Текст книги "Когда погаснут все огни (СИ)"

Автор книги: Анастасия Вайсбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Я глубоко и горячо сожалею об этом несчастье. Однако возьму на себя смелость напомнить Вашему высочеству о недопустимости поспешных решений и нечистых дел.

– Выражаю полное согласие со словами государыни.

– И так же я выражаю надежду на то, что объявленное в будущем государем беспристрастное следствие установит подлинно виновных, вознесет справедливость и утешит тех, кто пострадал без вины, – последние слова императрица произнесла с явным нажимом.

– Питаю в своем сердце те же надежды, что и государыня.

Значит, императрица и Моу полны решимости устроить свое расследование всего этого дела с Ло и покушением. И их цель – не только сам Шэнли, но и Чжу Юйсан. Но для кого Синьюэ сделала такой упор на словах о следствии? Пригрела у себя в свите кого-то из родни Ло? Нужно будет попросить Со Ливея выяснить это через свою тетку.

– Мне радостно слышать, что мы пребываем в согласии с Вашим высочеством. Этот час воистину можно было бы назвать добрым, если бы не печаль от того, что Ваше высочество вынуждены вновь покинуть Гуанлин.

– Я всецело подчиняюсь воле государя, пожелавшего отправить меня в Ююнь.

– Желаю Вашему высочеству доброго здравия, легкой дороги и скоро счастливого возвращения, – на сей раз императрица поклонилась по всем правилам.

Шэнли ответил ей не менее глубоким поклоном.

***

Фэн Иньчжи нахмурился и покачал головой. Он никак не мог понять, в чем дело.

Впервые перешагнув порог дворца в составе новой коллегии гадателей, он, как и прочие, был поражен отзвуками темной энергии. Предположить нахождение подобного в самом сердце Цзиньяня, в императорском дворце, защищенном от любой скверны извне кольцами защищающих заклятий и самим своим положением в благоприятнейшем из возможных мест казалось сродни крамоле. Однако ни их чувства, ни проведенные гадания не могли лгать. Они проверяли и перепроверяли результаты несколько дней, учитывая все изменения течения энергий и смену положения светил. Никто из вновь набранных гадателей не желал повторения печальной участи своих предшественников, которые пропустили такой печальный и тревожный знак как затмение, чем навлекли на себя гнев и вечную немилость государя.

Результат гаданий и ритуалов сходился вновь и вновь, а волна темной недоброй энергии, что несколько дней назад прокатилась по садам дворца, не оставляла места сомнениям. Нечто отравило гармонию дворца изнутри. Было ли тому виной появление невидимой для непосвященных багряной звезды? Или же причиной стал злой людской умысел?

Фэну Иньчжи уже рассказали о юноше с даром заклинающего, что внезапно появился в свите второго принца и был быстро приближен Его высочеством. Убитый потерей сына министр Ло почти молил проверить этого молодого господина, уверенный в том, что тот скрывает злые помыслы и направляет свое колдовство во вред людям и семье государя. Но члены свиты второго принца держались слишком обособленно и избегали общения. Фэн Иньчжи смог лишь издали присмотреться к этому юноше в скромных темно-синих одеждах, но и этого хватило для того, чтобы заклинающего поразило, насколько странно искажен баланс молодого господина Чжу. С подобным Фэн Иньчжи за всю свою жизнь сталкивался лишь дважды.

Но задача найти внутренний дворцовый источник скверны представлялась ему более важной. Если это и правда дело рук искаженного заклинающего из свиты второго принца – там остался его след, который впоследствии станет неоспоримым доказательством вины и придаст дополнительного веса подозрениям несчастного министра Ло.

След уводил Фэна Иньчжи вглубь дворцовых садов. Все дальше и дальше от нарядных павильонов и таящихся под сенью деревьев беседок. Даже дорожки здесь не были так тщательно замощены плитами и засыпаны ровным песком.

Дворцовый слуга, выделенный в помощь, чтобы нести инструменты, следовал на почтительном отдалении позади. Фэн Иньчжи обернулся.

– Что расположено там? В той части, куда мы идем?

– Ничтожному служителю не известно, почтенный господин. Ему не доводилось бывать в этой стороне сада.

Фэн Иньчжи поджал губы и осмотрелся. Похоже, даже садовники захаживали сюда нечасто. Сколько еще неприятных неожиданностей, о которых за стенами дворца нельзя даже подумать, он обнаружит?

