Текст книги "Когда погаснут все огни (СИ)"

Автор книги: Анастасия Вайсбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Когда погаснут все огни

Пролог

День догорал над холмами. Горячий воздух был неподвижен, от раскалившейся за день земли поднимался жар. Все краски были блеклыми, приглушенными. Даже закат казался неярким. Как будто все выцвело под беспощадным солнцем.

Лето в Милине часто бывало жарким, но нынешняя жара казалась совершенно невыносимой. Безжалостный зной выжег землю до звона. Проходя по деревням, Дин Гуанчжи не раз слышал тревожные разговоры о засухе. А где засуха – там и неурожай. Где неурожай – там и голод. А что может быть для крестьянина страшнее? Именно поэтому полнились встревоженными людьми храмы богов. Люди не скупились на молитвы и подношения, у алтарей клубами вился синеватый дым благовонных курений… только вот он не спешил обратиться в тучи, несущие спасительный дождь.

Дин Гуанчжи отер лоб рукавом и отмерил из фляги два небольших глотка степлившейся воды. Солнце уже опустилось за холмы, но за день так прокалило окрестности, что вечер не приносил ни облегчения, ни прохлады. По-прежнему даже слабый ветерок не тревожил плотный горячий воздух. На Милин опускалась еще одна безысходно жаркая ночь.

Обширная чуть всхолмленная равнина замерла в мертвом молчании. Ни единого звука. Никакого признака движения, кроме одиноко бредущей человеческой фигуры. Не знай Дин Гуанчжи, что до ближайшей деревни всего около половины дня пути, с легкостью можно было бы вообразить, что он оказался где-то посреди сухих земель Западного Юй, о которых рассказывали порой торговцы, имеющие дело с варварами лай.

Дин Гуанчжи догадывался, почему эта обширная местность в таком забросе. Слишком неблагоприятным для людей было это место. Течение потоков здесь было затруднено, и это не несло ничего хорошего. Чтобы польститься на это место, нужно быть или сущеглупым дураком, или доведенным до полного отчаяния изгнанником, или же безмерным гордецом, самонадеянно пренебрегающим законами благополучия.

Жу Яньхэ, государь Великой Цюнцзе, не был ни дураком, ни изгнанником. Возможно, он был не лишен зерна безумия. Но вот в чем сходились все древние хроники и предания, так это в том, что он был гордецом, не терпящим ничьего мнения, если оно не совпадало с его собственным. Он настолько привык бороться с врагами и самой судьбой, что приказал построить себе гробницу в бесплодных холмах Милиня, поскольку вопреки всем считал это место счастливым для себя. Именно здесь он одержал самую великую из своих побед, создав Великую Цюнцзе, и первым из правителей Срединных Земель провозгласил себя наследником канувшей в легенды Яшмовой Ганьдэ.

Только вот триумф созданной им державы был недолгим. Не прошло и четверти века после его смерти, как Великую Цюнцзе разорвали междоусобицы, а с севера хлынули полчища хошу, которых вели Меняющие Облик. Срединная Земля утонула в череде кровопролитий, величественная гробница первого, кто осмелился назвать себя императором после падения Яшмовой Ганьдэ была заброшена, а сам Жу Яньхэ остался лишь в трудах ученых книжников как жестокий победоносный государь, да в народных сказаниях как самонадеянный самодур и гордец, чье дело обернулось пылью на ветру сразу после его смерти.

О могилах великих людей и правителей испокон веков ходит много легенд. Усыпальница Жу Яньхэ не стала исключением. Только вот предания повествовали не о сокровищах вроде золота, серебра, жемчуга или нефрита. Смутно, неясно говорилось в них, что то великое сокровище, что скрыто в гробнице – некий талисман, хранивший удачу самого Жу Яньхэ и всего государства Цюнцзе. Это не противоречило и словам хроник о том, что древний правитель, умирая, приказал положить с собой в могилу то, что он считал величайшим своим сокровищем. Пристало ли государю поступать столь себялюбиво, лишая державу и своего преемника чудесного талисмана? Однако Жу Яньхэ был не только безмерно горделив, но и крайне эгоистичен.

