Текст книги "Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Рад нашему знакомству, – поприветствовал Асмодей, насмешливо изогнув губы.

* * *

Стремительной, летящей походкой Азариил взбегал по нескончаемой лестнице. Каждая из ее ступеней была отдельной площадкой, на каждую приходилось по нескольку шагов. Подошвы невесомо скользили по белому с тонкими прожилками мрамору. В кристально-чистом, прозрачном, как слеза, воздухе кружились редкие листья, но опускаться на землю вовсе не торопились. Их танец мог пленить надолго, под их завораживающие движения особенно хорошо текла молитва.

Азариил не обращал на них внимания.

Раскидистые деревья, увитые плющом колонны и балюстрады, каменные скамьи и гигантские окружности солнечных часов вырастали по обе стороны от лестницы. Впрочем, стоило пристальнее всмотреться вдаль, как их очертания утрачивались, затянутые зыбким облачным маревом.

Облака смыкались и над головой. Высоко в поднебесье они растекались бесконечными дорогами, ведущими в оазисы, храмы, обители.

Азариил мчался по одной из таких дорог. Крылья больше не сковывали движений – здесь, за пределами грубого мира, прятать и поджимать их отпала необходимость.

Храм Невечернего Света встретил его глубоким молчанием. Шагнув в наос, он замер и прислушался, прикрыв глаза. Тишина жила и пульсировала, в тишине сплетались сотни дыханий и голосов, долетавших из мира живых и из царства мертвых, где томились души в ожидании Страшного Суда. Чуткий слух улавливал слова молитв и биенье сердец; простодушный детский лепет и отчаянные крики о помощи. И даже слезы, ползущие по чьим-то щекам далеко-далеко, над могилой умершего, или, может, перед выцветшей домашней иконой, по-особому горько и надрывно звенели в этой всеобъемлющей тишине. Азариил внимал им, как внимали немые образа на фресках.

Вот тонкий голосок Варвары. С тех пор, как с братом случилась беда, она непрестанно умоляла о помощи, не умолкая ни днем, ни ночью. Сквозь него вдруг пробился отрывистый, неумелый, но горячий шепот Андрея. Полыхнул, обжег болью и нестерпимой тоской – и стал гаснуть, гаснуть… Азариил сосредоточился на нем подольше и увидел своего подопечного среди людской толпы, с опущенной головой, понурыми плечами и безумным взглядом, устремленным в алтарь сквозь царские врата.

Человек был вовсе не безнадежен. За его душу стоило бороться…

Немного успокоенный, Азариил огляделся.

Где же Аския? Где тот, на чей зов он явился?

Не переставая озираться, он двинулся по анфиладе. Пределы пустовали. Только косые лучи солнца били сквозь высокие окна, да раскачивались над карнизами длинные плети плюща.

Азариил замедлил шаг и насторожился, когда легкий шелест из глубины левого нефа коснулся слуха. Без лишних колебаний он устремился в проем между колоннами. В солнечном луче блеснуло золото настенных росписей и узоров, с головокружительной высоты сводов безмолвно взирали шестикрылые херувимы.

Аския не стал бы прятаться. И в этом Азариил не ошибся. Из плотного сумрака на него глянул хрупкий и прозрачный, весь какой-то истончившийся, хрупкий и ломкий, как тростинка, юноша. К его лицу, казалось, намертво прикипело выражение непостижимой скорби, отчего оно приобрело поистине иконописную одухотворенность.

– Нуриил?

Юноша этот был единственным, кто даже в человеческом облике предпочел сохранить ангельские черты. Аския ценил его за молчаливую покорность и беспрекословную исполнительность.

– Мир тебе, – Нуриил легко поднялся с колен и учтиво поклонился. Сквозь его сложенные крылья просвечивала стена и нижний край иконы.

– Ты звал, брат? – Азариил предчувствовал ответ. И все-таки уточнил: – Это твой призыв я слышал?

– Нет, я никого не тревожил, – ангел покачал головой. – Молился я в тишине, призывая в помощь Отца нашего. Моя подопечная, ведьма, доставляет столько хлопот… Если бы ты знал, брат, как тяжко мне приходится на земле! – воскликнул он с мукой в голосе, но все же совладал с собой, глубоко вздохнул. И участливо спросил: – Кто мог звать тебя? И для чего? Господства не получали новых приказов, иначе собрали бы нас всех.

