Текст книги "Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– В человеческом понимании демона нельзя назвать живым: он не создан из плоти и крови…

– А казался вполне телесным.

– Бесы способны являться в разных обличиях, но все они – бесплотные духи до тех пор, пока не вселятся в какого-нибудь нечестивца и не возьмут над ним верх. Хотя и тогда нельзя утверждать, будто порабощенный человек стал демоном: тот лишь присосался к нему, как пиявка.

– А Светлана?

– Его зовут Белфегор. Некогда он был ангелом в чине Начал, но последовал за Денницей, предался распущенности и с тех пор является в образе юной обольстительной девушки.

– Складно излагаешь, – похвалил Андрей.

– Ты не веришь мне, – назвавшийся Азариилом пристально вгляделся в его лицо. Захотелось немедленно сгинуть от необъяснимого тошнотворного чувства: внутри зашевелилось что-то мерзкое, липкое и грязное. Жгучее, как самая мучительная изжога.

– Но поверить придется, – на сей раз голос звучал с сожалением. – Аваддон был ангелом в чине Господств – средней триады в известной людям ангельской иерархии. Традиционно Господства учат смирять в себе непотребные вожделения и страсти и подчинять плоть духу, однако Аваддон настолько увлекся благородной миссией, что возжелал непосредственно властвовать над людьми и побуждать их не к борьбе с искушениями, а к рабскому служению. Таким образом свершилось его падение. Отец наш Небесный тотчас узнал об этом и приговорил падшего к низвержению в подземные глубины, где бы он коротал вечность по соседству с Денницей, чьим невольным последователем стал. Однако Аваддон восстал на битву – и, когда Михаил поразил его мечом, раскололся.

Взъерошенный умолк, сосредоточенно сдвинув брови к переносице, будто размышляя над поразительной нелепостью произошедшего, оценить которую по достоинству мог лишь он один.

– Рассыпался, что ли? – не понял Андрей, постепенно втянувшись в ангельско-бесовские россказни и даже находя их увлекательными, вроде комиксов или телевизионного сериала.

– Ангела нельзя уничтожить, – серьезно сказал Азариил. – Ни отправить в небытие, ни обратить в тлен, ни стереть с ткани мироздания. Нельзя и повредить извне никаким оружием.

– А этот, стало быть, грянулся оземь и обернулся добрым молодцем? – подбодрил Андрей.

Азариил воззрился на него с пуленепробиваемой серьезностью и поправил:

– Семью добрыми молодцами.

– Круто! – восхитился Андрей.

– Сущность его разбилась, но злоба была так велика, что семеро людей оказались поражены. Как бесы вселяются в человека, так и осколки падшего вонзились в души и изуродовали их.

В памяти вспышкой мелькнуло висящее в головокружительном поднебесье зеркало из сновидения…

– Души эти по кончине своей будут обречены на страшные муки, ибо осколки не дают им очиститься и войти в Царство Божие. Их нечестивость со временем лишь усугубится.

– Почему же Бог не спасет несчастных?

Взъерошенный подумал.

– По милости своей.

– В смысле?

– Неисповедимы пути Господни.

Очевидно, поток красноречия иссяк, раз в дело пошли штампы.

– Если Отец попустил одержимость людей осколками падшего, значит, деяние сие имеет высшую цель, которую не дано прозревать непосвященным. Побуждения Господни для нас сокрыты, но не они привели меня сюда, – продолжил Азариил вдохновенно. – Стало известно, что у Аваддона появились последователи из числа демонов, и первый среди них – Мастема, земной искуситель. Собрав самых преданных сторонников, он вознамерился отыскать все осколки и воскресить Аваддона: для этого вынуть души из одержимых смертных…

– Стоп, – Андрей вскинул ладони, и собеседник послушно замолчал. – По-моему, ты хватил через край.

– Я не поведал ничего сверх дозволенного.