Слабый, но явственно ощутимый темный след вел все дальше. Так далеко, что сияющих киноварно-алых крыш дворца было уже почти не видно из-за разросшихся деревьев.

Здесь не было ничего. Только старый колодец, в котором не чувствовалось воды. И темный след тянулся именно туда. Фэн Иньчжи сложил руки в печать, внимательно вслушиваясь в энергии.

Никаких следов. Словно уже давно никто, кроме птиц и ящериц, не посещал это место. Нигде не блеснули в ответ на его заклятия следы чужих знаков, призывающих зло или наводящих порчу. Никаких следов осмысленной чужой воли.

Нечто темное таилось в самом колодце. Где-то в самой иссушенной глубине. Фэн Иньжчи приблизился к поросшим мхом камням, продолжая напряженно вслушиваться.

Нечто слабое, неоформленное. С непробужденным рассудком. Не связанное ни с кем извне.

Воды в колодце не ощущалось. Словно питавшая его жила ушла отсюда давным-давно, многие десятилетия назад, так что остались лишь отголоски ее следов. Это и могло быть причиной зародившейся в колодце тьмы. Подобное случается с заброшенными местами, утратившими свое изначальное назначение и страдающими от нарушения былого баланса. Восход багряной звезды, должно быть, усугубил все это, усилив дисбаланс до критической крайности.

Фэн Иньчжи мысленно поздравил себя с успехом. Ему удалось успеть вовремя. Да, темные мысли и тревоги населяющих дворец людей могли со временем усилить и напитать мощью то, что зарождалось в колодце. Но оно пока еще слишком слабо. И потому не потребуется много сил и сложных ритуалов, чтобы обуздать эту тьму и обезопасить дворец от ее влияния.

Хорошо, что колодец сокрыт так далеко в запущенной части садов, куда редко заходят даже слуги. Хватит нескольких знаков, начертанных на верхней части стенок по окружности. Это соткет незримую прочную паутину заклятья, преграждающего выход тьме и поступлению в колодец любых энергий. А потом они дополнительно закроют отверстие колодца крышкой из персикового дерева, покрытой более долговременными и действенными заклятиями, которые со временем очистят колодец.

Фэн Иньчжэн, прикусив от напряжения губу, сосредоточенно вывел штрихи последнего заграждающего знака и аккуратно промокнул взмокшие виски. День был прохладным, но заклятие, пусть и несложное, потребовало изрядной концентрации и немалого напряжения сил. Сознание, что речь идет о безопасности дома императора лишь увеличивали ответственность, с которой он отнесся к этому делу, вкладывая в знаки все свое искусство.

Глава 19

Дождь лил не прекращаясь. Холодные косые струи хлестали с неба, словно издеваясь над жителями Милиня, что с самой весны молили о дожде, однако не получили ни капли в те месяцы, когда их посевы и сады сгорали под беспощадным солнцем. Сейчас же бесконечные дожди размывали дороги, превращая их в реки жидкой глинистой грязи, в которой вязли люди и лошади. Реки и даже мелкие ручьи вздувались бурными потоками, выходя из берегов. Под холодными затяжными дождями на затопленных полях сгнивало даже то немногое, что каким-то чудом выросло вопреки засухе. Впрочем, об уборке этого скудного урожая почти никто не помышлял.

Поход был трудным. Вероятно, самым трудным из всех, что ему довелось пройти в своей жизни. Милиньцы сражались с небывалым прежде ожесточением. Но в то же время было заметно, что армии Данцзе противостояли разрозненные отряды, лишенные единого командования и действующие вразнобой. Как будто княжеская власть в Милине ослабела настолько, что более не имела возможности управлять ни армией, ни простыми жителями.

К этому было трудно приспособиться. Все, чему обучали труды по стратегии и тактике, обращалось в ничто. Приходилось искать новые методы и способы противостоять врагу, действуя почти вслепую. Беспорядочные мелкие сражения и стычки выматывали армию. Линь Яолян опасался, что, если так пойдет и далее, он слишком распылит свои силы, ослабив войско – и тогда озверевшие милиньцы хлынут далее в пределы коренных земель Данцзе, сметая все на своем пути.

