительное чудовище – и не сломала ее! Пусть будет, что будет, решила Манька, а там как-нибудь разберется.

И вдруг поймала себя на мысли, что рассуждения ее сходны с теми, как когда потеряла из виду вход в пещеру, и черт, вспрыгнув на спину, завладел головой, с той лишь разницей, что в тот момент мысли не предполагали сомнений, а сейчас она могла размышлять над ними. И первое, что пришло в голову, что у мечты нет ни начала, ни конца, будто она застыла во временном пространстве. Сам собой напрашивался вопрос: а что она будет делать потом? Она уже не думала как раньше, когда отправлялась в поход, что Радиоведущая поймет ее или утрется плевком и начнет оправдываться перед нею. Она осознала: губительница – вампир, ее благословляли оборотни, черти блюли ее счастье, сам Дьявол помазал ее на престол, и люди служили ей верой и правдой!

Ответ так красиво не приходил.

«В том-то и дело, что верой!» – подумала Манька с горечью. Стали бы люди служить, если бы знали, что правит ими вампир, упиваясь людской кровью?

И ответила себе с ужасом – да, стали бы!

Даже те, кто был предназначен на мясо. Люди опускались до уровня неразумных, отвратительных созданий. Слово-то какое: «бич», «бечевка» – как веревка, которую остается надеть на шею, после бичевания. Богатая была у народа фантазия, он всегда точно подмечал сопутствующие слову обстоятельства. И каждый мечтал стать частью толпы, что могла отринуть в один миг, когда кровью насытились вампиры, боялись, старались показать себя не загнанной лошадью, на которой еще можно пахать и пахать. Ни один не протестовал, жили какой-то своей сумрачной жизнью, ожидая каждый день, что судьба-злодейка проявит жалость. А могли бы собраться и отстроить крепость. Мало разве камней на угорах и реках, или глина перевелась? Или деревья у Царицы радиоэфира пересчитаны? Ради чего спали в подвалах здоровые мужики и бабы? Даже когда им рвали глотку, они не проклинали своих мучителей, покорно подчиняясь судьбе. О, нет, завидовали! И когда спрашивала, отвечали: так это раньше народ мог, а нынче время другое, всяк за себя!

И тут же стало стыдно – она вдруг вспомнила похороны, которые устроила растерзанным нечистью людям. Новые грустные мысли отвлекли ее от мыслей о себе. Наверное, имелись у них родственники, семья… Как-то не пришло в голову посмотреть в карманах, может, документ какой был…

А как они себя вели: просили, умоляли? Или же все-таки сопротивлялись?

Наверное, сопротивлялись, и отчаянно – висели в цепях. Баба Яга не снимала кандалы, даже когда от человека не осталось плоти.

А она – смогла бы так напугать нечисть?

Нет, завыла бы! Последнее место она занимала среди них. Да разве ж можно мешать людей в одну кучу с нечистью? Да, люди были слабее, и не так было их много – но живые. Кто-то не верил ни во что, принимая жизнь такой, какая есть, кто-то слепо шел в погибель, уповая на веру – но вот она, глупая и неразумная, прозревает же полученными от Дьявола знаниями! А если бы у тех, отринутых, были такие знания, разве ж не прошли бы свой путь с честью и с достоинством? Разве не убили бы свинью и не выставили чертей, которые уничтожали человеческое достоинство?

Легко!

И, наверное, не прошли бы мимо изб… Она покраснела.

Нечисть отчаянно боролась за человека, чтобы одержать над ним верх. И кажется, понимала, что без человека ей не жить, выставляя напоказ идеологию человеческой природы, как достоинство, которым никогда не соблазнялась сама. Будто открыто признавала: да, мы мерзость – не берите с нас пример! И каждая нечисть посмеивалась: быть человеком – иметь душу. Но у кого она была?! Люди носили в сердце боль, а загляни в него – и увидишь кровь.

Проиграли люди – но на войне как на войне, быть еще битве. Пусть состоится она нескоро, но сама нечисть была тем знанием, которое люди утратили давным-давно. Нечисть ненавидела человека и убивала, но сама она умирала, когда человек уходил в Небытие. И боялась сама себя…

– Манька, ты не забыла, что тебя ждет великая, могучая, никем непобедимая, звездою на небо вошедшая? – сердито прервал Дьявол ее размышления, заслонив собой проход в предбанник. – Живо на четыре круга! Работы у нас – непочатый край!