– Да ну? Ты заявил, будто на мне выжжено клеймо беса рогатого, который не сегодня завтра явится по мою душу, чтобы уволочь ее в преисподнюю. И даже если нет, все равно гореть ей в аду во веки вечные, потому как «Бог милостив» и своим попустительством уготовил мне персональную сковородку.

– Ты сильно исказил суть, – возразил взъерошенный.

– Я вычленил главное.

– Для человека, отрицающего само существование духов, ты принял мои слова слишком близко к сердцу.

– Для человека, сытого по горло нашествием психопатов, я еще неплохо держусь, выслушивая твои бредни.

– Это не бредни, – и вот снова этот синий взгляд в упор!

Андрей отвернулся, скрипнув зубами и не дожидаясь, пока внутренности опалит огнем.

– У тебя болит голова. Раскалывается, – последнее слово взъерошенный произнес медленно, словно считал по слогам из его мыслей.

Совпадение? Снова?

– Два совпадения подряд – это уже закономерность, – он взглянул в небо. – Не злись. Ты слишком громко думаешь.

У Андрея отнялся язык.

– Телесная боль – всего лишь ощущение, – продолжил безумец. – Конечно, плохо, когда она отвлекает. Так лучше?

Вместе с языком едва не отнялись и ноги, потому что монотонная, давящая, выматывающая боль вдруг исчезла, и в голове воцарилась блаженная легкость. Не веря самому себе, Андрей потрогал голову руками. И отшатнулся, хотя отступать было некуда: в бедра упирался капот автомобиля.

– Да кто ты в конце концов такой?.. – хрипло выдавил он, облизнув пересохшие губы.

Взъерошенный чуть качнулся вперед и сдержанно представился, словно в первый раз:

– Меня зовут Азариил. Я ангел Господень из чина Сил – среднего звена второй триады ангельской иерархии.

* * *

Человек сбежал как от огня, смятенный и напуганный, крепко ударив плечом не успевшего посторониться ангела, не размениваясь на любезности и не прощаясь. Азариил воспринял его уход с безропотной покорностью: хочешь – уходи, против воли держать нужды не было.

Ветер гнал по небу махристые лоскуты грязно-серых туч и презрительно швырял в лицо снежным крошевом, которое с тихим шуршанием скатывалось по куртке и застревало в складках ткани. Азариил попробовал снег на вкус – пресный. Глубоко вдохнул холод, пахнущий грустью и бесприютностью. Здесь, на земле, сурово ограниченной телесностью, среди засыпающей на долгую зиму природы многих, наверное, тянуло впасть в меланхолию. Люди, по слепоте своей лишенные всякого блага и помраченные от малодушия умом, не знали света, не ведали тепла…

Вскинув голову, Азариил долго всматривался в быстро меняющееся небо, где изредка мелькали черные точки птиц. Братьев отсюда при всем желании не разглядишь и не услышишь: тоньше волоса их лики, пронизанные светом, и тише шепота голоса, сливающиеся с ветром…

Короткий укол боли заставил отвлечься от праздных размышлений. Дотронувшись пальцами до губ, Азариил обнаружил кровь: кожа треснула. Обветрилась? И тыльные стороны ладоней покрылись цыпками. Воистину телесность доставляла неудобства, отвлекающие от главного.

Засунув руки в карманы, он медленно побрел по дороге вдоль череды автомобилей и озябших берез. Не то чтобы в движении возникла потребность: холода он не ощущал, скуки от вынужденного ожидания тоже. Азариил сейчас вообще не испытывал ничего, кроме умиротворения. Но в последовательном сокращении мышц была своя прелесть. И в дыхании, и в преломлении света через хрусталики глаз, и в скрипящем под подошвами ботинок снеге…

Человек снова ускользнул, отстранился, замкнулся в своих первобытных страхах и скудных потугах объяснить необъяснимое с помощью привычных безопасных терминов. С завидным упрямством воткнул голову в песок, точно страус. Такое бы упорство да в нужное русло!

