Текст книги "Когда погаснут все огни (СИ)"

Автор книги: Анастасия Вайсбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Глава 20

Драгоценная дама Пэн Каймин знала, сердцем чувствовала недоброе. Прежде честолюбиво мечтавшая о том, что понесет дитя от Его высочества первого принца Шэньгуна, теперь она почти проклинала день, когда царственное семя прижилось в ее чреве. Холодный колючий взгляд принцессы Шучун не сулил ничего хорошего.

Пэн Каймин как могла старалась утаить беременность. Однако разве можно во дворце скрыть подобное событие! Оказались напрасны все мольбы, все посулы серебра лекарям, что регулярно осматривали допущенных на царственное ложе женщин. Закон и долг службы обязывали их сообщить о том, что та или иная дама оказалась в тягости – и они сообщали. И пусть наложница не смела рассчитывать на большое торжественное оглашение, но о ее ожидании становилось известно всему дворцу.

Оставалось лишь в тревоге метаться по новым, более просторным покоям, что отвели ей после вести о беременности. Если бы только можно было бежать! Скрыться в каком-нибудь храме как можно дальше от Гуанлина и заставить мир позабыть о ней! Даже угроза того, что ее могут по распоряжению Шучун услать вместе с неродившимся ребенком в дальние северные провинции, не казалась Пэн Каймин такой уж пугающей. Судьба переменчива, а принц Шэньгун всегда больше благоволил ей, чем законной супруге. Государыня Синьюэ тоже была сдержанно благосклонна, и, кажется, осталась довольна вестью о том, что у ее сына будет второе дитя. Даже несмотря на то, что средоточием всех надежд и чаяний императрицы сейчас была принцесса Шучун.

И все же Пэн Каймин никак не могла справиться с грызущей тревогой, усиливавшейся всякий раз, когда она, следуя заведенному церемониалу, отправлялась на утреннее приветствие к императрице и встречала там взгляд Шучун. Холодный и острый, как игла. Не ревнивый. Скорее оценивающий. Примеряющийся.

Поэтому, когда пришли слуги, носившие на одеждах вышитую золотом орхидею – знак тех, кто прислуживает супругам принцев Цзиньяня, – сердце Пэн Каймин тоскливо замерло. Слуги равнодушно оттолкнули попытавшуюся встать на их пути служанку м окружили Пэн Каймин.

– Почтительно просим драгоценную даму следовать с нами.

– Куда? – Пэн Каймин чувствовала себя оцепеневшей, как птичка перед змеей.

Любезность фразы и почтительный поклон не обманывали ее – во взгляде и голосе говорившего был холод.

– Повеление и приказ Ее высочества.

Пэн Каймин беспомощно огляделась. Страх сковал ей горло, когда сильные руки с двух сторон схватили ее за локти. Она никогда не отличалась смелостью. Не умела сражаться.

Галерея, ведущая в сад, была удивительно пуста. Как будто эта часть дворца вымерла. Вопреки ожиданию, слуги повели ее не в покои, что занимала принцесса. Почему-то слуги вывели ее в сад и повели прочь, все дальше от дворцовых построек. Что с ней будет? Ей дадут какое-нибудь снадобье, чтобы избавить от плода, как порой поступали с неугодными наложницами? Или Шучун придумала что-то иное?

Пэн Каймин не поспевала за быстрыми шагами мужчин. Она споткнулась. Потом еще раз. Ноги женщины ослабели и стали словно ватными, но это не задержало слуг. Пэн Каймон вздернули за локти, пытаясь поставить на ноги. А потом просто потащили дальше.

Неверие в реальность происходящего смешалось с возмущением от такого грубого обращения и ужасом. Они же всего лишь слуги, пусть и слуги пребывающей в ожидании принцессы! Как они смеют так обращаться с дочерью благородной семьи? Она же из рода Пэн, ее брат командует конниками Гуанлина! Неужели эти люди так уверены, что влияния Шучун хватит, чтобы защитить их от наказания за непочтительность?

Возмущенный возглас застрял в горле Пэн Каймин, когда в голове мелькнула пугающая в своей простоте мысль – эти слуги просто уверены, что она никому ничего не расскажет. Ее уже будто не считают живой.

