Текст книги "Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА 9

Чужое присутствие Азариил ощутил еще до того, как высоко над полом, на одном из подоконников появилась тонкая, хрупкая фигура.

– Мир тебе, Нуриил, – произнес он, отстранив Варвару и слегка поклонившись, хотя дурное предчувствие сдавило сердце.

– Что вижу я, – оставив приветствие без ответа, удивился гость. – Ты здесь, и земная женщина в твоих объятиях. Стало быть, не клеветали на тебя, когда сокрушались о падении?

– Не бойся, – Азариил обратился к испуганной Варе. – Ступай к Андрею и скажи, что братья мои здесь.

Варвара неуверенно попятилась к выходу.

– Ступай! – поторопил Азариил властно.

Однако перекошенная, рассохшаяся дверь оказалась заперта. Девушка подергала ручку, толкнула плечом – и в панике оглянулась.

– Не нужно никуда ходить, – Нуриил непринужденно скользнул вдоль окна, перебирая босыми ступнями по самому краю подоконника. Он и на земле не отказался от ангельского облика – воплотился в тонкокостном, гибком теле и укутался свободные одежды из струящейся ткани: синей, под стать глазам. Длинные темные локоны спадали на плечи, подчеркивая иконописны черты лица – не мужские и не женские. Вот только одухотворенными их назвать было нельзя.

– И никого звать, – продолжил Нуриил, балансируя над пустотой и придерживаясь за решетку окна. – Его сейчас приведут.

– Выпусти ее! – потребовал Азариил. – Ты не имеешь власти удерживать человека…

– Не имел. Но времена меняются, меняемся и мы. Взять, к примеру, тебя. Ты возгордился, возжелал свободной воли, чтобы вершить судьбы, и вот ты здесь – жалкий, поверженный. Одинаково страшишься Неба и преисподней: в ужасе перед адом пытаешься раскаяться и при этом готов отстаивать собственную правоту. Но тебе ли не знать, Азариил: раз оступившись, мы безвозвратно теряем Небеса! Такими нас создали. Несогласным одна дорога – в муку вечную. Хотя есть и другой путь.

– Другой? – слова сбивали с толку.

– Аваддон, – Нуриил произнес имя падшего с благоговением. И все наконец обрело ясность.

– Это ты вызвал меня в Невечерний храм, чтобы отвлечь от Андрея. Ты выдал его демонам. – В памяти возник тот день и час, когда Азариил в смятении искал звавшего и не находил; когда наткнулся на брата в одном из нефов и поверил в случайность встречи; когда позволил себя одурачить.

– Асмодей настаивал, – Нуриил пожал плечами. – Был крайне убедителен, когда предупреждал о твоем рвении во чтобы то ни стало уберечь душу.

– Но зачем? Неужели надеешься избежать наказания за предательство? Отец не допустит!..

– Отец допускал и не такое.

– Вспомни Денницу!

– Что может быть ужаснее вечного заточения в аду, – с притворным сокрушением сказал Нуриил. – Денница был велик, но глуп, за что и поплатился. Гордыня затмила его разум. Попытка свергнуть Бога – какой абсурд! И все же его беззаконие многому научило других. Подумай о Мастеме. Когда Господь заточил Люцифера в преисподнюю, туда же отправились и падшие ангелы, но треть из них хитрый Мастема упросил Бога оставить на земле, чтобы искушать людей и таким образом испытывать их веру. Он не просто избежал ада, но и принял на себя командование легионами злых духов!

– Браво, – без энтузиазма прокомментировал Азариил. – Ты восхищаешься чужой гнусностью.

– А ты гордишься. И ставишь собственную волю выше воли Создателя. Кто из нас хуже? Какой мерой будем мерить? Каким судом судить? Человеческим – недостойно для ангелов. Божественным – окажемся одинаково бесчестны. Скажи, ты ощущаешь себя плохим?

Тот же вопрос недавно волновал Андрея.

– Я ощущаю себя собой. А восторгаться демонской изобретательностью мне в голову не приходило.

– До поры до времени, – заверил Нуриил. – Пока для тебя большая часть белого по-прежнему остается белой, а черная черной, но это не продлится долго. Крошечная червоточина разъедает спелый плод в считанные дни. И когда неотвратимость ада навалится своей чудовищной тяжестью, ты будешь рад любой лазейке, лишь бы вырваться из кровавого мрака, от бесов, сжирающих тебя живьем.