Но капля камень точит. Грядущей ночью Андрей уже не уснет беззаботно: в его жизнь вторглось нечто чужеродное и растравило, вселило сомнения. Или напомнило о чем-то давно, ещё до рождения забытом. Немного терпения, немного смирения – и Андрей поверит сам, без вульгарных демонстраций, без «фиглярских трюков», в которых упрекнул Белфегор. А раз сам, значит, по доброй воле, по внутреннему порыву – и это уже крошечный шаг к Свету.

* * *

Андрей не знал, что конкретно ищет. Примерное представление имел, но когда в последний раз находил – вот вопрос на миллион. Забравшись на стул, он рылся в антресолях, перелопачивал тонну бумаг и альбомов в пеналах, отодвигал составленные в два ряда книги на полках, заглядывал в ящики под сиденьями кресел и даже пошарил за одеждой в шкафу.

И в результате нашел.

Вытащил из самого дальнего угла самой дальней полки прямоугольную жестяную коробку, со странной робостью и благоговением обтер с нее пыль ладонью и провел пальцами по выпуклому цветному теснению. Когда-то в этой коробке умещались четыре баночки с чаем и никому не нужное ситечко «в подарок». На крышке красовалась улица Лондона со старинными фонарями, здания с башенками и повозка, запряженная лошадью, уныло плетущейся по брусчатке. Этой коробкой он когда-то поздравил маму с Днем Рождения, и та сохранила незамысловатый подарок как ценность: несколько лет берегла и, превратив в шкатулку, складывала туда всякие мелочи. После маминой смерти Андрей так и не набрался решимости заглянуть внутрь. До сего дня.

Время близилось к полуночи, а тип, читавший мысли и в мгновение ока вылечивший дикую мигрень, все торчал под окнами. И исчезать не торопился. Следовало бы вызвать полицию, но идея казалась неправильной и отчего-то даже губительной. В конце концов, кем бы ни была Светлана – шарлатанкой, гипнотизершей или настоящим демоном – взъерошенный спровадил ее легким движением руки. Существовала, правда, вероятность, что все трое, включая гремящего костями старика, действовали заодно. Но Андрей гнал ее прочь.

Опустившись на край постели, он устроил коробку на коленях и открыл.

Перед ним лежали мамины сокровища: обыденные маленькие вещички, старые и странные, имевшие ценность и непонятную прелесть лишь для нее одной. Несколько почтовых марок сверху, визитка, крошечный глиняный ангелочек из Плеса, разноцветные перышки, стеклянная статуэтка и два меховых пингвина. Брошка в коробке, пакетик с его, Андрея, молочными зубами – и их сохранила! Какие-то каракули – надо думать, нацарапанные его неловкими ручонками лет двадцать пять обратно. Газетные вырезки, бумажки с адресами и открытки, календари, блокнот, пуговицы, сломанные часы, так и не пригодившиеся батарейки. Детские фотографии, несколько писем. Андрей разглядывал все это со щемящей тоской и чувством полного бессилия. Руки дрожали, в горле застрял ком.

Наконец пальцы нащупали нужную вещь: серебряную цепочку и почерневший от времени крестик. Много лет назад, во времена бунтарской юности, он отдал его матери, заменив кожаным шнурком со скандинавскими, китайскими и славянскими амулетами. И вспомнил лишь теперь.

Он захлопнул коробку, сжал цепочку в кулаке. Он не поверил ни единому слову того безумца. Но крест не ярмо, шею не согнет. Быстро, чтобы не передумать, Андрей надел его и как-то стыдливо засунул за воротник майки.

Совпадение или нет, но кошмары его в эту ночь не мучили.