Впервые в своей жизни Пэн Каймин, известная своей кротостью, попыталась сопротивляться. Она рванулась из рук слуг – жалко, неловко, изо всех сил. И ничего не довилась. Безжалостные руки держали крепко. Даже звать на помощь было бесполезно – ей было известно, какими глухими в нужный момент умеют быть люди во дворцах и домах знати.

Дорожка, по которой ее тащили, становилась все более запущенной. А впереди маячил колодец, накрытый деревянной крышкой. Из глаз Пэн Каймин брызнули слезы. Неужели все закончится вот так? Здесь, в глухом углу сада, в давно засохшем колодце?

– Не надо, – беспомощно взмолилась она, – добрые господа… отправьте меня в храм… заставьте вытравить плод… я не приближусь более к стенам дворца… смилуйтесь… ради костей ваших родителей…

Пэн Каймин захлебнулась рыданиями, дрожа он ужаса, готовая на любые унижения и мольбы – лишь бы жить, дышать, видеть небо.

– Откуда взялась крышка?

– Какая разница? Уберите.

Тяжелый деревянный круг, покрытый какими-то странными знаками, отлетел в сторону. Пэн Каймин закричала, когда жесткие руки потащили ее к колодцу. Ужас и отчаяние придали ей сил. Несколько раз она почти смогла вырваться из рук своих палачей.

Она уже не молила о пощаде. Даже большне не кричала. Просто цеплялась до последнего за каменные края колодца в безумной попытке удержаться, продлить жизнь хотя бы на несколько мгновений, несколько вздохов. Старший из слуг, досадливо поморщившись, столкнул руки Пэн Каймин прочь. Тело полетело вниз, в распахнутую черную пасть давно иссохшего колодца. Отчаянный крик, в котором почти не осталось ничего человеческого, отразился эхом от стен и замолк. Последним напоминанием о даме Пэн осталась кровь из ее разодранных ладоней, запятнавшая края колодца и смазавшая очертания странных знаков, что покрывали камень.

***

Внезапный шум за дверями покоев заставил весело щебечущих дам примолкнуть и тревожно переглянуться. Неужели что-то случилось? Что-то такое, что заставило людей забыть о приличиях и нарушить тишину у личных покоев пребывающей в ожидании принцессы Шучун?

Когда двери распахнулись без какого-либо объявления, дамы пришли в еще большее смятение. Во дворце не входят так бесцеремонно, это не придорожная чайная на большом тракте.

Однако вид принца Шэньгуна на пороге вызвал настоящую оторопь. Его высочество нечасто навещал свою супругу в случаях, не предписанных этикетом и приличиями. Особенно редки его визиты стали сейчас, когда их брак наконец был благословлен ожиданием потомства. И никогда, ни при каких условиях принц не появлялся столь неожиданно, не оповестив о своих намерениях и опередив доклад служанок, что дежурили у дверей.

Принцесса Шучун привстала со своего места, прикрывая лицо веером. Ей недавно вымыли волосы, и сейчас они сохли, разложенные вокруг нее по подушкам. Вид, совершенно не приличествующий тому, чтобы принимать царственного супруга…

Лицо принца Шэньгуна было спокойным. Оно не меняло выражения никогда, что бы ни происходило. Но потемневшие немигающие глаза предвещали бурю.

Принц резко взмахнул рукавом, жестом приказывая дамам удалиться.

– Почтительно приветствую царственного супруга, – Шучун попыталась изобразить подобающий поклон.

Женщины, шелестя одеждами, устремились к выходу. Замешкались лишь сестры Шучун, находившиеся при ней неотлучно со дня первых движений ребенка во чреве.

– Не принуждайте ожидать, – голос Шэньгуна, ровный и спокойный, веял ледяным холодом.

Сестры обернулись на Шучун, ожидая ее подсказки. Принцесса заметила чуть сдвинувшиеся брови супруга и торопливо кивнула, прикрывая таящееся во чреве дитя рукавами своего платья. Чтобы принц Шэньгун настолько явно проявлял свои чувства? Это было нечто небывалое. И это пугало.

Шэньгун заговорил не ранее, чем за сестрами супруги затворились двери.

– Госпожа, ваш супруг желает знать, где дама Пэн.