Учитель Дина Гуанчжи считал, что эти легенды и скупые упоминания в хрониках о некоем великом сокровище, с которым Жу Яньхэ не пожелал расстаться даже после смерти, правдивы. Много лет он потратил на сбор по крупицам всего, что было известно, пытаясь среди нанесенной веками шелухи домыслов разыскать зерна истины. Дин Гуанчжи не знал, что именно заставило учителя счесть долгие исследования законченными и побудило отправиться на поиски гробницы. В те месяцы Дин Гуанчжи отбывал наказание за памфлет, который сочли возмущающим спокойствие. Когда он смог вернуться, его ждали лишь записки, оставленные учителем на случай, если сам он не вернется. Едва ли наставник рассчитывал, что Дин Гуанчжи успеет ему на помощь. Он лишь оставил завет – если талисман государя, в котором сосредоточена удача, обнаружится в гробнице Жу Яньхэ, его следует использовать на благо Данцзе. Учитель был не из тех, кто был готов смириться с угасанием родной страны и тем, что ее вот-вот раздавит могущественный Цзиньянь. Он не желал, чтобы Данцзе разделила судьбу Великой Цюнцзе, оставшись лишь на страницах ветхих хроник.

Путь в Милинь был долгим и трудным. Однако сейчас он заканчивался – здесь, среди выжженных зноем бесплодных холмов, где недобро клубились водоворотами потоки застаивающихся энергий.

Здесь словно был еще кто-то, кроме него. Кто-то чуждый, следящий с холодной недоброжелательностью. Дину Гуанчжи стало не по себе. Он прислушался – так, как могут слушать окружающий мир очень немногие люди.

Никого. Должно быть, само это место было таково, что не любило чужаков. Тем не менее, Дина Гуанчжи в который уже раз за время пути охватили сомнения. В последних записках наставника, доставленных в тайник духом-гонцом, говорилось о том, что замаскированный вход в гробницу заметен песком и мусором, зарос кустарником до полной неразличимости. Но что, если гробница Жу Яньхэ давно разграблена, а наставника постигла смерть от укуса ядовитого насекомого, истощения сил или от недоброго духа, поселившегося в оскверненном мавзолее?

Ученику не пристало сомневаться в своем учителе, а потому Дину Гуанчжи всякий раз становилось стыдно за такие мысли. Дух, способный навредить наставнику, должен был бы отравить своей аурой округу по меньшей мере на целый ли – но ничего подобного не ощущалось. А ядовитое насекомое или змея? Да полно, не так много на свете тварей, яд которых способен был серьезно навредить учителю…

Нет, в который раз повторил себе Дин Гуанчжи. Наставника погубило нечто иное – или истощение сил, или, вероятно, это нечто было скрыто внутри гробницы. Нечто, что умело скрывать себя.

Он снова глотнул из фляги. Если наставник встретил противника, с которым не смог совладать, то что сможет он? Его ученик, который еще не достиг таких высот в искусстве сокрытого? Однако преступить через наказ и отречься от поисков означало предать и учителя, и Данцзе. И предать из низкого страха за собственную жизнь.

Даже с записками, оставленными учителем, поиск входа в гробницу оказался непростым делом. Он совершенно терялся среди поросших иссохшей травой и чахлым кустарником камней, а сам погребальный курган ничем не отличался от обычных холмов. Пыль, грязь, сухие ветки, остатки чудом не обратившихся в прах листьев – все говорило о том, что сюда никто не входил уже очень давно.

Должно быть, каменные блоки, из которых был сложен портал гробницы, некогда покрывали письмена или орнаменты. Однако время, ветры, дожди и песок сгладили их, и разобрать, надпись перед ним или узор, Дин Гуанчжи не мог. Быть может, при свете дня резьба выглядела бы отчетливее, чем в сгущающихся сумерках.

К своему удивлению, Дин Гуанчжи не обнаружил ни остатков ворот, ни каменной плиты, которая закрывала бы ведущий внутрь холма ход. Как будто усыпальница и вовсе не была заперта. Ловушка? Или просто коридор-преддверие, ведущий к истинному входу?

