Текст книги "Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Идемте, – монахиня сдернула с вешалки черный балахон.

Андрей опешил.

– Хотите сказать, он здесь?..

Случаются ли подобные совпадения?

– Вениамин еще днем попросил срочно вызвать отца Олега, – сказала Александра, выходя в коридор.

– Срочно?

Но ведь ещё десять минут назад он и сам не подозревал…

– По его словам, ангел настаивал, – кинула монахиня через плечо. – Застегните куртку, на улице метель.

* * *

Робкий рассвет забрезжил на горизонте и застиг Андрея бродящим по окрестностям монастыря. Из туч сыпались хлопья снега: огромные, сухие. Они кружились в воздухе, словно перья из разорванной подушки, и чудилось, будто где-то в небесной высоте ангелы бьются с силами зла или друг с другом – не на жизнь, а на смерть.

Встревоженный, он вернулся в подземелья. От мыслей о тесноте кельи делалось не по себе, поэтому выбор пал на хранилище. Здесь было просторнее, дышалось легче, а соседство множества вещей, как ни странно, умиротворяло. Освободив кушетку от книг, Андрей присел, собираясь полистать найденный старый манускрипт, но успел только сдуть пыль. Сон одолел его в мгновение ока.

Перед глазами разверзлось темное, точно закопченное, небо. Вспученные грозой тучи клубились, извергая на землю хлесткие струи дождя, пепел и плевки мокрых, окровавленных перьев. Вода горчила на губах. В громовых раскатах слышался зов – далекий, отчаянный, надрывный.

Андрей подскочил и едва не свалился с кушетки. Крик отдавался в ушах, вокруг бушевала стихия, носились черные вихри, скрещивались мечи-молнии… Потребовалось время, чтобы осознать: все это лишь пригрезилось во сне. Сев, он провел рукой по губам, пытаясь стереть гадкий, горький привкус.

И в тот же миг посреди комнаты возник Азариил.

Мимолетная радость сменилась ужасом, когда ангел пошатнулся и рухнул на колени.

– Зар!

Бросившись на пол, Андрей едва успел подхватить его.

– В чем дело? Тебе плохо?

С трудом удерживая ослабевшее тело от падения, отчаянно озираясь в поисках опоры, Андрей нащупал на его спине жесткие выступы. Перегнулся через плечо и похолодел: ладонь блестела от мокрого, липкого…

– Ты ранен, – голос осип.

– Андрей, – судорожный выдох. И ещё слова заплетающимся языком – не разобрать.

– Что?

Азариил закашлялся, с посиневших губ брызнула кровь. Андрей кое-как дотащил его до койки, сгибаясь под ощутимой тяжестью и силясь вспомнить причину, побудившую ангела облачиться в плоть.

– Поговори со мной! Слышишь? Не смей засыпать!

Возникло страшное предчувствие: стоит Азариилу провалиться в беспамятство, как его не удержишь, не вернешь. Быть может, его тело мгновенно рассыплется на атомы и исчезнет, вернув природе заимствованные химические элементы?

Ангел молчал. И захотелось броситься на стену, порвать в клочья и разгромить здесь все, лишь бы не видеть этих выжженных смертельной мукой глаз.

– Очнись! Ну же! Что мне сделать? Как помочь?

– Больно…

Андрей зажмурился. Отчаяние и тяжелый, парализующий ужас жег душу, доводя до исступления. Куда броситься? Где искать помощи? Как спасти ангела? Разве он, святой, одним мановением руки истребляющий бесов, не должен невредимым миновать огонь любых сражений? Разве он, способный врачевать телесные раны и болезни, не властен исцелиться сам?

Да что толку гадать!

Бежать за Александрой? Звать священника? Искать аптечку?

Внезапно ноги обволокло густой, вязкой прохладой, словно сюда, в подземелье, откуда-то проник утренний туман: свежий, напоенный благоуханием росы и полевых трав.

– Мать честная! – пошатнувшись, простонал Андрей, с силой вытирая рот ладонью. По стенам поползли тени огромных незримых крыльев. Левое смялось, сложилось пополам и развернулось вверх вдоль стены, касаясь кончиками потолка и загибаясь, не уместившись в тесноте. Правое расстелилось до двери, проникая сквозь полки, стопки книг и залежи икон. Бесплотные, не подвластные законам физики, они ошеломляли свой неземной сущностью и вызывали глубокий, благословенный трепет и священный ужас.

– Зар, подожми свое богатство, – попросил Андрей севшим голосом. – Не распускай, а то к тебе не подступиться.

