Текст книги "Там избы ждут на курьих ножках..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 43 страниц)

Гора и в самом деле подозрительно пестрела белыми платками, ветер доносил гневные возгласы. Как-то не вязались столь скорые поиски с утренним покоем деревни и исчезновением девочки. Девочка была большая. Без чьей-либо подсказки ее вряд ли хватились бы до вечера.

Манька испугалась, расстроившись еще больше.

– Но с чего ты думаешь, будут подозревать меня? – с недоумением воззрилась она на Дьявола. – Я же не убивала!

– Не могу я на тебя смотреть, жалко до слез! – засмеялся Дьявол. – Думаешь, много бывает здесь чужаков? Наверное, ты единственная. Ум человека странно устроен: человек не выдаст убийцу, даже когда знает, что тот виновен, если убийца радует его взгляд! Могу себе представить, как два соседа рыли друг другу яму. Один увел у другого жену, или съел его собаку, или сделал калекой. И пострадавший решил заставить страдать обидчика так же. Но много ли у него будет радости, если он не сможет наблюдать за горем соседа? А если кто-то вместо него угодит на расправу, то он, может быть, даже послушает причитания несчастного. Убийца ждал долго… пришельца. Чтобы утолить свою ненависть. Гром и молния, если ошибусь, когда скажу, что убийца из дома, мимо которого мы прошли вечером. Ты запнулась, а потом сказала, что завтра покажешь село и приют, из которого тебя отдали старухе-опекунше… Нас слышали.

– Нас еще видели! – напомнила Манька.

Дьявол покосился на Маньку с кривой усмешкой.

– Чтобы объявить государственный розыск, нужны веские доказательства, а их нет. А чтобы учинить расправу деревней, вещественные улики не обязательны. Достаточно одного доказательства – ты. А собакам нужен след, чтобы искать нас среди людей. У тела мы его не оставили, и нет вещей, чтобы натравить на нас. Я что, похож на идиота, который ведет за собой больных зверей? Пол деревни – оборотни. Я сплю, когда не мешают, а когда вокруг столько мертвецов – бодрствую! Я видел господина, который, крадучись, торопливо, тащил на спине в нашу сторону огромную ношу, которая подозрительно брыкалась…

– А что же ты не разбудил?! – с горечью воскликнула Манька.

– Потому что ты спала там, откуда не могла его видеть. И что бы ты рассказала? «Ах, там какой-то мужик… С мешком… Подозрительно, что он по такой рани расхаживает с добром со своим?!» Так что, давай, вперед! Много подозреваемых – ни одного!

– Девочку жалко! Господи, кто мог бы на меня думать?! А она-то тут при чем? – ужаснулась Манька, заторопившись к лесу, до которого оставалось подать рукой. Мелколесье, в рост человека березки и ели, затянувшие на счастье поле, закрывали их от взгляда погони, но открытых участков было много.

– Вся мерзость, которая судится со мной! – спокойно произнес Дьявол, заторопившись тоже. – Сдается мне, суп из собаки соседа поела… Или громко посмеялась за спиной… Нечисть всегда найдет себе оправдание. И найдется та, которой оно покажется убедительным.

По лесу почти бежали. Недалеко за ними слышались расстроенные возмущенные голоса. Наконец, пересекли лес и вышли к реке, по обоим берегам которой раскинулось огромное село с множеством красивых высоких домов. С холма поселок был виден, как на ладони. Здесь было много богатых зажиточных усадеб. Поговаривали, что Их Величества родом из этих мест, но Маньке не верилось.

– А почему ты мне помогаешь? – спросила Манька, когда они отошли от леса на достаточное расстояние, затерявшись среди прохожих.