– Если преисподняя отвратительна, зачем же связываться с демонами? Зачем предавать?..

– А зачем ты предал?

Азариил сощурился, смерив бывшего брата тяжелым взглядом.

– Свобода воли. Познание. Чувства, – Нуриил перечислил отличия сынов Божьих от человеческих.

– Нам не стать людьми, не присвоить чужое…

– Но мы сможем жить, как они! – Нуриил сорвался с подоконника и опустился на пол.

Варя вскрикнула от неожиданности и страха.

– Сможем выбирать! Познавать мир и друг друга! Чувствовать! Мы останемся на земле – бессмертными и свободными!

– Ради чего? Свобода ради свободы? Познание ради познания?

– Разве этого мало?

– Страсти и обладание вещами не делают людей счастливыми, Нуриил. Потому что никакими земными удовольствиями не заполнить душевную пустоту, одолевающую человека, лишенного общения с Богом. А воля, к которой ты стремишься, вводит в заблуждение, потому что чаще всего это воля творить беззакония, а вовсе не добро. По-настоящему счастливы лишь те из людей, кто, умирая, обретает Царствие Небесное. А ты отрекаешься от него в угоду похоти и разврату и полагаешь, будто избежишь участи бесов?

– Не сравнивай меня с тварями, подобными им. Сегодня, здесь Аваддон возродится. И я останусь собой.

– Бог не допустит! – закричала Варвара.

– Уже допустил.

Нуриил обернулся, и правая стена храма вдруг почернела. Клубящийся мрак выплеснулся на мозаичный пол, местами покрытый снежными наносами. Из мрака дохнуло гарью и мерзостной вонью разложения, и Азариил непроизвольно попятился.

Первым тьма отрыгнула из своих глубин Андрея – тот упал, ткнулся лицом в сугроб и вскочил, ошарашено озираясь. Варя закричала и метнулась к нему через весь храм, однако следующим появился Асмодей, за ним развязной походкой – Белфегор, по-прежнему в женском обличье. Варя застыла, не в силах шелохнуться, а из черноты вылезали все новые и новые демоны. Данталиан многоликий, увешанный золотом Валафар, король шабашей Леонард с козлиными рогами и копытами, тучный Маммон и бледная, чувственная Лилит. Несколько черных бесов-прислужников тащили свитки, свечи, артефакты и пыльные мутные бутыли с кровью и маслом. Последний нес сверток, в котором кто-то копошился и хныкал.

– Азариил, – поприветствовала Белфегор, сверкнув белозубой улыбкой. – Рада встрече, ангел мой. Ты предал Отца – горжусь и преклоняюсь.

– Не паясничай.

– Хмурый и немногословный, как всегда. Но блеска в нимбе и силенок поубавилось, перья потускнели. Таким ты мне нравишься больше. Чувствую родственное существо, – она остановилась в шаге от него, призывно заглядывая в лицо и приподняв бровь.

– Изыди, – холодно бросил Азариил. Его сейчас занимало другое.

– Думаю, я без труда уговорю Мастему поручить мне шефство над тобой. Вчерашний ангел в личном услужении – аж мурашки по телу!

Азариил перевел на нее взгляд. Но, вопреки ожиданиям, бесовку не отшвырнуло, не задвинуло в угол, не размазало по стене.

– Давай притворимся, что я испугалась, – сочувственно предложила Белфегор и проследовала в конец наоса, разглядывая фрески на стенах.

– Зар! – раздался отчаянный зов Андрея.

Азариил шагнул к нему, но на пути, словно из-под земли, вырос Асмодей.

– Куда-то спешишь? Как верный пес, по старой привычке рвешься защищать хозяина? Не торопись, теперь это не твоего ума забота. Помимо прочего, я с тобой ещё не закончил, – плотоядно прошипел демон.

С нарастающим ужасом Азариил ощутил, как злая сила вновь впивается в него, точно ржавые железные крюки, и выворачивает крылья. От боли помутился рассудок. А потом вдруг послышалось, как горячо шепчет Варя, вжавшись спиной в стену:

– Да воскреснет Бог…

– Заткните ее, кто-нибудь, – коротко приказал Асмодей.