Вот сейчас он скажет: «Остынь, дружище, я в порядке; минута – и буду как новенький». И сядет, выпрямится, спрячет свои перья – довольно уже, эффект произведен!

– Н-не могу, – хрип.

– Почему?! – взвыл Андрей.

– Больно…

Это не укладывалось в голове.

– Ладно, – Андрей шагнул ближе, наступая на гигантские маховые перья. – Тогда терпи. Ничего, если я тут немного натопчу?

– Н-ничего.

Он схватил лампу, потом вторую: больше, больше света!

– Я тебя не подпалю, если зажгу и здесь поставлю?

– Зажигай, – Азариил облизнул окровавленные губы. Снова закашлялся. Кровь выплеснулась изо рта и потекла по подбородку.

Огоньки под плафонами тревожно задрожали.

– Лежи смирно, – скомандовал Андрей.

Хладнокровие и трезвость – вот единственное требование для спасения. Никаких страхов, никакой жалости, никаких соплей. Только уверенность в собственных силах и железная воля: выяснить причину, помочь, перебороть обстоятельства.

Не время выяснять, куда девались ангельская благодать и могущество. Предположим, перед ним обычный человек.

Андрей склонился над несчастным. У того рубашка под курткой выглядела черной… да она же насквозь промокла! Ткань затрещала, пуговицы разлетелись в стороны, когда он рванул края в разные стороны. Кровь. Везде кровь. Грудь была исполосована, изорвана в клочья. Люди с такими ранами если и живут, то час от силы – в безумной агонии. Но то люди.

Андрей снял с себя рубашку, скомкал в тугой узел, промокнул раны – Азариил дернулся и закричал, в свете ламп блеснула кровавая пленка на зубах.

– Терпи! – с отчаянной злостью приказал Андрей. – Терпи. Все утрясется, я сейчас…

У сестер наверняка отыщется обезболивающее: им в такой глуши положено иметь запас лекарств на все случаи жизни. Не молитвой же единой они лечатся. Но в этом не было смысла: от новокаина не полегчает. Тут, по меньшей мере, требуется общий наркоз. И антисептики, и лошадиная доза антибиотиков, и куча хирургических инструментов, и нитки с иглой. И свет. И вообще – больница, врачи и операционная!

– Терпи, – простонал Андрей в мучительном, безысходном смятении.

– Меня… тянет… вниз…

– Куда? В землю?

– В ад… Я отлучен от Неба…

Так вот она, причина! Вот расплата за дерзость и отступничество: лишенный благодати, Азариил уже не мог исцелиться сам и не смел воззвать к Богу.

Андрея охватил невыразимый ужас.

– Да что же они с тобой сотворили?!

Тишина в ответ. Теплый, сырой запах крови, сухой шелест и дрожание крыльев.

– Не смей уходить! – Андрей вцепился в безвольные, холодные пальцы, с силой сжал, встряхнул. – Должен быть выход! Ты сам учил меня, помнишь? Ты здесь – значит, Бог допустил это! Значит, Он не карает тебя, а милует! Дает тебе шанс! Помоги мне! Помоги разобраться…

Запекшиеся губы шевельнулись.

– Говори, – Андрей наклонился, почти прижимаясь ухом к чужому рту. И разобрал короткое, обреченное:

– П-помолись.

– Что? – выпрямился, обескуражено глядя на ангела, но у того глаза закатились и скрылись под дрожащими веками. – Священника, что ли, позвать? Отходную прочесть? Да я же не умею…

Азариил конвульсивно дернулся, и показалось, будто внутри у него медленно, неумолимо разгорается белое сияние.

– Нет… не вздумай бросать тело! Я тебя за руку могу удержать, а бестелесного – не ухвачу, слышишь?

Свет выплеснулся из распахнутых ангельских глаз, свет пробил смертную оболочку и затопил комнату.

– Господи Боже!.. Зар, дыши! Давай вместе: вдох, выдох, вдох, выдох… Не позволяй им сломить тебя! Не умирай, пожалуйста! Не уходи…

Свет.

Андрей запрокинул голову и, обращаясь одновременно к Небесам и преисподней, заорал что было мочи:

– Не трогайте его! Не смейте его забирать!

Сияние померкло, Азариил хватанул ртом воздух, прижимая скомканную рубашку к ранам. Крылья забились, сухо шелестя по полу и стенам, сталкивая с полок церковную утварь. Стеклянные плафоны ламп один за другим разлетелись осколками.