* * *

Следующий день протек в относительном спокойствии. Посягнувший на звание ангела по-прежнему маячил во дворе, и Андрей решил отсидеться дома. Напряженные размышления не давали результата, мозаика последних событий никак не складывалась в удобоваримую картину. В памяти то и дело всплывала мамина шкатулка. Тревожные мысли возвращались в прошлое, ностальгия бередила душу и сплеталась с подспудным чувством вины, вызывая болезненную подавленность. Сидя на неубранной постели, пристроив на колено кружку с остывающим чаем, Андрей перебирал воспоминания: бережно перелистывал их ветхие, выцветшие страницы, словно где-то между ними – только руку протяни! – мог крыться ответ. Перед внутренним взором мелькали образы: картонная обложка пухлой папки, перетянутой засаленной тесемкой, потерявшей даже намек на исходный цвет. Хрупкая сухая фиалка. Ворох черно-белых снимков. Они казались настоящими, эти обрывки прошлого. И улыбающееся мамино лицо на них, и свет в ее глазах, и оброненные невзначай слова, чей сокровенный смысл вдруг пробился сквозь годы – и ошеломил. Мама пыталась достучаться до него тогда – он не слушал. А сейчас уже не собрать по крупицам то немногое, что когда-то скользнуло мимо сознания и ушло невостребованным.

А ведь он собирался съездить на могилу. Как только, так сразу.

Почему бы не сейчас?

Но сначала непременно стоило заехать домой к отцу. Забрать альбом с семейными фотографиями.

Однако дозвониться до старика не вышло. Личный номер то и дело вежливым женским голосом сообщал, что абонент не доступен. Андрей пробовал звонить на служебные и домашние телефоны – безрезультатно. Главный секретарь Ирина подняла трубку в офисе: «Господин Савицкий вышел», – после чего предложила связать с кем-нибудь из совета директоров или главным администратором. И так три раза подряд.

На четвертый Андрей всерьез разозлился. Позвонил Лидии, второй отцовской жене, застал ее в торговом центре на Лубянке – и с досадой сбросил вызов.

Варвара сидела в кухне, со списком вузов и картой метрополитена, составляя план на завтрашний день и изредка уточняя нужный адрес.

– Ты говорил, для отца привычное дело пропадать надолго, – заметила она, задумчиво грызя колпачок ручки. – Не звонить неделями. Он ведь человек занятой: на меня до сих пор минутки не выкроил. Может, срочная поездка? – встретив напряженный взгляд, Варя запнулась. – Переживаешь?

Переживать об отце Андрей прекратил уже давно – с тех самых пор, как осознал тщетность и неблагодарность данного занятия.

– Домой к нему хотел наведаться, забрать одну вещь.

– А ключа нет?

В принципе, ключ был.

Андрей пересек кухню и выглянул из-за занавески в окно. Детишки на площадке воодушевленно топтали свежий снег, под ближайшей березой засела компания подростков, на стоянку въехал бордовый пикап, и из него выбралось целое семейство. Кто-то возвращался с работы. В плафонах фонарей уже забрезжил свет.

Очевидно, обилие народа спугнуло наблюдателя: среди толпы не больно-то помелькаешь – бдительные бабки мигом сообщат куда следует. Или же усталость одолела, или грипп настиг: шутка ли – сутки простоять на пронизывающем ветру! А то и просто поесть захотелось – с кем не бывает? Так или иначе, чудак из поля зрения пропал. Грех было не воспользоваться моментом.

Не говоря ни слова, Андрей отправился в прихожую. Бросив свои бумажки, Варвара настигла его уже натягивающим на плечи куртку.

– Я с тобой! – заявила она твердо и полезла в гардероб за сапогами. В своей длинной широкой юбке, застиранном берете и с небрежно намотанным на шею шарфом Варя напоминала то ли уличную торговку, то ли переселенку из южной страны – тряпичных узелков и котомок не хватало.

Андрей поморщился, но поводов для возражения не нашел. Да и самому спокойнее, когда девчонка под присмотром.