Молитва оборвалась истошным криком.

* * *

Он помнил коридор подземелий, по которому его протащили. Размазанную кровь на полу, чье-то мертвое тело и другое – еще живое, мелькнувшее в просвете между дверью и косяком. И предсмертные хрипы, и каркающий кашель, и брызги фонтаном из перерезанного горла. Тонкие, быстрые ручейки, наполнявшие одну грязную бутылку за другой, стекавшие по костлявым пальцам…

Он помнил собственный ужас и парализующее чувство вины. Это из-за него сюда явилась мучительная, безобразная смерть. Он принес ее с собой, отдал ей на растерзанье невинных людей, убил тех, кто дал ему убежище…

Он помнил горький, липкий и плотный, как деготь, мрак, сгустившийся вокруг непроницаемой массой, отравой протекший в горло. Наверное, из-за яда, клубившегося в воздухе, его тошнило и нещадно рвало все то время, всю ту вечность, пока бесы проталкивали его сквозь черноту. Изможденный, дрожащий от омерзения, он наконец вывалился наружу и очутился в незнакомом разрушенном храме.

Холодные серые сумерки затекали в разбитые окна, с потолка сыпал снег. Немного оправившись, Андрей заметил Азариила с Варей и мигом позабыл о собственных злоключениях.

– Зар!

– Ш-ш-ш, – прошелестел над ухом вкрадчивый голос бледной, как отполированная кость, демоницы с томным взглядом. – Он больше тебе не поможет.

Андрей в ужасе отпрянул. Натолкнулся спиной на что-то твердое и непоколебимое, как скала. Обернулся. И остолбенел, увидав перед собой отца.

– Ты виноват в моей смерти, – прогудел тот утробно, едва размыкая губы. – Ты убил меня! Я теперь в аду…

Андрей затряс головой, не в силах вымолвить ни слова.

Вдруг отцовское лицо расплылось жирной кляксой, краски смешались, и из них, будто из горячего воска, вытек новый облик. Варин.

– Зачем ты втянул меня в этот кошмар? – плаксиво пожаловалась «сестра». – Они станут меня пытать, надругаются над моей невинностью!..

Тут сзади донесся страдальческий вопль: кричала настоящая Варя, отбиваясь от бесов.

– Отпустите ее! – заорал Андрей. – Вам нужен я, а не она!

– Имейте совесть! Будьте человечны! – передразнил один из демонов, увешанный золотом, и остальные издевательски загоготали.

– Говорю ведь, будут пытать, – поделился откровением многоликий, на сей раз низким голосом Азариила. – Выпотрошат.

– Лжешь!

– Папой твоим клянусь. Он, кстати, шлет горячий привет…

– Не слушай! – придушенно позвал Азариил. – Данталиан, отойди от него!

Ангел болтался над полом, неестественно выгнувшись, будто растянутый за руки на невидимой дыбе. Наморщенный лоб блестел от пота, в глазах – смертная мука. Демон уставился на него исподлобья, потом ухмыльнулся, и Андрей узнал самого себя:

– Мы ведь друзья, Зар, как ты мог?.. – в точности копируя интонацию, упрекнул двойник.

– Не слушай, – повторил Азариил. – Все его слова – не больше, чем змеиный яд…

Бесы тем временем вихрем пронеслись по залу: расставили и зажгли свечи, исчертили стены пентаграммами и прочей черномагической символикой и доставили откуда-то огромную каменную плиту. Поместили ее в центре наоса прямо под куполом – получился жертвенник. Снег равнодушно ложился на его матовую, шершавую поверхность.

– Приступим! – провозгласил Асмодей и громко хлопнул в ладоши.

В тот же миг оглушительно грохнуло, и сверху, взметнув тонну пыли, обрушилась деревянная балка. Выстроившиеся полукругом нечистые одобрительно загудели.

Асмодей взмахнул рукой – балка вросла в пол – и глумливой учтивостью обратился к Андрею:

– Прошу.