Озверение. Вот еще то необычное, что поражало в этой войне. Невероятное, невиданное никогда ранее озверение и жестокость, которую проявляли милиньцы. Отправленных в разведку лазутчиков воины Данцзе находили не просто убитыми, а оскверненными и искалеченными так, что даже у бывалых бойцов шел мороз по коже. В бою милиньцы порой вели себя так, словно в них вселялись демоны – даже не выкрикивали воинских кличей, только рычали, подобно диким зверям. Небольшие отряды, попавшие в засаду, вырезались полностью. В деревнях, которые подвергались нападениям бродячих шаек, не оставалось никого живого. Линь Яолян помнил, как поначалу с недоверием выслушал рассказ дрожащей женщины, боящейся даже всхлипывать в голос. Несчастная осталась единственной выжившей из своего поселения. Несколько дней она пряталась в пересохшем колодце, боясь выдать себя даже шорохом. Тогда генералу казалось, что натерпевшаяся страха крестьянка просто преувеличивает ужасы.

Но постепенно все сомнения развеялись. Его армия и жители приграничных земель столкнулись с чем-то чуждым, темным. Линь Яолян поневоле все чаще вспоминал бессмертного, которому отсек руку во время нападения на усадьбу. На бесчинство бессмертных указывали странно иссохшие тела, которые находили время от времени. Но еще страшнее были тела с явными следами человеческих зубов – словно некто в безумии рвал плоть мертвых… Линь Яолян хотел верить, что несчастные были мертвы в этот миг.

– Над Милинем тьма, благородный господин, – голос гадателя, которого Линь Яолян призвал к себе в поисках если не ответов, то хотя бы неких подсказок, звучал измученно, – несчастный край слишком отравлен темной энергией, и мы можем лишь с сокрушением сердца молить Небеса о милосердии к тем, кто оказался на тех землях.

Линь Яолян потер лоб ладонью.

– Почтенный заклинающий, можно ли провести более точное гадание?

Руки гадателя, тонкие и костистые, одним жестом выразили безнадежность.

– Благородный генерал Линь, с сожалением сообщаю, что такое невозможно. Когда гадающий пытается прозреть далее, нежели допускают его силы, рассудок необратимо повреждается. Двое почтенных братьев уже скончались от этого…

– Прошу передать сердечные соболезнования семьям и ученикам почтенных заклинающих, – Линь Яолян склонил голову, – я позабочусь об оказании помощи их родичам.

– Скромный гадатель приносит благодарность благородному генералу Линю от имени братьев и сестер, – гадатель почтительно и с достоинством поклонился в ответ.

Не стала ли жертвой подобного та гадательница, свидетелем чьей смерти он стал на улице Шэньфэна? Что, если несчастная была не преступницей, а героиней, которая пыталась лучше разглядеть горькое грядущее, но не сумела верно оценить свои силы?

– Дозволено ли будет скромному заклинающему дать совет благородному генералу Линю?

– Я выслушаю ваш совет с благодарностью.

Гадатель помедлил, прикрыв глаза. Словно собирался с мыслями.

– Господину генералу не следует пересекать рубежи Милиня и ступать на оскверненную землю. Во имя сохранения жизней и душ воинов, что следуют за знаменами.

Во имя сохранения жизней воинов. Этот совет звучал бы слишком странно в иное время. Любому известно, что кровь воинов – краска, которой окрашивают победные знамена. Однако сейчас за словами гадающего стоял иной, темный смысл. Гибель воинов Данцзе на землях Милиня могла оказаться слишком страшной – и при этом напрасной.

Гадатель покинул шатер. Линь Яолян, хмурясь, вновь развернул карту и накрыл ею стол, небрежно сдвинув в сторону чашку и тушечницу. Не пересекать рубежи Милиня. Прекрасный совет, бесспорно. Но как, как тогда обезопасить земли Данцзе? Выстроить цепь близко стоящих крепостей, которые прикроют Северный Предел, а до тех пор метаться с армией по приграничью, вылавливая отряды, возникающие порой словно из ниоткуда? Недурной план. Особенно в части возведения оборонительного рубежа. Если опасность нельзя искоренить – от нее придется отгораживаться. Но удастся ли убедить государя выделить достаточно серебра, чтобы осуществить подобное? Как объяснить, что полководец во главе армии хорош лишь когда ему противостоит другой полководец. Что в той ситуации, в которой они оказались, нет и не будет ни громких сражений тысячных армий, ни сияющих доблестью и славой побед. Что все расползается в мелком грязном болоте беспорядочных кровавых стычек, и самое главное – это успеть вовремя в то место, где более всего требуется перевес в силах. Что единый кулак армии бессилен и слишком неповоротлив против мелких шаек.

