Текст книги "Там избы ждут на курьих ножках..."

Автор книги: Анастасия Вихарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Бог – он не потому Бог, что спит и видит, как устроить человека подле себя. Бог – объективная реальность, с ним нельзя шутить – он хозяин своему слову, сила его не истаивает, когда к нему поворачиваются спиной, и все, от начала и до конца принадлежит ему одному. Прежде чем паскудно рассуждать о Боге, человек должен пройти по своей земле, найти три свода своих, три свода ближнего своего, поднять ужас и выставить его за пределы земли.

– Вот говоришь про какой-то Закон, а сам служишь Помазаннице и пренебрегаешь мной, – укорила Манька Дьявола. – Я или умом не вышла, или объясняешь как-то не так. Ты за кого?!

– Манька, скудоумие твое безнадежно, – тяжело вздохнул Дьявол. – Как же может на службе состоять тот, кого в глаза не видно? С одной стороны, вроде бы служу, а с другой, нечисть мне служит. Вот ты, Город Крови, стоишь передо мной, сможешь ли ты смыть с себя кровь или окончишь дни свои? Нечисть бросает о тебе жребий, но только я знаю, что мерзость внутри тебя видишь ты, и глаза твои зрят происки врага.

Кому отдам я победу?

Служить бы рад, прислуживаться тошно – но мужество твое, не станет ли мне могилой? Как же я узнаю, на что способен человек, если не дам ему возможность упасть или подняться настолько, насколько он смог бы? И как объяснить человеку, что я не таков, каким меня представляет себе белый свет, если он голос мой не отличит от своего?

Убил человек, и сразу знают: мой человек, ждет его Ад. Но объясни мне, почему меня заодно с ним считают убийцей, если я законно наказываю за преступление? На благо свое. Или кровь, закрытая внутри него, искала бы моей погибели. Служу, но за определенную плату. А если кто не сможет платить, я возьму Бога и примерю его на себя. И страшная правда выйдет наружу. Я ужас, летящий на крыльях ночи.

Манька взглянула на Дьявола и усмехнулась про себя, приваливаясь к Дьяволу, который накрыл ее краем своего плаща. Она поймала себя на мысли, что не умеет злиться на него. Он был – и его не было. Наверное, Дьяволу было приятно думать, что он Бог Нечисти. Ну, конечно, как бы еще он мог приподнять себя над своей паствой? Но правда состояла в том, что Манька боялась его меньше всего. Мысль о Дьяволе согревала ее, чем та же Благодетельница – укравшая душу. Она пугала. Идеальная Женщина может прокричать на весь белый свет: изыйди! И дни будут сочтены.

Странно, что до сих пор она не подключила Его Величество.

Манька вспомнила, как ее приволакивали в органы правосудия и требовали обещанную награду, будто украла или убила, и как, и о чем говорили, пока вязали веревками и укрывали от чужих, чтобы не пришлось им делиться. Первый раз она молилась. Второй понимала, что не отпустят. Третий… третий раз ей казалось, что если она расскажет о первых двух, люди образумятся. Но нет. Четвертый и пятый она молча давала связать себя, чувствуя раздражение. Шестой и седьмой смеялась, пока угрюмые люди искали причину ее веселого настроения. Прискорбная весть начальника службы обесточила их, и они провожали ее взглядом, но ненависти и превосходства не было в глазах, а только недоумение и тупая боль. И никто из них не мог улыбнуться в ответ.

И пока она шла, смеясь, она не заметила, как прошел день, и снова наступило утро. Раны ее не напомнили о себе.

– Пусть будет так! Продолжай искоренять зло! – благословила Манька Бога Нечисти. – Но я вот смотрю на тебя, на людей, которые борются за благо свое, и кажется мне, что каждый из них, оправдывая себя, повторит о себе слово в слово. Вот закроете глаза последнему человеку, и ни один день не покажется вам таким коротким, как тот, в котором трудились, убивая человека. Станешь ли слушать Помазанников, которые думают о себе то же самое? О, какой я прекрасный, скажешь, посмотревшись в нечисть, как в зеркало. О, да, ответит нечисть, я прекрасна, спору нет!..