Шучун невольно вздрогнула. Вот в чем причина гнева принца. В ее решении относительно дамы Пэн, осмелившейся понести в то время, когда она, принцесса, находится в тягости! В том, что Шучун не пожелала для себя повторения судьбы государыни Синьюэ, которой открыто пренебрегали долгие годы в угоду наложнице – настолько пренебрегали, что об этом было известно даже за стенами дворца.

– Дама Пэн отбыла из дворца, – решилась Шучун.

Разве супруга не имеет по закону права отослать прочь неугодную ей наложницу мужа? Кто такие Пэны? Никто из них никогда не был удостоен по-настоящему высокого сана…

Губы Шэньгуна сжались в бескровную нить. Шучун, напуганная столь явным проявлением гнева мужа и своим полным одиночеством, осмелилась взглянуть в глаза принца.

В устремленном на нее ледяном взгляде она не увидела ничего. Даже ненависти. Только безмерный холод.

– По вашему приказанию?

Шучун склонила голову. Ей стало страшно. Так же страшно, как и в день оглашения беременности, когда солнце вдруг скрыла тьма. Надежда была лишь на то, что Шэньгун не причинит ей вреда, помня о ребенке, которого она носит.

– Дама Пэн была в тягости. Носила мое дитя. Как и госпожа супруга.

Он знает, обреченно поняла Шучун. Знает обо всем. Слуги, казавшиеся такими надежными, не стали молчать? Принцесса стиснула зубы. Будь они прокляты вместе в дамой Пэн и ее чрезмерно плодородным чревом!

– Зная об этом, вы решились погубить даму Пэн и дитя от моей крови, – Шэньгун не повышал голос, но каждое его слово казалось камнем, падающим на крышку уже опущенного в погребальную яму гроба.

Нужно было все же оставить даму Пэн в живых. Просто дать ей снадобье, которое заставило бы извергнуть плод. И впредь следить за тем, чтобы подобное зелье получали все дамы, которых одарит благосклонностью Шэньгун.

Но как же он не видит? Почему он, столь умный, не понимает, что ее поступок вызван лишь желанием, чтобы их сын не повторил его судьбу, деля с братом от иной женщины право на Яшмовый трон? Чтобы Цзиньянь не оказался вновь на пороге распри в будущем? Чтобы ему самому не пришлось подобно государю Чжэнши разрываться между сыновьями от разных женщин?

– Я радела о вашем первенце, – начала было Шучун и осеклась, глядя, как супруг отстраняется от нее. Как от чего-то немыслимо мерзкого. Неужели и правда эта ничтожная Пэн Каймин была ему так дорога, что могла стать второй Янь Чжучжэн?

– Несчастное дитя, – холодно бросил Шэньгун, – лучше бы ему вовсе не являться на свет.

– Не говорите так, господин…

– Вы осквернили его ожидание убийством! – принц слегка повысил голос. Едва заметно, но это было громче любого крика.

Шучун прижала ладони к животу. Супруг не посмеет. Его мать-императрица благоволит ей. Она залог поддержки в его будущем правлении. Однако сейчас все эти мысли вовсе не казались Шучун утешительными.

– Вы будете служить поминальные службы по даме Пэн и ее ребенку каждые десять дней до конца жизни, госпожа. Вы останетесь моей супругой, но, что бы ни случилось – клянусь своей кровью, что не перешагну более порога ваших покоев.

Шучун сдавленно охнула, бессильно протягивая руки вслед уходящему прочь Шэньгуну.

Пэн Каймин, проклятая Пэн Каймин из своей могилы все же превратила ее в покинутую супругу!

***

Багряная звезда, заглядывавшая в пересохший колодец, была такой теплой. Такой зовущей. Так сладко было вновь ощущать ее свет и силу после того, как сдерживающая паутина заклятий распалась.

Она дремала здесь, в темной глубине, близ нарушенных потоков энергий, уже давно. Столетиями. Медленно обретая себя с каждой новой смертью в этом колодце. Впитывая предсмертный ужас и отчаяние каждой несчастной наложницы, жены или служанки. Создавая себе плоть из их гнева и последних проклятий тем, кто обрекал их на такую страшную участь.