Боль, когда услышала она о прекрасной Радиоведущей, еще была, но теперь она знала, что не ненавидит Дьявола. Отказаться от его помощи, когда стаи оборотней искали ее, чтобы убить, была преотличнейшая глупость, которую от нее ждал весь белый свет. Портить с единственным своим спутником, который был намного умнее и счастливее, не хотелось.

Ну и пусть любит свою нечисть – на то он и Бог, чтобы любить тех, над кем рука его.

Ей-то что за дело?

А если прилежно будет перенимать умные мысли, может, у нее появиться шанс высказать чудовищу все, что она о нем думает. И пусть это будет перед смертью, которая однозначно наступит на нее костлявым скелетом, в чем Манька уже не сомневалась, – она плюнет!

А хоть бы так! Жить под одной крышей с нечистью – удовольствие никакое…

Хотя чудовищем считали как раз ее. Сама слышала… по радио…

«Чтоб у смерти коса переломилась! – мысленно загадала Манька, обращаясь в пустоту пространства. Если был Дьявол, Бог Нечисти, наверное, и другой был, который мог помиловать человека. Между собой они ж (или он же!) должны были как-то договариваться. Вспомнив, как молилась земле, добавила к желанию мотив: «У меня земля есть, помилуй ради нее, ведь пропадет! Изгадят, лес вырубят, химикалиями затравят!»

Собственная просьба ни о чем и никуда, скорее, насмешила ее. Манька через силу улыбнулась Дьяволу, поднимаясь и заправляя постель. Сразу стало веселее. Не такая она несчастная: у тех же вампиров никогда земли не будет, и плоти – профукали то и другое! – земля и собственная плоть ненавидели их больше, чем она. Жаль, что нечисть об этом не знала, поселяя себя в чужой земле. Но если Дьявол не врал, то горьким будет прозрение. Дьявол любил нечисть, но не настолько, чтобы связать с нею свою жизнь. Он исключал ее из своей жизни точно так же, как нечисть его, не единожды обмолвившись, что есть у него от нее некоторая польза, когда уходит в Небытие. Пусть он любил Радиоведущую, но и ее не обижал. Друзей-то у него тоже было немного.

А иначе, как объяснить его заботу?!

Одно дело быть Богом, другое поговорить о том, о сем, лицом к лицу – Манька это поняла сразу же, как только переоделась и вышла к столу, который ломился от угощения. «Ломился» было громко сказано для нечисти, но для Маньки, оголодавшей за последние три месяца на кедровых орехах и клюкве, он ломился. Кроме железного каравая ее ждала печеная рыба, еловые красноватые нежные початки, зеленые салаты и красная редиска, суп из крапивы и крепкий напиток из обжаренных корней цикория, а вареных раков – целый таз. Глаза у нее округлились от обилия угощений.

Она уже собралась опробовать угощение, но Дьявол постучал половником по чугунку, в котором что-то кипело, распространяя аппетитный запах, жестом отправляя ее в сторону леса. Сам он морщился и протирал глаза от дыма, который подул в его сторону.

Манька шмыгнула носом, натягивая железные башмаки, неспеша направилась к опушке.

Только сейчас она смогла полюбоваться, как изменилась земля за две недели. До этого как-то не было времени. Час после сна, когда была не в пещере, хватал лишь на то, чтобы пробежать четыре круга по краю леса и запастись живой водой на следующий день, а бежала она обычно с закрытыми глазами, прислушиваясь к своему дыханию и контролируя мышцы, как учил Дьявол, чтобы потом они работали в правильном ритме. Но сейчас ее никто не торопил.

Снег стаял. Земля прогрелась. Кругом на деревьях распустились листья, подснежники и черемуха уже отцвели, но обильно цвела рябина и бузина, раскрылись купальницы и ромашки, первые колокольчики, лютики, гвоздика и лягушачья трава. С реки, насколько хватало глаз, сошел лед. Бурные потоки, пенясь, несли прочь льдины откуда-то со стороны гор, выше по течению. Избы взрыхлили целое поле, и на поле пробивалась яркой салатовой зеленью пшеница. Неподалеку несколько внушительных грядок украсились всходами моркови, свеклы, перьями лука, разной травы и даже ровными рядками высаженной капустной рассады. Как избам удалось мощными лапами управиться с капустой, которая была для них, как микроб, осталось загадкой.