– Но я-то законный Господь! Это все мое! Это все я! – удивился Дьявол. – Я меч, я смерть несу и зверю, и человеку, и вампиру, и прочей нечисти! Что бы там зеркало не говорило, умнющим, как я, оно не станет! Я могу его разбить, накрыть покрывалом, например, тебе… отдать!

– О, да! Я тоже могу гордо сказать о себе, – рассмеялась Манька. – Но украсть или убить – мне не дано. И проклясть могу только себя. И я вот думаю, не наказывается ли нечисть нечистью более существенно? Но кто, Господь Нечисти, мог бы пугать ее тобой?

– Это ты зря! – рассудил Дьявол. – Люди по-своему правы. Мой живодер, только не задумываются, что потом происходит. Такое у них представление: если живодер на земле имеет больше прав, чем человек, считают, что блага нечисти никогда не закончатся. Даже этим человек унижает себя, поставляя нечисть выше. Ведь не я вампиру добро отдаю, человек сам к ногам бросает, соблазняясь обещаниями. Сегодня брошу я, рассуждает человек, а завтра бросят мне!

Или вот, каждый человек надеется смерть свою пережить.

Но ведь нечисть для него больше, чем он сам. И если надеется он, как вампиру может сказать, которого над собой поставил: извини, дорогой, пытаешь меня, но я буду жить вечно, а ты сдохнешь, как тварь, которая опоганилась – ибо выше тебя есть Бог!

– Ну, иногда говорят, – успокоила его Манька. – Многие признаются, что Бог больше, чем Спаситель. Многие верят, что есть Бог.

– Говорить говорят, но говорят о том, чего не знают. Можно верить, что я плохой, можно верить, что я хороший. От веры я не стану ни тем, ни другим – меня нужно знать! Я не плохой и не хороший. Человек, который верит, но не знает, врет и себе, и душе. В каждом человеке есть идеология вампира, но только вампир знает. И ему удобно, что человек не знает. Вера – это иллюзия. Я – не иллюзия!

Скажет ему вампир: ну и иди к своему Богу! И оглянется, а нет Бога, есть только вампир, который правит страной, устанавливает законы, простирает руки ко всему, что хотел бы иметь человек. А того не понимает, что сказать мало, надо достать из себя вампира и заставить душу собирать сокровища на земле. Но что заставляет человека лгать самому себе, когда он стоит на коленях перед вампиром? И разве могу я укрыть четверть человека, когда на три четверти он ужас передо мной?

– Как что, а страх? – удивилась Манька. – Я сижу с тобой и понимаю, мне не дано. И я чувствую себя такой маленькой. Ну что мне, взять палку и бить каждого, кто покажется неугодным? До Благодетельницы я не достану, а бить других… это, знаешь ли…

– Какой страх, о чем ты?! – усмехнулся Дьявол. – Разве когда просит человек плату заслуженную, у него есть основание для страха? И все же у него есть страх, что ему не заплатят! Думаешь, ты одна такая? Нет, человек знает вампира внутри себя, который не дал бы ему. Даже человек, не вампир, охотнее отдаст плату не заслужившему, чем тому, кто сделал ему добро! И разве не вампира прославил человек, поставив над собой Богом, который сказал ему: «Негодный раб, который трудился день, я отдам такую же плату последнему, который трудился час, ибо я Бог!» Но если у человека есть Бог, который назвал его рабом и тот принял, то флаг такому Богу в руки – вот твоя паства, паси жезлом железным. Какие еще надо доказательства, что человек заказал смерть себе сам?

Манька, мы сидим и говорим с тобой, разве из чрева течет у тебя живая вода?

– Нет, – согласилась Манька. – Мы просто разговариваем.

– Вот именно, живую воду человек пьет из жизни. Но не таков вампир. У вампира она течет из чрева. «Кто верует в Меня, – сказал Бог, поставленный над собою человеком, – у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой»

От души исходят знания, которыми вампир устраивает свою жизнь, закрывая доступ другому человеку к собственной матричной памяти.