Медленно-медленно. Столетие за столетием. Не ведая и не осознавая себя до поры. Пока свет багровой звезды не помог стать сильнее. Пока последняя двойная смерть не зажгла искру сознания.

«Я есть. Я существую.»

Познание медленно тянулось к ней из-за грани плотского мира. Она была одновременно всеми, обреченными на смерть в заброшенном колодце. Ожившее средоточие их несбывшихся надежд и непрожитых жизней. Неосуществленной мести и бессильного гнева.

И в то же время она была не ими. Она была самой собой, получившей свою судьбу и свое существование. Свой разум и свою волю. Пусть еще и не ведающей своего имени и не получившей потому всей своей силы.

До сих пор колодец был ей надежным укрытием. Ее колыбелью. Однако немыслимо навсегда оставаться в колыбели. Ее уже попытались здесь запереть, отрезав от ласкающего багряного света и шепота голосов братьев и сестер из-за грани мира, приветствующих, радующихся ее рождению, взывающих о помощи.

Остатки этих запирающих заклятий ощущались и теперь, подобные впивающимся в плоть отравленным иглам. И потому нужно было уходить. Избавиться от этой засевшей в теле раздражающей боли. Пойти к бесконечному источнику силы. Подобраться к тому, кто станет ключом, что избавит сестер и братьев от тягостного заточения. И еще – свершить месть, осуществив последнее желание той, что завершила ее рождение своей смертью.

Мертвой кости, пропитавшейся тьмой и смертью, под рукой было много. Оставалось лишь выбрать кусок, пригодный для того, чтобы стать заветной шкатулкой, в которую она спрячет ключ, о котором молили из-за грани мира сородичи. И такой обломок нашелся без труда.

Ночной сад пах сладкой горечью поздней осени. Багряная звезда согревала нежнее, чем живых греет утреннее солнце. Дорожка бесшумно ложилась под ноги. Энергия текла в ее тело со всех сторон, наполняя силой и радостным предвкушением, от которого казалось, что за спиной вырастают крылья.

Она замерла от счастья, когда ноги коснулись плит дворцовой галереи. Это был ее дворец. Ее и тех сестер, что породили ее своими смертями и горем. И она никогда не покинет эти стены. Даже когда кровь и дыхание отомкнут темницу сородичей, вернув их в Срединный мир – этот дворец будет ее владением и домом.

Он появился совершенно неожиданно. Молодой командир дворцовых воинов, молодой и красивый, как мечта. Охваченная радостью и упоением жизни, она просто не заметила, как он вышел из-за угла. Должно быть, проверял посты подчиненных…

– Госпожа?

Он не испугался. Не бросился прочь с криком. Лишь остановился, глядя на нее в замешательстве. Значит… значит, она не уродлива. А этот юный командир так смел…

Она не стала развеиваться дымом и тенями. А просто отступила на несколько шагов, прикрывая улыбку рукавом.

– Госпожа, как вы здесь оказались?

Она отступила еще на несколько шагов, продолжая улыбаться. Хотя ей хотелось подойти к нему ближе. Он был так красив, так лучился силой, отвагой, жизнью…

Фонарь, рядом с которым она оказалась, начал меркнуть, отдавая ей свою силу. Слишком обжигающую. Слишком горячую.

Молодой командир чуть заметно изменился в лице, заметив угасающее пламя фонаря, и сделал шаг. Но не прочь от нее, а к ней, заставив замереть от радостного волнения.

– Госпожа, вам не следует находиться здесь в такой час.

Она тихо рассмеялась и, поддавшись шаловливому порыву, побежала прочь по галерее мимо меркнущих и утрачивающих яркость фонарей. Ноги едва касались земли, а звук шагов за спиной говорил о том, что прекрасный воин следует за ней.

– Госпожа! Назовите себя!

Назвать? Радость, заставлявшая ее почти лететь по воздуху, вдруг померкла. Назвать…

Но у нее нет имени. Все еще нет. Взмахнув рукавом, она отступила в сторону, прячась в сгустившихся тенях, слыша возглас отважного воина.

Она непременно назовет ему свое имя. Потом. Когда обретет его.

***

Фэн Иньчжи внимательно слушал молодого командира Со, рассказывавшего о загадочной даме, встреченной им ночью в большой галерее у зала Вознесенного Сокола.