– Я? – изумился Дьявол, вытаращив глаза. – Не приведи Господи! – воскликнул он с ужасом. – Я что, враг Мудрейшей Моей Помазаннице? Вот когда ты ее на поле превозможешь, может быть, подумаю, чем помочь… Мне, право, неловко, что ты расценила мой поступок таким образом …

Недалеко проходила дорога. По дороге тянулись повозки и люди, которые возвращались со службы, было много таких, которые везли товар, или просто направлялся куда-то по своим делам. Манька сразу заприметила место, где находился приют, но теперь там стояло недавно построенное каменное здание. Она огорчилась, что показать Дьяволу нечего, лишь кивнула в ту сторону. Сбросила с себя котомку и сняла железные обутки – здесь они могли передохнуть.

– Тогда как понимать тебя? – полюбопытствовала она.

– Твоя скорая смерть с содранной кожей на колу мне доставила бы меньше удовольствия, – откровенно признался Дьявол, устраиваясь удобнее на голой земле. – Рассмотреть толком не успеешь. То ли дело – медленная смерть! Задумайся, – он кивнул на дорогу, – вот толпа – поймала тебя, разлюбила… казнила, разошлась по домам и забыла. А что делать мне тем же вечером? – спросил он уныло. – И на следующий? У меня нет дома, я уже дома, где бы меня ни носило. Я и вглубь, и вширь, и в высоту поставлен над землею, как Владыка и Супостат. Не очень приятно быть заключенным в собственном доме, иногда хочется развлечь себя. Да, я Бог Нечисти, исполнитель желаний нечисти. За определенную мзду! И признаюсь, если бы оба, убийца и отец обратились ко мне с одной просьбой, не раздумывая, развлекал бы их, а не себя! Так что, один из них спас твою жизнь, требуя справедливого возмездия.

– И бросил бы меня на съедение?! – ужаснулась Манька.

Дьявол кивнул.

– Оставил бы, предоставив самой себе. Но кто, как не я, может разрядить обстановку, извлекая на свет ту тварь, которая произнесет нужное мне слово?

Манька достала свой железный каравай и прошлась по траве, высматривая съедобную. Травы было еще немного. Она только-только поднималась от земли, и самая первая: мать-и-мачеха, одуванчик, крапива, осот…

Больше она об этом не заговаривала.

Во-первых – не поняла о чем это он, а во-вторых – обиделась. Но что с Дьявола возьмешь? Он был не ее Богом. И слушал не ее молитвы. Он вообще их не слушал. Оказывается, надо было желание иметь… И такое желание, которое было бы направлено против нее. А ее желания, почему не исполнялись? И почему он нечистью обзывает людей? Но спасибо и на том, что когда к нему нечисть обратилась, из двух зол выбрал меньшее. Манька решила, что не будет его попрекать. Может, она чего-то недопонимает…

Поверить в то, что Дьявол был Богом Нечисти, она уже могла. Он сразу сообразил, что делать и что будет, если она подойдет к убитой девочке. Ей бы такое в голову никогда в жизни не пришло. Казалось ужасным, что ее могли обвинить – лицо убитой не выходило из головы. Не укладывались чувства, с которыми человек мог убить другого человека. И не давала покоя мысль, что она бросила ее.

С другой стороны, зачем было убивать его собаку – неужели не нашлось что поесть? И вспоминала Дружка, Шарика, Жулика, Бобика – их тоже уводили и убивали. А она болела – долго… Месяц, два, три, пока не появлялся новый бездомный бродяга. И, наконец, поняла: ей нельзя держать собак, для них это верная смерть, будто кто-то специально охотился именно за ее животиной. Ведь не трогали у соседей.

Может, и правильно, что отомстил, и теперь ее чувства уже склонялись к убийце. Состояние аффекта, самозащита. Ей тоже хотелось убить человека, который отбирал у нее самое дорогое существо. Собаки для нее были, как маленькие дети. Получается, убийца направил удар в самое больное место. Такая боль – хуже смерти. Тогда он не болен – он ранен…

Дьявол к происшествию отнесся спокойно.