«Могли бы попросить!» – подумала она, но тут же вспомнила, что последнее время ей забот хватало. Наверное, для изб было важнее избавиться от чертей. Здоровому море по колено. Капуста была, скорее, хобби, они не нуждались в человеческой пище, а кроме того, у изб было много всяких приспособлений и способностей, о которых она только догадывалась, когда видела, как они управляются сами собой по хозяйству. Жизнь в ее отсутствие текла своим чередом. Манька любовалась, но уже не удивлялась. Она привыкла всюду после себя оставлять весну или лето, если оставалась надолго на одном месте.

Нет, не зря Дьявол разломил ветви неугасимого поленьего дерева, втыкая черенки во многих местах. Тут лето было обширнее и по размеру, и по размаху. Прогрелся и далеко зазеленел даже прилегающий к лугу лес, из которого в сторону реки все еще текли ручьи растаявшего снега. Наверное, пора было запасаться свежими вениками.

Сделав четыре круга, она остановилась у стола, отдышалась, едва кивнув, когда Дьявол пожелал ей доброго утра. Она никогда не отличалась воспитанностью, там более теперь, когда уличила его в любви к Радиоведущей. Буркнула в ответ что-то нечленораздельное, села за стол и набросилась на еду.

По мере того, как приходила сытость, Манька уже начала подозревать, что, может быть, привязанность к Помазаннице у Дьявола связана с его ответственностью за свое детище, а не любовь – нелюбимой себя она не почувствовала. «Может, – подумалось, – и не будет он смеяться вместе со всеми?» Она посмотрела в его сторону, но Дьявол равнодушно и отстраненно тщательно пережевывал пищу, чего обычно не делал, глотая еду целиком.

Этих раков она в котомке не найдет! – пожалела Манька, гадая, читал он ее мысли или нет?

Лучше бы не читал!

Горбушка железного каравая елась, как свежеиспеченный пшеничный хлеб. Она умяла за обе щеки целый ломоть, и доброжелательно растянула рот до ушей, выражая свою признательность, чтобы Дьявол улыбку ее обязательно заметил. Дьявол отстраненно и не улыбчиво, а передразнивая, ощерился в ответ, растянув рот и обнажив все свои зубы.

«Читал!» – расстроилась Манька, почувствовав себя ненадолго виноватой.

После сытного приема пищи хотелось полежать, но Дьявол расслабиться не позволил.

– Маня, время поджимает, – сказал он строго, убирая остатки пищи в тенечек. – Вот умрешь, и будешь лежать тихо-тихо, долго-долго… Телом, пока не сгниешь. А сознание будет искупать твою лень! Нам надо зеркало так установить, чтобы оборотни на отражение полюбовались.

– Наше зеркало еще криво показывает, – пробурчала Манька, нехотя топая вслед Дьявола, который уже поднимался по ступеням старшей избы.

Боялась Манька Дьявола и уважала за непонятные его качества.

Она так и не поняла, то ли он есть, то ли его нет. То есть, быть то он был, но как-то странно – весь какой-то не существующий: проходил сквозь стены, впрочем, и сквозь него при желании можно было пройти, то он говорил, что не умеет ничего – ни взять, ни выстругать, ни дать в зуб ногой, а то тучи раздвигал. И даже обед готовил не по-человечески – рыба сама выбрасывалась на лед, раки выползали дружным строем, шишки шелушились на кедрах и, как снежинки, семечки сыпались в ведерко, которое он подставлял. Вроде был с душой, а нечисти наплодил, аж, тошно, и знал много. Странный был – порой до неузнаваемости.

Иногда ей хотелось спросить про старика, которого она частенько видела под его плащом: был он, или не было его, а если был, то почему сам он вдруг белое на себя напялил, когда избу сканировал?

И ведь правильно говорят; с кем поведешься, от того и наберешься…

Чувствовала она себя обычным человеком – но вот с нечистью воюет, как какой-то богатырь из древних зашифрованных посланий, которые ей все сказками мнились. И билась с преступными элементами, с чертями, хоронила покойников, спасая избы… А кому не мнятся? И на тебе – покатился клубочек. Сказка ложь, да в ней намек, почитай-ка по-Дьявольски и выучи урок. Теперь то она знала, что имел в виду сказочник, когда при каждом послании оставил приписочку: по усам текло, а в рот не попало. Сколько меда выпила, когда слушала истории про Ваньку или Василису, а еще про других богатырей и жадных царей, но ведь и подумать не могла, что правду о себе сказывали герои, тоже в рот не попадало. Получалось, Ванька Ванькой, а голова у него богатырская была, резвился с Бабой-ягой и чертями, доставая Кощея Бессмертного. У Ваньки Кощей, а у нее Кощеиха… Смерть у них, должно быть, похожая – интересно, какую такую иглу герои доставали? Дьявол что-то говорил про игольницу с несколькими иглами, и каждая в своем месте… Уж не ту ли, что в сердце вампира лежит на другом краю земли?