Записки учителя обрывались на описании этого места. Дин Гуанчжи остановился в нерешительности. Он прошел весь долгий путь, следуя указаниям наставника, но далее ни помощи, ни подсказки ждать было неоткуда.

Ему стало жутко от того, что он вот-вот собирается свершить. Потревожить покой усыпальницы древнего владыки. Ночью, подобно вору, пробраться внутрь в поисках того, чем Жу Яньхэ дорожил превыше всего на свете. Легенды так и не могли сойтись на том, что же именно было талисманом – меч или печать из красной яшмы. Однако и из легенд, и из хроник следовало, что этот государь не расставался с этими предметами. И оба они были погребены вместе с ним. Никто из последующих государей и рвущихся к власти честолюбивых генералов не называл себя владельцем этих вещей. Лишь пятьсот лет назад правитель Таолу чуть не стал всеобщим посмешищем, приняв за печать Жу Яньхэ грубую подделку.

Это было непочтительно по отношению к мертвому правителю. Но Дин Гуанчжи, как и его учитель, желал помочь родной стране. Данцзе вот-вот падет под неклонным натиском Цзиньяня, и тогда своенравные правители династии Тянь провозгласят возрождение Яшмовой Державы под своим знаменем. Сокол взовьется в недосягаемую высь.

Дин Гуанчжи перевел дыхание. Мысль о торжестве Цзиньяня придавала ему решительности. Лучше уж запятнать себя неблаговидным поступком, но дать Данцзе шанс выстоять. Дин Гуанчжи сделал шаг к дышащему прохладой темному входу в усыпальницу.

Небольшой язычок бездымного огня заплясал на пальцах, набирая силу. Когда огонек окреп, Дин Гуанчжи зажег фитиль бронзовой лампы, принесенной с собой. Колеблющееся пламя разгоняло темноту едва ли больше, чем на десяток шагов, но Дин Гуанчжи надеялся, что этого будет достаточно.

Уходящий вглубь холма коридор казался бесконечным. В неверном свете лампы Дин Гуанчжи видел – стены облицованы каменными плитами. Сюда не проникали ни ветер, ни песок, и поэтому гладко отшлифованный темный мрамор чуть поблескивал светлыми прожилками, отражая свет.

Дин Гуанчжи прошел не меньше двух десятков шагов, когда заметил на стене коридора талисман, умиротворяющий духов. Рука того, кто вывел на нем письмена и символы, была хорошо знакома. Создателем талисмана был учитель. Встретился ли он здесь с кем-то, или же желал загодя умиротворить дух Жу Яньхэ?

У стены, прямо под талисманом, блеснула потемневшим бронзовым боком курильница. Учитель не только прикрепил на стену талисман, но и возжег благовония. Молился ли он в тот миг об удаче, или просил у Жу Яньхэ прощения за то, что нужда заставляет его нарушить покой забытой гробницы?

Дин Гуанчжи аккуратно стер тонкую пыль, успевшую покрыть курильницу, и зажег одну из благовонных пилюль, что всегда носил с собой. Дым тонкой сизоватой струйкой пополз вверх. Запах старой туи казался чужим в этом недобром запустелом месте. Дин Гуанчжи мысленно обратился к духу Жу Яньхэ, прося простить его за дерзкое вторжение и обещая заказать сотню поминальных служб в знак раскаяния за беспокойство.

За ним вновь наблюдали откуда-то из теней. Дин Гуанчжи чувствовал чье-то внимание – спокойное и холодное. Как присутствие затаившейся в траве змеи, которая с равной вероятностью может и ужалить, и уползти прочь. Ни расположения, ни враждебности.

Следовало спешить. Время, которое удалось определить как благоприятное для этого дела, не было бесконечным, а оказаться в древнем склепе в неблагоприятные часы хотелось менее всего.

Чем глубже уходил коридор вглубь холма, тем прохладнее становилось. И тем тяжелее давили застаивающиеся потоки, движение которых насыпанный в неблагоприятном месте курган затруднял еще больше. Никаких следом учителя больше не встречалось. Ни талисманов, ни приметных знаков.