Путешествовать по столице в час пик – удовольствие ниже среднего. Варя реагировала спокойно, а Андрей извелся. Вдобавок, в салонах ползущих черепашьим ходом машин ему то и дело чудилось очаровательное личико Светланы, а в пешеходах – костлявые изломы старческого тела в полупустом костюме. К тому времени, как удалось выбраться из пробок, окончательно стемнело. Зарядил унылый дождь. По ветровому стеклу, быстро леденея, поползли сотни сияющих капель.

Свернув с Проспекта Мира и миновав длинную, узкую арку старинного здания, машина окунулась в неприятный чернильный сумрак. Свет разрозненных фонарей путался и застревал в сырых от дождя кронах деревьев, стекая на мокрый асфальт мутными лужами и порождая тут и там черные, слепые впадины теней.

Андрей втиснул машину между парой внедорожников и заглушил двигатель. Фары потухли. Притихшая Варвара не шевелилась.

– Приехали, – сообщил он, отстегивая ремень, и выбрался из салона под колючую изморось.

Слева вдруг мелькнула пара фосфоресцирующих точек. Тощий и голенастый, промокший до нитки котенок деловито топтал капот соседнего джипа – как вообще умудрился взобраться на такую высоту?

– Маленький, а какой шустрый, – удивленно отметил Андрей.

– Кис-кис-кис! – позвала Варя, высунувшись из машины.

Шерсть на котенке встала дыбом, и с громким шипением тот скатился с капота и канул во мрак.

За тяжелой дверью подъезда открылся просторный вестибюль. Широкая лестница устремилась вверх тремя пролетами, огибающими огражденную решетками лифтовую шахту. Стук подметок приглушала ковровая дорожка. Резные, лакированные перила тянулись вдоль обеих сторон лестницы.

Площадка второго этажа ограничивалась двумя дверями с молочным рифленым стеклом, и здесь, на самой верхней ступеньке восседал еще один котенок. Или тот же самый. Мокрый – свалявшаяся шерсть торчала иголками. Худосочный. С бандитской мордой, на которой – можно было поклясться! – блуждала глумливая ухмылка.

Заметив его, Андрей встал как вкопанный.

– Брысь! – вырвалось само собой.

Котенок одарил его презрительным взглядом и не шелохнулся.

– Не обижай животное, – укорила Варя. – Смотри, несчастный совсем промок, оголодал и трясется от холода. Погоди, у меня где-то был кусочек хлеба.

Пока Андрей соображал, откуда на престижной жилплощади взялся этот явно бродячий мешок с костями и блохами (видать, кто-то сердобольный пожалел и впустил), Варвара порылась в сумке, зашуршала пакетиком и извлекла белый сухарик. Однако стоило лишь протянуть угощение котенку, как тот взревел благим – и совершенно не кошачьим! – матом, кубарем скатился с лестницы и скрылся в вестибюле.

– И этому ты не понравилась, – прокомментировал Андрей.

Варя смутилась и сжала хлеб в кулаке.

На третий этаж поднимались уже с опаской, однако на двух особях кошачья популяция, видимо, прервалась.

На звонок никто не среагировал.

– Подождешь в прихожей, – предупредил Андрей, отпирая дверь. – Я быстро. Заберу альбом и вернусь.

– Нехорошо вторгаться в чужой дом без разрешения, да?

– После десятой попытки дозвониться – нормально.

Замок щелкнул, открываясь. Андрей толкнул дверь и в тот же миг замер. Рифленая подошва ботинка, скрипнув, соскользнула с деревянного порога; пальцы напряженно повернули ручку в обратную сторону, придерживая, чтобы выдвинувшаяся из паза собачка не издала ни звука.

В доме кто-то находился.

Из темных недр повеяло сквозняком и прогорклой замогильной сыростью, словно прихожая сообщалась с подземельем. Страх полоснул по нервам, подстегивая убраться подобру-поздорову, но Андрей с каким-то обреченным, отчаянным упрямством шагнул в квартиру.