– Держись, – выдавил Андрей. – Я тебя не отпущу.

– Андрей…

– Да?

– П-помолись…

Новая вспышка света вспорола мрак. Тонкая, сочащаяся первозданным сиянием трещинка прорезала основание правого крыла, растянутого по полу, и, ветвясь, точно молния в грозовом небе, стала расползаться дальше, дальше, вплоть до концевых перьев.

– Нет, – Андрей накрыл ее ладонью: заткнуть, зажать, стянуть края! Но дрожащие пальцы нащупали лишь жесткую обивку койки и пол. Прошли сквозь свечение, провалились в неземную прохладу, утонули в медленно расширяющейся пульсации. Андрея словно ударило током. Он отшатнулся, вскочил, попятился, понимая, что наступает конец. Азариил исчезнет – на сей раз навсегда! И больше не появится на пороге, не зачитает нудную лекцию о промысле и милосердии, не вторгнется в память, не пристыдит. Не защитит, не выдернет из-под носа у бесов, не подхватит за секунду до падения, не пронесет на руках там, где слишком узок и опасен путь. Его защитник, соратник и друг. Его совесть. Его единственная, призрачная и гаснущая, надежда на милосердие Божие.

Прав был Тот, Кто запретил ангелам спускаться с Небес: некоторые из них слишком хороши для проклятого земного мира.

Еще минута. Еще шестьдесят секунд агонии.

И внутри что-то болезненно перевернулось, словно вся боль – плотская, душевная – пережитая за прожитые годы, всколыхнулась, уплотнилась и жестокими адскими тисками сплющила душу.

– Господи! – заорал Андрей, или захрипел, просипел, задыхаясь, зажмурившись. – Не допусти! Не отнимай! Ты слышишь меня, я знаю! Где бы Ты ни был – слышишь! Умоляю, не забирай его! Смилуйся! Ты – прибежище и защита моя, Бог мой, на которого я уповаю!.. Не убоюсь ужаса в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень…

Слова рвались с губ сами, рождаясь там, где память о них, казалось, давно стерлась. Слова вспарывали воздух, взвиваясь вверх, ввысь.

– Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя, но к тебе не приблизятся! Только смотреть будешь… и видеть возмездие нечестивым. Ибо ты сказал: Господь – упование мое! Всевышнего избрал ты прибежищем своим! Не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему!.. На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею!.. За то, что он возлюбил Меня, избавлю его! Воззовет ко Мне – и услышу его! Долготою дней насыщу его и явлю ему спасение Мое!

Ноги подломились. Колени больно врезались в пол. Тяжело дыша, Андрей нащупал краешек койки. Он боялся открывать глаза, боялся найти пустую комнату, где лишь влажные пятна крови на обивке кушетки и пронзительная свежесть дождливого утра напоминали о присутствии ангела.

Но сердце неистово отсчитывало удары. И безмолвие уже не казалось зловещим затишьем перед бурей.

Андрей нерешительно разлепил веки.

Азариил не исчез. Растрепанные перья казались ожогами на стене, но в их черноте больше не змеились сверкающие трещины. Минуту Андрей смотрел на него, не веря, не испытывая облегчения, – и тени просветлели, растворились в полумраке, словно рассыпались легчайшими хлопьями сажи.

Азариил тихонько застонал и отодвинулся от края. Андрей трясущимися пальцами нашарил на полке лампу и поднес ближе. Крошечный огонек высветил мокрый от пота бледный лоб. Андрей ощупью нашел холодные, влажные пальцы. Легонько сжал, как бы говоря: я здесь, я помогу, если потребуется, я всю жизнь буду за тебя молиться! – и ощутил ответное движение. Поймал мутный, воспаленный взгляд.

– Знаю, – шепнул Азариил. – Поэтому и пришел к тебе.

– Что? – не понял Андрей, наклоняясь ниже. – Что ты знаешь?

– Если потребуется, ты будешь молиться. Ты единственный, к кому я мог обратиться. Единственный, кто мог за меня попросить.

– Да ладно, – Андрей смущенно отодвинулся. – Опять читаешь мысли.

Хотя в душе в кои-то веки был до безобразия счастлив ментальному вторжению. Значит, кризис миновал. Значит, Азариил поправляется, даром что едва шевелит языком.

– Неужели ты мчался сюда раненый только затем, чтобы я прочел над тобой молитву?

– Больше некому, – ангел прикрыл глаза.

– Да я ведь не знаю ни одной!

Азариил взглянул на него сквозь щелочки век.