– Ты видела, поэтому переживаешь, – спокойно сказал он, как будто успокаивал врача, у которого, наконец, умер безнадежный пациент. – Но ведь тебя не пугает, что ты не видишь.… Она, можно сказать, и не мучилась, а тебя пытали бы! – он тяжело вздохнул, мрачно взглянув на нее, будто уже жалел, что не случилось: – Каленым железом. Плетьми. Дыбой. Пока не признаешься. Нет предела совершенству пыточных приспособлений! А потом казнили…

После его признания, Манька успокоилась. Не то, чтобы успокоилась – перестала думать об этом вслух, обвиняя себя самою явно.

Слава Богу, что она не одна шла по той деревне …

Глава 5. Как Дьявол вылечил лесофобию…

Вскоре Манька к Дьяволу привыкла, даже к философии его. Но много рассчитывать на Дьявола не приходилось. Надо заметить, не смотря на занудство, он оказался преинтереснейшим собеседником – хлебом не корми, дай язык почесать, обладая какой-то своей, особенной совестью, которая не умещалась в человеческой голове, выворачивая все представления о жизни. И если подумать как Дьявол, то обратно его истина не поворачивалась никак. Знал он много, нравилось ему, когда напрягаются у человека извилины, в каждую ниточку его плетений вникая. И не упускал случая выявить ее невежество. А Манька к философии она способностей не имела, у нее от этого одна головная боль.

Откуда у нее извилины?

Она иногда не знала, что хуже: люди, с их злобой, или Дьявол, с его вывернутой праведностью. Манька видела, что он и в самом деле действует как бы во вред, часто скрывая плохие новости о дороге, применяя волшебное умение убивать осторожность, заманивая елейными речами в смертельную беду. Как только что-то получалось, он тут же размножал свою нечисть (в смысле, плохих людей), спускал с цепи, и снова открывалась ей правда жизни. И если бы не рубашка, в которой, она родилась, ни за что бы ей не выжить. А потом юлил, выказывая себя с невиновной стороны, задабривая нравоучениями и солидарными поступками, за которые она его прощала. Сердиться на Дьявола у нее не получалось. Да и как не простишь: в друзья не набивался, от любопытства рядом шел. А если не друг, так и не слушай, своей головой живи! С другой стороны, если столько времени вместе, и совет, на первый взгляд, дельный, как мимо ушей пропустишь?!

А жалоблив был – еще поискать!

– Ой, Маня, – бывало, сетовал он, смахивая слезу, – как мы по дорогам неухоженным да разбитым?! Голодные, обремененные, обращенные не в ту сторону, былинки в поле, ветром гнет, с корнем рвет! – И просит слезливым голосочком, хлюпая носом: – Повороти назад, чего нам Благодетельницу обижать?!

А Манька как посмотрит на малюсенькую Дьявольскую голову, и чудится ей, будто он именно ее и передразнивает. Только она подумала, а он вслух повторил. И так противно станет на саму себя. А Дьявол, как увидит, что своего не добился, уже опять расставляет сети, чтобы в новую беду заманить!

В общем, не единожды намекая, кто она, а кто Благодетельница, и что не каждый смог бы управлять государством, всеми силами он старался заставить ее признать, что правильно Благодетельница на ее счет прохаживается, когда называет выскочкой и другими нехорошими словами. На что Манька злилась и ставила вопрос ребром:

– Да на что оно мне – ваше государство?! Хоть бы совсем его не было, а жил бы человек, как вольная птица! Я не жаловалась бы, если бы вы ко мне не приставали. Я ведь не жду, что вы мне поклонитесь, но хрен вам в конопляном поле, я молиться тоже не буду, не дождетесь! Нужна тебе Помазанница, вот и иди к ней, иди! А я без тебя обойдусь! – И гордо шествовала на восток, на север и на юг.

Противиться Дьяволу для Маньки стало привычным делом. И каждый раз обходила она ловушки, которыми он щедро ее улавливал.

А самомнение у него было, как у всего человечества!