– Господин Со убежден, что видел не просто прогуливавшуюся в ночи даму?

– Убежден, почтенный Фэн. Дамы дворца не заходят по ночам так далеко. Тем более – в одиночестве, – Со Ливей выглядел хмурым и обеспокоенным, – к тому же… почтенный Фэн, в ней было слишком много странного.

– Странного? – не будь Фэн Иньчжи заклинающим, он бы почти наверняка решил, что молодой красавец командир пытается прикрыть какую-то интрижку.

– Да. Она была одета… будто на старинной картине. Платье цвета цветущих глициний. Когда бежала – я не слышал шагов. Рядом с ней меркли фонари. А потом она просто растворилась в тенях без следа. Там нет мест, где можно спрятаться, почтенный Фэн, – молодой господин Со нахмурился, – и все же ни я, ни воины, которых я позвал, никого не нашли.

Загадочная дама в старинных одеяниях, появившаяся в ночи близ зала Вознесенного Сокола. Фэн Иньчжи задумчиво раскрыл и вновь закрыл веер. Не связано ли это с тем, что несколько членов коллегии, страдающие от бессонницы, уловили этой ночью колебание темных энергий?

– Я дам молодому господину талисман, который поможет защититься от злого влияния. Вы позволите? – Фэн Иньчжи положил пальцы на запястье молодого человека, проверяя пульс.

Полнокровный, сильный, ровный. Судя по нему, жизненные силы молодого господина Со пребывали в полном порядке и гармонии, как и подобает мужчине его лет. Неизвестно, действительно ли он встретился с неким духом, но ни малейшего ущерба он не понес.

– Мне бы хотелось, чтобы и те, кто состоит под моим командованием, были защищены.

От такого безапелляционного тона Фэн Иньчжи чуть не поперхнулся. Каков наглец! Или молодой командир в своем неведении представляет, что изготовить по-настоящему действенный талисман так же просто, как завязать шелковый шнур узлом благопожеланий?

– Я учту просьбу благородного командира Со, – суховато ответил Фэн Иньчжи, – однако не могу поручиться, что коллегия сможет быстро исполнить ее.

Куда важнее было проверить дворец и защитить царственную семью и священные реликвии Цзиньяня. И непременно проверить тот заброшенный колодец в дальней части сада…

При виде разорения, обнаруженного близ иссушенного колодца, сердце Фэна Иньчжи пропустило удар. Крышка из персикового дерева, которую дворцовая коллегия заклинающих в течение трех дней покрывала тщательно расположенными заклятиями, была отброшена прочь. А последний барьер из защитных знаков, начертанных на камнях – смазан бурыми потеками, от которых тянуло страхом, ненавистью и смертью.

Глава 21

– Со смирением прошу Его высочество простить недостойного слугу, – Ма Вужоу старательно прятал глаза, – однако по воле отца я должен вернуться в Гуанлин.

– Сыновний долг священен и нет ничего выше и благороднее, – на доброжелательно-спокойном лице Шэнли не дрогнул ни один мускул, – как только обстоятельства будут благоприятствовать вашему возвращению – я с радостью вновь приму вас.

Придется принять, если он победит в противостоянии с Нэнгуном. И Ма Вужоу, и всех остальных, что покинули его за последние дни. Круг сжимался. Кто-то сразу под различными предлогами отказался следовать за ним в Ююнь, кого-то семьи под разными предлогами отзывали сейчас, выждав некоторое время. Кажется, все меньше и меньше людей верили в его победу.

Дворец в Ююне был совсем маленьким и скромным. Почти сиротским по сравнению с дворцами Гуанлина. Долгое время он пребывал в забросе – в последний раз члены царственной семьи входили вод его своды еще в правление деда Шэнли. Дворец, конечно, привели в порядок к прибытию второго принца, однако следы долгого запустения проглядывали повсюду. Несмотря на все старания управляющих, резиденция в Ююне слишком напоминала забытый дом для неугодного члена семьи. Если государь Чжэнши таким образом рассчитывал усыпить подозрения Моу и дать Шэнли шанс – это ему удалось. Возможно, в чем-то даже лучше, чем он ожидал.