Из-под двери отцовской спальни пробивалась тоненькая полоска света. Не снимая обуви, он приблизился. Чувствуя гулкие, сильные удары сердца в груди и подкатившую к горлу нервную тошноту, надавил на дверь.

В первую минуту Андрей даже не сообразил, кто это грузный и неопрятный, в перепачканной клубничным джемом рубашке развалился в кресле у стола. И почему так нелепо повернута голова. И разве удобно спать в такой изломанной позе. И отчего остекленевший взгляд не меняется, на землисто-сером лице не проступает узнавание, а губы вымазаны черным и блестящим.

А затем осознание накрыло волной дурноты.

– Выйди, – Андрей грубо отпихнул Варвару, норовившую заглянуть через плечо. – Уйди. Не смотри.

Та попятилась и вдруг споткнулась о юркнувший под ногами черный клубок.

– Мяу! – разинув пасть, хамовато выдал поджарый, облепленный сырой шерстью котенок, усердно молотя хвостом. А затем совсем уж истошно рявкнул: – Цап!

В тот же миг на ноге Андрея, проколов джинсу, сомкнулись усеянные зубами-иголками челюсти: нечто бесформенное и злобное обернулось вокруг лодыжки и принялось остервенело драть ее когтями. С воплем взвившись, Андрей затопал ногами – куда там! Тварь вцепилась намертво. Тогда, поборов отвращение, он схватил ее за шкирку: пальцы сомкнулись на холодной, дряблой, волосатой шкуре – и с трудом оторвал от себя. Отшвырнул – та кубарем покатилась по полу.

– Откуда столько кошек? – в спальню заглянула обескураженная Варвара. – Кто-то разводит?

– Отродясь не держали! – Андрей обтер о куртку вспотевшую ладонь, на которую налипли клочки шерсти. – Или у меня белая горячка, или эта гадина вещала человеческим голосом.

Он ткнул пальцем в тварь, пиявкой просочившуюся вслед за Варей.

Девушка уже не слышала. На глаза ей попался отец… тот, кто еще недавно был ее отцом: безвестный, случайный, посторонний. Не значивший для нее ровным счетом ничего. Ничегошеньки! Но, глядя на этого чужого мертвеца, который слепо таращился стеклянными глазами в потолок, она простонала:

– Папа…

И зажала рот ладонью, заглушив рвущийся наружу крик. Глухо завыла.

Андрею захотелось заставить ее замолчать. Стоя над обезображенным трупом, он не испытывал ни страдания, ни скорби, ни горя. Внутри образовался бездонный вакуум – и высосал чувства, словно в насмешку сохранив лишь боль в расцарапанной ноге. Похоже, вместо сердца в его груди пульсировал черствый, окаменевший сухарь.

А Варвара выла и стенала так, будто это ей, а не ему, принадлежало моральное право оплакивать убитого! Андрей ненавидел ее за это. Ненавидел за собственное бессердечие.

Тем временем вокруг, откуда ни возьмись, появились несколько черных клубков. Котята – не котята, белки – не белки, обезьянки – не обезьянки. Юркие, верткие, необъяснимо гадкие, они грызли полки, глодали ножки стульев, а самый расторопный драл тряпичный абажур настольной лампы, подбираясь к единственному источнику освещения. Лампа замигала и покачнулась.

– Кыш! – крикнул Андрей и замахал руками.

Кот взглянул на него и – честное слово! – ухмыльнулся, продолжая раскачивать светильник.

В ярости Андрей рванулся к нему, но промахнулся: тварь исчезла и в следующий миг вонзила зубы в куртку, повиснув на локте. Андрей стряхнул ее, крепко приложив об угол стола.