Из темноты стали выступать очертания величественных ворот. Украшенные резьбой столбы поддерживали перекладину, на которой была выбита надпись. Письменность Великой Цюнцзе не слишком отличалась от древней письменности Яшмовой Ганьдэ, которую по сей день знали все претендующие на ученость люди. Дин Гуанчжи приподнял лампу выше, стараясь разглядеть надпись, но этого было недостаточно. Поняв, что так ему не справиться, он усилил огонек, одновременно заставив его оторваться от фитиля и подняться вверх.

«Не рожденный от живой плоти и не имеющий дыхания да не войдут сюда. Многоликий да не выйдет», – гласили залитые киноварью знаки.

Талисман-заклинание, преграждающий путь демонам внутрь – и путь Меняющим Облик наружу. Дин Гуанчжи озадаченно вернул огонек на фитиль лампы. Защита от демонов понятна, но неужели Жу Яньхэ был одним из Меняющих облик? Но как он мог такое скрыть? Ни в хрониках, ни в легендах о таком не было ни полслова! Сущность Меняющего Облик скрыть не так просто, а тому, кто, подобно правителю, всегда на виду сотен людей – и подавно.

Но не значит ли это, что вместе с Жу Яньхэ был погребен кто-то из Многоликих, возможно – слуга правителя? В те жестокие времена подобное отнюдь не было редкостью. Дин Гуанчжи почувствовал, что между лопаток выступил ледяной пот. Но даже если и так – кто мог бы выжить за столько веков без воды и пищи? Меняющие Облик нуждаются в обычной, пусть и в меньшей степени, чем люди.

Гигантские тяжелые створки ворот, запирающих вход, были закрыты неплотно. Открыл ли их учитель? В коридоре нигде не было тела – значит ли это, что он вошел внутрь? Или ворота были приоткрыты кем-то другим?

Внезапно Дину Гуанчжи послышалось, что он слышит шепот. Еле различимый женский шепот и шелест шелков. Стены коридора словно начали изгибаться и кривиться перед глазами, письмена поползли по столбам, словно живые. А голос все шептал и шептал на незнакомом языке, будто торопился что-то поведать.

Руки сами собой сложились в печать, рассеивающую наваждения. Стены перестали кривиться. Знаки резьбы замерли на месте… но не на прежнем, а на том, куда они успели передвинуться.

Впервые за многие годы Дину Гуанчжи стало по-настоящему страшно.

Глава 1

– Я беспокоюсь за Его Высочество, – голос Чжужэн звучал ровно и раздумчиво. Она не привыкла выдавать свои истинные чувства, – я рада, что государь принял решение о путешествии Его Высочества, но все же опасаюсь, что вдали от столицы недругам будет проще нанести удар.

Многое не звучало вслух даже сейчас, в этих десятки раз проверенных покоях, куда непросто было попасть стороннему человеку. Во дворце недоговаривать, обходясь полунамеками, быстро становится привычкой.

Юноша, замерший в почтительном коленопреклонении в шести шагах от возвышения, на котором сидела Чжужэн, не шелохнулся. Ни на фэнь не дрогнула и не приподнялась склоненная до самого пола голова.

Чжужэн оперлась о подлокотник, с задумчивым интересом рассматривая того, кого привел Юн Ичэн, узнав о ее тревогах. Бессмертный. Один из тех пугающих и почти легендарных Десяти Тысяч Мертвых. Это должно было помочь. Личный телохранитель Хао Вэньянь славный юноша, безоговорочно преданный ее сыну, но и он едва ли сможет уберечь принца от всех бед и опасностей. И если вдруг выйдет так, что не справится даже бессмертный… значит, Шэнли не суждено уцелеть.

Внутренне содрогнувшись, Чжужэн постаралась отогнать эту мысль. Нет, ее сын будет жить, чего бы то ни стоило! Быть может, не на Яшмовом Троне, но будет! Хао Вэньянь и этот жутковатый телохранитель защитят его – если хотя бы половина того, что рассказывают о возможностях бессмертных, правда, то императрица просто не найдет убийц, способных справиться с такой охраной. А если после этого удастся еще и доказать злой умысел императрицы…

Чжужэн оборвала сама себя. Не об этом нужно думать в такой час. Еще ничего не произошло, а она уже строит планы, как можно было бы избавиться от соперницы. Все же двадцать лет вражды и борьбы за сыновей не прошли даром для них обоих.