Азариил нахмурился.

– Чем дольше пребываешь в человеческой обители хаоса и страданий, тем горше становится, – добавил Нуриил с тоской. – Мне, например, однажды померещился целый легион ада. Вообрази: я один одинешенек против полчищ врага!

– Тебе достался Леонард? – уточнил Азариил, скорее, из вежливости, чем из любопытства. Кто кому достался, он помнил и без уточнений.

– Увы! – с готовностью подхватил брат. – Ты только представь себе эту неописуемую мерзость! Нет более отвратительной фигуры, чем хозяин шабашей: полчеловека верхом на половине козла хромом! Громадного роста, с шерстью; ноги с копытами. Три рога: два меньших сзади и один большой спереди. Вокруг рогов – серебряная корона, а вместо зада – еще одно лицо, к которому прикладываются поклоняющиеся ему ведьмы. И смердит, смердит… О-о-о, – Нуриил спрятал лицо в ладонях, горестно качая головой.

Какой нежный, подумал Азариил в недоумении. Его, безусловно, тоже оскорбляли бесовские личины, созданные в поругание творений Отца Небесного, в насмешку над всем чистым и прекрасным. Но убиваться по этому поводу казалось пустой тратой времени.

– Прости, брат, – пробормотал Нуриил, расправив плечи. – Секундная слабость.

– Сомневаюсь, чтобы мне померещился зов, – Азариил вернул разговор в прежнее русло.

– Тогда стоит подождать. Или, если согласишься, я охотно помогу тебе в поисках…

Сзади раздались шаги. В долю секунды Азариил очутился в центральном проходе – и едва не сбил с ног Менаделя, задумчиво бредущего по залу.

– Мир тебе! – испуганно отшатнулся тот.

– Ты звал? – церемониям найдется место позже.

– Зачем?..

– Его человек пойман, – с грустью напомнил Нуриил, застыв между колоннами. – Женщина-блудница, разве не помнишь?

Азариил помнил. И топтался на месте, мучимый дурным предчувствием.

– Что-то случилось? – Менадель заправил за ухо темную прядь волос. Несмотря на свою неудавшуюся миссию и, в общем-то, завершенные на земле дела, он по-прежнему пребывал в плотном теле и явно не торопился обратно в гарнизон. То ли прогулки в окрестных садах храма доставляли ему особенное удовольствие, то ли не давала покоя любознательность, то ли от человеческих ощущений, испытанных впервые в жизни, захватывало дух.

– Пока ничего, – Азариил отвернулся, прислушиваясь. Наполненная голосами тишина услужливо полилась в уши неисчислимым множеством людских молитв.

Только Андрея среди них больше не было. Не было его и в далеком храме, где тихонько подпевала клиросу Варвара. Не было и в окрестностях той деревни.

– Это ловушка! – выдохнул Азариил, запоздало прозрев.

И метнулся к выходу.

* * *

Андрею в жизни бывало по-разному. Бывало грустно или весело, больно или приятно, хорошо и не очень, терпимо, невыносимо, пусто и просто никак. Случалось и похмелье с кошмарной мигренью, и аппендицит с плохим наркозом, и отравление, и кишечный грипп с галлюцинациями – еще в детстве. Но так, как в эти последние часы, пожалуй, не бывало ни разу.

Сознание то ускользало, то возвращалось. Он помнил мощный, властный захват, за которым простирался тошнотворный обморок длиною в вечность. Его мучили видениями: миллионы раздробленных мыслей, мириады одинаковых фрагментов, бесконечно наслаивавшихся на воспаленный разум. В редкие минуты просветления перед глазами прояснялось, и тогда в уши ударял рев ветра, а внизу, в разрывах туч, вдруг начинали мелькать цепочки городских огней и извилистые ленты рек. От ужаса волосы вставали дыбом – и бред вновь поглощал сознание. Тогда начинало казаться, будто везут его из палаты в операционную по черному-черному туннелю, расположенному где-то в фашистском концлагере. Под колесики допотопной тележки с хрустом попадали кости, и та подскакивала. Его подбрасывало, и тошнота волнами ударялась в горло.