– Но ты прочел. Девяностый псалом.

– Впервые слышу. Я думал, это так, отсебятина… – неловкая усмешка не скрыла, а лишь подчеркнула смятение.

Азариил не стал возражать.

– И вообще, Варя справилась бы лучше.

А может, и справилась? Может, именно по ее молитвам его и забросило сюда?

Дверь робко заскрипела, отворяясь, и на пороге – легка на помине! – появилась Варвара.

– Андрюш? Ты здесь? Я слышала шум…

Надо отдать должное: заметив Азариила, да в столь плачевном состоянии, она не ударилась в истерику, не завопила дурным голосом и даже не грохнулась в обморок при виде крови. Только обомлела и спала с лица.

– Я уже в порядке, – произнес тот и для пущей убедительности натужно улыбнулся. Зрелище получилось удручающее. У Вари задрожали губы.

– Никуда не уходите, – чужим голосом попросила она, скрываясь за дверью.

Чуть позже, зажав подмышкой стопку полотенец, Варя протиснулась в комнату со старым, покореженным алюминиевым тазом в руках. Присев на край кушетки, она намочила одно из полотенец, отжала и нерешительно, боязливо стерла кровь с ангельского подбородка. Не встретив сопротивления, продолжила уже увереннее. Помутневшая красная вода стекала с осмелевших пальцев, пропитывая ткань, и каждое движение, каждое прикосновение были пронизаны бережной заботой и состраданием.

– Расскажи, что случилось, – попросил Андрей, прервав затянувшееся тягостное молчание.

– Я подвергся заслуженному наказанию на Небесах, – тихо произнес Азариил.

– Пыткам? У вас там принято истязать за всякую провинность?

– Что ты говоришь… Нет. Пытки – ужасное изобретение человечества, – Азариил говорил, не размыкая век, и голос его звучал ровно. – Но для нас не бывает мелких и незначительных «провинностей», есть лишь падение, однозначное и всеобъемлющее. Природа ангелов такова, что, раз уклонившись, мы не имеем возможности к исправлению. Мы слишком просты и за один раз меняемся полностью.

– Значит, ты теперь… плохой? – Андрей с трудом сдержал неуместную усмешку. Какое нелепое предположение!

– Я не чувствую в себе зла, кроме того, которое совершил, отказавшись повиноваться. Но и в нем, как я думал, у меня получилось раскаяться.

– Стоп! Так доступно вам покаяние или нет?

– Мне казалось, я осознал ошибку. И готов был волю подчинить Отцу и долг исполнить. Но осознания, по-видимому, было недостаточно – глубинные изменения уже свершились, восстановлению я не подлежу, и силы мои отняты в доказательство тому. Мне нет пути на Небо.

– А куда есть? – Варя замерла, от волнения прекратив свои процедуры.

– В преисподнюю. На дно где до скончания веков я буду искупать падение.

– Целую вечность! – она задохнулась.

– Целую вечность, – смиренно повторил Азариил.

Потрясенный Андрей только и смог вымолвить:

– Прости.

– Не извиняйся. Я рискнул всем ради твоего спасения: Небесами, благодатью, силами, собственной природой. Все поставил на кон – и проиграл. Но повторись все вновь, поступил бы так же.

– Неужели? – придушенно от досады выплюнул Андрей. – Выходит, я уволок тебя в ад следом за собой? И на это ты готов идти снова и снова?

Азариил неожиданно содрогнулся, будто вспомнив страшное. Синие глаза омертвели, выцвели от нахлынувшего ужаса.

– Разве люди не сражаются за то, во что верят? – с усилием выдавил он. – Разве ты не учил защищать тех, кто нуждается в защите?

– Я учил? Тебя?.. – изумился Андрей. – Боже правый, и ты меня слушал?! Святое, непогрешимое небесное создание пошло на поводу у тупого, дремучего безбожника?.. Да ты представить не можешь, как я жалею…

Он запнулся, сбитый с толку переменой, случившейся с ангелом. Тот улыбался, и его улыбка, лишь легкой тенью тронувшая губы, осветила лицо теплым, неземным светом. Азариил не был похож на падшего! Разве только на безумца, не осознавшего до конца собственной погибели… или наоборот, осознавшего и повредившегося рассудком.

– Чему тут радоваться? – пробормотал Андрей с подозрением.

– Твоей совести. Я верил: рано или поздно она пробудится, и я не зря… – Азариил содрогнулся и натужно, мучительно закашлялся. По его подбородку вновь потекла струйка крови.