Удастся ли до конца скрыть природу этого тайного телохранителя, о которой не должен догадаться даже сам Шэнли? На первый взгляд юноша не отличался от прочих молодых людей его возраста. Советник Юн явно успел предупредить его о той роли, что ему предстоит сыграть, и потому бессмертный сейчас был одет так, как и подобает молодому господину из благородной, но пришедшей в некоторый упадок семьи: скромно, но достойно, без излишней демонстрации отсутствия богатства. Если не знать, какую цену лучшим нефритом пришлось уплатить за его услуги – и правда легко поверить, что это один из тех многих молодых людей, которых родственники стараются пристроить в свиту высшей знати в надежде на то, что они сделают карьеру.

Чжужэн сделала легкий жест рукой.

– Сиятельной госпоже угодно, чтобы вы поднялись, – тут же отозвалась дама Со Мэйсю, верно истолковав пожелание Чжужэн.

Бессмертный послушно выпрямился и снова неподвижно замер. Теперь Чжужэн могла рассмотреть его лучше.

Да, ничто не выдавало его природу даже при пристальном взгляде. Разве что лицо могло бы показаться кому-то очень бледным – но такое легко объяснить тем, что молодой господин из щегольства избегает солнечного света. Совершенно не похож на мертвеца, хотя, если верить легендам, после того, как Небеса покарали бессмертных за гордыню, они уподобились ликами мертвым. Юноша даже моргал, пусть и реже, чем это делают люди обычно. И дышал – Чжужэн видела, что его грудь приподнимается и опускается.

Осмотр полностью удовлетворил Чжужэн. Даже если этот облик лишь фальшивая личина, она достаточно убедительна, чтобы обмануть самого внимательного наблюдателя. Чжужэн удовлетворенно улыбнулась, чуть заметно кивнув советнику Юну.

Дежурившая у дверей покоев дама, войдя, склонилась в малом поклоне:

– Его Высочество с почтением и любовью ожидает позволения войти.

– Я с радостью в сердце ожидаю его, – отозвалась Чжужэн.

Легкое указующее движение веера Со Мэйсю – и бессмертный понятливо переместился левее и дальше от возвышения, на котором сидела Чжужэн. Очень быстро и гибко, словно перетек с одного места на другое.

Обычно Чжужэн принимала сына, не скрываясь за тонкой газовой шторой. А некогда и вовсе пренебрегала завесой, отлично сознавая, что равных ей по красоте нет. Но сейчас, когда молодость ушла, тончайшая ткань стала спасением, скрадывающим следы, оставленные ходом времени. И в присутствии бессмертного Чжужэн чувствовала себя неготовой предстать без спасительной тончайшей завесы.

Произнесенные слова приглашения не были пустой предписанной дворцовым этикетом фразой. Вид Шэнли действительно неизменно наполнял сердце Чжужэн радостью. И отнюдь не потому, что сын был для нее шансом стать императрицей-матерью. Шэнли просто был любимейшим ребенком Чжужэн. Первенцем. Главным сокровищем.

Шэнли подошел к самому подножию возвышения, к тому месту, где его уже ждала положенная служанкой подушка. Верный Хао Вэньянь следовал за ним, держась на шаг позади.

– Матушка, – поклон принца был легким и чуточку небрежным, – вы пожелали видеть меня и я не смел заставлять вас ждать.

Чжужэн с нежностью улыбнулась, любуясь красотой, юностью и беспечным изяществом сына. Его отец, когда они оставались вдали от посторонних глаз и обязательных требований этикета, вел себя сходным образом.

– Благодарю, Ваше Высочество, – Чжужэн слегка наклонила голову, приветствуя сына и отвечая на почтительный поклон Хао Вэньяня, – мне хотелось внести свою лепту в подготовку вашего скоро путешествия. Молодой господин Чжу Юйсан родом из Цзянли, и я надеюсь, что он сможет развлечь вас в дороге.