Когда сознание в очередной раз прояснилось, Андрей сообразил, что бредет по темной улице, спотыкаясь. Попытался остановиться – не получилось. Он не владел собственным телом: мускулы сокращались помимо воли, колени подламывались, и неведомая сила тащила, волокла, грубо пинала и толкала в спину.

Снега как не бывало, однако холодный, сухой ветер проникал под распахнутую куртку, соскребая мясо с костей. Ухоженная асфальтированная дорога, зажатая в тиски тротуаров с высокими бордюрами, пустовала: не было прохожих, не было машин. Дома вырастали со всех сторон – невысокие, этажа в четыре – и воплощали собой непривычное и впечатляющее смешение архитектурных стилей. Преобладали романский с его тяжеловесностью и готика – большей частью в декоративных элементах. Ни деревьев, ни кустарников, ни выбоин, ни асфальтовых заплаток, ни мусорных баков в подворотнях, ни, собственно, самих подворотен… Минут через пять Андрей окончательно уверился в том, что к России местность не имела отношения.

Значит, безумный полет в ночных тучах не пригрезился?..

Спросить бы, да язык не слушался. От головокружения мутило, руки плетьми висели вдоль тела.

Кто-то следовал за ним. Андрей слышал мягкую поступь и шелест ткани. И, признаться, не горел желанием оборачиваться, ибо ничего доброго конвоир не сулил.

Вскоре, по мере приближение к окраине города, местность изменилась. Должно быть, он вновь провалился в небытие, потому что неожиданно перед глазами выросла суровая громада часовни. Среди трех сливающихся друг с другом построек доминировала центральная. Ее купол венчала башенка с окнами. В четырех углах возвышались статуи – отсюда, снизу, сгорбленные фигуры напоминали уродливых горгулий. Фасад украшали резные пилястры, а окна – богатая отделка. По бокам часовню зажимали здания пониже. Слева – довольно скромный пресвитерий, справа – квадратное сооружение с вогнутыми стенами и круглым окном во фронтоне крыши. Однако успев приглядеться внимательнее, Андрей обратил внимание на ветхость и запустение, царившие вокруг: прямо у стен росли кривые деревца, каменный фундамент облепил мох, под ногами хрустели обломки кирпичей.

– Вот мы и на месте, – со сладостной ноткой удовлетворения прошелестел над ухом голос Асмодея. – А между тем нас уже заждались. Горят свечи…

Ноги сами понесли Андрея по лестнице к высокому порталу со старинными дверями, окованными ржавой решеткой. Над порталом на стене выделялся католический крест – начисто лишенный украшений символ, само воплощение аскетизма. Короткий взгляд на него отозвался в душе нестерпимой, выворачивающей наизнанку болью.

Створки тяжело, с лязгом раскрылись. Несколько принудительных шагов в кромешном мраке – и вот ещё одна дверь распахнулась перед Андреем.

В ноздри ударил удушливый смрад разложения. Тошнота скрутила желудок, и раз-другой вывернуло всухую.

Стены некогда украшали фрески и надписи на латыни – теперь над пресвитерием красовалась гигантская пентаграмма в круге с чудовищно уродливой козлиной мордой в центре. Лепнина местами отсутствовала, сколотая мародерами; штукатурку покрывали устрашающие художества. Вдоль левой стены вплоть до купола поднимались строительные леса – полусгнившие, местами развалившиеся, видимо, давным-давно брошенные. Портал, ведущий к алтарю, перегораживала круглая деревянная балка, установленная вертикально, к верхнему концу которой было прибито перевернутое распятие. На самом алтаре вместо неугасимой лампады горела черная свеча и красовалось блюдо с отрезанной и порядком подгнившей головой козла. Именно эта мерзость распространяла то ужасающее зловоние, от которого нещадно тошнило.

Войдя внутрь, Асмодей окунул кончики пальцев в угловую мраморную раковину и прикоснулся ко лбу. Вот только вместо святой воды кропильницу наполняла густая бордовая жидкость. Она мигом впиталась в гладкую алебастровую кожу.

– Прошу? – демон жестом пригласил Андрея последовать собственному примеру, но тот отшатнулся.