По Дьяволу выходило, что каждый человек сам в себе дьявол. Но при этом человек не обладал полномочиями, как у него. Будто бы прописывал он бедного родственника на своей территории, а тот садился на шею и начинал прописывать не совсем умной головой свои уставы. Мог подставить, если вздумалось человеку поиграть с огнем, да так, чтобы земля под ногами горела. Взять тех же неполадивших соседей, которые устроили друг другу геенну огненную, иначе не назовешь. Но сделать что-то сам, Дьявол никогда не брался, напоминая:

– Это твоя дорога! Вредить идешь, а не голову склонить! Я бы в раз доставил к Помазаннице, если бы корчила мысль, что пора чучело из тебя сделать, посаженное на кол!

Иногда Манька придумывала, что именно за этим и идет. Но Дьявол тут же ее улавливал:

– Не искренно у тебя, хочешь проехаться на мне! – упрекал он ее. – Вроде как думаешь, а уже мечтаешь Благодетельнице в глазик плюнуть! Но у меня так задумано, чтобы силенок у тебя не осталось к вашей встрече! Я ж Бог Нечисти, я оберегать Благодетеля должен! А ты, смотрю, – начинал подозревать он ее, – умницу из себя строишь! Мерзость не укроется от меня. Вот сносишь об железо всю плоть, какая есть в тебе – там поглядим!

Наконец, она поняла, что Дьявол не мог сделать ничего из того, о чем говорил. Или не хотел, что одно и то же.

Говорил он всегда витиевато, и пророчества его сбывались – правда, навыворот. Послушать его, так все масляно, а выйдет шершаво да колюче, напугает, а на деле точно маслом дорогу смазали, навел тень на плетень. Скажет о добром – и черная полоса началась, недоброе – повалила удача, хоть ведрами греби. А иногда как есть, так и скажет, когда уже не скроешь. И снова валится она с ног. Доброе в Дьяволе было только то, что каждый раз, как она угождала в неприятность, он поучал ее: «Вот, Маня беда не пришла бы…» И дальше следовали размышления, которые она должна была перебрать в уме, прежде чем на что-то решиться.

Да откуда ж столько умных мыслей?! Если бы хоть половина их роилась в ее голове, умнее ее на земле человека не нашлось бы!

Сам по себе Дьявол оказался не подарком, но была в редких случаях от него польза, когда вперед забегал. И чаще врал, но порой говорил правду разными намеками, что, мол, Маня, стучится в твою дверь неожиданность. И тут она ухо сразу навострит, глазами по сторонам зыркнет, потому как неизвестно, какого рода неожиданность.

А неожиданности случались всякие. Много оказалось доселе невиданных ею чудес в царстве-государстве, и плохих, и хороших – но чаще плохих.

Первое время, как и предыдущий год, ходила она по дорогам от дома к дому, от селения к селению, стараясь обходить места, в которых дикие звери запросто могли употребить ее в пищу. А люди с ужасом, шарахались от нее в сторону, когда она открывала им свои незаживающие кровоточащие язвы, беззубый рот – и не было на ней живого места.

И давно запросила бы смерти, если бы вдруг не заметила, что от каравая немного убыло, посох стал короче, и обутки ее потеряли прежний вид…

А когда поняла, что с железом ждать от людей милости бесполезно, и не снять его, разве что износить, перестала себя жалеть. Но нет-нет, да и не выдерживала, и пока Дьявола не было рядом, горько плакала, рассматривая раны и прикладывая к ним лекарства. Но лекарства против железа оказались бессильны. Стоило подлечить язву, как железо тут же становилось таким железным, будто булатное, и на следующий день новые раны язвили еще глубже. В последнее время она даже боялась себя лечить – сил не было, а терпела. К слову сказать, была у таких язв одна особенность: гноились, чернели, но редко поражались инфекцией, грубели и будто сами становились железными. Конечно, люди показывали на нее пальцем, и побивали, и пугались вида. Но мог иной пожалеть и поделиться куском хлеба, который Манька сразу же съедала, откладывая железный каравай на другой день.

