Текст книги "Осколки небес (СИ)"

Автор книги: Анастасия Колдарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Азариил стряхнул с себя тех, кто набрасывался поодиночке. Внутри вскипел праведный гнев. Крылья расправились, полыхнули белым огнем, и острые перья искрами брызнули во все стороны, обжигая и кромсая нечисть. Кинувшись к одному из коконов, Азариил руками оторвал нескольких тварей, повисших на чужих крыльях, затем отстранился, позволив брату освободиться самому.

– Спасибо, – под бесовской коростой обнаружился Лаувиан. – Не давай им вцепиться в тебя всем скопом: опутают, как паутина.

– Кто-то навел их! – Азариил с разворота полоснул крылом сразу по тройке гадов; ошметки разлетелись и изошли дымом. – Они успели собрать целый легион – получается, знали о планах Аскии?

– Я им не говорил, – мрачно заверил Лаувиан, обороняясь мечом.

Пропасть под ногами кишмя кишела бесами. При удаче по ним, наверное, даже можно было спуститься на землю, как по лестнице: куда ни встань, всюду попадешь на чью-нибудь спину.

Внезапный порыв горячего ветра подхватил Азариила, с чудовищной силой завертел, ломая крылья, и отшвырнул далеко-далеко. Испуганный и скрученный болью, он затрепыхался, пытаясь остановиться, ища утерянное равновесие. Когда вихрь успокоился, а полет замедлился, оказалось, что между ним и остальными братьями выросла настоящая стена из мелкотравчатых бесов: скалясь и дико хохоча, те без устали метались туда-сюда. Чтобы пробиться сквозь их безумный рой, ангелам потребуется время.

– Брат мой падший, – раздался низкий, вкрадчивый голос. – Рад встрече.

Азариил забарахтался, стараясь обернуться: поврежденные крылья пульсировали болью и лишали сноровки. Что с ним сотворили? А главное – как?!

– Силы уже не те, – из мутного воздуха соткался Асмодей. Шесть гигантских крыльев за его спиной горели черным пламенем. – Вот так оно и бывает: замахнешься на божественное величие – и растеряешь даже те жалкие силенки, которые имел.

– Я не замахивался, – Азариил приготовился драться. Напрягся, взывая к Свету… но крылья висели мертвым грузом, боль пропитывала их от корней до кончиков.

Демон наблюдал за ним с фальшивой жалостью. Потом цыкнул и развел руками:

– Вот ведь засада, да? Чертиков гонять еще сгодишься, а с кем посерьезнее уже не совладать.

– Но я не пал!

– Скажем так, начало положено, а завершить недолго. Как-нибудь на досуге…

– Лжешь! Не в твоей власти командовать ангелами!

– Верными – нет. Но мы оба знаем, какие темные мыслишки ворочались в твоей промытой небесным кислородом голове.

– Все в прошлом, – Азариил вздернул подбородок, сузил глаза и произнес повелительным тоном: – Изыди!

Обычно работало. Но на сей раз что-то и впрямь пошло наперекосяк.

Асмодей помолчал, прислушался к ощущениям, вскинув брови, и осведомился:

– Ну? И когда же меня сотрет в порошок? Не томи уже, святоша, дел по горло.

Азариилу показалось, крылья медленно сковывает корка льда; болезненный холод проник внутрь и растекся по всему телу. Чувствуя себя беспомощным, он в смятении уставился на бывшего серафима.

– Это еще цветочки, – пообещал Асмодей. – Вот когда мы с тобой отправимся в преисподнюю…

– Не отправимся, – перебил Азариил. – Мне дали шанс…

– Если ты до сих пор не понял, твой шанс только что вылетел в трубу. Вас сдали с потрохами. Пятеро пернатых не одолеют легион.

– Пятеро?..

– Плюс один перебежчик. Но он лишь для убедительности машет саблей, а посему не в счет.

– Кто?!

– Так я тебе и сказал.

– Вы не имеете над ними власти!

– Нам и не надо. Покувыркаются – и будет.

– Вам нужен я.

– Медаль за сообразительность!

– Зачем?

– Или за бестолковость.

– Андрея вам не видать, как Небес.