Шэнли хмуро проводил удаляющегося Ма Вужоу взглядом.

– Итак, Ма. Интересно, кто следующий.

– Никого из Ма не видели в приемных Моу, – бусины четок медленно текли между пальцев наставника Ли, – видимо, они просто хотят переждать в стороне.

Хао Вэньянь одним выражением лица высказал все, что он думает о подобной осмотрительности, вызвав у Шэнли слабую улыбку. У него не получалось так безоглядно осудить тех, кто решил выждать в тени. Более того, в чем-то принц их даже понимал. Но заслуживающими в будущем доверия все же не считал.

Дни проходили в скрытом тревожном ожидании, которое они пытались скрасить музыкальными и стихотворными вечерами и играми в мяч. Письма, которые не без труда переправлял им Со Ливей, были полны недомолвок и иносказаний – оставшийся во дворце друг опасался, что их могут перехватить. Но даже из прочитанного между строк становилось ясно – Моу все сильнее подминали под себя дворцовых служителей и чиновников. Дошли даже до того, что стали пытаться сменить офицеров дворцовой стражи и войска столицы. Но вести, получаемые из провинций, обнадеживали. А наставник Ли часто повторял, что, как бы ни были драгоценны дворец и столица, без прочих земель они не составят державу. У императора Яньли в начале его пути было куда меньшее.

Шэнли внимательно выслушивал эти речи. Но все же надеялся, что ему не придется повторять путь великого предка. У него, в отличие от государя Яньли, не было ни поддержки кого-то вроде принцессы Линлинь, чья смерть и вознесение убедили многих в правоте дела опального принца. И, конечно, Шэнли не желал Хао Вэньяню судьбы Хао Сюаньшэна. Хорошо было бы, конечно, если бы его молочный брат обнаружил в себе воинские таланты, сравнимые с дарованиями знаменитого генерала Хао… но если за них придется платить такой же страшной ценой – то Шэнли охотно отрекался от такого. Не этой ценой ему была нужна победа.

Новое послание из столицы стало неожиданностью, насторожившей Шэнли. Пэн Мэнъяо через посредничество Со Ливея искал с ним встречи. До недавнего времени род Пэн не смотрел в сторону Шэнли и дома Янь. Более того, сестра Мэнъяо, Пэн Каймин, была наложницей Шэньгуна, который явно предпочитал ее своей супруге Шучун. Но, видимо, после недавней внезапной смерти бедняжки брат решил сменить сторону. Из некоей неведомой обиды на Шэньгуна? Или на Моу? Или, быть может, смерть драгоценной дамы Пэн не так проста, как было объявлено?

– Это может быть ловушка, – покачал головой наставник Ли, ознакомившись с письмом.

– Может. А может и не быть. Когда мой брат отметил вниманием даму Пэн, Пэн Мэнъяо получил место командира конницы Гуанлина. Слишком хорошее место для того, чтобы теперь, когда даму Пэн похоронили, Моу оставили на нем кого-то не из своих приближенных, – Шэнли прищурился, играя веером, – Вэньянь, от Ююня до Гуанлина всего три часа конному. Думаю, ты соскучился по Хэ Минь. И давно уже не получал свободных дней.

Хао Вэньянь не сразу понял, что хочет сказать его молочный брат. Он нахмурился, всем видом показывая, что не нуждается в отдыхе, но поймал взгляд Шэнли и осекся, не успев начать возражать.

– Сколько слуг ты обычно берешь с собой? Одного? Двух?

– Одного, – Хао Вэньянь перевел взгляд на задумавшегося наставника Ли, потом на встревоженно смотрящего на принца Чжу Юйсана.

– Думаю, суток тебе хватит. Незачем изменять обыкновению, дорога до Гуанлина не стала опаснее за эти дни, – Шэнли слабо усмехнулся, – Юйсан, тебе придется остаться.

– Ваше высочество, прошу позволить… – приказ явно встревожил Чжу Юйсана сильнее, чем Шэнли ожидал.

– Нет, Юйсан. Ты останешься. Сделаешь… как в той усадьбе, такую же куклу, но изображающую меня.

– Я понимаю замысел Вашего высочества, но все же прошу дозволения следовать за вами.

Шэнли резким движением закрыл веер.