Долгие переходы от одного селения к другому становились для нее сущим адом. Она чувствовала, как люди отворачиваются и брезгливо плюют в спину, отстраняясь, точно видели перед собой чудовище. А у огня не оставляли места, указывая туда, куда не доставал свет костра. И тогда Дьявол пристраивался рядом и призывал ее образумиться, намекая на праведность Благодетельницы, которая голосом своим умеет отрезвить и пристыдить человека даже в этом лесу. А когда Манька не соглашалась, до самого сна рассказывал удивительные истории из жизни разных людей, которые находились поблизости.

Поначалу Манька ему верила, подходила и приставала с расспросами – и злилась, когда оказывалось, что Дьявол наврал от первого до последнего слова. Но однажды история, которую он рассказал, произошла с человеком прямо на глазах. Как раз, как тот заявил, что в жизни с ним ничего подобного не происходило.

А история была о том, как больной пассажир просыпал свои порошки у него в телеге. И товар, который он вез, после дождя пропитался этим порошком. Три дня он продавал этот товар, а на четвертый уехал. И вот, когда покупатели использовали товар по назначению, вдруг выяснилось, что порошок тот стал сильно действующим средством, и многие лечились от всех хворей на глазах у изумленных свидетелей. Целыми семьями! И так обрадовались, что решили непременно сказать ему спасибо, ибо среди покупателей были Большие Люди.

Слушатели Маньке не поверили, сам он удивился, и даже обрадовался.

А спустя час обоз нагнали Чрезвычайные Стражи и объяснили человеку, что товар его… имел некоторые особенности. И многие жители того селение приглашают его на похороны своих родственников.

Товар конфисковали, самого его забрали…

Сразу же после отъезда Стражей и того человека, Маньку обвинили во всех грехах и оставили одну посреди леса, чтобы еще кому-нибудь чего-нибудь не ляпнула. И благо, что в обозе не оказались Святые Отцы – могли сжечь или утопить, высматривая экстрасенсорные способности, которых отродясь не имела.

С того времени каждое повествование она слушала с осторожностью, пытаясь определить: повествование на белое, или на черное? И с удивлением понимала, что язык у Дьявола обоюдоострый. И так поверни, и так поверни, нипочем не поймешь, то ли шутит, то ли угрожает…

А леса она боялась. И как только оказывалась в стороне от костра, тут же слышалось ей завывания зверей и урчание их желудков. Когда темнело, страх проникал во все внутренности, и люди, бывшие неподалеку, на которых смотрела с завистью и обидой, не придавали ей смелости. Она думала, как бы отнеслись они к ней, если бы Благодетельница не пилила их каждый день: были бы такими же злыми? Ведь ничем не хуже была, и помогала. Однажды в деревне дом сгорел, и голые хозяева выскочили на улицу – проходила мимо и первая подала человеку рубаху. С себя сняла…

Река осталась далеко. Она попадала то в одно место, то в другое, но только не туда, куда нужно. Переходам не было конца. О Посреднице никто ничего не знал – и еще дальше отодвигали ее, когда она начинала выспрашивать. И каждый смеялся, когда рассказывала, что собирается показать себя Совершенной Женщине. Люди демонстративно закрывали уши, просили друг друга избавить их от ее общества, спрашивали, кто такая, как попала в караван.

Дьявол уговаривал отойти от людей, если уж собралась завершить начатое предприятие. Злился, что не имеет в очах такую муку, которая не походила бы на обычную, всякому доступную. Он считал, что гонения, в то время, как где-то там люди резали друг другу глотки – обычное дело, дрались, выгоняли на улицу семью – тоже обычное дело, поджигали дома, издевались над животиной, что, в общем-то, и мукой не считалось, чтобы развеять его смертную тоску, мука недостаточная, ибо имел перед глазами муки пострашнее. Половина из тех, с кем она ехала, точила на кого-то зуб, половина боялась, что вдруг окажется на ее месте – вне зоны теплого костра, половина рассталась с надеждой однажды подняться над суетой, а еще половина только то и делала, что пыталась устроить свою жизнь, как у соседа слева или справа… В ее муке ему нравилось, что мучила она себя добровольно, да еще таким необычным способом, И раздражался, когда больные люди низводили благородную ее муку до своей низменной железной болезни, а она терпела. И когда была с людьми, ему становилось скучно. Он надолго оставлял ее одну, когда слышал в ответ, будто специально заманивает в лес, чтобы скормить зверью и порадоваться за Помазанницу.