Кошмар повторялся с удивительной точностью. Рывок, треск ткани, боль от когтей, сдирающих одежду. Ободранные жесткой древесиной руки и спина, сведенные судорогами мышцы. Нет. Он не станет кричать. Не дождутся. Стиснув зубы, Андрей заставил себя терпеть молча и обратился вглубь памяти в поисках молитвы. Азариил уверял, будто он прочел какой-то псалом, значит, надо напрячься изо всех сил и вспомнить. Однако мысли расплывались, словно нефтяная пленка по поверхности воды, вдобавок от боли лихорадило, и сосредоточиться не удавалось.

– Не будем терять время, – Белфегор подняла одну из пузатых, мутных бутылей, наполненных кровью, – пока не нагрянула ангельская артиллерия. Предлагаю обойтись без вессаона.

– Артиллерия не нагрянет, – спокойно возразил юноша в свободных синих одеждах, брезгливо державшийся в стороне. – Но смысл поторопиться есть.

– Поддерживаю, – согласился кто-то из демонов, и остальные одобрительно загудели.

Откупорив сосуд, Белфегор смочила пальцы и принялась выводить на каменной плите круг, вычурные знаки и непонятные письмена. Окружающие затянули протяжную песню. Иконописный юноша в синем испарился, словно и не присутствовал. Уж не с ним ли беседовал Асмодей в одном из видений?..

Андрей обратил внимание, как задергался Азариил: неистово и отчаянно, будто слова хлестали и жгли его, доставляя мучения куда большие, чем вывихнутые руки. Воистину бесовскими устами сейчас вещало само зло, и ангелам оставалось лишь корчиться в агонии – или бежать.

Покончив с наскальной живописью, Белфегор отшвырнула опустевшую бутыль и поднялась на жертвенник. Демоны притихли.

Сумерки за окнами сгустились. Яркие огоньки свечей заколыхались на сквозняке, и по углам заметались уродливые тени, обличая в собравшихся исчадия ада. Незримое сделалось зримым. И путы Азариила, и его искалеченные дрожащие крылья – все обнажилось и легло на стены черными узорами.

Воздев перепачканные кровью руки к потолку, Белфегор завыла, исторгая из себя заклинание. С последним словом в глубине земли грохнуло. Пространство содрогнулось. Рогатые бесы трусливо съежились, поджав хвосты. Демоны безмолвствовали.

– Он будет здесь через минуту, – произнесла Белфегор, опуская руки. – Где младенец? Живо! Все должно быть готово к его появлению!

Подобострастно скрючившись, прислужник поднес ей шевелящийся сверток. В пеленках копошился новорожденный ребенок, красный и сморщенный, со слепыми мутными глазками.

Андрей зажмурился, отказываясь смотреть, воспринимать, верить. Творилось нечто чудовищное, необъяснимое, недопустимое для мировоззрения, которое проповедовали Азариил с Варей. Как Бог мог оставаться безучастным к происходящему? Как позволял глумиться над крошечным безгрешным созданием? Неужели только так, ценой многих невинных жизней искупалось своеволие человека и отступничество ангела? Неужели бесы восторжествуют и омоются в крови лишь потому, что кто-то здесь достоин наказания? Где же Его милосердие? Где справедливость?

Если до сих пор Андрей пытался молиться, то теперь боль и горечь наполнили мысли возмущением и отвратили от Небес. В груди закипел гнев. От ярости захотелось закричать – и вдруг не нашлось подходящих слов. Захотелось прекратить безумие – и вдруг родилось осознание собственной ничтожности и беспомощности. Ему ли, жалкому, обреченному, распластанному на столбе, клеймить духов злобы? Те в лучшем случае посмеются, в худшем – добавят пыток.

Андрей увлекся горестными переживаниями и не заметил, как Белфегор исчезла с алтаря. Гробовая тишина обрушилась и придавила тяжелым валуном – не шелохнешься, не вдохнешь глубже. Даже Азариил оцепенел, будто покрытый ледяной коростой: перестали трепетать раненые крылья, сжались в полоску посиневшие губы, остекленели глаза.

Надвигалось страшное. Неотвратимое.

Помысел о расплате и малодушное желание умереть без мучений, мелькнув, растворились в грохоте сердцебиения. И тогда появился он. Тот, кого ожидали демоны, перед кем они почтительно склонились, раболепно согнулись и угодливо затряслись.