– Хм… Обычаи положено соблюдать, – укоризненно произнес Асмодей. – Но нет так нет, не будем настаивать. Проходи.

Андрея вновь повлекло вперед против воли. Мимо валявшихся в пыли перевернутых стульев – прямо к оскверненному алтарю.

– Вижу, тебя впечатляет обстановка. До шестнадцатого века здесь находилась тюрьма, и вот на этом самом месте в 1625 году святой инквизицией был зверски замучен священник, уличенный в связи сатаной. Пытки продолжались одиннадцать дней. На самом деле, – оговорился Асмодей, заговорщицки понизив голос, – история имела политический подтекст, а демоны к ней отношение имели лишь постольку, поскольку частенько руководили религиозными фанатиками с клещами и каленым железом. Пытками из пресвитера пытались вырвать тайну исповеди одного известного польского деятеля… Впрочем, это все не интересно и второстепенно. По-настоящему важное происходит здесь и сейчас.

Под куполом захлопали крылья, по стенам заметались тени, и огоньки толстых, заплывших воском черных свечей, расставленных по периметру часовни, испуганно затрепетали.

Бух!

С обеих сторон от Андрея выросло по бесу-прислужнику.

– Поднимайте! – скомандовал Асмодей.

Острые когти вцепились в руки, плечи, грудь, сдирая куртку, разрывая рубашку в клочья. Андрей заорал, но падший коротким взмахом ладони словно перерубил голосовые связки, и он захлебнулся криком и захрипел. От ужаса в голове все перемешалось, звуки отдалились, заглушенные странным предобморочным звоном. Последней полетела на пол цепочка с серебряным крестом. Ему заломили руки за столб перед алтарем, смотали запястья шнуром, подхватили подмышки и вздернули, обдирая спину о шершавую древесину. Веревка туго-натуго перетянула грудь под ключицами, другая примотала к балке лодыжки. И он повис на столбе: нагой, беспомощный, обреченный.

Асмодей с минуту любовался открывшимся зрелищем. От пламени свечей по стенам, дрожа, ползли черные тени его крыльев. Ангельских.

Безумие подкралось совсем близко, и, хватаясь за соломинку, чтобы не соскользнуть в обморок, Андрей сосредоточился на этих крыльях.

– Почему ты пал? – выдавил он.

– Прошу прощения? – демон то ли прикинулся тугоухим, то ли разыгрывал спектакль.

«Он был создан в чине Серафимов, – донесся из прошлого голос Азариила: – неописуемо прекрасных приближенных к Богу Ангелов – и предпочитает поддерживать эту личину и доныне».

– Ты предал своих… восстал против Бога, – из последних сил выдавил Андрей.

– А. Так ты в курсе, – Асмодей жеманно пожал плечами. – Ну, против Него непременно стоило восстать! Как же иначе? Запреты, запреты, сплошные запреты! Одно нельзя, другое нельзя. Из гарнизона ни ногой, Небо – только до ближайшего края да лишь по предварительному согласованию с высшей инстанцией. На землю не летай, чувств не имей, желания пресекай, собственные мысли – и на те наложено табу. И, заметь, единственным поощрением за всю эту тягомотину из тысячелетия в тысячелетие была возможность лицезреть Его. По великим праздникам. Но последней каплей стали вы, – Асмодей ткнул пальцем в Андрея, подходя ближе и разглядывая его со смесью жадного любопытства и отвращения. – Вы… Жалкие выродки, возомнившие себя центром вселенной. Вам досталась свобода воли, и ощущения, и тридцать три порочных удовольствия, которые известно, куда ведут… вас, но не меня.

– И теперь… ты… счастлив?

– А разве я выгляжу несчастным?

– Ты… выглядишь… полным ничтожеством.

Асмодей демонстративно возвел глаза к потолку, отворачиваясь:

– Убогая попытка плюнуть напоследок ядом. Видит око, да зуб неймет…

В этот момент сверху вдруг рухнуло что-то огромное. Ударилось в пол, взметнув клубы дыма, и обратилось разъяренной бледной, черноволосой женщиной.

– Белфегор? – Асмодей притворно удивился.

– Ты гнусная тварь! – без предисловий рявкнула демоница. – Это моя добыча! Моя душа! Моя!