– Дались мне твои Небеса! – фыркнул Асмодей и неторопливо обогнул ангела слева. – Чего я там не видел? Папашиных лизоблюдов? Ты и сам мог бы…

– Никогда!

– Сколько дешевого пафоса. Небеса выплюнули тебя как надоевшую конфетку в унитаз и держат руку на сливе. Уже ведь просветили насчет бездны, а? О-о, я вижу страх, – демон удовлетворенно улыбнулся. – Преддверие ада, так сказать, небесная канализация, куда спускают всякое отребье, вздумавшее обзавестись собственным мнением. Сначала припугнут, и, если в срочном порядке не раскаешься, тут же распрощаются. А заодно и сил лишат, – в подтверждение собственных слов Асмодей повел рукой, и ангела вздернуло за сломанные крылья. От огненной боли почернело перед глазами.

– Теперь смекаешь? – Асмодей выждал, пока Азариил придет в себя. – Небу ты уже без надобности. Все равно спишут: туда или сюда… В лучшем случае пристроят на самую грязную работенку где-нибудь в аду тысячелетий на пять-шесть. Или того хуже: понизят до хранителя, и будешь до скончания дней своих вытирать сопли смертным, которые в тебя даже не верят.

– Чего ты хочешь? – выдавил Азариил. От боли едва ворочался язык.

– Осколок. И я гарантирую тебе лучшее место в рядах моих солдат…

Асмодей запнулся, потому что Азариил вдруг судорожно затрясся. Он корчился от боли и давился воздухом, но хохотал при этом как безумный.

– Ты! – ладонь молниеносно сдавила горло, и каркающий смех оборвался. – Находишь забавными мои слова?

– Ты жалок, – выплюнул Азариил хрипло. – Сброд, названный солдатами, выпавшего волоса не стоит. А места, которые ты предлагаешь, это места в выгребной канаве. Лучшие, да, но ровно настолько, насколько ты лучше последнего паскудства…

– Я вот не понял. Вас там, на облаках, специально натаскивают на пафосные речи? – Асмодей отстранился. – Что ж, чертовски жаль. Признаться, я надеялся, ты умнее отцовских прихлебателей.

– Отпусти.

– С чего бы вдруг? Долг платежом красен. Я не забыл Оломоуц, и сорванный ритуал, и пару-тройку царапин, которыми ты меня наградил, – Асмодей провел пальцами по шее, демонстрируя длинный уродливый шрам.

– Ответишь… за каждую рану… нанесенную мне, – пригрозил Азариил, хотя к собственному стыду не почувствовал ни уверенности, ни права на эту уверенность. Лишенный могущества, мог ли он рассчитывать на защиту извне?

– Тут два варианта, – рассудил демон, – либо отвечу, либо нет. Но пока ситуация говорит в мою пользу, как считаешь?

По легкому мановению руки Азариила вновь рвануло за крылья.

– …до сих пор не вмешался, – сквозь багровую пелену боли долетел обманчиво спокойный голос, – из чего следует глубокий философский вывод, которым вы, святоши, щедро потчуете всех подряд тысячелетиями напролет. Все происходящее допускается Им. Примерь-ка теперь на себя такое допущение!

Рывок. Удар наотмашь. Еще рывок.

– Боже… милостив буди… мне… – шепнул Азариил.

– Чего ты там бормочешь?

Рывок. Удар. Ослепление.

– Наказан я… за своеволие… за слабость… за то, что позабыл, кому служу.

Рывок.

– Боль – милосердна…

– Заткнешься или нет? – зарычал Асмодей. Звериная ярость исказила его бледное лицо до неузнаваемости, и сквозь фальшивый облик теперь просвечивала истинная суть падшего серафима: исковерканная и изуродованная.

– Боже… милостив…

– Последнее предупреждение! – острые концевые перья прижались к горлу, словно клинки, готовые перерубить шею.

– Милостив… – выдохнул Азариил с покорностью и закрыл глаза.

ГЛАВА 8

Вениамин оказался немногословным, нелюдимым и удивительно невозмутимым для своего юного возраста. Внимательно выслушав возбужденный рассказ Вари, частенько прерываемый шмыганьем и слезами, он надолго погрузился в размышления.