И еще сказал: «так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые. Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь. И так по плодам их узнаете их…»

Кто узнает?

И плоды терновника не хуже винограда, если умеет человек собрать их и отжать. (Хотя бы потому, что однажды меня услышал человек как раз из куста терновника!) – усмехнулся Дьявол – И станет сок вином. Дерево он сам, и для человека все хорошо. Но не так думает вампир, который ищет плоды для себя самого. Если нет ему пользы, он будет рубить и выкорчевывать дерево, отправляя его в огонь. Тебя посчитали худым деревом.

И после этого, человек, сам же поднявший над собой нечисть, когда понимает, что она в почете доживает дни, сразу поминает Дьявола. С обидой, с горечью, с ненавистью и страхом.

Но разве можно предстать передо мной волом или владыкой мира?..

Впрочем, хоть так, а то бы совсем сочли мертвым, – Дьявол засмеялся, прижимая Маньку к себе и согревая. – Разве я что-то из себя буду представлять, если я не смогу делить мир на добро и зло? В том-то и дело что я с тобой голый, как те деревья, – он ткнул пальцем на укутанную снегом березу. – Я с тобой такой, какой я есть. А людям огонь и серу подавай, да муки смертные! И получается, что перспектив у меня с тобой никаких! Ну, ты сможешь разве мне в жертву хоть кролика зарезать? Пропаду с тобой, забвению предамся – и не Господь, и не Дьявол.

Манька подумала о том, чтобы как-то помочь Дьяволу и перетащить на свою сторону, но представила, как режет кролика, и поняла, что даже ради Дьявола не сможет убить живую тварь. Кролика было жалко. Ей и зайца было жалко, и волка, который мог умереть от голода. Да и не нужен был ей в товарищи кровожадный лиходей, который никогда не брал в рот мяса, а только растительную пищу и рыбу. Но Маньке разрешал. Еду, которую ел, она после находила у себя нетронутой и свежей. И все же, если верить Дьяволу, миллиарды людей горят в огне, только потому, что он так захотел. А сколько боли несет нечисть человеку?! Каждый день приводят к нему чью-то душу, чтобы открылись вампиру новые возможности. И Дьявол закрывает глаза и воздвигает вокруг него крепость. И сколько бы он не говорил, что где-то там, в будущем, вся премилая нечисть, утружденная кровавой жатвой, получит по заслугам, мысль о возмездии не становилось отраднее. Уж лучше бы простил своих Помазанников – получать заслуженное воздаяние вампир поедет на ней, на Маньке! Она – осликом повезет его в Бездну! Конец один, но не разный ли он?

Стыд-то какой!

Она взглянула на костер и, заметив головню с сырой сердцевиной, которая никак не могла прогореть, представила себя на ее месте. Это было именно то, что по словам Дьявола, ее ждало в будущем. «Неужели он наслаждается болью? – подумала она с тоской. – Неужели Дьявол болтает-болтает и окажется прав?!» Неприятная мысль пришла и ушла, но тяжелое чувство осталось, и сразу захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, где нет ни Дьявола, ни нечисти. И если Бездна могла укрыть ее – скорей бы!

Сидеть рядом с тем, кто плюнет в нее первым, показалось невыносимым. Она отодвинулась и засобиралась в снежное укрытие.

– Манька, не придумывай всякое про меня! – не удержался Дьявол, против правил удержав ее и усадив обратно. – Я хоть и Дьявол, но никакой болью я не наслаждаюсь, это привилегия людей, а мое засвидетельствовать поганость вашу. Я лишь достаю и вываливаю ее перед человеком, и прямо говорю все, что о нем думаю. Но что поделать, если имя его не знакомо земле и она искореняет его, как зло?! Высокий Суд предназначен вампирам, остальные истаивают сами собой.