Линия укреплений, которая закроет Дандце от Милиня… хвала Небесам, граница не слишком длинна. Куда короче, чем с Цзиньянем. Если такой рубеж возводить, то удобнее всего…

Увлекшись размышлениями, Линь Яолян ногтем очертил по карте место возможного рубежа. И понял, что за один такой план он может проститься с головой. Государь Сянсин, возможно, и готов склониться перед Цзиньянем, могущество которого не оспаривают даже варвары из Западного Юя. Но правитель Данцзе не согласится уступить ни пяди земли небольшому Милиню, а именно это и придется сделать при постройке рубежа.

– Прошу простить, что мешаю размышлениям, – Нин ИНъюй пользовался давним правом входить к своему генералу без доклада.

– Не мешаете, – Линь Яолян сделал приглашающий жест.

– Брата и сестру Дин до сих пор не нашли. Никаких следов, – сдержанно проговорил Нин Инъюй, – вашу усадьбу вновь хотят обыскать. Уже тщательнее.

Линь Яолян стиснул зубы до ломоты в челюстях. Обыскать его усадьбу. Хоть десяток раз. Хоть разобрать по кирпичу. Он был уверен, что ничего крамольного в его доме не обнаружат.

Весть о том, что девица Дин увела брата в храм Чистого Сердца, да так и не вернулась, нагнала Линя Яоляна уже в приграничье. Это известие заставило его ощутить всю боль обманутого доверия. Он искренне проникся сочувствием к попавшим в беду людям, а теперь выходило, что Нин Инъюй был прав в своих опасениях и им расчетливо воспользовались. Но в то же время из письма управлящего следовало, что брат и сестра покинули усадьбу в обычных одеждах, не взяв ни еды, ни денег, ни чего-либо ценного. В разоренном пожаром Шэньфэне было немало доведенных до полного отчаяния людей. Что, если по дороге в храм или по пути обратно беспомощный безумец и одинокая девушка стали добычей грабителей? В смелости и сообразительности девы Дин он имел возможность убедиться, но могла ли даже такая женщина всерьез противостоять нескольким мужчинам?

Мысли об этом были не менее горькими, чем мысли об обмане. Линь Яолян с юности привык к тому, что мужчины часто убивают друг друга – в битвах, в спорах… но мысль об убийстве женщины ему претила. Гибель женщины от клинка или стрелы казалась ему столь же противоестественной, как и гибель ребенка.

Как бы то ни было, его совесть была чиста перед государем. И потому он не станет забрасывать Дворец Лотосов письмами с униженными оправданиями за то, в чем он не чувствует вины.

– Боюсь, вас подозревают в том, что вы тайно сочувствуете учителю Цюэ и его последователям, – осторожно заметил Нин Инъюй, глядя на карту, – и что вы помогли бежать и скрыться Дину Гуанчжи и его сестре.

– Безумие Дина Гуанчжи было неоднократно подтверждено лекарями, что его осматривали.

– Верно. Но у каждого человека есть цена. Кто-то из них может не устоять перед серебром. Или угрозами, которые бесплатны.

Линь Яолян дернул углом рта. Зачем Дворцу Лотосов его голова?

– Не нужно вновь просить меня об осторожности, Нин Инъюй.

– Не стану, – начальник ставки провел чуть узловатыми пальцами по глубокой отметке, оставленной ногтем Линя Яоляна, – берег по эту сторону реки Люгу?

– Да. Земли на другом берегу не удержать, но…

Линь Яолян вкратце поведал Нину Инъюю и о совете гадателя, и о своих соображениях относительно возведения рубежа и того, где его следует возвести. Нин Инъюй слушал внимательно, изредка задавая уточняющие вопросы или добавляя к его мнению собственное. Казалось, что ему идея представлялась не лишенной смысла. Однако, когда обсуждение завершилось, начальник ставки коротко покачал головой с невеселой усмешкой.

– Теперь вам и мне остается лишь молить Небеса, чтобы об этом разговоре не узнали в Шэньфэне. Дворец Лотосов сочтет намерение поступиться землями за Люгу истинной изменой.

– Порой лучше отдать несколько десятков ли, чтобы сохранить целое.

– Из Шэньфэна это может видеться иначе. Одно дело поражения от Цзиньяня, тут хотя бы остается гордость за то, что он так и не завоевал Данцзе. И совсем другое – отдать завоеванные предками земли ничтожному Милиню. Эти ли за рекой Люгу сразу становятся выстланными чистейшим золотом.