– По-моему, это не кошки, – прошептала белая как мел Варя и попятилась, когда сразу трое зверей побросали свои дела и двинулись к ней, скаля зубы, утробно рыча и тихонько увеличиваясь в размерах. – Это бесы…

Под руку подвернулась ваза с перьями. Богемское стекло. Не раздумывая над странными словами сестры, Андрей подхватил вазу и швырнул ее на пол. Кошки кинулись врассыпную, но мигом вернулись, лишь только осколки замерли на полу. Андрей насчитал уже восьмерых, и прибывали новые: лезли из густых теней и щелей, выскакивали из-за занавесок, выныривали из-под кровати.

Откуда они брались?!

Шипение, ощетиненные загривки, блеснувшие клыки…

– Да воскреснет Бог! – вдруг выкрикнула Варвара.

Коты окаменели, мигом ужавшись в размерах, будто сдулись. А Варя, набрав в грудь побольше воздуха, добавила:

– …и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его!

Уродцы зашипели, прижимаясь к полу, выставив вперед когтистые лапы.

Варя открыла рот в явном намерении продолжить, но страх спутал мысли, а паника перекрыла кислород.

– Да погибнут… Да погибнут… от… – выдавила она, еда не плача, и замолкла.

Андрей огляделся в поисках чего-нибудь тяжелого.

– Яко исчезает дым, да исчезнут, – внезапно раздался властный низкий голос, и вместе с ним в комнату ворвался ледяной вихрь. Он закружил, завертел перепуганных, визжащих тварей, подкидывая высоко-высоко, расшибая об потолок, сталкивая друг с другом, разрывая на куски, перемалывая в прах и пепел. Андрей пригнулся, закрывая голову руками, и его окунуло в водоворот стылого ветра, пахнущего одуряющей послегрозовой свежестью. Справа, слева – куда ни кинь взгляд! – крутились отвратительные черные тела, уже мало похожие на кошачьи. И лопались, будто мыльные пузыри. И рассекались надвое, прямо-таки крошились в капусту, словно натыкаясь на множество острых клинков. Андрей завертел головой, ища взглядом неуловимое оружие, но не нашел. Только по стенам угрожающе ползли странные, смутно знакомые тени, которые, как ни странно, нечему было отбрасывать…

Да ведь это крылья! Гигантские невидимые крылья, развернувшиеся до самого четырехметрового потолка! С похожими на острия мечей концевыми перьями!

Наконец грязная взвесь копоти рассеялась, верещание смолкло. Исчезли из поля зрения последние длинные кривые лапы. Пропали тени. Лишь мерцание ночника да покачивание люстры напоминало о произошедшем.

Андрей стоял истуканом, от потрясения не в силах шелохнуться.

– Бесы, – всхлипнула Варя, сверкая совершенно безумными глазами. Ее трясло. – Это ведь были настоящие бесы.

– Ты отлично справилась, – похвалил Азариил. – Могло быть хуже.

– Куда хуже? – пустым голосом спросил Андрей. Он не стал размениваться на вопросы вроде: «Как ты нас нашел?» или «Откуда взялся?» Понятно откуда…

Кошки сгинули, но отец никуда не делся: не растворился в воздухе вместе со всем этим орущим, шипящим и лопающимся кошмаром, не канул в небытие в мешанине черных волосатых клубков, не оказался галлюцинацией. И только теперь, осознавая реальность и необратимость случившегося, Андрей ощутил нарастающий ужас.

– Здесь я бессилен, – с извиняющейся интонацией произнес Азариил.

– Зачем?.. – почти беззвучно шепнул Андрей и не смог договорить.

– Чтобы напугать, довести до отчаяния.

– И куда смотрел твой Бог? – в голосе завибрировала угроза. Что-то мерзкое, тошнотворное, рожденное в тоске и боли, прогрызло душу насквозь и излилось наружу раскаленной яростью.