– Так ты еще и мысли читаешь? – догадалась Манька. Открытие не было неожиданностью. Манька уже давно догадывалась об этом. Дьявол часто открывался ей, будто проникал в ее чувства, изображая ее саму, и смешно было бы, если бы тот, кто умел поить человека и нечисть мыслительной материей, не мог бы видеть, как люди ее пьют.

– А то! – виновато произнес Дьявол. – Но ты сама вынудила к признанию. И потом, я не только твои, я у всех читаю. Изначально создан таким от мира не сего. Тогда и мира-то никакого не было. Так, точка на огромных просторах Небытия.

– А сколько людей думают как я? – сказала Манька, уставившись в огонь. – Если бы только человек знал все то, о чем ты мне рассказываешь, может быть, мир стал бы другим.

– Не стал бы, ты уж мне поверь! – рассмеялся Дьявол. – Потому что все это знал человек. И всегда искал способ открыть новую историю со своей истиной. И если ты предложишь ему мою правду, он облает тебя, как собака. Сердце человека не мудрее, чем он сам.

– Откуда мудрости взяться, если на одном конце человек и на другом?! Но, может, люди подумали бы, прежде чем что-то сделать своей душе?

– Ох, Манька, глубоко заблуждаешься! Думаешь, соблазняясь горстью чужой земли, нечисть не имеет обо мне представления? Как бы ни так! Не имея знаний, ни Проклятия, ни Зова не наложишь. Есть такие люди, которые набрели на знание, но есть такие, которые сохраняют его с тех пор, когда человек пользовался им свободно. Представь, крикнул вампир в землю: я господин твой – а душа посидела, подумала и приказала, и тоже в землю: убей его и кроме тебя не будет господина! И два трупа оказали мне честь скорым возвращением долга. Крови на земле будет в несколько раз больше.

– Ну и хорошо же! Зато нам, обобранным, не так обидно!

– Не все так просто. Человек не стал бы вампиром, если бы не искал свою душу, чтобы преднамеренно убить. Вампиров не так много на земле. Клан присматривает человека, обобщает сведения, устраивает смотрины. И только когда не остается сомнений, что человек перед ними душа кандидата в избранные, они открывают врата. И ты думаешь, зная, что можно сделать с человеком, они никак себя не защищают? Маня, ты несешь на себе столько железа, чтобы поговорить с глазу на глаз с человеком посторонним земле! Есть другие разновидности нечисти, более распространенные. Оборотни, например. Или мертвецы. Или могильные камни. Но тем и страшен вампир, что умеет управлять всеми ее разновидностями.

Манька расстроилась. Не так уж мало на земле существовало вампиров. Только в их деревне двое повесились и один умер странной смертью, когда глаза его открылись и удивленно смотрели в небо, а на похоронах сказали, что он выпил отраву. В соседнем селении, откуда по слухам были Их Величества, как-то в один месяц устранились от жизни больше людей, чем за все существование деревни. В любом месте люди помнят о самоубийцах. И хоронили их, как проклятых. Местные священники не говорили о них доброе, а только худое. Святые Отцы даже после смерти умудрялись положить на них камень. Разве говорили о том, как тяжело им было, как унижали, как гнали их по земле…

Проклятые… Вот именно, проклятые!

И если жизнь вампиров, как говорил Дьявол, была долгой, то не так уж их было мало! Себя вампиры видят в Раю и обещают Рай каждому, кто пылает к ним любовью… Вампиры… Вампиры и есть – и тогда Дьявол самый справедливый Бог. Единственный, который прочил всем мучителям смерть. Вот он Дьявол – и рука помощи… Правда, и ей он прочит смерть, но как-то не обидно…

А где Отец Йеси и Сам Он? Разве могут сказать хоть слово? Могли бы – не гадали бы…

– И что, они совсем не умирают? – испугалась Манька своим расчетом. Немного, но много.