Андрей не понукал его, хотя от ветра – или, вернее, страха – промерз буквально насквозь. Он уже минут пятнадцать топтался на крыльце училища, на территории Спасо-Преображенского монастыря, в ожидании, пока молодой послушник до чего-нибудь додумается. Рядом, обхватив себя руками, тихонько всхлипывала Варя, покрасневшая от холода и слез, ползущих по щекам. Андрей жалел о том, что перевалил на нее собственные горести. Следовало проявить твердость характера и отправить сестру в ее родную деревню, пока существовала такая возможность. Она непослушна и упряма – но ведь и он не лапоть бесхребетный! Старший брат, называется, заботливый и ответственный. Сам едва не преставился, потом в бега пустился – и ее с собой прихватил!..

А куда деваться? Уходить из города с заплечным мешком? Ловить попутку и мчаться а край света? Хорониться в монастырях? За душу развернули жестокую борьбу потусторонние силы – у кого тут искать помощи? У священников? Прихожан? Бабушек вроде Евдокии?

Последний из Осколков… Вероятно, теперь Мастема натравит на него всех своих гончих разом, и благо, если лично не засвидетельствует почтение.

От мыслей об адском предводителе слегка затошнило и прошиб озноб. Чтобы отвлечься, Андрей повернулся к территории монастыря, разглядывая белые здания церквей и снежные тучи, ползущие из-за реки над золочеными крестами.

– Выходите за ворота на стоянку, – промолвил наконец Вениамин, указывая рукой примерное направление. – Увидите вишневую «четверку». Там ждите.

Не дожидаясь вопросов, он скрылся в училище.

Андрей недоверчиво уставился на закрытую дверь, постоял немного в ступоре, переминаясь с ноги на ногу, и неуверенно спустился с крыльца.

– Считаешь, ему можно доверять? – спросил он по дороге к монастырской стене. В суставах от холода, казалось, хрустел иней.

– Не знаю, – Варя пожала плечами, вытирая нос рукавом пальто. – Раньше считала, да. А теперь уже ни в чем не уверена. Но ведь выбора у нас нет?

– А какой выбор у него? Очередная чудаковатая старушка? Зар утверждал, праведников рано или поздно вычисляют. Даже если рядом не мерцает ангельский фонарик, сигналя: «Все сюда! Я здесь!» – наверняка у бесов имеются списки богоугодных, рассортированных по областям, городам и районам. Они начнут методично обшаривать окрестности, начиная с Мурома…

– Прекрати, – перебила Варя. – Без тебя тошно.

– Вот что, – Андрей взял ее за локоть и остановился. – Садись на автобус и поезжай домой. Тебя искать не будут – да и не найдут, раз Зар спрятал нас обоих. На всякий случай укройся не у матери, а у соседей или у кого-нибудь из родных.

– Я думала, ты поумнел, – Варя выдернула рукав из его пальцев и продолжила путь. В ее голосе не было раздражения, только усталость.

– Да пойми же, это напрасное геройство, оно ничем хорошим не кончится! Ну чем ты могла помочь, когда Зар едва не вогнал меня в гроб? Воплями? – от бессилия Андрей начал злиться. – Так только хуже!

– Я тебя не брошу, – упрямо.

Он проглотил ругательство и вздохнул, признавая поражение.

– Надеешься ещё услышать об ангеле?

– И это тоже, – не стала отрицать Варя.

– Тогда понятно.

«Четверка» обнаружилась за углом, недалеко от часовни Николая Чудотворца, в сугробе. Андрей на всякий случай побродил по улице, но нет, такая развалюха оказалась одна на всю округу.

Вскоре пришел Вениамин, сосредоточенный и молчаливый, и принялся откапывать ее и счищать снег и наледь с лобового стекла.

– С осени не пользовался, да? – спросил Андрей, чтобы нарушить неловкое молчание. И получил в ответ:

– Это не моя машина.

– А чья?

Усердно работая скребком и щеткой, послушник сделал вид, будто не расслышал.

М-да. Любопытно, какие скелеты висели в шкафу у этого Вениамина? Или трупы в багажнике… А может, монастырский устав запрещал разговоры с посторонними? Если он и впредь собирался цедить слова в час по чайной ложке, веселая предстояла поездка.