Андрей ожидал грома с небес, землетрясения или, на худой конец, трещин, ползущих по стенам. И немало удивился, когда дверь, ведущая в притвор, отворилась, и в наос без эффектов и сопровождения вошел узкий, высохший, длинный старик, похожий на смерть. Одет он был в безупречный костюм, как и в тот единственный раз, когда Андрей имел несчастье встретить его за карточным столом. Он ни грамма не изменился. Хотя теперь, вопреки всему, не казался ни грозным, ни пугающим. Глядя на то, как он шествует по мозаичному полу, Андрей от неожиданности даже усмехнулся.

Чем привлек к себе внимание.

– А, ты, – ухмылка придала старческому лицу жуткое, неописуемое сходство с черепом. Низкий, утробный голос, словно идущий из земных недр, пронял до костей – волосы на затылке встали дыбом.

– Сколько дней минуло. Сколько жизней загублено. А результат, меж тем, неизбежен. Сам скажи, стоило ли убегать, позорно прятаться?

– И стоило. И до сих пор стоит! – внезапно выкрикнула Варя, которую по-прежнему держали прислужники. – Можете пытать и мучить и проводить свои мерзкие ритуалы – Бог все равно спасет нас!

– Праведница, – Мастема остановился и обернулся к ней. Варя смотрела на него ни жива ни мертва, от истеричной дерзости не осталось следа. – Бог продиктовал правила: кого поймаем – наш, кого ангелы не сберегут – пропал. Я условий не нарушал, поэтому сейчас беру законное, честно заработанное. Отсюда следствие: никто никого не спасет. Смирись.

– Не верю, – выдохнула Варя.

Андрей и сам не желал верить, однако положение вещей свидетельствовало в пользу Мастемы.

– Что с нами будет… потом? – спросил он, чтобы отвлечь демона от сестры. Тот ответил не сразу. Неторопливо, со смертельно скучающим видом, сцепив перед собой костлявые руки, обтянутые сухой, морщинистой и тонкой, как пергамент, кожей, прошел между Белфегором и болезненной девицей с красными губами. Приблизился к столбу. Водянистые глаза со старчески желтоватыми белками впились в Андрея. Почудилось, будто пространство кружится, земля разверзается и сама преисподняя затягивает, заглатывает жертву в свою алчную, ненасытную утробу.

Андрей беспомощно дернулся.

– А ничего не будет, – наконец снизошел Мастема. – Пожует и выплюнет.

– Одного не пойму. Тебе дали власть над всеми духами злобы, оставшимися на земле, но вместо упоения единоличным могуществом, ты рвешься воскресить Аваддона – и получить конкурента!

– Справедливое замечание, – признал смертеподобный, поблескивая черным перстнем. – А тебе не приходило в голову, до чего скучны и предсказуемы люди? Одни и те же пороки, страсти, сомнения за тысячелетия набивают порядочную оскомину. Совращать все легче, уже и напрягаться не требуется: сами на убой идут. Скука.

– Думаешь, падший тебя развеселит?

– Аваддон – наше достижение, прорыв в борьбе с Всевышним, – узловатый палец ткнул вверх. – Мы победили, играя по Его правилам, нас не в чем упрекнуть, а значит, слабое звено во всей этой бесконечной трепологии о непогрешимости Создателя наконец найдено!

– Все в мире происходит с Его допущения, – сказала Варя. Она уже взяла себя в руки и говорила тихо, но твердо. В ее голосе звучала железная уверенность.

– Блажен, кто верует, – не оборачиваясь, процитировал Мастема. – В особенности, когда иного выхода не остается.

– Вам не обхитрить Бога. Он здесь и предугадывает каждый ваш шаг, каждое слово, каждый гнусный помысел.

– А знаешь, почему Он так любит праведников? Потому что они, как тупые мулы, топают туда, куда их ведут: в страдания – значит, в страдания, на эшафот – значит, на эшафот. И не задают вопросов. Во всех отношениях удобные последователи: ни сомнений, ни мятежей, ни мозгов. Достаточно посулить в загробной жизни облако помягче – они и развесили слюни. А остальные, кто составил себе за труд воспользоваться разумом, мигом впадают в немилость. С чего бы вдруг? Разве разум для того дан, чтобы его игнорировать? Разве чувства, стремления, таланты для того созданы, чтобы их убивать глушить и зарывать в землю? Где смысл, праведница? Почему высшим благом считается лицезреть после смерти Того, Кто сам себя провозгласил непогрешимым, всемогущим и всеведущим? И не для того ли прожженные грешники ссылаются в ад, чтобы на веки вечные отбить у них охоту любопытствовать? Мулы в раю, интеллектуалы в преисподней. Угодные и неугодные. И все ради одного: сокрыть истину.