– Ты кто такой, милый? Я же тебя в упор не вижу…

– Не лезь не в свое дело! Не смей приближаться к чужим трофеям! А ну пошли вон отсюда! – Белфегор клацнула зубами, брызнула слюной на бесов-прислужников, и те сочли за благо убраться восвояси. А из-под свода горохом посыпались другие – на взгляд Андрея, точно такие же: черные, рогатые и с хвостами.

– И где бы был твой трофей, не приложи я к делу капельку своего гениального ума? – скучно осведомился Асмодей, разглядывая ногти и поблескивая старинным перстнем с увесистым зеленым камнем.

Нашла коса на камень. Андрей не знал, радоваться или паниковать. Забрезжила призрачная надежда, что парочка сейчас сцепится и сама между собой разберется, как это, по словам Азариила, часто случалось с духами злобы. И ангельская артиллерия не потребуется. С другой стороны, демоны могли и договориться. Объединить усилия. И тогда Азариилу, смекни тот, что дело нечисто, пришлось бы туго одному против бесовской банды.

Или нет?

Скольких способен одолеть ангел в одиночку?

– Насколько мне известно, у тебя возникли проблемы с этим человеком, – продолжил тем временем Асмодей, напустив на себя глубокую меланхолию.

– Попробовал бы сам сунуться к нему, когда рядом крылатый! – огрызнулась Белфегор.

– Азариил? Говорят, он ударился в миссионерскую деятельность? Привлек праведников и развернул религиозную пропаганду во спасение заблудшей души?

– Он силен. Невероятно силен.

– Ангел, – Асмодей развел руками, – чего ты хочешь.

– Я слышала, другие действуют хуже, и к Осколкам проще подобраться, – ревниво выплюнула Белфегор. – Взять тебя, к примеру. Пока крылатый – Менадель, правильно? – раздумывал, на какой козе подъехать к блуднице, ты обольстил ее симпатичной мордашкой, и дело с концом. Она сама в сосуд прыгнула.

– Ты так непринужденно подрываешь мой авторитет перед жертвой, – хмыкнул Асмодей, – словно я палец о палец не ударил. Или того хуже: будто ты сам упаковал душу. А между тем, моя работа безупречна. И там, и здесь.

Белфегор обернулась и уставилась на Андрея злыми, голодными глазами.

– Теперь… тебя понизят… в звании… – прошептал он пересохшими губами, – а то и вообще… разжалуют… и сошлют на… историческую родину… котлы полировать…

– Шутник, – буркнула демоница, остывая. Сощурилась на Асмодея. – Ты хорошо заметал следы? Крылатому ведь будет нелегко отыскать нас?

– Его вызвали по неотложному делу, – произнес Асмодей, сладко жмурясь на огоньки свечей, будто знал куда больше, чем некоторые. – Я управлюсь прежде, чем он спохватится.

– Вы отвлекли его… выманили… – догадался Андрей. Язык во рту будто распух и не ворочался.

– Побойся… Этого, – Асмодей вскинул руку, небрежно указывая вверх, – не к ночи будь помянут. Как бы мне удалось провернуть подобный фокус? Прикинуться ангелочком?

И все-таки догадка попала в цель – Андрей мог поклясться!

– Однако мы заболтались, – в руках у демона очутился толстый фолиант. Тускло мигнул драгоценный камень на тисненной красной коже. – Приступим.

Асмодей раскрыл книгу, приосанился: сосредоточенный, отчужденный и одновременно насмешливый.

– Чтобы не сбиться, зачитаю, – отвесил извиняющийся поклон и откашлялся.

Андрей оцепенело следил за ним, превозмогая тошнотворную смесь унижения, страха, безысходности и омерзения. Горло стиснул болезненный спазм надрывного крика, но с губ не слетело ни звука.

Первые же слова упали в пространство, как тяжелые булыжники падают в воду, с плеском и волнами. Дрогнули и заметались огоньки свечей, всколыхнулись тени за строительными лесами. По полу, подняв пыль, пополз сквозняк.

Андрей ощутил, как тяжелеет голова, как опускаются веки. Он заморгал быстро, упрямо, не желая сдаваться смертельному холоду, прокравшемуся в оскверненную часовню. И забился в путах, силясь ослабить веревки, сползти ниже или уронить столб, на котором висел. Он бы выиграл время, отсрочил неизбежное – хоть немного!

