Текст книги "Когда погаснут все огни (СИ)"

Автор книги: Анастасия Вайсбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

В зале стало тихо. Дин Гуанчжи боялся дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. Однако Сяохуамей вспомнила о нем. Подарив замершему заклинающему теплую дружескую улыбку, она мягко высвободилась из рук Хао Сюаньшэна.

– Нам нужно вспомнить о нынешнем дне. Отмыкает то, чем замкнуто…

– Потомок соколиной крови император Цзиньяня умер мирно, – Байхэ не стал снова надевать маску, – его сына Шэнли охраняет судья Чжу… и, полагаю, генералу Хао лучше к нему присоединиться.

– Потомок моего брата – молочный брат принца Шэнли. Как я могу предстать перед ним и открыть, что род Хао покрыт не честью, а позором?

– Мы найдем объяснение, – Байхэ не требовалась безликая нефритовая маска, чтобы являть вид полной невозмутимости, – будем также уповать на искусство дворцовой коллегии Цзиньяня и оградительные заклинания дворца, что хранят принца Шэньгуна и его нерожденного сына.

Дин Гуанчжи не верил собственным ушам. То есть им предполагается просто… ждать? Ждать, когда багровая звезда погаснет, и силы мира вернутся в равновесие?

– Верно, ученый Дин из Лацзы, – предвечный, полный древнего знания взгляд старейшины, казалось, проникал в душу до самого дня, без труда читая ее, как свиток с повестью, – ждать и слушать мир. Но быть готовыми в любой миг действовать, если события будут немилосердны.

Глава 26

– Государыня. Слуга смиренно и почтительно докладывает. На священном ларце соколиной печати из запретного покоя нет следов рук тех, кому не должно касаться его, – Фэн Иньчжи склонился перед занавесом, за которым угадывался бледный призрачный силуэт императрицы Синьюэ, – ни малейших следов колдовства или ворожбы. Никаких повреждений замков и священных печатей, что замыкают запретный покой. Ни единого признака того, что его порог переступал тот, кому не должно.

В ответ не раздалось ни звука. Фэн Иньчжи всей кожей чувствовал хлещущий плетью гнев и одновременно леденящее замешательство, что владели скрытой за занавесом женщиной. Воображение услужливо рисовало заклинающему образ слепой змеи, готовой стремительно броситься в любой миг. Поэтому тихо прошелестевшие над головой слова придворной дамы, дозволяющие ему удалиться, Фэн Иньчжи воспринял с почти постыдным облегчением.

Когда глава дворцовой коллегии гадателей удалился, занавес отвели в сторону, повинуясь резкому жесту императрицы. Перед братом и дядей она не скрывала свой лик.

– Нужно что-то предпринять, – министр церемойний Моу Линжэнь был темнее грозовой тучи, – то, что печать так и не обнаружена, создает большие затруднения, государыня племянница. Но отсутствие определенности, пусть и видимой, способно создать затруднения стократ большие.

– Нужно начать дознание. Я уверена, жизнью своей готова поручиться, что виноват Юн Ичэн. Он всегда вертелся рядом с Чжучжэн, его племянница обручена с молочным братом Шэнли, – Синьюэ в волнении поднялась на ноги и начала ходить по возвышении, сплетая и расплетая пальцы.

– Пока нет признаков того, что партия Его высочества Шэнли злоумышляла против Его высочества Шэньгуна, мы не можем… – осторожно начал минист Моу.

– Проклятие, которое написала кровью Чжучжэн – не злоумышление? – Синьюэ резко развернулась. Некрашеные шелка широких траурных одежд взвились вокруг нее подобно савану призрака, – они давно незаконно стакнулись с тайными заклинающими и творили нечестивую волшбу!

– Кто, будучи в отчаянии, не проклинал врага? – генерал Моу Чжэнгуань покачал головой, – и даже в этот час ее слова не были направлены против принца Шэньгуна. Раз так – дознанию должны быть подвергнуты все пятеро сановников двора, что имеют право доступа в запретный покой. Дознаватели не посмеют нарушить обеты Небесной принцессы Линлинь. Значит, со всей строгостью допросят всех пятерых.

– Министр Ло уже пожертвовал одним из своих сыновей. Мы не можем… – Синьюэ покачала головой, – однако освободить его от дознания…

– Это все равно что повесить его на мишень лучшикам, – закончил за императрицу ее брат, – лучшего способа дать повод подозревать его, а с ним и нас, мы не отыщем.