– Какую еще истину? – не выдержал Андрей.

– Бог не всесилен.

– Неправда! – в отчаянии выкрикнула Варя.

Действительно, чего еще ожидать от бесов?!

– Ему не справиться без ангелов – те выполняют за Него всю работу. Не справиться без нас – кто бы испытывал и искушал смертных, если пернатые гнушаются дурных поступков? Он лишь восседает на троне и раздает приказы, прикрываясь ложью, будто держит мироздание в своих руках. Настала пора развенчать эту ложь. Аваддон воскреснет и станет первым ангелом, сошедшим на землю по собственной воле и не поплатившимся за это головой и природой.

– И пойдет творить добро направо и налево, я так понимаю, – присовокупил Андрей.

– Вряд ли.

– Для ритуала все приготовлено, повелитель, – напомнила Белфегор.

– Что ж, как ни сладостно оттягивать момент истины, но время поджимает. Не будем испытывать судьбу.

– Все-таки боитесь! – вновь закричала Варя.

С выражением легкой досады на лице Мастема едва заметно шевельнул рукой, и она закашлялась: долго, мучительно. Кровь брызнула с губ на грязную мозаику пола. Андрей заскрежетал зубами от бессильной ярости, но тут перед ним возник Асмодей со знакомой книгой. По телу побежала предательская дрожь, страх затуманил мысли.

Возьми себя в руки, зажмурившись, подумал Андрей. Не раскисай! Не поддавайся! Не сдавайся без боя!

Когда он открыл глаза, на жертвеннике вокруг копошащегося среди пеленок голого младенца уже стояли глиняные сосуды. Сколько раз они являлись ему в кошмарах! Плотные до вещественности коконы из богомерзких заклятий, в каждом из которых томилась вырванная из тела душа. Тускло поблескивали цепочки. Мастема вытянул над ними руки. Его яйцеподобный, облепленный мертвой кожей череп впитывал желтый свет, льющийся от свечей, паучьи пальцы жадно подрагивали, а за спиной клубилась тьма.

С губ Асмодея сорвались первые слова заклинания.

Где-то в памяти забил набат. Последним, что увидел Андрей прежде, чем провалиться в беспамятство, была кровь, лужей расползавшаяся вокруг столба и пропитывавшая островки подтаявшего снега.

* * *

Молиться не получалось. Злая сила парализовала рассудок. Слова рождались через одно и увязали в трясине нечистот, отравивших воздух.

Как Нуриил мог присутствовать в этом притоне мерзости и не испытывать отвращения, не желать уйти и очиститься, не стремиться выжечь скопившееся у алтаря паскудство потоком божественного огня?.. Впрочем, сохранилась ли в нем хоть капля света? Едва ли: блистательная оболочка таила гнилое нутро. Он испарился лишь однажды, когда бесы запели, призывая на подмогу разрушительные силы ада: ангельское естество не терпело их тлетворного влияния.

Мастема высказывал чудовищные богохульные идеи – что ж, от демона иного ожидать глупо. Азариил слышал подобное много раз и не вникал в исковерканную суть, снисходительно и с долей брезгливой жалости списывая ее на духовную инвалидность говорившего. Он лишь боялся за Андрея и праведницу: нельзя, нельзя было терять веру за миг до конца. Нельзя усомниться на пороге смерти! Мастема того и добивался: смутить, поколебать, утащить в пропасть отчаяния.

– Претерпевший до конца спасется, – шептал Азариил, не сводя глаз с Андрея – Варю ему видно не было. В отличие от молитв, эта мысль крепко засела в голове, и он цеплялся за нее, чтобы не потерять разум. Ведь какой бы вздор ни нес Мастема, Азариил понимал: невмешательство небесных сил есть расплата за самоуправство. Пренебрегшие промыслом и возвеличившие собственную волю отдаются на попечение самих себя – за что борются, от того подчас и погибают. И винить некого, и незачем строить лживые теории об «ошибках» и «слабом звене», опровергающие божественную непогрешимость.