Манька знала, что Дьявол, хоть и говорил так, не их, а ее не любил. А кто пойдет на смерть добровольно?

Впрочем, есть такие… самоубийцы… Но Манька была не из их числа…

Конечно, из правды слов не выкинешь, совсем не согласиться с Дьяволом Манька не могла. Ей и самой не нравилось, что получалось все как-то не так, как задумала. Но у людей она могла дорогу спросить, заработать немного на пропитание, а когда следующее селение было далеко, дождаться проезжающих, которым платила немалые деньги, чтобы идти рядом. Бывало, удавалось проехать в повозке, если караванщик или старший по обозу попадал сердобольный или жадный до денег, нанимая ее вместо сторожа и приставляя к товару. Плату она обычно не просила.

Но однажды Дьяволу все же удалось вылечить ее от лесофобии…

Не увидеть в этом злой промысел было нельзя, но потом она часто вспоминала свое упрямство, и ругала, что не послушала Дьявола раньше.

Шла она с людьми. Еда закончилась, денег не осталось. Основную часть сбережений пришлось сразу отдать караванщику. Дорога была длинная, обозный караван двигался быстро, и все на лошадях. А кто-то на железном, который бежал быстро, но то и дело застревал в колдобинах и ухабах, и ждал, что его вытащат всем миром. Дорога местами была хорошая, местами разбитая и размытая, и непонятно, почему называлась «новой». Пешком за людьми не успела бы. Остальные сбережения, завернутые в узелок и подвешенные на шею, кто-то умыкнул, пока спала, перерезав шнурок.

Когда Манька пожаловалась на вора, караванщик сделал вид, будто удивился, а потом заявил, что, мол, когда плату брал, думал, что не может она расплатиться по настоящей цене, занизив стоимость проезда себе в убыток. А раз деньги есть, насчитал такой долг, что Манька ахнула. И предупредил, что если не найдет чем расплатиться, когда обозначенное расстояние закончится, пойдет пешком. И чай с того вечера ей уже не наливали, да и у костра смотрели косо.

И осталась бы на дороге опять одна, если бы не Дьявол…

Заметив, что люди обозлились на нее, Манька тоже обозлилась. Ведь не она, кто-то из них ее обворовал, а другие покрывали вора! И начала разводить свой костер, заваривая чай из разных трав, которые на коротких привалах собирала с Дьяволом. Люди его не видели, и он спокойно мог сидеть рядом с нею, или, обуздав лошадь, прокатится с ветерком, оборачивая вверх дном и повозку с товарами, и тех, кто в ней сидел. Она в это время старалась скрыть смех, делала испуганное лицо, чтобы не заподозрили во вредительстве, как уже было однажды.

От чая шел одуряющий аромат – Дьявол в травах разбирался. В первый же вечер многие не смогли устоять, подсаживаясь к ее костру, пробуя напиток на вкус. Он был сладковатый, и здорово поднимал настроение. В отличие от караванщика, она поила людей бесплатно, а они в ответ иногда давали ей сахар и даже кормили, зазывая к себе в телегу. Платить караванщику не пришлось. Стоило тому отвернуться, она показывала ему язык и строила рожу.

Дорога подходила к концу, осталось два перехода. По словам проводника до деревни, где караван собирался остановиться на несколько дней, оставалось немного. А потом еще три дня – и окажутся в большом селении, где она могла найти другой или караван, или обоз. Манька радовалась, и тому, что больше не увидит караванщика, который каждый день искал способ рассчитаться с ней за упущенную выгоду, и что скоро увидит родные места.