Устроившись на продавленном пассажирском сиденье, Андрей почувствовал себя крайне неуютно. Варя села сзади. Водитель пристегнул ремень, на минуту прикрыл глаза: вероятно, пробормотал про себя подобающую случаю молитву, – и автомобиль натужно запыхтел и затрясся по колдобинам узких муромских дорог.

Временами так и подмывало спросить о цели путешествия, о дальности и времени в пути, но Андрей решил не навязываться. Надо потерпеть – потерпим, лишь бы толк вышел.

Вскоре городские постройки остались позади, а перед глазами расстелилась заснеженная равнина, точно заплатками, тут и там покрытая лесами и перелесками. Пригревшегося Андрея разморило, сказались бессонные ночи и переутомление. Повесив голову на грудь, он задремал.

Очнулся, когда машина дернулась, словно воткнулась бампером в сугроб, и замерла. Под усталое урчание двигателя, Андрей продрал слипшиеся глаза.

За окном смеркалось. Вот это да! Сколько же часов они колесили по трассам?!

Варя, как выяснилось, тоже прикорнула – да и проспала всю дорогу! В минувшее Рождество и ей досталось будь здоров.

– Идемте, – Вениамин выждал немного, заглушил мотор и первым вылез из машины.

– Ты же не вытолкаешь потом! – заметил Андрей, ужаснувшись условиям парковки: колеса увязли в снегу, который все продолжал сыпать с неба. – На себе тащить придется! Или вообще до весны.

– С Божьей помощью, – послушник не обратил на снежную катастрофу никакого внимания.

Разве что тут тягачи на каждом шагу…

Впрочем, в последнее верилось слабо. Оглядевшись, Андрей вдруг осознал, в какую глушь их занесло. Слева, чуть в отдалении, темнел лес: он утекал куда-то в необозримую даль, серпом огибая равнину и теряясь в дымке на горизонте. Несколько разрозненных домишек маячило за чередой частоколов. Среди них надгробным монументом возвышалась полуразрушенная часовня из мрачного красного кирпича, с колокольней без купола и колоколов. К ней примыкали здания, похожие на монастырские корпуса: некогда двухэтажные, а теперь местами развороченные и выпотрошенные, похожие на обглоданные остовы. К тем, в свою очередь, приткнулись деревянные хозяйственные постройки, и вот они-то как раз выглядели обжитыми.

Андрей обернулся: дорога, по которой прикатила машина, терялась метрах в двадцати, взрытые шинами колеи потихоньку застилала поземка.

По щиколотку увязая в снегу, Вениамин направился к останкам корпусов.

– Я в порядке, – пробормотала Варя, протирая заспанные глаза, хотя Андрей ее, в общем, и не спрашивал. – Думаешь, Азариил догадается, куда нас занесло, когда вернется?

Вернется? Сомнительно. Уж больно сильно последние его слова смахивали на прощальное напутствие, мрачно подумал Андрей. А в слух произнес с деланным воодушевлением:

– Похоже на тайное священное общество, окопавшееся в тут годах этак в пятидесятых прошлого столетия. Или на обычные развалины посреди загнившей деревеньки, где пара девяностолетних старух мирно коротает остатки века. Сейчас отыщем землянку поприличнее, разведем костер, выклянчим у местных банку квашеной капусты…

Если Варя и оценила жалкую попытку поднять ей настроение, то никак не среагировала.

Тем временем, они пробрались между корпусами. Благодаря стенам тропинку здесь не замело. Свернули за угол направо и очутились на крыльце. На продолжительный и громкий стук дверь со скрипом отворилась, и на пороге возникла женщина в длинном черном одеянии и апостольнике, оставляющем открытым лишь бледное, сухое лицо.

– Добрый день, матушка Александра, – Вениамин поклонился в знак приветствия.

Монахиня улыбнулась, но только на мгновение. Заметив посторонних, она озабоченно сдвинула брови, хотя в дом пригласила без лишних расспросов.

Андрей впустил Варю в темный коридор и запер за собой дверь на массивную щеколду. Внутри было не намного теплее, чем снаружи, однако оставаться здесь никто не собирался: шурша юбкой, женщина направилась вглубь дома. По дороге до Андрея долетали обрывки ее разговора с Вениамином, в котором тот обрисовывал ситуацию в привычно скупых выражениях.