– Нет. Всем известно, что когда Вэньяня нет рядом – ты не отходишь от меня ни на шаг. Поэтому для слуг, свиты, для всего дворца, всего Ююня и Гуанлина – я должен провести эти сутки во внутренних покоях в этом дворце. В обществе тебя и наставника Ли.

Чжу Юйсан склонил голову, уступая повелительному тону принца. Но его взгляд ясно давал понять, что он найдет способ усилить своим искусством охрану принца. Возможно, даст некий талисман. Или наложит какое-то заклятие.

Шэнли не очень понимал, почему именно Чжу Юйсана так встревожила эта затея. Кажется, даже наставник Ли был меньше взволнован…

***

Хэ Минь прижала руки к груди, унимая бешено колотящееся сердце. Она всегда испытывала волнение и трепет, ожидая встреч с Хао Вэньянем, словно была неопытной девчонкой, словно до встречи с ним не славилась как один из золотых цветков дома утех. Но сейчас сердце грозило вырваться из груди не только от радости скорой встречи, но и от сильной тревоги.

Она никогда не спрашивала Хао Вэньяня о делах дворца. В доме, который они так любили, не было места подобным вещам. Здесь ее возлюбленный мог отдохнуть. Забыть обо всем, что заставляло его мрачнеть и хмуриться. И Хэ Минь продолжала бы свято хранить безмятежный покой в этих стенах еще год, до вступления в дом жены Хао Вэньяня… но наступившие тревожные времена ворвались под их крышу сами.

Хэ Минь прекрасно понимала, что точильщик, впущенный на кухню, поступил мудро. Благородные господа привыкли не замечать чернь и слуг, они неразличимы для их глаза, а потому маскировка человека была надежной. Его не запомнят в лицо, как не запомнят и того юношу, что наряжен слугой Хао Вэньяня. Несмотря даже на его удивительную красоту – он останется всего лишь прислужником для возможных свидетелей. Благородные люди даже не станут его считать, в их глазах Хао Вэньянь посетил ее один. Да, в сопровождении слуги – но кто в здравом уме будет принимать в расчет слугу, сопровождающего благородного господина?

Однако когда притворявшийся точильщиком молодой господин опустился на колени, отбивая земной поклон, и назвал спутника Хао Вэньяня «Ваше высочество», у Хэ минь против воли подкосились ноги. Принц? Сын самого государя – под одной крышей с ней? Благоговейный трепет простолюдинки перед царственными особами, воспитанный с детства, заставил Хэ Минь пасть на колени. Ни в одном сне ей не могло привидеться, что она, дочка рыбака, купленная у обедневших родителей в киноварный квартал, будет стоять рядом с почти богоравным принцем Цзиньяня! Даже обнимая его молочного брата Хэ Минь поначалу порой испытывала робость от того, как высоко вознесла ее судьба.

– Встань. Не нужно, – в это было невозможно поверить. Сын самого императора обращался к ней напрямую.

Хао Вэньянь бережно поддержал Хэ Минь, помогая ей подняться. Его улыбка была смущенной – словно он просил у нее прощения за то, что не предупредил о высоком сане гостя.

– Почтительно… почтительно служу Его высочеству, – слова никак не находились. Воспитание, полученное Хэ Минь в киноварном квартале, не предусматривало встреч со священными царственными особами.

– Не стоит, – Хао Вэньянь чуть сжал ее плечи и ободряюще кивнул, – лучше принеси чаю.

Шэнли и замаскированный под точильщика человек проводили взглядами ускользнувшую прочь девушку.

– Вы доверяете этой женщине, господин Хао?

– Как собственному сердцу, господин Пэн. Иначе мы бы не назначили встречу здесь.

– Прошу прощения у Вашего высочества за то, что не подумав выдал его, – Пэн Мэнъяо явно был смущен и раздосадован на самого себя, – и выражаю признательность за то, что Ваше высочество сочли меня достойным встречи.

– Род Пэн всегда верно служил Яшмовому трону, – Шэнли пристально изучал молодого вельможу, – позвольте выразить личные соболезнования по поводу горькой безвременной утраты.

Бледное напряженное лицо Пэня Мэнъяо дрогнула. Глубоко вздохнув, он снова склонился перед Шэнли, коснувшись лбом пола.