– Раз уж заговорили о Небесной госпоже Линлинь, – Моу Лижэнь пропустил между пальцев холеную бородку, – примеры сиятельной Чжучжэн и дамы Со становятся все заразительнее. Даму Люй едва успели вынуть из петли – она сочла себя униженной тем, что стражи говорили с ней непочтительно и посмели толкнуть. А чета Дэн не притрагивается к пище и питью, заявляя, что их удерживают во дворце грубым произволом. Если знатные семьи Цзиньяня начнут терять родичей, это не укрепит их союза с нами.

Синьюэ сжала виски руками. План, такой продуманный, разваливался прямо на глазах. Как и куда исчезла соколиная печать? Неужели ее скрыли после того, как Чжэнши приложил печать к последним указам? Вдруг в ларец уже тогда заперли искусную иллюзию, а подлинник унесли? Но заклинающие подтвердили, что на ларце нет ни малейшего следа колдовства, только священные охранительные знаки…

Эти же гадатели сочти и день затмения благоприятным для оглашения беременности Шучун. Синьюэ устало опустилась на подушки.

– Мы зашли слишком далеко, – глухо проговорила она, – пусть нет соколиной печати, но у нас есть прочие священные реликвии Цзиньяня: меч, зерцало и знамя. Нужно короновать Шэньгуна. Как только его имя будет оглашено – Яни подожмут хвосты. Они не осмелятся.

– А что Его высочество Шэньгун, государыня сестра? Мне показалось, что в ночь кончины возвышенного государя Чжэнши он был готов принять сторону Чжучжэн и Его высочества Шэнли.

– Я прикажу ему материнской волей. Я за вотосы втащу его на Яшмовый трон, если потребуется.

Они зашли слишком далеко, чтобы отступить. Решение подменить завещание – вот что стало последним шагом, после которого поворот назад был невозможен. Но даже там, у смертного ложа Чжэнши, еще оставался небольшой шанс вновь отступить и немного выждать, как она делала все двадцать лет, что была императрицей только по титулу. Краткая оплошность под действием охвативших ее эмоций – сродни той, что допустила дурочка Шучун с дамой Пэн. Можно ведь было просто швырнуть в лицо Чжучжэн и ее щенку победу и позволить недолго ей поупиваться, а потом тихонько умертвить, чтобы Шэньгун остался единственным наследником и неоспоримым преемником брата. Но ненависть слишком застила ум. А растерянность и злость от неудачи с подменой завещания и от того, что Шэньгун осмелился возражать, заставили потерять голову. Победа ведь казалась так близка… проклятый министр Ло, ну как же он не догадался дать ей знать, что затея с подменой завещания не удалась?

– Пусть молодой глава Со заберет тело своей родственницы и удалится на срок положенного скорбного затвора, – негромко проговорила Синьюэ, – пошлите верных людей, чтобы даровать последний сон принцу Шэнли. И собирайте всех, кому положено по рангу, в зале Вознесенного Сокола.

***

Нечасто в истории Цзиньяня бывало, чтобы оглашение преемства происходило более чем через два дня после кончины государя. Ученые могли упомянуть лишь три или четыре подобных случая, и каждый из них был вызван невероятным стечением обстоятельств. Вопрос о преемнике государя обычно успевали решить быстрее – тем или иным образом.

И еще реже церемонию проводили в такой тревожной спешке. Государь Чжэнши болел долго, и готовились к его кончине во дворце уже давно, но все равно в каждом взгляде, в каждом жесте людей сквозила неуверенность. Ни тени торжественности и приличествующей скорби по усопшему императору, ни намека на величие мгновения – только подавленный страх, сдерживаемая растерянность, тревожное ожидание. Даже наряженные в соколиные накидки девочки, которые несли завернутые в затканный золотом лазурный шелк священные реликвии Цзиньяня, казались испуганными и выглядели так, словно вот-вот уронят свою бесценнцю ношу.

Облаченные в траурные накидки из некрашеного шелка придворные и высшие сановники казались сборищем призраков, усиливая тягостное впечатление. Поддерживая под руки, дамы провели к месту императрицы-супруги поблекшую и поникшую Шучун. У ложа умирающего свекра ее не было – носящей царственное дитя не пристало видеть смерть, – но на оглашении преемства ей надлежало присутствовать.