– …подвергся нападениям бесовским… под защитой святого ангела небесного… укрыть… единственное место… не хочу навлечь беду на сестричество, но…

– Наш долг помогать ближним, – мягко перебила монахиня. – Сделаем, что в наших силах.

По бокам тянулись затворенные двери комнат, под которыми из щелей пробивалась пара полосок света. Она проследовала мимо и вышла на площадку перед широкой лестницей, ведущей наверх. Андрей успел удивиться: отчетливо ведь запомнил, что от второго этажа лишь кое-где сохранились куски стен да оконные рамы. Но монахиня миновала лестницу и углубилась в тесный черный угол: в подобных часто устраивали чуланы для домашнего инвентаря, вроде швабр и ведер для мытья полов. Никакого чулана за дверцей, конечно, не оказалось, зато обнаружилось совсем уж удивительное! Узкие каменные ступени круто ухнули в подземелье. Матушка взяла масляную лампу, но Андрей, замыкавший шествие, практически ничего не видел, кроме вариной спины и густых теней. Осторожно ощупывая опору подошвами, а стены – ладонями, он насчитал двадцать семь ступеней.

– Подвалы распространяются под всеми корпусами, – поведала монахиня, не иначе как нутром чуя любопытство гостей. – Начало положила одна из затворниц, матушка Серафима, в начале девятнадцатого столетия. Она устроила себе келью прямо по соседству с погребом. Говорила, всякая крыса достойнее ее, грешной, а потому надобно знать свое место. За ней потянулись другие, в основном, схимницы, ищущие уединения. Подземелья продолжали расширять на протяжении полутора веков. В миру о них не упоминали, поэтому по округе долгое время бродили слухи, будто бы в здешних краях люди пропадают.

Матушка повернула за угол, и Андрей заметил улыбку на ее губах.

– По преданиям, некоторые ходы тянутся на несколько километров, но мы не проверяли. В годы гонений глупые суеверия неожиданно пригодились: святыни из сожженной церкви удалось спасти в подземельях. А потом уже люди со всех окрестностей стали свозить сюда церковную утварь, книги и иконы из разрушенных храмов и собственных имений. За пятьдесят лет добра накопилось столько, что до сих пор не разобрали. Какие-то вещи вернули приходам и потомкам бывших владельцев: тем, кого удалось разыскать. Но большей частью все и поныне хранится здесь: многие не оставляли обратных адресов, да и вещи порядком обветшали. Иконы, например, требуют реставрации, только денег у нас нет, иконописцев тоже…

– Я художник, – вырвалось у Андрея.

– Правда? – Александра оглянулась на него через плечо. – Значит, нам вас Бог послал. Догадываюсь, о чем вы думаете: Москва могла бы привлечь сюда паломников и туристов, восстановить монастырь. Но мы не жалуемся, не бедствуем и не стремимся к обогащению. У нашей общины другая миссия.

– Тайная?

– Можно и так сказать.

Коридор разветвился.

– Здесь погреб и хозяйственные помещения, – мимоходом объясняла матушка, кивая на боковой проход, откуда сильно тянуло холодом. – Дальше кухня и трапезная. Там часовня, в которой молились опальные сестры во времена репрессий: многие приезжали сюда из разоренных монастырей, отданных под склады и казармы. Когда-то это была пещера, но с годами ее благоустроили, и теперь в ней есть все нужное для богослужений.

Ступени, ведущие к часовне, утекали вниз.

– Под хранилище отведена южная часть подземелий. Путешествовать туда не возбраняется, но лучше соблюдать осторожность: с непривычки легко заблудиться.

Так и подмывало спросить, откуда сестры берут средства к существованию, однако Андрей счел это бестактностью. Наверняка выращивают овощи, держат кур или еще какую скотину – недаром рядом с корпусами несколько хозяйственных построек.

– Свободных келий много, но не все отапливаются. Печки есть здесь, – Александра открыла одну из дверей, потом другую, напротив, – и вот здесь. Растопку принесете сами, Вениамин покажет дровяник. Лампы найдете в подсобке, масло к ним тоже, однако зажигать сразу десяток не советую – запасы ограничены; хорошее освещение мы используем, в основном, в мастерской, – она зажгла лампу, стоявшую в келье. – Ужин в семь. Не опаздывайте.