Избушка радостно распахнула дверь, так что Маньке даже показалось, что у нее в уголке окошка блеснула радость.

Она давно воспринимала избы, как одушевленные существа.

Были они с такими же неимоверными странностями, как Дьявол: кудахтали, дрова собирали, топили сами себя. Наверное, и пироги пекли. Что-то же кашеварила изба тихо сама с собою: попробовать ее стряпню, когда вся она была забита трупными останками, Манька отказалась наотрез. Болели своими избушечьими болезнями, насколько можно это сказать о избушках, имели привязанности и антипатии, независимые были, со своими характеристиками, со своими… смешно сказать, избушечьими мыслями. Ведь как-то же приняли решение и пошли через лес, чтобы искать у нее понимания и помощи! И изба-баня не осталась в той земле, сопровождала самую больную избушку на всем пути. И не просили, ждали, когда сама позовет, как дворняг каких. Значит, верили, что не останется она безразличной к их судьбе.

Теперь вот огород развели…

Манька оглянулась, бросила взгляд на грядки, пожала плечами и вошла в избу.

Зеркало отразило ее не то, что криво, половинчато.

Нашло способ, чтобы объяснить ей, что не додумала она одной стороной.

– М-да, – молвил Дьявол, постояв у зеркала. – Не имею я ничего сказать, просто посмотрись и пойми, какой у тебя сегодня ум.

– И что сие значит? – полюбопытствовала Манька, тупо пялясь на свое половинчатое отражение.

– А ты догадайся с трех раз, – предложил Дьявол.

Сам он в зеркале не отражался, не имея ничего общего с материальностью. Или с ним никогда не было такого, чтобы он в себе засомневался.

Пока Манька думала, начала проявляться вторая ее половина.

– Не в ту сторону думаешь, – сообщил Дьявол, наблюдая за Манькиными трансформациями. – Мне было бы приятнее на него смотреть, если бы ты там не показывалась вовсе.

Манька расстроилась еще больше.

– Я красивая, я счастливая, я интересная, – занялась она аутотренингом, но зеркало так не думало, потому что она там стала ярче. – Тьфу! – плюнула она и тут же пропала.

– Теперь совсем другое дело! Можешь же, когда захочешь! – прищелкнул языком Дьявол, сделав жест рукой в сторону зеркала. – Такая ты мне нравишься больше!

– С чего начнем? – поинтересовалась Манька. – Проверим, сколько чертей осталось, или сразу зеркалом займемся?

– И то и другое. Ты пойдешь проверять чертей, а я останусь и попробую рассмотреть его с других точек зрения. У меня их, как известно, девять, так что иди, не надоедай мне!

Как можно иметь девять точек зрения, Манька не представляла, но не удивилась, недвно у нее тоже появилось еще одно – с затылка. Согласно кивнув, она отправилась в горницу.

Получилось не сразу, то ли свет мешал, то ли еще что, но она никак не могла сосредоточиться. Были какие-то сомнения, что делает правильно, но вдруг уловила, почти у самой стены шевеление и поняла, что этот интересный субъект и закрывал вход в пещеру. Пещера уже не была такой каменистой, скорее, пещерка, выемка – земляная и неглубокая.

– Я такая страшная, я такая некрасивая, я само чудовище, – причитал черт. – Все, все любят не меня! Никто про меня песни не поет, именно мне мысли не посвящают, недостойная я! А-а-а-а! – рыдая, черт стал валяться по полу и колотить ногами.

Манька опешила – ну, надо же, достал таки с утра!

А пел Дьявол про нее, просто понял, что она проснулась… Он же мысли читать умеет! – вспомнила она. Совсем из головы вылетело. Наверное, ждал, когда проснется, и специально подразнил ее.

«Задам я тебе сейчас перца!» – подумала Манька, двигаясь задом наперед к входу.