Растерянный и бледный министр Цай тщетно пытался придать себе надлежащую печальную торжественность. А вот советник Юн, несмотря на заметно покрасневшие глаза, являл собой истинный образчик высшего сановника, присутствующего на пусть и скорбной, но величественной церемонии. Синьюэ впилась взглядом в его лицо, ища хоть малейшие подтверждения своим подозрениям. Хоть что-то, что избавит их от необходимости отдавать на дознание всех, кто допущен к священной печати. Те, кто доказал свою верность, слишком дороги, чтобы относиться к ним как к простым шашкам на доске…

По знаку Моу Лижэня тишину нарушило гудение церемониальных гонгов, возвещающее о прибытии наследника. Однако в высоких дверях зала Вознесенного Сокола никто не появился. Среди собравшихся пронесся сдерживаемый нервный шелест голосов.

Синьюэ сжала руки так, что ей казалось, будто из-под ногтей вот-вот брызнет кровь. Где Шэньгун? Где ее сын, во имя Небес?

– Слуга смиренно молит о прощении за допущенное промедление, – возникший на пороге зала Гань Юнтай, секретарь Шэньгуна, преклонил колени, – по поручению Его высочества почтительно извещаю о решении Его высочества удалиться в скорбный затвор. Его высочество с болью в сердце извещает государыню, что почтение к священной воле возвышенного усопшего императора Чжэнши превыше его почтения к воле императрицы матери.

Гань Юнтай продолжал говорить об отказе Шэньгуна принимать участие в церемонии преемства и о его готовности ожидать явления истинной воли отца. Размеренный голос не дрожал и не сбивался. И каждое слово раскаленным гвоздем вонзалось в сердце Синьюэ. Как так вышло? Почему Шэньгун решил предать ее? Проклятие Чжучжэн сбывается?

Стены зала на миг закачались перед ее глазами. Потянуло запахом жженого сандала. Откуда? Его не жгут на дворцовых церемониях…

– Разум государя моего сына смущен горечью и скорбью утраты, – Синьюэ понимала, что не может оставить эти слова без ответа, – я прошу отнести ему мое материнское вразумление…

Ее слова оказались прерваны жутчайше и непочтительно. Офицер дворцовой стражи с траурной лентой в прическе быстро вошел в зал, чуть не сбив Ганя Юнтая. Кратко преклонив колено, он устремился к Моу Чжэнгуаню, не обращая внимания на растерянных возмущенных сановников.

Как в кошмарном сне Синьюэ видела, как позабывший о приличиях воин что-то говорит ее брату. Как на глазах темнеет лицо Моу Чжэнгуаня. Как он что-то коротко бросает подоспевшей к нему даме и, резко развернувшихсь, покидает зал, не известив никого.

– Прошу засвидетельствовать Его высочеству мое почтение и преклонение перед высотой и добродетелью его сердца, – голос Янь Жунсиня, склонившегося перед Ганем Юнтаем в церемониальном поклоне, был ясен и холоден, как морозное утро, – да пребудет он вечно под благословение праведной Небесной принцессы Линлинь.

Синьюэ казалось, что она вот-вот лишится сознания. Дама, склонившись к ее уху, передала слова Моу Чжэнгуаня – неким образом Пэн Мэнъяо проведал об исчезновении печати и отсутствии подтверждения завещания усопшего государя. Возвестив о преступном убийстве своей сестры и попытке захвата трона, он взбунтовал конницу столицы, поднял военное знамя, провозгласил государем Шэнли и сейчас с боем прорывается из Гуанлина.

Пэн Мэнъяо… следовало удавить этого мальчишку следом за его сестрой! Но Шэньгун требовал не лишать брата погибшей наложницы должности. Как он узнал о том, что дама Пэн умерла не своей смертью?

– Именем и словом рода Янь я отказываюсь свидетельствовать этой подложной церемонии, что вершится вопреки закону Земли и Небес, – голос Яня Жунсиня проникал во все уголки зала, хотя, казалось, он вовсе не повышал его, – призываю Небесную принцессу Линлинь в свидетели моих слов.

– Высокий господин Янь, мы разделяем вашу скорбь по усопшему государю и госпоже сестре вашего отца, что помрачает ваш разум и побуждает говорить речи, разжигающие смуту… – начал Моу Лижэнь.