При упоминании своего имени бессмертный склонился в земном поклоне перед принцем, коснувшись лбом пола.

Шэнли скользнул по вновь представленному матерью члену своей свиты слегка заинтересованным взглядом. А вот Хао Вэньянь буквально впился в бессмертного внимательным взглядом, изучая и оценивая.

Чжужэн заметила, что Шэнли едва заметно нахмурился, услышав о предстоящем путешествии в Цзянли. У нее складывалось впечатление, что сын не испытывает особенной радости по поводу предстоящего приключения. Оно действительно выглядело не слишком приятно. Как будто император буквально убирал второго сына из столицы, чтобы как-то успокоить императрицу, требующую незамедлительного объявления, кто же из двух принцев станет наследником.

Но, какие бы чувства ни испытывал Шэнли, он доброжелательно улыбнулся застывшему в поклоне человеку.

– Рад приветствовать, Чжу Юйсан. Надеюсь, пребывание в моей свите не покажется тебе чрезмерно скучным, – Шэнли небрежно обмахнулся веером, – я полностью доверяю выбору своей матери… ты не приходишься родичем советнику Чжу Иньпэю?

– Для меня честь удостоиться места среди сопровождающих Ваше Высочество, – Чжужэн впервые услышала голос бессмертного. Чуть глуховатый, но довольно приятный, – нет, достопочтенный советник Чжу не является родней моей семье.

– А! – Шэнли явно был этим доволен. Видимо, услышав знакомую фамилию, он решил, что советник Чжу пытается пристроить в его окружение какого-то бедного родственника, – я думаю, что ты расскажешь, что действительно может быть интересно в Цзянли и что непременно стоит повидать.

– Я в полном распоряжении Вашего Высочества и приложу все усилия, чтобы оправдать его милость.

Шэнли исподволь бросил взгляд на мать, словно спрашивая – так ли необходимо присутствие этого человека в его свите. Чжужэн с легкой улыбкой едва заметно кивнула в ответ, зная, что сын верно истолкует и кивок, и улыбку. Шэнли, как и в детстве, понимал ее без слов. И, как и в детстве, доверял ей.

Доверял ей и Хао Вэньянь. Чжужэн заметила, что юноша увидел их с Шэнли обмен взглядами, и скрытое напряжение, с которым он изучал Чжу Юйсана, как будто немного ослабело.

Юноши покинули ее покои втроем, и это показалось Чжужэн хорошим знаком. Было ясно, что Шэнли принял в свое окружение рекомендованного ею спутника хотя бы на время путешествия. Принц был достаточно своенравен, чтобы не молчать, если что-то приходилось ему не по душе.

Теперь Чжужэн могло отбросить в сторону газовый занавес – не было нужды ни прельщать советника Юна, ни скрывать от него изменившееся от возраста лицо. Слишком давно и хорошо они знали друг друга.

– Как себя чувствует твоя племянница?

– Лифэн здорова, благодарю за внимание к ее скромной персоне, – Юн Ичэн выжидательно взглянул на Чжужэн, ожидая продолжения.

– Сколько ей лет? Семнадцать, если я помню верно?

– Совершенно верно, – взгляд советника Юна стал еще более внимательным.

– Прекрасный возраст, – раздумчиво вздохнула Чжужэн.

Ей самой было семнадцать, когда она вошла в золотые ворота дворца в числе тех, кого отобрали в наложницы императору. Как давно это было…

– Лифэн уже помолвлена?

По лицу советника Юна скользнула тень. Едва заметная. Но достаточная, чтобы Чжужэн не потребовался ответ.

При рождении с Юн Лифэн случилось несчастье. Повитуха по неосторожности повредила ножку, что сделало девочку хромой без всякой надежды на излечение. Этот изъян не отменял ни ума, ни привлекательности девушки, но в глазах многих был непреодолимым препятствием для замужества. Именно поэтому ворота императорского дворца оставались закрыты перед Лифэн, несмотря на все ее достоинства: женщины, допущенные ко взору членов императорской семьи, не должны иметь изъянов во внешности. Это же заставляло не слишком умных женихов обходить ее при сватовстве. Тех же, кто был готов взять в жены хромую девушку лишь для того, чтобы породниться с домом Юн, отсылала прочь сама семья.