Матушка ушла, и пятнышко желтого света уплыло вместе с ней по узкому коридору.

Похоже, пророчество насчет землянок и капусты сбывалось, уныло подумал Андрей. Блуждать в потемках, понимая, что над головой кубометры земли, зависеть от допотопной лампадки с пыльным плафоном, и вытирать плечами стены, пробираясь по тесному проходу, – не так он представлял себе укрытие, когда просил Вениамина о помощи. Это же настоящие каменные тиски! Защемят – не вырвешься!

Фитилек едва тлел, жиденького света хватало лишь на то, чтобы оценить крошечные размеры комнатки. Жесткая койка, рассохшийся сундук и буржуйка с трубой, уткнувшейся в стену, – вот и вся обстановка.

– По-твоему, здесь безопасно? – обратился Андрей к Вениамину.

– Вполне, – лаконично ответил тот. И больше, по обыкновению, не добавил ни слова.

Позже, когда поленья разгорелись за ржавой железной дверцей печки, а на сундуке в рядок выстроились сразу три лампы, Андрей сидел, пригорюнившись, на кровати и ждал ужина. До семи оставалось полтора часа, живот сводило от голода. В душе образовалась тошная, болезненная, безысходная пустота. Душу терзали страхи и сомнения – не за себя, ибо леденящий ужас, испытанный в преддверии смерти, надежно притупил чувствительность. Беспокойство вызывал Азариил: что грозило непокорному ангелу на Небесах?..

– Не помешаю? – угрюмо осведомился Андрей, постучавшись в соседнюю келью.

Варя читала, взобравшись с ногами на койку и держа горящую лампаду прямо над страницей.

– Все молишься? – он кивнул на книжку в ее руках и не стал прикрывать дверь: в замкнутом пространстве развивалась клаустрофобия. – Чувствую себя замурованным заживо.

– Мне тоже неуютно, но Вениамин…

– По-прежнему доверяешь ему?

– Азариил доверял.

– Азариил едва не перерезал мне горло, – в груди всколыхнулся гнев. Может, если разозлиться, станет не так погано?

– Он защитил тебя.

– От кого? От ангелов и демонов – вероятно, и то лишь на время. Но ведь от Него не скроешься. Он-то знает, где мы, и в любой миг способен прислать сюда небесное воинство. Ума не приложу, к чему прятаться, да ещё под землю лезть, а главное – разве Зар не осознавал бессмысленности собственного поступка? Вздумал тягаться со Всевышним?!

– Он верил в тебя…

– Больше, чем в Бога? – Андрей бессильно привалился плечом к косяку, ощущая, как давит на плечи тяжелая ноша ответственности. – Выходит, из-за меня он взбунтовался и пал?..

– Не говори так, – голос сестры звучал на удивление спокойно и серьезно, словно она приняла решение за прошедший час, пока он таскал дрова и возился с буржуйками. – Разве ты до сих пор не понял? Бог вмешивается лишь в самых крайних случаях, во всех остальных люди вольны решать сами.

– То-то мы и нарешали.

– Он всемогущий, – последнее слово Варя прошептала с благоговением, – всеведущий. Он мог стереть с лица земли всех бесов, защитить Осколки или, наоборот, уничтожить их за мгновение, но вместо этого послал ангелов. Для чего?

– Хороший вопрос.

– Он не желает твоей гибели.

– Я заметил.

– Нет, серьезно!

– То есть теперь будем всю жизнь прятаться в подвалах, как крысы? Из-за меня Азариилу наверняка досталось… – вспомнился белый росчерк метеорита на ночном небе. «А ты не падай, Зар…»

– С ним все будет в порядке, – пробормотала Варвара, крепче стиснув в руках книжку.

Так вот о ком она молилась! Вот за кого читала! Ну и ну. Нет, ангелы, конечно, просили за людей, Хранители, в основном. Так уж принято. Но чтобы люди за ангелов…

– Пойду осмотрюсь, – Андрей неожиданно ощутил себя лишним в тесной келье. Вторгся, куда не звали. Притащил кучу ненужных тревог.