– Любить себя надо, любить! И будет у тебя много-много всего, будут песни тебе петь, стихи сочинять, денег тебе дадут, – ворковала Манька слащавенько, пока черт не исчез. – Я вот тоже сегодня облажалась…

– Я такая красивая, я совершенство! Посмотри на себя, какой головой ты мне даешь? Что?! Что ты сказала?! Стыдно тебе должно быть, зачем ищешь встречи со мной? Голова у тебя есть? Ведь все в тебя плюют, все! Боже, стыдно иметь таких страхолюдин в своем государстве! – Манька заметила еще одного черта.

– Ты достойна любви высокой, высокой любви, но мне надо быть Дьяволом, чтобы любить тебя. – сказала Манька, но ответ прозвучал неубедительно. Распинаться перед чертом ей совсем не хотелось. – Как я, недостойная, могу приравнять себя к тебе?

– Посмотри, на эту дрожащую тварь! – в поле зрения попал еще один черт. Он указал на уже пустое место, где исчез первый черт. Манька поняла, что «тварь дрожащая» идеально изображала ее саму. А черт между тем продолжал стыдить: – Мерзкое чудовище, понимаешь ли ты, что мы видеть тебя не можем?! Достала всех! – он обернулся к черту, который нахваливал себя. – Отравилась бы она, или бы повесилась.… – он перевел взгляд обратно и заорал громко и страшно, – Иди, вешайся! – и снова обернулся ко второму черту. – Судами ее затаскаем за клевету на твою чистоту и непорочность… – пообещал он.

Манька начинала закипать. Мало того, что они достали ее с утра, так еще исчезать не собирались, а изображали…

– Сами вы твари дрожащие, кого собрались пугать судами? Где суды? А нету – мы в лесу! Это не умная мысль – черти у людей судам не подлежат. Но если хочешь, я буду судить. В чем твои претензии к несчастному черту, заключенному в темницу? – выплеснув злость, она слегка успокоилась. В какой-то степени черт был прав – и повесят, и затаскают. – Да-да-да, ты прав, худо будет всем, кто сунется к вам… – согласилась она.

Черт мужского полу растворился. Но черт-Благодетельница продолжал гнуть свою линию:

– Могу! Не мне объяснять, слух и зрение подсказали, что сам Дьявол дал мне Ликом, называя Помазанницей! – гордо продолжал говорить он, обращаясь к исчезнувшим собеседникам. – Боится она меня что ли? – она как-то насмешливо подошла к месту, где была убогая, и будто бы погладила ее по голове. – Сердце у меня наполнено добротою, на весь мир хватит!

– Это я-то боюсь? – грозно прикрикнула на нее Манька, надеясь, что и эта растает. – Это ты, ты, гадина, меня боишься! Кто мне все свои радиопередачи посвятил? Кто мною людей пугает, убийствами, в которых сама повинна?! Кормит тебя Дьявол, поит, учит уму-разуму?!

Но тело черта стало уплотняться. Он вдруг подрос и был теперь размером в две Маньки. Схватив камень, черт бросил его, угодив ей в голову. Голова сразу наполовину сделалась чугунной, будто ее раздавили. Черт излучал самодовольство, самолюбование, спесивость – и Манька почувствовала, как черта распирают приятные ощущения, когда он унижал ее.

– Учил, учил! Тебе лишь объясняет, а меня сразу разумной сделал! Все его знания у меня в уме, а ты только слова слушаешь! – надменно и с усмешкой бросил черт, увидев ее саму. Теперь он смотрел прямо на Маньку, обнаруживал в ней все новые и новые недостатки, увеличивая пропасть между нею и своим совершенством. – Посмотри вокруг, кому столько дал, сколько мне? Даже по обычному человеку не дает тебе, а ты все придумываешь, как оправдать свою убогую жизнь! Вот у меня платья-то какие! – черт вытащил кучу барахла, и Манька отступила, освобождая ему место. Платья у Благодетельницы были одно другого наряднее. – А еда у меня… вот! – и опять Манька увидела – стол, накрытый златом-серебром, и хрусталем, а на столе пития разные, фаршированные поросята и щуки, и фрукты заморские, и вина, и соусы в тончайшего фарфора масленках. – И люди предо мною коленопреклоненные! – и снова Манька увидела, как встают люди на колени…

И еще один камень ударил в грудь и достал до сердца.

Никогда Дьявол не объяснял ей, как надо людей мучить. Ей не надо мучить, а только бы чуть-чуть умнее. Черт уже вырос, да так, что заполнил собой пещеру, которая стала шире, обнажая камни, ушла вглубь. Маньке очень захотелось повернуться к черту лицом, но она удержала себя, сообразив, что сделала что-то не так…

– Я никогда бы не смогла людей убивать, как ты, – сказала Манька, но уверенности в ее голосе не было.