– Этот ничтожный, как вы его назвали, Милинь обратился в большую беду, Нин Инъюй.

– Это знаем мы. Знает войско. Знают люди Северного Предела – у почти каждого есть родич или знакомый, который повидал, во что обратились милиньцы и что они творят. Но пожелает ли знать такое государь?

Отвечать Линь Яолян не стал. Впрочем, Нин Инъюй и не требовал ответа.

***

Это не было настоящим сражением. Противостояла им не армия. Просто достаточно большой отряд милиньцев, что открыто продвигался по дороге и напал на передовой разъезд армии Данцзе. Дело могло бы обернуться обычной резней, после которой на обочине остались бы искалеченные тела убитых. Однако Линь Яолян со сопровождавшим его отрядом находился достаточно недалеко, чтобы успеть на подмогу.

Схватка была жаркой и беспорядочной. Вопреки очевидности и здравому смыслу никто из милиньцев не пытался отступить, невзирая на то, что все возможности для бегства у них имелись. Чья бы воля ни сплачивала и ни вела отряд – он был безумцем.

И не меньшим безумием были поражены те, кто составлял отряд. Воины в милиньском снаряжении раз за разом с воем бросались на противников и прекращали сражаться только будучи убитыми.

Линь Яолян ощущал нечто неверное в происходящем. Что-то тревожное билось на самом краю сознания с того самого мига, как он увидел окрашенную кровью грязь места боя.

Белоногий, встав на дыбы, ударил копытами бросившегося на него мечника. Это было глупо, беспримерно глупо для любого, кто хоть раз имел в бою дело с конным – даже не будь Белоногий сяоцзинским конем. Но нет, неверность была не только в том, как действовали милиньцы. Не в слепо выкаченных глазах воинов и не в том, что над милиньцами впервые за долгое время было видно знамя. Было что-то еще. Что-то, вившееся в воздухе. Что-то в окровавленной земле под ногами.

Поле, на котором развернулся бой, с каждым мигом все более походивший на беспорядочную свалку, вдруг дрогнуло – словно чья-то исполинская рука встряхнула его, как натянутую простыню. Это отозвалось ломотой в корнях зубов, как от звука лопнувшей струны.

А далее все утонуло в криках людей и бешеном визге напуганных коней. Земля под ногами стала вздуваться и опадать тяжелыми медленными пузырями, подобно каше в гигантском котле. И каждый земляной пузырь, лопаясь, выносил на поверхность кости. Человеческие черепа, на которых чудом держались позеленевшие древние шлемы. Черепа лошадей. Кости неведомо как не распавшихся рук и ног. Куски потерявших былой блеск доспехов. И целые доспехи, чьи хозяева так и истлели внутри собственной брони. Мечи, что некогда были грозным оружием.

Древние мертвецы перемешивались с теми, кто погиб несколько мгновений назад. С ранеными и живыми, что не смогли устоять на ногах на ходящей ходуном земле.

О том, чтобы продолжить сражение, не могло быть и речи. Чудом было просто удерживаться на ногах.

Линь Яолян, пытаясь успокоить Белоногого, озирался вокруг. Он не знал, кажется ли это ему, или земля и правда каким-то неведомым образом прокатывает волны, подталкивая извергнутые останки и оружие ближе к нему.

В Цзиньяне до него доходили рассказы о том, что при проезде мимо принца Шэнли поле некоей древней битвы вдруг пробудилось и вынесло из глубин земли кости воинов, ждавших погребения, которое принц им даровал. Однако в тот день вокруг цзиньяньского принца не кипела беспорядочная схватка и земля не напилась крови. Да и что общего могло быть между принцем Цзиняня и генералом Данцзе? Что?

Линь Яолян не мог сказать, сколько продлился этот тягостный кошмар, сковавший сердце ледяным оцепенением. Кажется, менее часа – солнце не успело далеко уйти по небосводу. Кажется, оно вообще не двинулось. Если это было верным, то все закончилось за мгновения, растянувшиеся на настоящую вечность для тех, кто оказался на поле.

Земля успокаивалась постепенно, подобно ряби на поверхности воды. Кто-то громко молился, кто-то взывал к Небесам, прося об ответе. Кто-то без стыда рыдал, не в силах совладать с пережитым ужасом. Стонали, кричали и звали на помощь раненые.