– Слава Богу, наконец, дошло, присно и во веки веков, аминь! Нечисть друг друга умом пробивает! Вот, например: один власти хочет, второй тоже. Конкуренция. И эти двое, понимая, что вместе никак, начинают друг дружке козни строить. Я всегда там, где дьявольского ума и изворотливости больше. А там уж кто кого. И если силы равные, кто-нибудь да расстанется с жизнью! И съели бы давно последнего человека, если б я им иногда друг друга не заказывал! Потому и расстраиваюсь, если способный вампир не умеет приблизить конец соперника. А человеку откуда знать, с чем он столкнулся, если знаний нет?! Люди не станут убивать вампиров, у них нет головы, которая согрела бы этой мыслью! Но то и любо, что сидим мы с тобой, и служить не надо! Иди, вон, подкинь дров.

– Ну, не вреди тогда! – попросила Манька, вставая, подбирая охапку хвороста и бросая в огонь.

– Не вредить тоже не могу, – Дьявол посмотрел на Маньку с тяжелым вздохом, и где-то в глубине его бездонных пропастью тьмы глаз чего-то озарилось светом. – Что ж я против самого себя восстану, если на роду написано наказывать глупость?! «Дура» – понятие относительное. Иной бывает таким умным, что мог бы миром править, а только ум его у вампира. Нечисть как раз менее умна, чем человек с душой. Сознание половины разрушается в Аду, и земля несет только те образы, что с самой нечистью связаны. Но если грех глаза мне мозолит, как не откроюсь для устрашения? Не позволяй пить себя вампирам. Но как не позволишь, не имея представления о собственной голове? Уж лучше тут буду строить козни, чем в Аду искоренять, как зло. Глазами видишь и не разумеешь. На твое благо. Дай-ка мне руку!

Манька протянула Дьяволу руку – а он вдруг прижал ее ладонь к каленому посоху, которым мешал угли, и то ли случайно, то ли нарочно оставил его лежать в костре.

Манька не ожидала подвоха – отскочила, сунув руку в снег. Ей казалось, что рука отнялась. Крупные слезы сами собой покатились по щекам.

– Это цветочки. Ягодки будут в Аду. Открою тебе секрет: огонь Тверди не имеет ничего общего с этим огнем. Он убивает сознание. Если так чувствуешь боль, которая с сознанием не имеет ничего общего, как сознание почувствовало бы боль себя самого, когда боль будет внутри и снаружи? Это не будет бессознательность, это будет осознанный уход в Небытие, когда Небытие вгрызается в сознание.

Дьявол подошел к Маньке, взял ее руку и подул на ладонь. Боль сразу ушла. Даже краснота, которая успела расползтись по ладони, побелела.

– А Ад, он где? – спросила Манька, недоверчиво покосившись на свою руку.

– И далеко и близко. В Безвременье. – Дьявол опять рассмеялся и посмотрел на нее так, словно самому не верилось, что Господь Нечисти сидит с человеком и открывает ему тайну за тайной. – Веришь, нет, я Вселенную силой мысли создал со всеми вытекающими законами, причинами и следствиями. А всех прочих решил не допускать до своего незапятнанного Идеального Образа. Это на солнце могут быть пятна, а мне иметь не положено, иначе вся вселенная в Небытие уйдет, охнуть не успеешь! Появись на мне пятно – все мироздание начнет равнение брать на новую голову. Вот и охраняюсь, спроваживая от греха подальше всякую нечисть, и, извини, Манька, людей порой добросердечных. – Дьявол вздохнул. – Ты не представляешь, какая это мука, искоренять людей, зная, что дай им знания, они рыли бы землю носом, чтобы живыми остаться. И был бы человек непорочен, как солнце, что светить должно на все времена. Какая мука!

Дьявол прижал руки к сердцу и застыл, будто прислушивался к нему.

– И что мешает?! – Манька криво ухмыльнулась: сердца у Дьявола не было. Кто бы еще чтил этот разумный пространственный космический интеллект! Пожалуй, она одна и могла зреть явление Господа. Но мало найдется людей, которые после этого уйдут с миром – больше тех, кто побьет ее, чтобы не распускала язык. Чего доброго, глаза выколют, как тем слепым старцам, которые по государству сказки сказывали. – И кто ж тебе на роду такие муки написал? – посочувствовала она.