– Ума нет, вот ты и не можешь! Таким, как ты, разве дано унижать людей? Ты ж сама униженная! – засмеялся черт. Теперь он был со всех сторон, умнея на глазах. – Мы люди, нам много дано, мы правим миром, и если для этого должно пожертвовать скотом, что ж, для того он и существует… Разве ради тебя мог бы он, муж мой, твой половинчатый супермен, отказаться от всего что имеет со мной? Какой имидж ты могла бы ему создать? Кто соблазнится местом на помойке? Меня люди видят, слетаются ко мне, как мотыли на свет! А ты, разве хоть один человек удостоил тебя вниманием? Муж мой только отделил свою голову от твоей… И вот, немного оказалось у тебя своего ума! – черт рассмеялся. – Хлев свой скотский помнишь ли? Не было у тебя ничего, и не будет, куда скот поставлю, там и стоять будет!

«Вот я и проиграла», – подумала Манька, закусив губу до крови, багровея в лице.

– Маня, разве я сомневаюсь, что ты справишься? – издалека долетел голос Дьявола. – Что ж ты наделила черта живительной силой? Или мы уже во дворце у Благодетельницы? Кому как не мне знать, кому и сколько я даю! Если у тебя слева пессимисты, справа оптимисты, надо думать, по имиджу получил человек, но было бы наоборот – и было бы наоборот!

Дьявол за нею следил! Все время сидит у нее в голове, читая ее мысли, как раскрытую книжку! И замечательно, что следил! Богатая она была – и пили ее вампиры!

– Давай так, благородное создание, размышляем, первое: вот нет у меня имиджа, а я без всякого имиджа нагрела Благодетельницу, – ты-то всего лишь черт! – на две избы! – усмехнулась Манька. – Да не простые, о двух ногах! У кого еще в мире есть такие? Второе, что же Благодетельница никак не рискнет в глазки-то мои посмотреть, все как-то со спины норовит прыгнуть на хребет, чертом? Неужто страшная такая? И хорошо, что есть у нее маленько, а от Дьявола разве убыло? А больше-то где возьмет? Третье, Дьявол – мне друг, а ей Господин! Вот и думай, захочет ли Господин пожалеть слугу, который друга достал уже?! Четвертое, у меня земля есть, а у нее земли нет, и ближний в Царствии Небесном поджаривается! И у тебя ее нет, смотри, как она отступает! Болезнь ты изубушачья! Ты не Благодетельница, всего лишь черт, а сидишь тут, в пещерке каменной, царицу изображая, потому что запечатали тебя! Ведь и слов-то своих у тебя нет… А у Дьявола в Аду грелся бы у пламени и раздевал нечестивцев догола. Я-то человек, мне трудности положены, а ты чего ради терпишь? Посмотри на себя, какой стал жалкий и убогий! Правильно сказал Спаситель о вас, о нечисти: бревно в глазу! Вампира бревно, хоть и в моем глазу, а в моей земле соринка! Боится нечисть суда, бежит от суда, а я судима уже, и судить буду!

– Почему это не могу своими словами? Очень даже могу, говорю же! – черт ужался до прежних размеров.

– Дважды два, сколько будет? – поинтересовалась Манька, решив, что пришла пора изучить глубину мыслительного процесса черта.

– Не знаю, отстань от меня, – попросил черт.

– А не знаешь! – рассмеялась Манька. – Тебя не учили уму-разуму, когда запирали тут! – она снова едва сдержалась, чтобы не обернуться, и не посмотреть на черта. – Да, много у тебя еды, и платьев много, и люди кланяются – а только не радость у тебя во дворце, а неприятности с избой… И с Матушкой. И с тетушкой…

Больше чертей в пещере не было, но Манька не торопилась. Вышла, но пещеру из виду не выпустила, и видела, как обвалилась земля в том месте, где она только что была. И когда затылком стала видна стена из бревен, решила, что чертей с нее достаточно.

Но что там поделывал Дьявол?

– Манька, с нечистью свяжешься, смеху не оберешься, за то и люблю ее! Иди сюда! – привычным поучительным тоном произнес Дьявол. И едва она спустилась по лестнице, приказал: – Снимай свои железные обутки, будешь полы елозить своим нагим телом – где-то тут тайник есть! Нам кресты твои достать нужно, да так, что бы по самую муку!