– Зря, – припечатал Андрей с тяжелым сердцем. – Я больше не собираюсь прятаться. Слишком дорогую цену приходится платить за жизнь. Пусть забирают.

– Ты хочешь сдаться? – ужаснулась Варя.

– От Бога не спрячешься, Варь. А ты, – он обратился к Азариилу, – может, ещё одумаешься и сам выполнишь приказ? Реабилитируешься в глазах начальства.

– Это ничего не изменит. Я уже видел ад…

Андрей с горечью поглядел на его раны, которые медленно рубцевались прямо на глазах.

– Не ангелы со мною такое сотворили, – возразил Азариил, по обыкновению листая чужие мысли. – Асмодей. Мы следовали на землю за тобой и подверглись нападению. Силы покинули меня, а бывший серафим склонял присоединиться к его воинству и выдать последний Осколок.

– Он мучил тебя? – руки сами собой стиснулись в кулаки.

– Вероятно, ему приятно так думать.

– Не понял.

– Господь попустил мне испытание.

– И как же ты вырвался?

Азариил наморщил лоб, вспоминая.

– Молился… и вдруг очутился здесь.

– Вот видите! – воскликнула Варя в лихорадочном возбуждении, вскочив с кушетки. Окровавленное полотенце с громким плеском бухнулось в таз. – Наши молитвы услышаны! Разве не понимаете? Бог не желает ничьей смерти!

– Спасения, судя по драконовским требованиям, тоже, – буркнул Андрей.

– Неправда!

Ох уж этот ее неутомимый оптимизм…

– Успокойся, Варь. Мне теперь безразлично, смерть или жизнь, ад или рай: то и другое одинаково опротивело за минувшие недели. Я устал. Надо выспаться, прежде чем умирать. Надышаться, так сказать, напоследок – потом возможности не будет.

Со словами: «Поправляйся, Зар», – Андрей вышел из хранилища.

Тошнотворная горечь сожалений жгла душу, внутри тяжелым, колючим комком возилась совесть, распирая грудь, срывая дыхание. Хотелось одного: забыться и не возвращаться в реальность уже никогда. Упав на жесткую постель в убогой комнатушке, подоткнув ладонь под щеку, втягивая носом сырую затхлость подземелья, Андрей ощущал себя лежащим в могиле: кромешный мрак обвился вокруг, как липкая мокрая простыня, над головой простирались тонны земли, в которой копошились черви. Ужас леденил кровь. От тревоги, подкатывавшей стылыми волнами, заходилось сердце. Отчаяние мутило рассудок. Перед мысленным взором не желало таять обезображенное ранами, жестоко изломанное агонией тело: грубые рубцы, бордовые подтеки, переломанные крылья, почерневший от крови рот, а в глазах – ни тени укора. Только какая-то затаенная, глубинная надежда и абсурдная радость: тихая, добрая, незамутненная, как у ребенка.

Андрей перевернулся на спину и проглотил комок нервной тошноты.

«Меня зовут Азариил».

Зар был лучшим, что случилось с ним со времен маминой смерти.

«Я послан, чтобы помочь…»

Лучшим – во всей его жизни.

«Я ангел Господень из чина Сил – среднего звена второй триады».

Лучшим, что вообще могло произойти с человеком.

А теперь он погублен.

– Прости, – почти молитвенно, мучаясь от ужаса и раскаяния, простонал Андрей. И зажмурился. И заснул, погребенный под толщей собственного горя.

* * *

Варвара не уходила: так и сидела на краешке кушетки, комкая в руках мокрое полотенце. Минуты текли за минутами, и она решила, что после всего пережитого он уснул. Азариил не собирался вводить ее в заблуждение недостойным притворством, но прежде, чем успел шелохнуться или открыть глаза, уловил отголосок горестных размышлений и невольно прислушался.

Варины мысли побороли природную застенчивость и стыд и вдруг наполнились неизбывной, безнадежной тоской. В них не было жажды обладания, и все-таки откровенности хватило, чтобы смутить неискушенного ангела. Он видел себя глазами праведницы. Смертную плоть, наделенную мыслимыми и немыслимыми достоинствами: каждую черточку своего лица, каждую линию, каждый штрих. Она находила его внешность привлекательной – что ж, с природой не поспоришь, и в этом угадывалась, скорее, закономерность, нежели противоестественность. Но восхищение не сводилось к телесному, оно простиралось куда дальше, охватывая и само ангельское естество. Варю влекла его сущность: непостижимая, нездешняя. Ее очаровывал божественный свет – крошечный осколок Неба, столь близкий сейчас… и неумолимо меркнущий.