Балка стояла непоколебимо.

Тени на стенах вдруг исказились, превращаясь в чудовищ: они выгибались, разевали пасти и менялись, перетекая одно в другое. И отделялись от стен, и наползали на ошеломленного Андрея, и разъедали глаза.

По щекам потекли слезы.

По коже – кровь.

Огненная боль разорвала живот, и по ногам, по лодыжкам зазмеились тонкие ручейки. Кровь капала и лилась, и у подножия столба по грязному полу расползалась багровая лужа, в которой отражались свечи.

Голос Асмодея наполнился силой, развернулся, загудел, загрохотал под куполом, срывая покровы с обезумевшей от ужаса души, примотанной к столбу. Окровавленный и изломанный, Андрей чувствовал, как с него, живого, снимают кожу. И орал, и бился затылком о балку – и не мог освободиться. И когда демон кончил – на высоком завое, – он обвис на веревках дрожащим куском плоти, пульсирующим болью.

Медленно отложив книгу, Асмодей приблизился к нему. Сквозь пелену слез Андрей разглядел босые ступни, вязнущие в разлитой по полу крови, и шесть полыхающих черным огнем крыльев. Истинный облик бывшего серафима повергал в ужас. На мгновение Андрей даже позабыл о боли, наблюдая за тем, как крылья исторгают в воздух чад, пепел и обугленные перья. Тело Асмодея выглядело лишенной покровов тенью, а глаза на черном лице горели ослепительной синевой. Глаза бывшего ангела…

– А что, мальчик, – Асмодей оказался достаточно высок, чтобы заглянуть Андрею прямо в лицо. – Хочешь, напоследок поиграем? Научил тебя Азариил какой-нибудь молитве? Прочти. А в преисподней всем с гордостью поведаешь, что сделал «все возможное». Итак?

– Да… воскреснет… Бог… – выдавил Андрей, чувствуя, как катятся по щекам слезы.

Демон в ярости отшатнулся. И, не дождавшись продолжения, снисходительно похвалил:

– Недурно.

Удивить бы его.

– И расточатся… расточатся…

Но память отказала.

– Начали за здравие, а кончили за упокой, – с притворным сожалением вздохнул Асмодей, цокнув языком. – Крылатый старался, старался, да ты, похоже, прогуливал уроки. И правильно: зачем закоренелым безбожникам подобные глупости? Лишний сор в голове, а толку – ноль: таким, как ты, хоть тонну зазубри, не поможет.

– Быстрее, – поторопила откуда-то снизу Белфегор. – Держи.

Перед глазами возникла маленькая глиняная амфора. Похожую Андрей видел недавно во сне. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону, гипнотизируя, погружая в дрему…

Возможно, кто-нибудь из Осколков сейчас наблюдал за его муками в ночном кошмаре?

А что случится с Варей, когда его не станет? Позволят ли ей вернуться в деревню и зажить прежней жизнью?

Не спать! Не спать…

А вдруг все вокруг – просто наваждение? И не он на самом деле корчится в громоздком и тесном теле на балке, а кто-нибудь другой?

Зажмуриться. Крепче. Попытаться проснуться.

«…повторяй за мной, – донесся вдруг откуда-то из глубин памяти знакомый, родной голос: – Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…»

«Мам, это тарабарщина, я не понимаю», – недовольно скривились губы.

«Тогда давай на русском, хорошо? Только обязательно, Андрюшенька, обязательно!»

Видение поплыло и выплюнуло его, беспомощного, в темноту реальности, где перед лицом по-прежнему болтался на цепочке пустой сосуд. Пока ещё пустой.

Андрей напрягся, хватаясь за воспоминание.

«…Ибо ангелам своим заповедает о тебе охранять тебя… – летел из прошлого мамин голос, – на всех путях твоих…»

– Ангелам! – вырвался из груди хриплый отчаянный крик. – Зар, помоги!

– Молчать! – удар обрушился на лицо, и голова мотнулась, а шея едва не переломилась.

– Быстрее! – шипела Белфегор.

И тени вокруг сгущались, и нещадно коптили свечи, и горький дым от шести обезображенных крыльев разъедал горло. Андрей давился словами и звуками:

– На руках… понесут тебя…

Еще удар. И еще.