– Человек не умеет хранить секреты, тогда как жизнь вампира секрет. Небытие и написало. Знаешь, сколько милых фраз мог бы я сказать о нас с ним? – Дьявол поднял одну руку, вторую отвел в сторону и продекларировал: – И было Небытие – Бытием. И стало Небытие – Бытием. И стало Небытие и Бытие. Небытие есть начало и конец Бытия, – Дьявол остановился, почесав макушку. Произнес с грустью: – А Бытие такое маленькое!

Нет, верить Дьяволу не стоило. Все-то он мог, да ничего не мог. Ишь, куда его занесло, горазд был заливать! Как у Дьявола получалось: и скандалить с ней, и мириться, и происки уготовлять, и заставить в рот себе смотреть?! Но она тут же примолкла, стоило ей заглянуть в его глаза.

В сердце Дьявола была Бездна. Он не шутил. Такая же пустая, черная, немая, глубокая и бездонная, какая отражалась в его глазах. Лишь изредка они искрили, когда многие его мысли были обращены к ней, и он придавливал ее сухим и безжалостным обращением в ее недра, или когда Бездна чувствовала лакомый кусок пищи, которым Дьявол готов был пожертвовать и скормить, заведомо зная, что Небытие не могло смириться с присутствием Бытия. У него тоже была душа, и она не претендовала на его землю, но угрожала всякому, кто осмеливался пойти против Дьявола. Наверное, для Бездны Дьявол был частью ее самой. И где-то там, где не было земли, Дух его все еще витал над нею. Но сам он уже всецело принадлежал земле, как мать своему ребенку. Он не пронизывал Бездну, но он видел ее. И была она ни мертвой, ни живой. Место погребения, где кость земли подвергалась тлению и становилась частью ее самой.

Манька уже вернулась в реальность, и видела перед собой только снег и костер, и укутанные снегом деревья в отражении огня, темный лес, где рыскали звери, котомку с железом, что стояла рядом, Дьявола, который был совсем как человек, – и не страшный совсем.

Небо побледнело, звезды гасли одна за другой.

Она верила Дьяволу. Но ее сердце исключало возможность существования вампиров, и даже смерти. Впрочем, чувства обманывали ее каждый раз, когда она окрыляла себя надеждой, оставляя привкус горечи, и она знала, доверься она сердцу, давно бы пополнила ряды убивающих свою боль вместе с собою. Но пока вампиры были далеко, она могла не думать о них. Мысли о вампирах не приблизили бы ее к цели, но вполне могли привлечь их внимание, учитывая, что они читали ее матричную память.

И вдруг Маньку озарило, почему вампиры не искали Дьявола: он не существовал в пространстве как материальный объект, он был везде и нигде, его образ не имело смысла искать, он был Бог, и каждый день и ночь кормил ее мыслью, что он рядом. Может быть, в матричной памяти были записи о нем, но вряд ли вампиров интересовали мысли человека, приговоренного к смерти. Она представила, как, должно быть, весело было вампирам вспоминать ее, которая, исхудав, преодолевая трудности пути, погребенная заживо в лесах и закованная в железо, пыталась пробиться к Благодетельнице на прием.

Ей и самой стало смешно.

– Но советом помочь могу иногда, – между тем продолжал Дьявол, скромно потупившись. – Если видит меня человек и голос мой слышит. К сожалению, в виде мыслительной материи человек принимает только удивительную свою неблагонадежную изобретательность, которая искореняет угрожающие ему объекты и идеологии. Не потому что я не открываю ему иное, исключительно в виду избирательной направленности самого человека…

Дьявол вдруг остановился и внимательно посмотрел на Маньку, заметив, что она улыбается своим мыслям и совсем не слушает его.