Азариил не привык принимать человеческую любовь. Не заслуживал ее. Не для того был создан. Тысячелетиями он относился к себе как к функции, призванной славить Создателя и возвещать волю Его на Небесах и на земле. Он был вестником, проводником – одним из бесчисленного множества. На него щедро изливалась божественная благодать, однако она снисходила на каждого в ангельском воинстве, никого не выделяя, не возвышая…

Привязанность праведницы будоражила. Лишала внутреннего равновесия. Азариил давно искал в себе причину ее симпатии и не находил. И свыкся с мыслью, будто таким странным образом в Варе проявляется стремление к Царству Небесному, чьим косвенным олицетворением он мог представляться.

Впрочем, сидя рядом на кушетке, Варя не вспоминала о Царстве. Ее занимал лишь он один со всем, что в нем было, начиная с целомудрия и заканчивая палеными перьями…

Внезапно ее мысли вспорола короткая, яркая вспышка воспоминаний посмертного опыта – тех минут, когда тело лежало бездыханным на амвоне Всесвятской церкви в Москве, а душа просыпалась, готовясь к возвращению домой. Азариил в тот миг находился рядом, и праведница видела его настоящего, видела то, что не способны воспринимать смертные глаза. После воскрешения образ стерся из памяти, но впечатление сохранилось: радостное и одновременно мучительное, переросшее в чувство невосполнимой утраты.

Тоска перелилась через край. Рыдания стеснили грудь. Варвара порывисто поднялась и вышла из комнаты, но нервная дрожь и напряжение с ее уходом не исчезли.

Азариил сел на кушетке. Застегнул оставшиеся пуговицы на рубашке и стряхнул кровавые пятна – от прикосновений ткань очистилась. Вся боль теперь сосредоточилась в крыльях, вряд ли их будет просто вылечить. Ангела волновало другое. Стоило объяснить праведнице, что не его она любила, а горний мир, чьим олицетворением он являлся. Влечение – лишь видимость, греховное искажение стремления к свету.

Запахнув куртку, Азариил покинул хранилище.

Он нашел Варю наверху, в разрушенной монастырской церкви. Она стояла среди потускневших, облезших фресок перед алтарной стеной. В разбитые окна задувал ветер, сквозь пролом в крыше сыпался снег.

– Ангелам не дано ни сомневаться, ни чувствовать, – произнес Азариил, останавливаясь рядом с ней. – Но лишь до тех пор, пока люди не вносят сумятицу в их мировоззрение.

Варя слушала молча, и он продолжил:

– Вы сотворены по образу и подобию Божьему, а мы – лишь исполнители воли, живой свет, произошедший от Света животворящего. Вы неизмеримо выше нас по образу благодаря силам души: познанию, воле и чувствам, которых мы лишены…

– Но по подобию к Богу ближе ангелы. Безгрешные.

– Люди редко пользуются способностью стремиться к истине и добру, употребляя душевные силы на служение греху.

– И что такое грех? – Варя по-прежнему не отрывала глаз от иконостаса.

– Беззаконие. Нечто достаточно отвратительное по результатам, хотя и приятное в процессе.

Тут она все же обернулась. И улыбнулась кротко и беспомощно. Щеки обветрены, кончик носа порозовел от холода. Верующая, умная девушка, ей не требовалось длинных вразумлений, ее смирение покроет все выверты разума и погасит страсти. И все-таки она казалась несчастной. В порыве сострадании Азариил погладил ее по щеке, стирая следы бессонниц и переживаний. И земля медленно поплыла из-под ног. Это лицо, доверчиво приникшее к его ладони, эти снежинки, порхающие между ними и тающие в дыхании, этот момент вечности, этот вечер, этот мир – сводили с ума…

Должно быть, он не до конца утратил силы: прикосновения погасили боль, терзавшую ее душу. И теперь Варя смотрела на него, потрясенная, внезапно освобожденная от страданий. По ее лицу текли слезы. Азариил провел пальцами по мокрой щеке, опустил взгляд на обветренные губы. Она явно чего-то ждала, и тогда он наклонился, отмечая, как смыкаются веки, и мягко поцеловал ее в лоб. Варя покачнулась, потянулась следом, а потом, сникшая, будто сломленная, уткнулась лбом ему в плечо.

Снег все сыпал сквозь прореху в крыше, а он гладил ее по волосам, легонько прижимая к себе, и просил не расстраиваться.