И тут случилось невероятно. Неизменно торжественно-церемонный, неукоснительно соблюдавший приличия даже в незначительных мелочах Янь Жунсинь прервал того, кто был старше его возрастом и чином. Прервал, резко вскинув голову:

– Деяния рода Моу и государыни императрицы разжигают смуту, в которой вы пытаетесь обвинить меня, – его глаза ярко сверкнули, – я удаляюсь, ибо благородному мужу не пристало общество лжецов и позабывших о добродетели.

Янь Жусин резко развернулся и пошел к выходу. Следом за ним потянулись люди его свиты. Синьюэ заметила, что, неловко оглянувшись, к ним примыкают некоторые из придворных.

Один из сыновей Моу Чжэнгуаня попытался заступить Яню Жунсиню дорогу, но его резко отстранили. Синьюэ опустошенно покачала головой, понимая, что не может осквернить дворец бойней.

Пусть. Пусть уходят, не пряча более свои лица под масками. Они запомнят всех. Когда Шэнли будет мертв – всем останется только склониться перед Шэньгуном и принять наказание за непокорность.

В руках Моу дворец и столица. Они сильны, они долго к этому готовились. Она сможет вразумить Шэньгуна и призвать его к повиновению. Ничего еще не было потеряно.

***

Шэнли стоял у алтаря в дворцовом храме, бездумно вороша пальцами уже остывший пепел. Пусть уже более двух дней не было вестей из Гуанлина – он знал, что отец мертв. Все чувства словно враз оглохли. Мир потерял половину своих красок.

Отец так давно болел. И всек равно оказалось невозможным быть полностью готовым к этому. Что-то невероятно важное покинуло его навеки, чтобы уже никогда не вернуться.

Рядом все время были Чжу Юйсан и Хао Вэньянь. Приносили питье и еду. Почти силком укладывали спать. Порой Шэнли отказывался от пищи. Порой покорно съедал, не чувствуя вкуса. Иногда проваливался в тяжелый тревожный сон в постели, что устроили в задней комнате храма. Зачастую к друзьям присоединялся наставник Ли. Он что-то тепло и мягко говорил Шэнли. Принц не вполне понимал все речи, что обращали к нему, но они действовали странно успокаивающе.

Только несколько часов назад Шэнли вышел из тяжкого оцепенения. И сейчас, стоя в храме предков, пытался понять, что ему следует делать дальше. Если отец и правда объявил его наследником – золотой гонец должен был прибыть уже давно. Неужели что-то случилось?

Звук шагов вырвал Шэнли из размышлений. Хао Вэньянь был восково-бледен и чуть задыхался.

– Ваше величество. Прибыл Пэн Мэнъяо с кавалерией Гуанлина и Янь Жунсинь.

Шэнли был настолько поражен вестью, что не сразу осознал, как обратился к нему молочный брат. Ваше величество. Значит ли это…

– Где он?

– На площади у стен дворца.

Видеть запыленных воинов в доспехах и людей в походном облачении, выглядящих так, словно они проши небольшой бой, было странно и пугающе. Еще более пугающими были большое знамя, которое кавалерия Гуанлина поднимало при сопровождении императора и знамя военного времени.

Пэн Мэнъяо и Янь Жунсинь выступили вперед. Шэнли с невероятной отчетливостью увидел схватившуюся струпом ссадину на скуле кузена, запекшуюся кровь на наруче Пэна Мэнъяо. Что произошло?

– Повиновение и почет государю! – голос Янь Жунсиня разорвал тишину, – сотня лет благословенного правления государю Шэнли!

Как во сне Шэнли смотрел, как следом за Янем и Жунсинем и Пэном Мэнъяо опускаются на колени все остальные, припадая к земле в поклоне. Через мгновение он остался единственным, кто стоял на ногах.

Это казалось тяжелым горячечным бредом. Хотелось закричать, проснуться… но это было явью.

– Поднимитесь, воины, – Шэнли поразился, что его голос не дрожит, – моя… наша благодарность вам велика и неизбывна.

Наша. Отныне и до скончания своих дней ему следует говорить «мы» в официальных случаях, как и отцу.

– Возлюбленный родич. Что случилось?

– Государь, – глаза Яня Жунсиня еще горели недавним боем и бешеной скачкой, – со скорбью извещаю о кончине возвышенного государя Чжэнши. Последней священной волей императора было признание Вашего величества своим преемником. Государыня императрица преступно попыталась скрыть его волю и объявила наследником Его высочество Шэньгуна.

– А мать?.. – голос Шэнли сорвался.