Линь Яолян сорвал с пояса флягу, торопливо и жадно сделал несколько глотков. Почти не глядя бросил ее немолодому солдату с рассеченным лбом, хватавшему ртом воздух.

Можно было бы сказать, что они победили. Поле, сплошь усеянное теперь костями и древней позеленевшей бронзой, осталось за ними. Милиньцы почти полностью разбежались, как будто исчезла некая сила, что направляла и сплачивала их. Лишь кое-де маленькие разрозненные группы пытались сопротивляться тем из воинов Данцзе, что пришли в себя быстрее прочих.

Спешиваться и ступать на землю, что еще недавно извергала мертвых, было жутко. Однако следовало продемонстрировать всем свое бесстрашие и решимость. И дать отдых нервно подрагивающему шкурой Белоногому. Если бы не этот подарок цзиньяньского принца – валяться бы генералу Линю на сходящей с ума земле среди древних костей.

– Глядите-ка… сокол. Цзиньяньцы сюда добирались, что ли?

– Опомнись, какой Цзиньянь. Мечи старые. Да никакого Цзиньяня тогда и не было.

– А откуда сокол тогда? Их же знак…

– У ученых господ спроси. Вдруг ответят. Только поклонись для начала по всем правилам, чтобы взашей не погнали.

Линь Яолян усмехнулся, почесывая шею Белоногого. Кое-кто из солдат пошустрее и посмелее уже начал приглядывать к тому, что выбросила земля.

– А ну унялись! – скомандовал перемазанный кровью и землей десятник, косясь на стоящего неподалеку генерала, – раненым помочь! Потом глазеть будете!

– А мне рассказывали, что тут в этих местах аккурат сам Жу Яньхэ правил.

– Ага. И Ганьдэ тут же была. Которая древняя, Яшмовая.

– Держи его!

– Тварь! Среди мертвых укрылся!

– Да он же не человек вовсе! – чей-то голос звенел от паники.

Линь Яолян переда повод Белоногого воину из свиты и пошел на шум.

Несколько копейщиков пригвождали к земле бьющееся тело в милиньском снаряжении. Любой человек уже лишился бы чувств от боли и льющейся из ран крови, но тот, кого удерживали острия копий, с утробным рычанием скалил зубы и бился как нанизанная на острогу рыба, лишь расширяя полученные раны.

В глазах, безумно выкаченных на пределе возможного, не было ни тени рассудка. А губы и подбородок были испятнаны еще свежей кровью.

– Тварь… мертвеца грыз.

– Да смилуются Небеса.

– Милинь и правда нечестивцы…

– Это же демон! Демон внутри!

– Налегай сильнее, вырвется!

Линь Яолян заметил, что взгляд твари в человеческом обличье вдруг остановился на нем. В глазах стало появляться осмысленное выражение. И это было выражение жуткой запредельной ненависти, заставившей Линя Яоляна содрогнуться. Но не от страха, а от незнакомого прежде глубинного отвращения.

Хуасинь словно сама собой покинула ножны и взлетела, ловя неяркий свет солнца. А потом опустилась, отсекая твари голову.

– Гадатели говорят, что таких нужно рассекать на пять частей, – отрывисто бросил Линь Яолян.

Иссущенные как хворост тела, трупы со следами зубов, обглоданные мертвецы, бессмертный, что пытался убить его, вставшая на дыбы земля, извергающая мертвецов, эта тварь с демоном внутри, предупреждения и совет гадателя, слова девы Дин о том, что наступил недобрый год… неужели и правда начинается Шестая Эпоха? Ведь, если верить свиткам предсказаний, ее начало ознаменуют великие беды и возвращение демонов в Срединный мир…

Линь Яолян отер Хуасинь с особым тщанием и вернул в ножны. Через поле к нему спешил Оу, тащивший по земле знамя – то самое, под которым бились милиньцы.

– Почтение и слава моему генералу, – гонец Оу чуть заметно задыхался, – знамя милиньцев…

Знамя было не совсем милиньским. Сейчас Линь Яолян ясно видел, в чем заключалась насторожившая его неправильность. Шесть монет, давний знак боевых знамен Милиня, перекрывал другой. Угловатый, простой знак, по начертанию выглядевший очень древним.

Не узнать его было трудно. Именно под таким знаменем на фресках и картинах, что рассказывали о падении Яшмовой Ганьдэ, шли в бой нечестивые бессмертные.