Прикрыв за собой дверь, он долго слонялся по пустым коридорам, взращивая в себе хрупкую надежду, что на сей раз молитва поможет. Когда-то ведь ее должны услышать?

* * *

Андрей бродил из угла в угол. Три шага от двери, два налево наискосок к кушетке, на которой стопками лежали книги, тетради, рукописи, альбомы. Снова к двери, а оттуда – шагов десять между старыми самодельными деревянными полками, заваленными всякой всячиной. По-видимому, буржуйку здесь время от времени протапливали, но это не сильно помогало: в помещении стоял тяжелый запах плесени.

Время давно перевалило за полночь. Позади остался ужин в окружении нескольких молчаливых сестер, не поднимавших глаз от тарелок; и тщетные попытки уснуть на жесткой койке при обморочном свете единственной масляной лампы… Лежать и пялиться в густую, жирную черноту кельи было невыносимо, а стоило закрыть глаза и поддаться сонному оцепенению, как откуда ни возьмись наползала, наваливалась безумная тревога. И тогда пробирал озноб, кружилась голова, не хватало кислорода и начинало нещадно подташнивать.

Промучившись неизвестно сколько, Андрей не выдержал. Прихватил с собой лампу и выбрался из жуткой кельи. Поначалу собирался навестить Варю, но вовремя одумался: вдруг она уже спала? Или снова молилась за Азариила? Или еще за кого? Трудно сказать, в котором из этих случаев его вторжение принесло бы больше вреда.

Бесцельно, неприкаянно он долго блуждал по коридорам до тех пор, пока не наткнулся на хранилище. Как утверждала матушка Александра, их было несколько, но ему хватило и одного.

Среди пыльных книг и стеклянных киотов нашлись ещё три лампы с достаточным количеством масла. Андрей зажег их. И здесь, во мраке каменной клетки, обнаружил настоящую сокровищницу. Он перебирал потемневшие образа святых, пытаясь прочесть надписи, разглядывал металлические оклады: медные, бронзовые и, похоже, даже серебряные. Осторожно листал старинные книги в тертых переплетах: у многих уже отмокли и заплесневели страницы.

На глаза попалась «Полевая тетрадь», датированная 1937-м годом, принадлежавшая священнику Василию Орлову. Каллиграфическим почерком с помощью туши и тонкого пера в нее от руки были переписаны три акафиста разным святым, в том числе великомученице Варваре. О ней Андрей слыхом не слыхивал, однако дивная красота почерка и усердие, с которым буковка за буковкой были выведены слова молитвенного обращения, произвели сильное впечатление. Андрей отложил тетрадь, чтобы при случае вручить сестре – Александра ведь не запретит? – и двинулся вдоль полок.

Как любой человек, плененный вещами, он испытывал непреоборимый зуд любопытства. Как художник не мог побороть соблазн прикоснуться к чужим творениям. За каждым мазком кисти, за каждой золотой завитушкой, в каждой трещинке, возникшей от старости или повреждения, таились целые судьбы, целые жизни! Кто столь заботливо вырисовывал тончайшие морщинки на коричневом лице святого? Кто вложил в глаза Богородицы столько неизбывной печали? Кто высекал лучи нимба на медном окладе и вырезал из металла дивные ювелирные кружева? О чем думали все эти люди? Чем они жили? Чем дышали? Для чего – или для кого? – давно почившему священнику Василию Орлову понадобилось переносить в тетрадь акафисты? Быть может, его дочь звали Варварой, и она молилась своей небесной покровительнице? Или нехватка православных книг заставляла его трудиться долгими зимними вечерами, чтобы подарить и другим прихожанам молитву?.. Куда отправилась его душа после смерти? А души остальных: иконописцев, священников, их родственников?..

Ответы теперь навсегда останутся в минувшем столетии: туда не вернешься, и некого спросить. Но, прикасаясь к собранным здесь вещам, любуясь ими, Андрей ощущал необъяснимую, волнующую связь с прошлым. И благоговейный трепет. И пронзительную грусть.