Азариил не желал Андрею быстрой и легкой смерти. В груди, безусловно, теснились уже знакомые, усвоенные и выстраданные за время воплощения эмоции: милосердие, привязанность, стыд. Они прожигали насквозь: все бы отдал, лишь бы помочь. Но разум – и те осколки ангельской благодати, которые не успели перегореть, которые ещё не посмели отнять – кричали: «Терпи!» И надеялись, вопреки всему надеялись на милость и человеколюбие Отца. Всему на земле свое время: падать и вставать, жить и умирать. Время разбрасывать камни и время собирать камни… И претерпевший до конца – спасется. С креста не сходят, с него снимают.

Мастема оставил ритуал изъятия души на попечение Асмодея, и тот с яростным усердием взялся за дело. Его голос развернулся в полную мощь и загрохотал под куполами, возмущая пространство, отзываясь в земных недрах гулкими ударами и утробными стонами. Горячий колдовской ветер – отравленное гарью, серой и страданием дыхание преисподней – разметал заносы на полу, швыряя в лицо пылью и брызгами талого снега. На зубах заскрипел песок. Огоньки свечей неистово заколыхались, словно обезумев от страха, но не погасли – нечисть заботилась о точности ритуала, соблюдая предписания в мелочах. По стенам поползли жуткие, уродливые тени.

Адский яд отравлял. Азариил чувствовал, как заклинание иглами впивалось в тело Андрея, выскабливало из него душу, снимало с нее плоть тонкими полосками. Волны агонии распространялись от несчастного, но загораживаться Азариил не стремился. Бесы ликовали, наслаждаясь тончайшими оттенками человеческих страданий, а он терпел, принимая в себя брызги и накаты боли, будто сопричастностью к ней можно было искупить вину.

Наконец заклинание иссякло, и обрушилась тишина. Андрей обвис на веревках, уже не живой, но и не мертвый. Варя закричала. Ее заставили замолчать, и вопль переродился в кровавый кашель.

Приподняв голову, сморгнув мутную пелену слез, Азариил взглянул на недоступное человеческим глазам. Вот Асмодей – пылающее шестикрылое чудовище – повел рукой, извлекая душу из жертвы. Вот Мастема, шевеля костлявыми пальцами, склонился над алтарем, готовясь принять последний Осколок. Вот шесть сосудов, расставленных вокруг младенца, медленно разгорелись багровым пламенем, и церковь наполнилась глухими мученическими стонами, и отчаянными воплями заточенных душ, скребущих изнутри стены своих темниц. Еще секунда – и семь Осколков сольются, и заклинание спаяет их намертво, переплавит в единую сущность. И тогда Аваддон погрузится в жертвенную младенческую плоть – и возродится.

И никто не придет.

Никто не поможет.

Никто не предотвратит неизбежное.

Милосерднее к самому себе было бы зажмуриться, однако Азариил продолжал смотреть. Трудно сказать, надежда ли заставляла его или перенятое у людей упрямство.

Внезапно по груди Андрея поползла тонкая, извилистая трещинка. Мгновение – и из нее хлынул свет. Бесы истошно завизжали и кинулись врассыпную, закрывая глаза руками. Мертвенно бледный Нуриил отпрянул. Только Мастема не шелохнулся и не дрогнул, наблюдая за тем, как прямо перед ним над краем алтаря из невесомых ослепительных нитей сплетается душа. Кристально чистая. Не замутненная грехами.

Прощенная.

Азариил смотрел на нее в немом ошеломлении. Душа горела, освобожденная от страданий и бремени земного бытия, и ее божественное сияние разливалось вокруг, опаляя бесов, вынуждая их трусливо пятиться в поисках темных углов.

– Это невозможно! – в ярости прорычал Мастема. – Ты проклят навеки. Ты не можешь очиститься. Заберите у него Осколок!

Из всех лишь Асмодей отважился броситься к Андрею – и с воем отскочил обратно, когда между ними вдруг вырос Ангел-Хранитель.