– Ты говорил, им нужен я. Ты утверждал, они пришли за мной, – чеканя слова, сказал Андрей, сдерживая злость лишь для того, чтобы напитать ее еще больше, проникнуться ещё сильнее – и вконец озвереть.

– Не пытайся объяснить поступки демонов человеческой логикой: с вашей точки зрения они нелогичны. Единственное, что имеет для них цену, это душа, и здесь все способы верны. Нет ни «почему», ни «зачем». Есть лишь жажда навредить.

– И Бог позволяет? Ради прихоти поганых исчадий ада?

– Он допускает потребное для блага лю…

– То есть я должен быть благодарен? Или она? – Андрей кивнул на Варю. Боль ворочалась в груди, мешая дышать. От боли помутился рассудок. Боль требовала отмщения, разрядки, иначе стерпеть ее казалось невозможным. – Или, может, мой отец обязан благодарить за свою смерть?

– Мы не знаем промысла…

– Заткнись! – заорал Андрей и со всей силы саданул кулаком по шкафу. Взвыл, прижав к груди разбитые в кровь костяшки. Зажмурился, уткнулся лбом в дверцу, баюкая руку. Невыносимо… Невыносимо… Легче умереть, чем пережить.

– Усвоить ты должен одно, – весомо проговорил Азариил. – Бесы – лишь орудия Отца Небесного. Он сотворил их ангелами, Он попустил им пасть, Он оставил их на земле. И все происходящее здесь, сейчас и всегда, в любой точке вселенной ниспослано Им или дозволено Им. Все несет на себе печать Божьего промысла. А что многое кажется несправедливым или бессмысленным, так тому виной ограниченность и скудоумие творения по отношению к Творцу.

Андрей глядел на него волком и молчал.

– Подумай над этим на досуге, – добавил Азариил. – А пока нам пора уходить: Лидия вот-вот вернется.

Упоминание об отцовской жене отрезвило.

– Подождите! – позвала Варя. – По-моему, там записка.

Она ткнула дрожащим пальцем в покойника и отвернулась, не в силах выносить зрелище.

В окоченевшей правой руке действительно был зажат клочок бумаги. Азариил с усилием вытащил его, и девушка, глядя на это, безудержно разрыдалась: в голос, с придыханием и полной отдачей.

– Здесь адрес. Требуют встречи, просят принести душу, – прокомментировал Азариил, сунув записку в карман куртки.

– В обмен на что? – с дурным предчувствием спросил Андрей.

– На «родственников, друзей и знакомых».

– То есть они могут добраться до всех? И в этом тоже будет «промысел»? – озноб пробрал до костей.

– Сложно сказать. До кого-то, вероятно, могут, но вовсе не обязательно доберутся.

– Погадаем? Картишки раскинем? – с тоскливой злостью осведомился Андрей, догадываясь о том, что последует за невозмутимо рассудительным ответом ангела. Ангела – с ума сойти!.. – Или слетаешь к своим, – он ткнул пальцем в потолок, – разведаешь насчет «промысла»?

– Сделаем все возможное, не волнуйся.

От обещания тянуло нестерпимым формализмом. Аж зубы свело.

– То есть душу не понесем? – уточнил Андрей.

– Мы не торгуемся с бесами.

Под «мы», надо полагать, подразумевались светлые силы.

– Тогда стоит нанять охрану для…

Азариил воззрился на него с жалостью. И впрямь, глупо получалось: выставлять людей с дубинками или пушками против демонов. Никто не справится. Никому и не втолкуешь, от чего требуется защита.

– Пора, – Азариил развернулся и первым покинул комнату.

Варя бросилась следом.

– Идем же! – нетерпеливо заторопила с порога, протягивая руку. – Быстрее!

Андрей кинул последний взгляд на отца. Боль и ярость нахлынули удушливой волной, перерождаясь в желание отомстить: отыскать и собственными руками изувечить убийцу. Это придало сил, и, движимый мрачной решимостью, он зашагал к двери.