Янь Жунсинь сглотнул, словно что-то вдруг встало ему поперек горла. Шэнли нетерпеливо кивнул Пэну Мэнъяо, дозволяя говорить.

– Слуга скорбит с государем. Мать державы покинула мир через несколько часов после кончины Его величества императора.

Шэнли покачнулся. Чжу Юйсан подхватил и поддержал его. Шэнли не было необходимости смотреть, кто пришел ему на помощь. Только у заклинающего были такие сильные холодные руки.

На несколько мгновений стало больно дышать. Сердце сжалось и заныло, готовое разорваться. Мать тоже. Мать, такая прекрасная и любящая…

Давящая пустота обрушилась на него с новой силой, стократно увеличившись. Теперь он – совсем один. Теперь у него не будет никого ближе Хао Вэньяня, наставника Ли, Чжу Юйсана и Со Ливея. И никто не скажет, как ему должно поступить…

– Со Ливей…

– Господин Со даже в скорби остался верен государю. Он своевременно известил слугу о делах, вершащихся во дворце. Лишь долг заняться погребением родственницы удержал его в Гуанлине.

Родственницы? Дамы Со, конечно же! Неужели умерла и она? Умерла или была убита? Шэнли тяжело оперся о руку Чжу Юйсана. Как сквозь подушку до него доносились слова Яня Жунсиня, обращенные к Хао Вэньяню.

– Конницу благородного командира Пэна не выпускали из столицы… я покинул дворец со своими людьми и совместно мы смогли вырваться за Стены Феникса. Государь в опасности. Соколиная печать исчезла, и министр Ло обвинил Его величество и Мать державы в колдовстве…

Шэнли ощутил укол злости, внезапно вернувший ему силы. Кажется, он уже ненавидит фамилию Ло и всех, кто ее носит.

– Выступаем немедля. Если чьи-то кони утомлены и не могут идти – дать конец из наших конюшен, – голова вдруг стала ясной и спокойной, словно не была связана единым телом с разрывающимся от горя сердцем.

Шэнли с непривычной ранее для себя отчетливостью видел пораженные, исполненные благодарности лица тех, кому выводили из конюшен бесценных сяоцзинских конец. Слышал отрывистые команды. Заметил и полный боли и тревоги взгляд Хао Вэньяня, брошенный в сторону Гуанлина, но не нашел ни слов, ни сил, чтобы ободрить и утешить молочного брата.

Не это ли предвидел отец, отправляя его в Ююнь? Чжэнши много лет провел о бок с Моу. Вероятно, он подозревал, что в стремлении удержать власть они пойдут на все.

Доспех ложился на плечи непривычной тяжестью. Свою парадную броню Шэнли оставил в Гуанлине. Но даже если бы она была здесь – она заведомо не годилась для похода. Этот доспех ему отдал кто-то из сходных с ним телосложением дворцовых стражей, бесконечно благодарящий государя за оказанную ему честь.

Шэнли уже спешил на площадь, когда заметил, что наставник Ли так и не надел дорожных одежд.

– Наставник! Время дорого, поспешите…

Господин Ли с грустной улыбкой поклонился царственному воспитаннику.

– Увы, государь. Я немолод, нездоров и не силен в этом благородном искусстве. Верхом я стану лишь отягощать вас.

Шэнли вгляделся в спокойное немного печальное лицо наставника, впервые замечая морщинки на лбу и у глаз. И с болью вспоминая, что наставник Ли старше, чем его отец.

– Вы не можете остаться.

«Не можете еще и вы покинуть меня! Потери этого дня сведут меня с ума!» – хотелось закричать Шэнли.

– Я укроюсь в храме. Пусть сердце государя не болит от тревоги – наставник клянется дожить до дня, когда с почтением сможет приветствовать восторжествовавшего государя ученика.

У Шэнли перехватило дыхание. Не зная, что следует сказать в ответ, он опустился на колени и впервые поклонился наставнику Ли, коснувшись лбом земли – как обычный почтительный ученик.

– Не медлите государь. Будьте крепки сердцем и справедливы к друзьям и недругам. И да не падут ваши знамена.

Бледный, за час будто повзрослевший на годы Хао Вэньянь придержал стремя Шэнли. Неизвестно откуда налетевший ветер с шорохом взвил тяжелое знамя – гневно кричащий золотой сокол на шелке цвета неба.

Шэнли моргнул, смахивая с ресниц некстати навернувшиеся слезы.

– На Таньчжоу!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