Он уже не чувствовал боли, словно постепенно утрачивал отношение к собственному телу и дергался в нем, кувыркался и скользил, скребя пальцами, цепляясь за собственные руки изнутри и не находя ни выступа, ни трещинки. С неумолимой силой его потащило вверх. Сопротивляться не осталось сил, и только слова, горящие на губах на грани помешательства, как будто уплотняли телесную оболочку и удерживали.

– …ангелам своим заповедает о тебе… – не сдаваясь выталкивал Андрей онемевшими губами. – Ангелам своим… ангелам…

Смысл утрачивался. Нить жизни истончалась, готовая лопнуть в любой момент.

– Ангелам… – выдохнул Андрей в последний раз.

И вокруг сомкнулась чернота.

* * *

Боль выдернула его из милосердного небытия.

Ему чудилось, будто он провисел на столбе – в агонии – целую вечность. На губах запеклась кровь, она стекала по подбородку и вязкими нитями капала на грудь, пропитывая веревку. В предсмертном бреду слышались крики и звуки борьбы, но они уже не трогали его, не интересовали, не вызывали иллюзий о спасении. Поздно. Непоправимо поздно. Теперь он навечно заперт в кошмаре, и пытка продлится до скончания веков…

Сознание снова пошатнулось, раздвоилось, расплылось жирной нефтяной кляксой по поверхности души. Несколько мгновений Андрей раскачивался на мутных волнах обморока, отвлекаемый от полной прострации лишь нестерпимой каленой болью.

И вдруг молния – ослепительная, чудовищная – вспорола мрак.

Он закричал.

Сотня огней мгновенно угасла, и черные свечи покатились по полу в вихре пыли и лентах дыма. В лицо дохнул ледяной ветер. Андрей хватанул сухим ртом воздух, жмурясь и чувствуя, как стынут на щеках слезы. Сквозь щелки век он разглядел Асмодея: шесть его крыльев расправились, полыхая, и концевые перья обратились в стальные клинки. Через него просвечивало нестерпимое сияние – не различить ни фигуры, ни лица, только нимб брызгал лучами и крылья казались смутно знакомыми.

– Отойди от него! – прогремел приказ.

– Ты опоздал! – был ответ.

– Отдай и убирайся!

– Отбери, если сможешь, – клинки шевельнулись и нацелились в сияние. Глядеть на него больше не было сил, Андрей зажмурился. Не помогло – свет прожигал веки.

Вспышки! Грохот! Он увидел, как молнии ангельских крыльев подсекают строительные леса, и те с треском ломаются и сыплются вниз, поднимая клубы пыли. Щепки полетели во все стороны. Тьма сцепилась со Светом, взмыла под купол и закружилась, извергая дым. На голову посыпались хлопья пепла.

– Пора заканчивать, – в лицо Андрею вдруг вцепились тонкие, как спицы, пальцы, и с силой стиснули: челюсть едва не хрустнула. Перед глазами вновь закачался сосуд. Пока демон сражался с ангелом, Белфегор воспользовалась заминкой: в ее свистящем шепоте Андрей различил набор неясных слов, и его повлекло, потащило сквозь кожу прочь из тела.

Внезапно и за плечами демоницы разлилось сияние. Злобные, налитые кровью глаза лопнули, и из них брызнул свет. Белфегор зашлась в истошном вое. Шарахнулась в нагромождение изломанных лесов. Сосуд покатился по полу.

– Не так быстро, – произнес ангел. Должно быть, он сотворил с Андреем какой-то фокус: сияние больше не мучило и не слепило.

Белфегор быстро пришла в себя. Обернулась. И Андрей ужаснулся: вместо глаз на ее белом покойницком лице остались выжженные угольные дыры. Вокруг нее на манер мантии клубился черный дым, волосы колыхались, точно водоросли на речном дне. Тощая, мерзкая, диковинная, она низко, утробно рычала, не смея подобраться к жертве, но и не желая отступать.

– Изыди! – велел ангел.

Под куполом, где по-прежнему шло настоящее светопреставление, разлетались оконные стекла. Осколки сыпались дождем. Пепел кружил в воздухе.