– Если путешествие Его Высочества по Цзянли пройдет благополучно и он вернется в добром здравии, я буду просить ее руки для Хао Вэньяня.

Юн Ичэн почтительно склонил голову, произнося слова благодарности, но Чжужэн подозревала, сто советник сейчас размышляет, достойная ли это награда. Хао Вэньянь происходил из рода, времена славы и силы которого остались в прошлом. Однако он был молочным братом и наперсником Шэнли, с младенчества воспитанным вместе с принцем. Чжужэн относилась к юноше почти по-матерински и считала себя обязанной устроить хороший брак для Хао Вэньяня – его собственная семья жила не в столице, а сам он был слишком занят охраной принца. Ее стараниями Хао Вэньянь получит в жены девушку, которую Чжужэн с радостью увидела бы на месте собственной невестки, Юн Лифэн – хорошего мужа, а дом Юн будет еще сильнее привязан к принцу Шэнли в близящейся борьбе за трон. Путешествие принца в Цзянли и нынешнее затишье – лишь короткая передышка перед грозой. Чжужэн всей душой молилась о том, чтобы она разразилась нескоро.

***

Дворец, который занимал второй принц Цзиньяна Тянь Шэнли, окружали клены, местами почти соприкасающиеся кронами. Осенью резиденция принца тонула в пламени покрасневших листьев, приобретая особую прелесть. А сейчас, в середине лета, клены стояли зеленой стеной, укрывая дворец от яркого солнца.

Во внутренних покоях сохранялась приятная прохлада. Шэнли опустился на подушки, коротким кивком указав Хао Вэньяню место рядом. Это означало, что все церемонии можно отставить.

– Что скажешь об этом… Чжу Юйсане? – осведомился принц, своей рукой разливая по чашкам пахнущий анисом и апельсином прохладительный напиток, – ты всю дорогу рассматривал его так, словно у него под волосами синие перья.

Шэнли и сам внимательно изучал этого нежданного спутника, найденного матерью буквально в последние дни перед отбытием в путь. Задавал неожиданные, на первый взгляд ничего не значащие вопросы. И по первому впечатлению Чжу Юйсан показался ему вполне приятным человеком. К тому же суждениями матери Шэнли привык доверять – а та явно желала, чтобы он принял этого человека из Цзянли в свое окружение.

Хао Вэньянь с благодарным полупоклоном взял чашку с питьем. Слегка нахмурился и едва заметно повел плечами.

– Мне,.. – он замялся, как будто пытаясь подобрать слова, – мне он почему-то неприятен.

Шэнли бросил на молочного брата слегка удивленный взгляд. Хао Вэньяня трудно было упрекнуть в предвзятости по отношению к людям. Да, он привык внимательно изучать каждого нового человека, в конце концов, его растили как телохранителя принца. Однако о беспричинной неприязни к кому-либо Хао Вэньянь на памяти Шэнли заговорил впервые.

– Он кажется тебе подозрительным?

– Нет, – Хао Вэньянь нахмурился сильнее, – это нечто другое. Я впервые почувствовал что-то подобное. Сразу, как только оказался в одном покое с ним.

Казалось, Хао Вэньяня сильно смущало и то, что он испытывал такую неприязнь к кому-то, и то, что он не мог объяснить, что вызывает эти чувства. Шэнли ободряюще улыбнулся ему.

– Ну, что же, значит, не будем спускать с него глаз и не будет спешить слишком доверять. Не то, чтобы я подвергал сомнению выбор матушки… впрочем, хорошо бы узнать, что это за род Чжу из Цзянли.

Хао Вэньянь понимающе кивнул. Шэнли сделал из чаши пару глотков и раскрыл веер задумчиво рассматривая рисунок.