Погода стояла ясная, и от этого ей стало еще радостнее. Середина июля – лето в самом разгаре. И вдруг увидела, как навстречу из леса вышли женщины с полными ведрами сочной спелой малины.

Караван остановился, многие захотели малину купить. И стали женщины торговаться, за недорого отсыпая полные горсти ягод. У Маньки потекли слюнки. Попросить малину она не посмела, даром никому не давали, а как поняли, что чужая для торговых людей, посматривали недобро или не замечали вовсе. По опыту она знала, что в селе без денег никто не покормит и на ночлег не пустит, приют придется искать в стогу сена в поле. Разве что на следующий день найдет человека, который имеет нужду в рабочих руках – а руки летом нужны. Она уже мечтала, что наймется пастухом, тогда можно и помыться, и постираться, и напиться вдоволь молока.

Приятно удивленная, почем продавали малину, она прикинула и получила, что если соберет и продаст ягоды, то денег ей хватит и на ночлег, и еще останется на следующий переход. Малина только начиналась. Кроме того, год выдался неурожайный – в садах, где они проезжали, ягода сохла на корню, цена на малину была высокая.

По словам выходило, что малинник был недалеко. Дикие звери в этих краях лет пять уже не водились. Солнце стояло высоко, едва минуло за полдень. Спешить ей было некуда, у нее не было товара, чтобы успеть выставить на прилавок. До темноты должна была успеть обернуться туда и обратно. Дьявол оживился, он был только «за», идея ему понравилась. Наконец-то начнет зарабатывать! Похвалил и объяснил, что именно так люди могут угодить Благодетельнице, которая радела о благополучии своих подданных, денно и нощно приучая к трудолюбию, которое у Маньки отродясь не водилось.

И Манька перестала сомневаться.

Она взвалила котомку за спину, перекинула посохи через плечо, наскоро попрощалась, предупредив, что нагонит вечером. Один из торговый людей, который дал ей место в повозке, вменил в обязанность убирать товар на ночь и караулить до утра. Не спать ночь, потом день, а потом еще ночь было тяжело, но не тяжелее, чем нести железо. Пока она тряслась с ним в повозке, успевала вздремнуть.

На малинник вела широкая дорога, будто не на малинник шли, а в деревню, не иначе. Пока она сидела в повозке и слушала описания урожайного места, найти его казалось просто, теперь же вертела головой и видела только мшистый сумрачный лес по обе стороны дороги. Дорога вела вглубь, без всяких признаков малинника. Манька удивилась, и засомневался Дьявол. В хоженом месте вряд ли торговки насобирали бы по ведру за утро, обобрали бы ягоду раньше. И стала она приглядываться, не свернет ли куда тропинка.

И нашла. След, вдавленный в сырую землю, уводил в сторону, заметный лишь по свеже примятой траве. Она обрадовалась, углубляясь в чащу, собирая по дороге недозревшие ягоды черники и голубики.

Спохватилась, когда солнце склонилось за крайние верхушки деревьев. И хотела идти обратно, но и тут трава примята, и там. Манька растерялась, понимая, что опять заблудилась, да еще в незнакомом месте. Получалось, что одурачила сама себя, а Дьявол поспособствовал, обратив ее задумку против нее же.

Но обвинять Дьявола – ему на радость. Она прислушалась. Ни одного звука, который бы принадлежал живому человеку.

Маньке стало страшно. И кинулась бы прочь, но куда? Между тем, в лесу начало темнеть…

И тут Дьявол не выдержал, напомнив, что не он, а она не расспросила о дороге как следует. Немного успокоился, и как бы, между прочим, про себя, но, совершенно ясно давая понять, что видит перед собой дуру, посоветовал:

– Забралась бы на высокую ель, да посмотрела вокруг! Вдруг просвет имеется… А где просвет, там поле или дорога. А поле или дорога – это люди. Хоть какая голова, а все лучше, чем Манькина… – он состроил обиженную мину, усаживаясь на поваленное дерево.