Ведь и он мог оставить след: спокойный, чистый, светлый, утверждающий веру, а не пошлость. И вложить душу в достойное произведение – вовсе не обязательно признанное или знаменитое на весь мир! Чтобы кто-то лет через сто достал его творение из пыльного сундука на чердаке и прошептал ему, неизвестному, неузнанному: «Спасибо». Чтобы в чьей-то усталой душе шевельнулась затаенная боль и тоска по неведомому, отвергнутому, давно забытому Небу…

Разве оно не ценнее любых сокровищ? Напоминание о главном. Пусть даже в него и верится с трудом или не верится вовсе – душа сама знает, и помнит, и стремится.

Разве не для того дается талант?

Андрей долго бродил между полками. Казалось, вот-вот отыщется среди теней прошлого нечто важное: завуалированное послание, или нечаянный ответ на давно терзающий вопрос, или указание к действию, или ни много, ни мало – разгадка смысла жизни.

И оно действительно отыскалось.

Икона была храмовой, свыше метра высотой. Узкой, затянутой серой паутиной. Присыпанной пылью. Поначалу Андрей не обратил на нее внимания, и, лишь пристально изучив всякую мелочевку, составленную в ряды на стеллаже, без особого интереса тронул впечатляющих размеров тяжелую доску. С усилием повернул к себе. Липкие серые обрывки тенет пристали к пальцам. Вытирая руку о джинсы, он медленно опустился на корточки и оцепенел.

На иконе изображался ангел. Ниспадающие синие одежды потускнели и местами протерлись до белой грунтовки. Очертания тела вырисовывались под тканью тонкими штрихами, золотистые локоны спадали на плечи, от сложенных за спиной крыльев веяло силой и одновременно изящной легкостью, достойной лишь бесплотного создания. Образ будто светился изнутри, таинственный и непостижимый. Андрей провел по нему ладонью, стирая пыль. А потом сел на пол, упершись локтями в колени, и сдавил голову руками.

Безымянный ангел – время не пощадило надписей – взирал на него с безропотной, смиренной печалью. Глубина его глаз завораживала, но долго выносить ее не хватало сил. Где-то Андрей уже видел этот взгляд: пробуждающий голос совести, выворачивающий нутро наизнанку, выжигающий вросшие в душу тернии страстей.

Азариил находился сейчас в таких необозримых далях, какие ему, убогому, обреченному на вечные муки человеку, никогда не постигнуть. И при этом глядел в душу! И Андрей вдруг понял, что теперь этот взгляд будет преследовать его повсюду. И испытывать. И обличать. И просить о чем-то.

Тогда он неожиданно понял и другое.

Из-за него взбунтовался ангел. Из-за него пал. И прятаться, ускользая от возмездия, значило окончательно деградировать.

Он должен был ответить за все. За свою непутевую жизнь. За смерти, к которым невольно оказался причастен, о которых упоминала Евдокия. За бедную Варю. За падшего Азариила. За собственную душу, изуродованную клеймом Аваддона. Трусость – один из тех пороков, которые всегда казались ему несерьезными или нелепыми. Вроде гордыни или самолюбия. Но завуалированная под инстинкт самосохранения трусость истребляла остатки достоинства, а его Андрей терять не хотел. Смерть – значит, смерть. Ад – прекрасно, раз на Небесах сочли его заслуживающим ада. В конце концов, не ему судить. И даже не святому ангелу. Судить Тому, Кто смотрел на него однажды сквозь царские врата – и два тысячелетия.

Исполненный мрачной решимости, Андрей поднялся с пола. Прихватил с собой лампу и двинулся прочь из хранилища.

В подземельях царила мертвая тишина, но он не ошибся: матушка Александра еще не спала. Она встретила его на пороге собственной кельи со спокойствием человека, повидавшего на своем веку многое.

– Вы безошибочно отыскали дорогу.

– Третья дверь от трапезной, как вы и сказали.

– По лицу вижу, стряслось нечто серьезное. Итак?

– Отец Олег, о котором рассказывали за ужином. Он мне нужен.

– Прямо сейчас?

Андрей кивнул. Вот за что он сразу проникся к этой женщине симпатией: она не возмущалась откровенно возмутительным требованиям! Хотя откуда бы здесь, в заснеженной глуши среди ночи взяться священнику?! Его тут, поди, видели исключительно по праздникам.