Покидать дворец и ехать куда-то к границам Данцзе не слишком хотелось. Не хотелось надолго оставлять мать без поддержки. Не хотелось расставаться с отцом-императором, чье состояние все больше тревожило Шэнли. И не только ему было очевидно, что здоровье Сына Неба ухудшается. Императрица действовала все активнее, пытаясь убедить императора объявить наследника – и, конечно же, этим наследником должен был стать принц Шэньгун, ее сын.

К брату Шэнли не питал особой неприязни. Быть может, если бы их матери не соперничали, принцы могли бы неплохо поладить и относиться друг к другу действительно по-братски. Ведь занять Яшмовый трон Шэнли не желал… вернее, почти не желал. Слишком много ограничений, забот и ответственности нес с собой титул императора.

Сейчас крупнейшей победой императрицы и поддерживающих ее родов стала женитьба принца Шэньгуна. И Шэнли подозревал, что матушка сейчас придирчиво перебирает кандидаток, выбирая ему лучшую из возможных невест.

Но Шэнли полагал, что императрица торжествует рано. Разве не ему, второму принцу, император сказал: «Люди должны увидеть и полюбить тебя. А ты – показать, что заботишься о них, увидеть и узнать свою страну». Отец лишь выжидает удобный момент, исподволь желая познакомить народ Цзиньяна именно с Шэнли. А значит, в скором времени ему предстоит поездка еще куда-то, помимо Цзянли.

Ему предстояло побывать в самых значимых для династии Тянь местах. Лично проследить за тем, как наполняются хранилища в ожидании возможного неурожая – в соседнем Милине начиналась засуха, грозящая затронуть и Цзянли. А кроме того, встретиться с прославленным генералом Линем из Данцзе, чтобы скрепить обмен пленными, захваченными во время недавней войны. План отца-императора был предельно ясен: сделать так, чтобы имя принца Шэнли было не просто знакомо всей стране, но и связывалось с заботой о народе. Тогда явно будет проще обеспечить Шэнли поддержку, когда придет время объявить наследника.

Шэнли понимал, что понять подоплеку его путешествия в Цзянли способен не только он. А потому следовало держаться так, чтобы казаться как можно более безобидным. И старательно притворялся изнеженным бездельником, которому претит сама мысль заняться чем-то кроме стихосложения и своих наложниц. Не желал подогревать честолюбие матери – женщины, которая многие годы оставалась возлюбленной императора и которой лишь политическая игра знатных родов помешала стать императрицей.

Нет, Шэнли решительно не желал первым поднимать знамена борьбы за Яшмовый трон. Однако не собирался и отказываться в случае, если отец-император все же объявит его своим преемником.

Хао Вэньянь молча сидел рядом, отпивая из чаши и ожидая, когда принц отвлечется от своих размышлений. За многие годы молочный брат стал для Шэнли настолько привычным, что он почти не замечал его присутствия. Скорее он замечал отсутствие Хао Вэньяня, когда тот раз в год отправлялся на десяток дней выразить почтение своим родителям или раз в месяц получал три дня отдыха от службы.

Шэнли посмотрел на неизменно серьезное лицо Хао Вэньяня, чувствуя непреодолимое желание подразнить его.

– Раздумываешь, сколько продлится наше путешествие? Месяца четыре, я думаю, не меньше… а то и все пять. Боишься, что твой цветок персика заскучает в разлуке?

– Ваше Высочество! – Хао Вэньянь немедленно смутился.

– Ты ведь никогда не оставлял ее больше, чем на месяц, – смущение собеседника только подзадорила принца, – не боишься, что она начнет искать забаву от скуки? То, что она тебе так долго не надоедает, я не удивляюсь – ты же видишь ее раз в месяц…

Хао Вэньянь неловко улыбнулся. Два года назад он выкупил в доме для утех девушку, которую поселил в подаренной ему за службу городской усадьбе. В этом не было ничего удивительного – благородные юноши, начав жить своим домом, часто заводили постоянных наложниц, если не питали пристрастия к более легкомысленным развлечениям в цветочных кварталах. Удивительным для принца было разве что постоянство Хао Вэньяня, который с тех пор больше не посмотрел в сторону других женщин, как будто был примерным мужем.