– Манька, ты не забыла, – прикрикнул он, отрывая от задумчивости, – что тетка Благодетельницы Кикимора исчезла из поля зрения вампиров сразу, после твоего туда прихода? – напомнил он. – И если ты думаешь, что они там клювиками щелкают, на сердце руку положа, постараюсь тебя разубедить! А может быть, ты решила, что Бог Нечисти у тебя в кармане, раз глубоким снегом ограждает, и хищным зверем окружает? Ошибаешься! У моего поведения есть веские основания: я не тороплюсь устроить вам встречу исключительно по причине неравенства сил. Ты сама недавно заметила, что я готовлю нечисть к встрече с более сильным противником. Будь горда тем, что я посчитал тебя нечистью и применил обычную свою тактику. Обычно я отдаю человека, как объект недостойный внимания. До сего вечера ты даже не знала, что вампиры существуют. Если мое внимание кажется тебе признаком моей расположенности, то не стану скрывать, что все вампиры очень порядочные и глубоко интеллигентные существа – это еще один их плюс, почему я вызвал их к жизни. Я из их числа. А если меня нет, кто поджарил тебя твоим посохом?

От громкого голоса Дьявола, неожиданно прервавшего ее мысли, Манька вздрогнула, тут же открыла и закрыла рот, сообразив, что Дьявол, как всегда указал ей на пробел в уме. Возможно, он и в самом деле решил, что она подходит поставить ее в ряды нечисти. Вряд ли вампиры охали и ахали, как только что представилось ей. После всего, что Дьявол открыл о вампирах и Помазаннице, пора бы ей перестать думать о них, как о людях, в которых добро побеждает зло. С ними как раз наоборот. И только уверенность, что она уже замучила сама себя, могла бы их остановить, или где-то впереди они видели лучшую перспективу переселения ее в Царствие Небесное.

– А как вампиров убивают? – обречено спросила она, напомнив себе, сколько раз Дьявол увиливал от ответа и прикрывался ласковыми словами, когда готовил ей уловление и вел в очередную западню.

Дьявол отшатнулся, промямлил что-то себе под нос и поморщился.

– Известно чем, кол осиновый, чеснок, крест животворящий, вода живая да огонь неугасимый, – неохотно признался он.

– Осиновые колья я настругаю, огонь запалим, а как быть с чесноком и крестом? И живой воды у нас нет, – вздохнула Манька.

– Тю! Торопишься ты! – воскликнул Дьявол. – Сначала научись вампира от простого человека отличать! – он оскалил зубы. – Ложись-ка спать, утро вечера мудренее.

– И то верно, – сказала Манька, подбросив в костер сучья и залезая в укрытие в снегу, устланное еловыми ветками.

Котелок с горячими углями стоял рядом. Она поставила его при входе, чтобы дым выходил наружу. Было уже утро, но сон не шел, и Манька долго думала о железе и о Благодетельнице. Думала она и о том, что, наверное, не получится у нее ничего: железо оказалось не простым, и Благодетельница была не человеком, а если Дьявол решил сделать ее нечистью, то вряд ли у него получится. Умирать ей совсем не хотелось, недолгой была ее жизнь, не так много она видела в жизни. И снова разделилась она сама в себе.

Манька с сожалением посмотрела на железные обутки, которые стояли рядом.

«Может, железо какое-то уж слишком железное? – подумала она, проведя рукой по подошве. – Вроде были к вечеру царапины, а на утро опять их нет, как только что из кузни! Заприметил ли их Дьявол, или опять сказал бы, что мало ходила?»

Задача казалась ей почти неразрешимой. И она стала думать о другом, представив, как гордо и независимо идет по жизни, и не изнемогает. Манька вспомнила колодец, медведицу, волка, и тяжело вздохнула, потому что завтра уже наступило, и снова она пойдет, но не гордо совсем – согнувшись под тяжестью тяжелой ноши. «Мне бы лошадь!» – сказала она как-то однажды, созерцая неподъемный железный скарб, но Дьявол тут же напомнил, что к лошади надо сено приложить, а к сену еще одну лошадь…

Боль ушла, тяжелые веки слиплись, и сознание уплыло вместе с мыслями, которые все еще роились вокруг, перескакивая с одного на другое, но Манька их уже не слышала…