Совет у Дьявола был дельный. Понимая, что виновата (нельзя же канючить по каждому поводу, обвиняя белый свет, что нет в нем света), она тут же простила и себя, и Дьявола. Достала железный каравай, погрызла, чтобы сделать ему приятное, засунула обратно в котомку и взобралась на ель.

Дерево, на которое она влезла с таким трудом, для обзора оказалось не самое удачное. Она находилась как бы в яме. Горизонт открыл не так много: лес обступал со всех сторон, просвета никакого – кроны деревьев колыхались, как море, то синевато-зеленые, то с желта, то серые. Шпили самых высоких деревьев выставлялись из общего массива то тут, то там. Ель в три обхвата, на которой она сидела, уцепившись обеими руками за верхушку, увешанную прошлогодними шишками, не доставала по сравнению с ними и двух третей их высоты. Но все же не так далеко она заметила, что лес как бы обрывается, а чуть дальше начинается снова, сливаясь с массивом чуть ярче освещенной солнцем зеленой полосой.

Манька обрадовалась и этому.

Она слезла и припустила бегом, пока совсем не стемнело. Ветви хлестали ее по лицу, иглы втыкались в кожу и сучья ранили, цепляясь за одежду. Но она не замечала, такие раны не пугали ее. Она и к язвам начала привыкать, уже не так остро чувствуя боль и не жалуясь каждый раньше, когда снимала железо. Не прошло и получаса, когда она обнаружила себя на берегу реки.

И каково же было удивление, когда узнала место, которое оставила полтора месяца назад!

Манька не поверила глазам…

Вот поле, осинник, и три древние березы, а еще старая дорога, которая вилась по берегу реки, по которой люди ездили редко, разве что местные жители, которые использовали ее кто за сеном, кто за дровами.

В прошлый раз крестьянин, который подбросил ее, ехал на свое поле…

Он-то и рассказал, что заселенные места здесь заканчивались. Дальше старая дорога поворачивала к южной границе, а река плавно уходила на север, в места дикие и безлюдные к Мутным Топям. И предложил ей добираться до столицы по той самой новой дороге, по которой она теперь возвращалась назад. Дьявол и тогда был за реку, но, выбирая между рекой и дорогой, Манька естественно выбрала второе.

Так она попала в трипятое государство…

К тому времени найти Посредницу она уже потеряла всякую надежду. Где она, знал только кузнец господин Упыреев, а объяснения его ни в одном разе не привели ее в нужное место. Единственное, что она знала, что Посредница ждет ее где-то на реке, за каким-то болотом – и бесцельно бродила по государству, съедая и изнашивая железо, которое вдруг перестало убывать, и даже как будто прибывало и становилось тяжелее.

За границу ее не пустили. Но с удовольствием раскрыли секрет установленного во дворце порядка для приема посетителей, по которым она, Манька, не имея рекомендации, попасть к Ее Величеству никак не могла, особенно, если лицо обозначили недостойным и занесли в черный список. Ей даже карту выдали – приблизительную, сделанную рукой неизвестного разведчика, который единственный, кто смог побывать в Манилкиных землях и вернуться, лишенный памяти лишь наполовину.

Получалось, что без Посредницы с Благодетельницей не свидеться…

Карта трипятого государства оказалась точнее, чем те, которые имелись в ходу у государства. Там даже ее деревня была. Манька долго разглядывала карту, пытаясь разгадать, о какой реке говорил господин Упыреев. Рек и речушек в государстве было пруд пруди, и все они впадали в одну большую реку, которая разделила нецивилизованную часть государства надвое. Пока Дьявол сам не ткнул пальцем в то место, куда она боялась смотреть – Мутные Топи и в Зачарованные Горние Земли…

Но соваться в Мутные Топи было чистым безумием, да и как, если там никто не жил?! Как можно было идти туда, куда люди не ходят? И как могла Посредница жить среди дремучих лесов и болот? Нет! Нет, нет и нет! Там, в этих землях пропало без вести столько народу, что и думать о тех местах было страшно.