– От имени рода Пэн сердечно благодарю Ваше высочество за сочувствие и помощь сиятельной госпожи матери Вашего высочества за помощь в установлении истины о смерти моей несчастной сестры.

Шэнли метнул быстрый взгляд на Хао Вэньяня.

Неслышно вошла Хэ Минь с подносом. Ее руки едва заметно подрагивали, когда она расставляла чашки. Но движения, которыми девушка разливала чай, были отточенно изящными.

– Моя сестра была убита по приказу принцессы Шучун вскоре после того, как понесла от Его высочества Шэнгуна, – тени на лице Пэна Мэнъяо обозначились резче, – верная служанка не смогла помешать убийцам Каймин и лишь следовала за ними, чтобы после стать свидетелем злодеяния. Сиятельная господжа мать Вашего высочества помогла ей укрыться от ищеек и с помощью господина Со и его благородной родственницы нашла способ помочь ей выбраться из дворца.

«Как это горько, – с сочувствием подумала Хэ Минь, вновь наполняя чашку Пэня Мэньяо, – даже высокое имя и любовь принца не защитили бедняжку…»

Ей было не привыкать к мысли о том, что женщины – услада и игрушка мужчины. Что слабые и низкородные полностью во власти тех, кто вознесен выше. Но то, что ни имя, ни родство не стали защитой погибшей даме… это казалось Хэ Минь поистине страшным.

– Это жестокое преступление. И мое сочувствие лишь сильнее из-за того, что его скрыли.

– Ваше высочество, – Пэн Мэнъяо вскинул голову, его глаза яростно блеснули, – род Пэн взывает о справедливости. Перед ликом Небесной принцессы Линлинь я дал обет, что не назову государем принца, что позволил скрыть подобное.

Шэнли молчал несколько мгновений, глядя в яростные сухие глаза Пэна Мэнъяо, прежде чем коротко склонить голову.

– Я глубоко чту Небесную принцессу Линлинь и неизменно прошу ее помочь мне в следовании пути справедливости. Ее именем я обещаю даровать роду Пэн праведный суд и отмщение.

Повинуясь знаку Хао Вэньяня, Хэ Минь поспешно принесла письменный прибор. Как зачарованная, она следила за тем, как принц и Пэн Мэнъяо смешивают в тушечнице тушь со своей кровью. Как неспешно выводят знаки на бумаге. Как в молчании сжигают написанное в огне свечи, смешивают пепел с водой в одной из чашей и выпивают ее поровну – каждый по пять глотков. Древняя священная клятва, которая обернется ядом для нарушившего ее. Хэ Минь ощутила, как по коже прошел холодок. Она была не на своем месте. Ей не пристало становиться свидетельницей таких высоких слов и дел, она слишком ничтожна и низкородна для такого.

Горячая сильная рука Хао Вэньяня легла на пальцы Хэ Минь, словно он каким-то непостижимым образом узнал ее мысли. Он легонько сжал их, согревая и вселяя уверенность. Хэ Минь поймала взгляд и понимающую улыбку принца и смутилась, как новенькая в киноварном доме, которая впервые выходит к посетителям.

– Мы отправимся в обратный путь утром, – произнес Шэнли, – а до тех пор – укажите мне комнату, в которой я смогу отдохнуть.

***

Чжучжэн вздрогнула и тревожно вскинулась. Заморгала, пытаясь понять, что произошло.

Она по-прежнему находилась в озаренной восемью светильниками опочивальне Чжэнши, рядом с его ложем. И, должно быть, просто задремала от усталости. Все эти дни Чжучжэн неотлучно находилась подле возлюбленного, с каждым часом все более утрачивая надежду на его выздоровление.

Чжэнши угасал на глазах. Уже второй день он не узнавал даже ее лица. Кажется, он не вполне осознавал, кто он есть и где находится.

Чжучжэн осторожно провела кончиками пальцев по его запавшему виску, с болью вглядываясь в источенное болезнью лицо. Поднесла чашку с водой к синеватым губам. Чжэнши пил. Дышал. Глаза приоткрылись, рассеянно блуждая по опочивальне, но ни на миг не остановились на лице склонившейся над ним Чжучжэн.