Откуда-то из-за спины Андрея выступило третье светоносное существо: бледнее предыдущих, но с мечом в руке. Белфегор злобно зашипела. И растворилась, оставив после себя столб дыма.

Ангелы взмыли под потолок.

И силы окончательно покинули Андрея. Обмякнув в веревках, он нырнул в темноту…

– …чего ты ждешь?

Веки сомкнулись, и разлепить их не хватало мочи.

Слова доносились сквозь монотонный звон в ушах. Говорили двое.

– Помоги ему, – один голос был знакомым: хрипловатым, низким.

– Без разрешения не смею, – второго Андрей никогда не слышал. – Бессилен.

– Я разрешаю! – первый надавил на слово «я».

– Но разве я в твоем подчинении? – удивился второй. – Ты опоздал. Смирись…

– А где был ты?! Как допустил?! – первый почти кричал.

– Не поддавайся гневу, Азариил, – с испугом вступил в разговор третий. – Влияние Хранителя ограничено, он всего лишь Ангел, низший из чинов.

– Почему не позвал, не привел подмогу? – не унимался первый. – Ты отошел от него? Я не видел тебя рядом с ним ни разу.

– Я всегда сопровождал его, поддерживал, подхватывал на руки и волок на себе, когда он не мог идти, – с горечью произнес Хранитель. – Вытаскивал из переделок, охранял от демонов и закрывал крыльями! Он не молился, он вообще в меня – в нас! – не верил ни минуты в своей жизни, а я берег его, потому что Отцом нашим Небесным так заповедано… Но он предал меня. И ушел в такие пределы, куда мне путь заказан!

– Это ты предал, отступив.

– Азариил, – снова осадил третий, миротворец. – Люди сами гонят Хранителей. Низший чин слаб, ему не одолеть бесовщины, которая овладевает распутными людьми. Твой подопечный умер, брат. Ведь это лучше, чем быть пойманным в дьявольскую ловушку?

– Ад – лучше?

– Такова воля Небес.

– Нет, – твердо сказал Азариил.

– Нет? – в изумлении хором воскликнули ангелы.

– Человек умирает лишь тогда, когда его душа возвращается к Свету. Или когда окончательно обращается к тьме. С Андреем не случилось ни первого, ни второго.

– У него другая история.

– Я вижу в нем свет!

– С каких пор ты судишь о делах и замыслах Отца нашего, Азариил? – с сомнением спросил «миротворец».

– Сдается мне, – голос Ангела-Хранителя превратился в подозрительный шепот, – ты испытываешь привязанность.

– Утрата беспристрастности губительна, брат: сопереживание, сострадание, гнев. Не далеко ли до падения? – в страхе промолвил «миротворец».

– Ты не отдаешь отчета своим словам, Менадель! – в голосе Азариила зазвенел металл.

Перед закрытыми глазами Андрея всплыло облако света: белое и туманное, с проблесками ослепительной голубизны. Ангел-Хранитель, возникла усталая, вялая догадка. Рядом с ним стояли двое – яркие свечения отчетливыми очертаниями тел и расправленных крыльев.

– Нам пора, – сказал Хранитель. – За ним уже идут.

Андрей ощутил чье-то приближение: словно сама тьма сгустилась и наползла, дыша в лицо могильным холодом, вымораживая внутренности, исторгая душу из тела. Тьма смерти, преддверие преисподней.

– Прочь! – властно приказал Азариил, полыхнув светом. Андрей подавился стоном, когда ослепительное крыло вклинилось между ним и мраком.

– Ты не смеешь! – возмутился Хранитель.

– Одумайся! – Менадель отпрянул.

– Я рассудил по-своему, – глухо откликнулся Азариил.

И воцарилась тишина.

* * *

Андрей разлепил веки. Мутный взгляд остановился на трещине в рассохшихся крашеных досках потолка.

За ночным окном валил снег и качались голые прутья вишен. В изножье кровати под тусклым хрустальным светильником сидела Варя с неизменным молитвословом в руках. Ее небрежно сколотые на затылке волосы выбивались из пучка, тонкие прядки падали на шею, а открытое лицо выглядело изможденным и больным. Тихая, поникшая и покорная, она снова шептала молитвы. Будто и не замечала, что никто ее не слышит.