– Отойди, паскудство, – коротко велел тот. – В нем нет ничего для тебя.

– Осколок мой! – зашипел Мастема. Человеческая личина ссыпалась с него истлевшими хлопьями, и взорам открылась ужасающая изнанка. Тощей, мерзкой тварью, распространяющей тошнотворное зловоние, он метнулся к Хранителю и сшиб того с ног. Полосатым клубком они покатились по полу, брызгая светом и тьмой.

Азариил ощутил, как ослабевают путы, и уже не сдавливает горло, и дышать становится легче. Будто выскользнув из безжалостного железного захвата, он осел на пол, стукнувшись коленями, и завалился на бок – вывихнутые руки обвисли безвольными плетьми, опереться на них не получилось. Щека проехалась по острым камешкам и выщербленным крошкам плит. Сломанные крылья оттягивали плечи назад и лежали мертвым грузом. Сейчас, когда вернулась подвижность, боль вгрызлась в них с удвоенной силой. До чего же мучительна телесность. Если бы только развоплотиться, насколько легче стало бы без тесной и громоздкой, пропитанной болью плоти!.. Азариил не находил в себе сил совершить подобное. Казалось, он безнадежно врос в смертную оболочку, и та не отпускала.

Мастема с Хранителем бились насмерть. Вспышки, лязг и грохот наполняли пространство, дрожали стены, сыпались искры, и свирепый ветер хлестал по щекам и плевался мокрым снегом и сажей. Ритуальные свечи погасли и раскатились. Надрывно, во всю силу новорожденных легких орал багровый младенец. Прыгали по углам тени. Расступились демоны, тревожно следя за поединком. Попрятались в щели бесы-прислужники: близость Ангела-Хранителя вызывала в них безумие и первобытный ужас.

– Азариил, – тихонько, хрипло до неузнаваемости позвали сзади.

У него не получилось обернуться. Боль рвала крылья с такой силой, что в мысли закралась малодушное желание отсечь их; от каждого движения мутилось сознание.

– Чем тебе помочь? – над ним склонилась Варя. Пользуясь всеобщим замешательством и исчезновением рогатых мучителей, она подползла ближе. Кровь капала с ее подбородка и пленкой блестела на зубах.

– Помолись, – выдохнул Азариил, вложив в просьбу остатки сил.

Тихий, прерывистый от волнения голос, шепчущий спасительные слова, бальзамом пролился на раны. Все вокруг поплыло. Утихли звуки сокрушительных ударов, смешались воедино темные краски, и яростный ветер с его издевательскими плевками вдруг показался приятным и желанным: он словно задувал огонь, полыхающий внутри. Азариил прикрыл глаза, ловя губами живительную влагу талого снега и чувствуя, как тяжкое бремя сползает с плеч.

Красное сияние молитвы разливалось вокруг. Варя не замечала его, как не могла увидеть и душу брата, в нерешительности парившую у края алтаря. Зато демоны не дремали.

Первой опомнилась Белфегор. Мгновенно очутившись рядом, она вцепилась Варе в волосы и рывком вздернула ее на ноги:

– Заткнись, не то шею сверну!

– Отпусти ее, – с трудом опираясь на руку, глядя снизу вверх на взбешенную демоницу, произнес Азариил.

– Гляди-ка, очухался, – Белфегор пнула его по запястью, и рука подломилась. Азариил ударился плечом об пол. – А с тебя я все-таки спущу шкуру, девка! Эх и достала ты уже своими псалмами!

И вот тут Азариил ощутил, как в нем разгорается незнакомое доселе чувство, как оно закипает и клокочет внутри, как застилает взор багровой пеленой. Впервые в жизни, поддавшись искушению, он впустил в себя злость. И обнаружил, что в глубинах человеческой ярости сокрыт поистине неисчерпаемый источник сил.

Он сам не осознал до конца, что произошло. Мгновение назад корчился в пыли, – и вдруг оказался твердо стоящим на ногах. Был удар или нет – бог весть, только Белфегор, воспарив над полом, пересекла зал и обрушилась прямо на алтарь. Младенца смело с жертвенника. Сосуды с душами опрокинулись, покатились и один за другим стали соскальзывать на пол. Сухой треск лопнувших амфор разнесся по церкви: