Текст книги "Формула власти (СИ)"

Автор книги: Анастасия Поклад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Клима огляделась по сторонам и высмотрела в толпе мальчишек-восьмигодок с летного отделения несколько знакомых лиц.

– Нелька, Вапра, Кезар, идите сюда!

Сквозь гомон и смех мальчики услышали голос своей обды и протолкались к ней, недоуменно косясь друг на друга. Клима отвела их к стенной нише, подальше от любопытных ушей, и торжественно произнесла:

– Друзья мои, соратники, до сих пор вы не знали друг о друге важную вещь. Все вы – мои последователи. Нелька, не надо так коситься, я ведь говорила тебе, что из восьмого года не ты один дал мне клятву.

– Но я бы никогда не подумал, что остальные – мои лучшие друзья!

– Благодарю, что так ревностно хранили тайну. Ваша дружба после этого только укрепится. У меня есть для вас задание. Оно может показаться не совсем важным, но поверьте, как верили всегда: важнее того дела, что я поручаю, сейчас нет ничего, даже контрольная по пилотажу имеет меньшее значение. Вы поняли меня?

– Все сделаем, что скажешь, – кивнул за друзей Кезар.

– Знаете Гульку из ласточек девятого года? Кучерявая такая, шустрая.

– Кто ж ее не знает! Такую курицу еще поискать, – фыркнул Нелька.

– Разыщите ее и сделайте так, чтоб она услышала ваш разговор, до последнего слова. Говорить будете о том, будто собираетесь нынешней ночью залезть в сарай на летном поле и стянуть пару вещиц. Но вы очень опасаетесь, что о вашей авантюре проведает помощник директора по летному отделению, ибо если он окажется в сарае этой ночью – конец всему. Нагнетайте обстановку, побольше таинственности и важности, я знаю, Вапра, ты очень хорошо это умеешь. Не затягивайте с выполнением моего задания – чем скорее, тем лучше. Крайний срок – следующая перемена. Все ясно? Замечательно. Я верю, вы меня не подведете.

– Клима, – окликнул Нелька, когда обда уже развернулась, чтобы уйти, – это правда, что сегодня ночью в актовом зале...

– Да. И если вы успешно справитесь с моим поручением, это сильно поможет в организации. Попутного ветра!

Это было одно из сильфийских пожеланий удачи. Оно хорошо прижилось среди воспитанников летного отделения.

***

Помощник директора по политическому отделению был занят. С утра он позабыл открыть окна, и сейчас горбился в душном кабинете за рабочим столом. Однако, помощник директора не замечал духоты и неудобства собственной позы. Он писал Письмо. Но не деловое обращение к начальству, не распоряжения наставникам и даже (о, редкость!) не служебный донос. Послание, занимавшее сейчас всего несколько строчек, было любовным.

"Драгоценная моя, желанная. Мне мучителен каждый миг разлуки с тобой. Мечтаю вновь увидеть твои золотистые локоны, объять губами каждую частичку твоего нежного тела. И наяву мне снятся твои янтарные глаза, которые затягивают мою..."

– Господин помощник директора, можно войти?

В дверях топталась нескладная горбоносая девятигодка. Летчица, судя по форме. Только на летном отделении девочки носят штаны.

– Чего тебе? – не по уставу раздраженно спросил помощник директора. Ему хотелось поскорее вернуться к Письму, а мысли сейчас витали далеко от Институтских стен. В Мавин-Тэлэе ждала ответа благородная, пока незамужняя красавица с "янтарными" глазами. И затягивать это ожидание не следовало.

– Ты меня помнишь? Ты у нас на восьмом году два раза политическое воспитание заменял.

– Не припоминаю. Если это все, немедленно покинь кабинет, я сейчас очень занят.

Огромные глаза непрошеной посетительницы выразили небывалое горе.

– Ах, господин помощник директора, я всего лишь хотела сказать, что ты мой самый любимый наставник, я запомнила те два урока на всю жизнь! И когда узнала, что ты покидаешь нас, решила попрощаться...

– Что за чушь? Я никуда не ухожу.

– Как, тебе не сказали еще? – девчонка прижала ладони к щекам. Было видно, что она вот-вот расплачется. – Только что я спешила на урок. И увидела списки на увольнение, вывешенные, как полагается, на двери кабинета господина заместителя директора. И там было твое имя. Какое горе для меня!..

Помощник директора удивленно приподнял брови. С нынешним заместителем они были лучшими друзьями. И еще сегодня утром тот собирался хлопотать за внеочередную премию для своего товарища. Чушь какая-то, иначе не скажешь. От потрясения помощник даже почти вспомнил фамилию девчонки: Черана или Ченара... А имя вроде на "К". Ее еще наставница истории сильно хвалила. А наставница полетов ругала.

– Ты перепутала, наверное, сдуру. Иди на урок и не забивай себе голову.

Помощнику директора показалось, что девочка странно ухмыльнулась. Но в этот же миг она заревела так жалостно, что все ухмылки были списаны на игру света.

– Я... уйду, – лепетала девчонка сквозь слезы. – А тебя уволят... насовсем... нет, ни за что! Позволь, умоляю, остаться с тобой до конца!..

– Сейчас же прекрати истерику!

– Не могу... не получается... Ах, ох, что же теперь будет... мне так стыдно за себя, господин по...

Рыдала девятигодка противно. Ее и без того малосимпатичное лицо покраснело, скривилось. Другое дело – златокудрая госпожа из Мавин-Тэлэя. Даже от слез краше становится.

– Уймись, кому сказал! – девчонка на миг подняла глаза, и было в них что-то такое, от чего помощник директора немного смягчил тон: – Посиди, успокойся. Окно открой. Я тебе воды принесу. И только попробуй к моему приходу не успокоиться!

Когда помощник вернулся, девятигодка уже не плакала, а стояла напротив раскрытого окна и что-то высматривала в небе. Воды она отпила совсем чуть-чуть и сразу виновато затараторила:

– Ты не сердись только, господин помощник директора. Я окно открыла, ветер дунул, и бумага со стола – фьють! Улетела, я ничего сделать не смогла. Это важная очень была бумага, да? Я могу спуститься и поискать внизу...

– Не надо, она, наверное, уже за забором. Не беспокойся, там не было ничего важного.

– Я еще сказать хотела, – девчонка теперь глядела прямо в глаза, даже к руке его прикоснулась. – Когда я увидела тот список, то зашла к господину заместителю директора, хотела узнать, за что тебя уволить хотят. А он накричал на меня, и велел тебе передать, что объяснит все ночью, в Институтском саду, у дальней аллеи. Не раньше и не позже. Дозволь мне на урок идти, я уже совсем опоздала.

Помощник дозволил. Когда за девятигодкой закрылась дверь, он опять сел за стол и достал чистый лист. Занес перо над бумагой, подумал, отложил. Вдохновения больше не было. Он не знал, что несколько минут спустя его лучшему другу, заместителю директора, подбросят под дверь, на которой не висело сегодня никаких списков, такое послание:

"Твой лучший друг склонил твою жену к измене. Сегодня ночью он будет гулять в саду у дальней аллеи. Доброжелатель".

А к записке будет прилагаться любовное письмо, якобы улетевшее в окошко.

***

Клима сидела на подоконнике и кусала губы. Сильфийские часы в холле показывали половину третьего. Из открытого окна девушка хорошо видела поле и тренирующихся там мальчишек с десятого года. Сегодня они не летали на досках, а учились управлять очередным чудом сильфийской техники – тяжеловиками. По слухам, Орден закупил около восьми сотен этих машин, а десяток отдали Институту. Девочки на тяжеловиках не работали, силенки не те. А у парней уже третье занятие.

Диковинное изобретение больше всего походило на бронированную карету без излишеств, с шестью толстыми тяжелыми колесами. Наверху и сбоку находились квадратные люки, чтобы залезать внутрь. Клима не могла знать, что там, но видела: в тяжеловик помещаются четыре человека с оружием и экипировкой. Грязно-желтая махина могла быстро ездить вперед и назад, с трудом и скрежетом разворачиваться и плеваться огненными струями на расстояние трех десятков шагов.

Тяжеловики существовали всего ничего, а про них в Институте уже ходила байка. Якобы веды, впервые увидав на поле боя карету в броне, изрыгающую огонь, решили, что орденцы поступились принципами и воспользовались колдовством, вызвав из иных миров какую-то нечисть. И решили веды загнать непонятную жуть обратно. Собрались с силами, поворожили – ничего! Тогда подумали, что Орден, потеряв всякий стыд, свою нечисть еще и защитой колдовской обеспечил. Набежали к тяжеловику веды самые маститые, пыхтели-пыхтели, но все без толку. Ездит тяжеловик по полю, жжет неприятеля напропалую, и ничто его не берет. Тогда вызвали из самой ведской столицы, города Фирондо, Эдамора Карея. Мол, он среди ведов самый коварный и беззаконный, придумает что-нибудь. Вышел Эдамор Карей к тяжеловику, репу почесал, в носу для солидности поковырялся. И, о чудо! "Страшная нечисть из иных миров" остановилась, развернулась и уехала. Эдамору Карею достались ведские почести, а тяжеловику, выстрелявшему за время боя весь огонь, – сильфийское горючее. Когда Гера рассказал эту байку Теньке, тот оскорбленно фыркнул и заявил, что все это – брехня. И веды не дураки, и Эдамор Карей в носу не ковыряется. "Совсем?" – язвительно уточнила присутствовавшая при разговоре Ристя. "На людях – да!" – отрезал Тенька. И добавил, что Эдамор Карей – гений, а орденские тяжеловики веды плавят, как огонь – восковую свечку.

...Из крайнего тяжеловика ловко вылезла фигурка в желто-коричневой форме, повертела головой. Клима не была уверена, что Гера разглядит ее с такого расстояния, но все-таки помахала и указала на подоконник. Мол, встретимся здесь после урока. Каким-то чудом "правая рука" сумел ее рассмотреть и махнул в ответ. На всякий случай Клима повторила свой жест. Ответить снова Гера не успел: над полем зазвучал приказ наставника, и воспитанники скрылись в тяжеловиках.

– Ченара! Ты-то мне и нужна!

Увлекшаяся Клима вздрогнула и резко обернулась, едва не вывалившись из окна. За ее спиной стояла шустрая тридцатилетняя женщина с явной примесью сильфийской крови – остроносая, кучерявая, с длинными цепкими пальцами. Это была помощница директора во врачевательском отделении, самая молодая из всех, кого назначали на подобную должность.

– Я внимаю тебе, госпожа по...

– Ах, не надо этих церемоний, деточка! Это ведь ты в начале лета с доски упала и разодрала ноги?

Клима осторожно кивнула. С одной стороны, ей сильно повезло, что госпожа помощница проявила к ней интерес. Не надо будет искать предлог для разговора – ведь эта женщина тоже из тех, кого следует уболтать и услать подальше. С другой стороны, помощница славилась своей патологической тягой к врачебным экспериментам. Изучала каждый синяк, замеченный на воспитанниках, испытывала на них всякие припарки сомнительного происхождения. Поговаривали, даже мышей по ночам резала для собственного удовольствия. Поэтому завладеть вниманием госпожи никому не хотелось. Особенно после истории с Гулькиным чирьем на коленке. Сплетница растрезвонила всему Институту, какие в лаборатории "врачихи" жуткие инструменты и тошнотворные запахи. А по стенам стеллажи, и на них банки с заспиртованными гадами. Гулька утверждала, что даже отрубленная голова веда есть, но ей никто не поверил. Чирей, кстати, прошел – то ли со страху, то ли припарки помогли.

– Я пишу трактат о шрамах, – объявила госпожа помощница, – а материала не достает! У тебя ведь шрам остался?

– Э-э... вроде, – растерялась Клима. "Врачиху" она оставила на закуску и еще не продумала, как с ней себя вести. Образ восторженной истерички тут не подойдет, рассудительной умницы и туповатой фанатички тоже. Помощница сама была такая, жила в своем мире, по ведомым только ей понятиям.

– Превосходно! Я вижу, ты ничем не занята, пойдем ко мне. Это ненадолго, я только сделаю пару зарисовок.

"Врачиха" подхватила Климу под локоток и потащила прочь от окна, Геры и коварных идей.

"Нет, – размышляла юная интриганка, – до лаборатории мы дойти не должны. Времени у меня и так мало, а если застряну где-нибудь на пару часов... Глупо обольщаться насчет "ненадолго". Сначала она зарисует, потом ей понадобится осмотреть, потом провести десяток-другой экспериментов..."

– Прости, госпожа, но я не могу пойти с тобой, – звучало глупо, Климу уже вытянули на лестницу, – я жду... ждала у окна наставницу, она может прийти в любой момент и сильно на меня разгневаться.

– Забудь, – беспечно отмахнулась помощница. – Мое дело важней. И вообще, на сегодня я освобождаю тебя от занятий. С наставниками сама договорюсь.

Они миновали первый пролет и заспешили выше – лаборатория располагалась в одной из башен.

– Но я не могу пропустить уроки, – из последних сил гнула свое Клима, – ведь я собиралась сегодня поставить свой первый эксперимент... – попытка говорить на понятном для собеседника языке.

– Вздор! Какие в твоем возрасте могут быть эксперименты? Лучше посмотришь, как это делаю я.

Клима привела еще с десяток всевозможных доводов, но ничего не добилась. Неразрешимость злила ее. "Смотри мне в глаза! – хотелось зарычать обде. – Смотри мне в глаза и делай, что я велю, орденское отродье! И не смей больше перечить повелительнице Принамкской земли!" Но так девушка, конечно, сделать не могла. Честолюбие и привычка, что все пляшут под ее дудку, не пошли Климе на пользу. Исчерпав красноречие, она не просто испытывала сильное раздражение, а гневалась не на шутку.

Они миновали еще два пролета и коридор, вышли на площадку одной из парадных лестниц. Теперь нужно было спуститься в холл, где начинались все винтовые, ведущие в башни. Стоя на верхней ступеньке широкой и крутой парадной лестницы, Клима поняла, что сейчас может придумать только один выход из создавшегося положения. Гера назвал бы его подлым, даже преступным. Но для взбешенной обды сейчас все средства были хороши. Клима рванулась, высвобождая руку, и незаметно подставила госпоже подножку.

Крик эхом отскочил от каменных стен пустого холла. "Врачиха" замахала руками, все еще пытаясь восстановить равновесие, но полетела боком через полдесятка ступенек, упала, прокатилась по лестнице до самого конца и затихла.

Громкий звук будто привел Климу в чувство.

– Что я наделала? – прошептала она, глядя на тело у подножия лестницы. Руки женщины были раскинуты, со лба стекала темная капля. Неестественное положение правой ноги почему-то пугало.

Клима быстро взяла себя в руки. Сделанного не воротишь, тем более от госпожи помощницы она все же избавилась. Теперь надо спуститься, продумать предстоящее вранье и с плачем позвать помощь. Последнее легче всего исполнить, сердце до сих пор неровно билось.

Девушка уже открыла рот, но заметила среди складок темно-зеленого форменного платья своей жертвы серебристый блеск. Клима наклонилась, следя, чтобы ее собственная одежда не измазалась в крови. Блестел конец тонкой цепочки, на какие обычно вешали ключи. Очевидно, госпожа помощница хранила ее в поясном кармане, а от удара цепь частично выпала. Клима быстро огляделась и вытянула второй конец. Точно, на цепочке болтались четыре ключа. Один массивный, от классной комнаты, другие поизящней. Высшие силы знают, что они должны открывать. Клима спрятала цепочку в собственный поясной карман. На досуге надо будет снять с ключей слепки, а оригиналы подбросить под лестницу, якобы закатились. Вот, теперь можно и звать на помощь.

Пронзительный вопль смешался с солнечным светом из окон. Зазвенел воздух.

– А-а-а, убилась, госпожа уби-и-илась!

В коридорах пораспахивались двери классных комнат, в холл выбежали несколько третьегодок и какой-то наставник, судя по алому одеянию – политик. К причитаниям Климы добавился детский визг.

– Всем замолчать, – велел наставник, но его никто не слушал.

Народу прибавлялось. К месту происшествия подоспели воспитанники постарше и косяк пугливых первогодок во главе с молоденькой наставницей, которая тут же упала в обморок. Вокруг Климы и тела помощницы быстро образовалось плотное кольцо. Через толпу протиснулся дюжий десятигодка в зеленой врачевательской форме с ленточкой дежурного через плечо.

– Чего орешь, как об тучу стукнутая? – прикрикнул он на Климу и склонился над телом. – Не мертва госпожа, просто сознания лишилась. Эй, кто-нибудь, сбегайте за нашей наставницей, она в классной комнате осталась, вторая дверь слева по тому коридору.

– Что случилось, кто кричит во время урока? – это с первого этажа поднялся сторож. Люди расступались перед ним, пропуская в центр холла. – Высшие силы, да как же это так?! Девочка, перестань рыдать, ты же летчица, а не политик-второгодка.

– Ы-ы-ы, – завыла Клима и уткнулась сторожу в плечо.

– Прибегаем, а она стоит на этом самом месте и ревет, – доложил тем временем один из третьегодок.

– Свидетельница, стало быть? – уточнил сторож.

– А кто ее знает...

Привели наставницу-врача, часть воспитанников разогнали по занятиям, кого-то отправили за носилками в сарай на летном поле. Клима от сторожа не отлипала – ей надо было остаться с ним наедине.

– Перепугалась сильно, бедняжка, – сочувственно сказал кто-то.

– А по-моему, она просто истеричка, – цинично фыркнул давешний десятигодка.

– Я ее к себе отведу, – известил сторож. – Если что – там ищите. Успокою, расспрошу. Идем, девочка, все страшное позади. Госпожа помощница директора жива...

"А жаль", – холодно подумала Клима.

Глава 7. Честность и обман

...Чтобы пел надменный голос:

"Гибель здесь, а там тюрьма!"

Чтобы ночь со мной боролась,

Ночь сама!

М. Цветаева

Апартаменты сторожа располагались на первом этаже. Жилище включало в себя гостиную, столовую, спальню и рабочий кабинет, главными особенностями которого были огромное окно с видом на ворота и множество веревок от тревожных колоколов. Тревога в Институте случалась редко, поэтому некоторые веревки успели основательно зарасти пылью.

Климу усадили в столовой, налили отвара из листьев смородины и малины с парой капель укропной настойки на спирту. Сильфы свято верили, что укроп хорош не только как приправа или краситель, но также снимает боль и успокаивает нервы. Особенно, если верно подобран рецепт. Люди орденской половины Принамкского края это верование отчасти переняли, но пихали в свои настойки столько разных трав, что первоначальный ингредиент на их фоне несколько терялся. Тем не менее, лечебные настойки всегда называли укропными. У Климы от запахов спирта и укропа всегда разыгрывалось воображение, поэтому отвар пришелся кстати. Ведь врать сейчас предстоит много и со вкусом.

Сторож был из тех людей, которых предстояло выдворить из Института. Клима так и не придумала, как к нему подобраться, поэтому тихо радовалась своей нынешней удаче. Она оказалась в комнатах сторожа почти без усилий со своей стороны. Предложи Климе кто-нибудь заново пережить события минувшей четверти часа, девушка не задумываясь сталкивала бы "врачиху" с лестницы снова и снова. Да поизощренней, чтобы дольше не вставала с постели. Напиток умиротворил Климу, она решила, что убивать госпожу неосмотрительно. Чем серьезней преступление, тем тщательней его расследуют.

– Вижу, ты уже не плачешь, – сторож сидел напротив, подперев щеку рукой.

– Я едва сумела совладать с потрясением, господин сторож, – кротко произнесла Клима. – Это было так страшно, так страшно!

– Расскажи все по порядку. Ты видела, что случилось с госпожой?

– Да, – Клима сделала над собой усилие и сухо всхлипнула. – Мы шли к ней в лабораторию, госпожа хотела посмотреть на мои швы. Я недавно с доски упала...

– А, так это ты сильфа на тренировке сбила? – уважительно улыбнулся сторож.

Девушка кивнула, подумав, что он наверняка слышал только окончательный вариант истории. Якобы отважная летчица-девятигодка во время учебного полета разглядела среди облаков нарушителя границы и велела тому приземлиться. Сильф приказа не послушал, и завязался бой. До самого заката девятигодка в непроглядной пелене небесного тумана демонстрировала чудеса высшего пилотажа (история умалчивает, почему никто не пришел на помощь, и откуда девятигодке были известны фигуры, которые проходят факультативно и на десятом году). Кончился бой тем, что сильфа вынудили приземлиться. Но в последний момент доска героической воспитанницы не выдержала нагрузки и разлетелась в щепки прямо посреди неба (при всей никудышности институтских досок такого в реальности случиться не могло). Девочка упала с головокружительной высоты, чудом не разбившись насмерть, чем наглядно доказала, что орденские летчики самые живучие и везучие. Что потом стало с нарушителем-сильфом, официальная история опять-таки умалчивала, но поговаривали, он оказался важной птицей, поэтому пришлось отпустить.

Клима не стала говорить сторожу, как все случилось на самом деле. Зачем?

– Да, это я, – подтвердила она. И не преминула добавить: – Даже в небе мне не было так жутко, как сейчас.

– Так что произошло? – снова спросил сторож.

– Шли мы. В лабораторию. Потом лестница, – Клима стала говорить отрывисто, проникновенно, глядя на собеседника черными немигающими глазами. – По правилам вежливости я пропустила госпожу вперед. Она шагнула. Начала спускаться. Я тоже. А потом... Я не знаю, почему так получилось. Госпожа, кажется, оступилась. Или ногу неловко поставила. Я была далеко, не смогла ее удержать. Она упала. Через всю лестницу. Страшно... – девушка судорожно отхлебнула еще напитка, напоказ закашлялась. – Скатилась и лежит. Как мертвая.

Сторож неловко похлопал ее по плечу, мол, все прошло. Он уже оставил позади молодость, но и старость встретить не успел – уголки глаз лишь слегка были припорошены морщинками, а в лихих темно-русых усах не нашлось бы и пары седых волос. Клима не считала сторожа плохим человеком, но угрызений совести от обмана не испытывала. Стыдно за содеянное ей было только раз, в далеком детстве.

– Все закончилось хорошо. Тебе незачем бояться и плакать, Клима. Ты ведь Клима, я верно сказал?

– Да. А откуда ты меня знаешь?

– Ну, как же. Частенько тебя в библиотеке видел, и на летном поле. Но не подумал бы, что ты с целым сильфом сумеешь совладать, – сторож заговорщицки усмехнулся, Клима ответила на улыбку. – Я тебя еще первогодкой помню, очень уж заметная ты раньше была. Потом уже тише стала, больше слушаешь, чем говоришь. Я тебя после скандала с ложками приметил – столовские девчонки рассказывали.

У Климы неприятно похолодели пальцы ног. Та авантюра, как выяснилось позднее, едва не стоила ей таланта. Обда должна защищать людей Принамкского края, а не наживаться за их счет. "Ложки" были ее первой интригой в Институте, благодаря ей Клима избавилась от многих недругов. Столовские девчонки знали почти всю тайну, даже имели с нее изрядный куш. Но сейчас они выросли и уехали, а тогда ни за что не сказали бы постороннему всей правды. Итак, что же известно сторожу?

– Я, право, не знаю, что в той давней истории могло привлечь твой интерес ко мне.

– Ну, как же, – воспоминания отдавались в голосе сторожа приятной теплотой, – Клима Ченара с первого года – девочка, вычислившая похитителей ложек и сумевшая добиться, чтобы про ее догадки узнали наставники. Многие тогда тебя запомнили.

У Климы отлегло от сердца. Все-таки она не ошиблась в столовских. Теперь можно переходить к делу.

– Я польщена. Но я просто делала то, что должно. Всякая воспитанница на моем месте поступила бы так же. Я сужу: каждый обязан выполнять свой долг. Мы, летчики, воевать с ведскими отродьями, политики – вершить судьбу Ордена, врачи – бороться с эпидемией, которая вспыхнула нынче в городе...

– Погоди, – Климу перебили именно в том месте, где она рассчитывала, – в каком городе эпидемия? Здесь, в Кивитэ?

– Точно там. Госпожа помощница директора как раз говорила мне, когда мы спускались с лестницы. Болеют женщины и дети, особенно маленькие. Я спросила, не заболел ли кто из тех, кого мы знаем. К примеру, родичи наставников или торговцев, которые по праздникам привозят сюда на продажу разные вещицы. Госпожа сказала, что, к сожалению, заболели, и много, но кто – договорить не успела. Ой, господин сторож, тебе нехорошо? Я не хочу сказать, что думаю, будто кто-то из твоей семьи болен, но ведь всякое случиться может...

Клима сказала последнюю фразу тише и посмотрела собеседнику в глаза. Она взглядом подавляла все его здравые мысли, оставляя лишь паническое беспокойство. А паника, как известно, плохой советчик. Конечно же, сторож сорвется с рабочего места прямо сейчас. И не вернется в Институт, пока не съездит в город удостовериться, что с его женой и детьми все в порядке, а эпидемии никогда не было. Клима же в случае расспросов всегда может сослаться на "врачиху". А что та, придя в сознание, ничего не вспомнит – так ведь головой вроде ударилась, память могла помутиться.

Сторож заметно помрачнел, отставил чашку. Клима видела, что сейчас он мучительно принимает нелегкое для себя решение – бросить службу, самовольно отлучиться к семье. Если все откроется, а это почти наверняка, ему в лучшем случае светит строгий выговор, вплоть до временного снятия с должности. Девушка решила подтолкнуть сторожа к нужному ей выбору.

– Я так переживаю за жителей Кивитэ, – вздохнула она. – Особенно за детей. Страшно, когда маленькая жизнь гибнет, и нет никого сильного и могучего, кто смог бы помочь. Уже вечереет, столько времени прошло, меня могут хватиться наставники. Я пойду, господин сторож, благодарю тебя за угощение и заботу.

...Когда за Климой осторожно закрылась дверь, сторож, оставшийся сидеть, бессильно уронил голову на столешницу, поверх холодных ладоней. Беспокойство выгрызало в нем жгучие дыры, рассудок словно заволокло туманом. Посидев без движения минуту-другую, сторож стремительно встал и бросился собираться. Ничего с Институтом не случится, думал он. Помощник хоть и суеверный дурак, но дело знает. Главное сейчас – проведать близких, оберечь от беды. Может быть, даже перевезти к матери в деревню, подальше от эпидемии. А работа... Ну, неужели этой ночью в Институте может произойти что-то необычное?

***

Клима мчалась к месту встречи с Герой, будто гонимая тридцатью четырьмя смерчами. Урок уже закончился, на носу ужин. Если Гера посмел не дождаться...

Но когда девушка завернула в нужный коридор, у нее отлегло от сердца. "Правая рука" сидел на подоконнике и задумчиво озирался по сторонам. Гера еще не успел сменить одежду после занятий на поле, и его форменная куртка на застежке-змейке была измазана чем-то черным, а желтые штаны обрели на коленях грязно-травянистый цвет. Увидев обду, Гера соскочил на пол и сделал пару шагов ей навстречу.

– Что случилось? Я правильно понял, ты хотела встретиться со мной здесь?

Клима кивнула.

– Ужинать мы не пойдем. Есть дело.

– Этого следовало ожидать, – фыркнул Гера. – Может, я хоть переодеться схожу? Четверть часа уже тебя дожидаюсь.

– Потом. Когда вернемся из сада.

– А, так мы в сад идем! – Геру раздражала Климина манера недоговаривать, поэтому он то и дело пытался возмущенно иронизировать. – Может, ты соизволишь объяснить, зачем?

– По дороге скажу, – девушка быстро пошла по коридору, вынуждая следовать за ней.

– Ты слышала, что госпожа "врачиха" с лестницы упала и почти убилась?

– Угу. Иди быстрее, я не могу тебя всю дорогу за руку тащить!

Но Гера наоборот остановился, как вкопанный, дернул Климу к себе, сжав ее плечо железной хваткой. Обда поморщилась. Это, безусловно, замечательно, что Гера силен, но порой его заносит.

– А может, это твоих рук дело? – тихо и вкрадчиво спросил юноша. – Клима, это уже не повседневные подлости, а покушение на убийство. Если все откроется, тебя не просто выгонят или посадят в крепость, а приговорят к смерти.

– Отпусти, – Клима дернулась. До Геры ей было далеко, но и слабачкой она не слыла. – Я знаю, на что иду, и отступаться не собираюсь. Если понадобится, собственноручно разорву любого, кто посмеет мне помешать. Идем, у нас мало времени.

Вокруг них шумела перемена. Одни воспитанники спешили в столовую, другие, уже сытые, – в спальни или на уроки.

– Это же неправильно, – прошептал Гера. – Ты губишь себя. Врачиха тебе ничего дурного не сделала, или я ни смерча не смыслю в людях. Опомнись, еще не поздно добиться всего честным путем, свернуть с кривой дорожки обмана и убийств...

– Сейчас не время и не место это обсуждать, – отрезала Клима. – А честным путем в наши времена можно добиться не власти, а низложения.

– Ты не права! Честность – вот высшая добродетель. Только честный может зваться Человеком. Только искренние преодолеют преграды на своем пути!

– А лживые сумеют их избежать. Гера, или ты идешь со мной, или я сменю тебя на Вылю. Она трусиха, но дурацких разговоров не заводит.

– Мы вернемся к этой теме, – твердо посулил Гера.

– Угу, – отмахнулась Клима, высвобождаясь из его ослабевшего захвата и продолжая путь.

– Слово обды?

– По мелочам не клянусь!..

Если летное поле только начало свое падение в сумерки, то сад за счет теней от ветвистых деревьев погрузился в темноту куда глубже. Ветер трепал зеленые листья, насвистывая колыбельные закрывающимся бутонам цветов. Красная сирень уже понемногу осыпалась, но конец ее поры был пока неблизким. Над садом витал сонный покой, припорошенный таинственностью. Вся институтская суета казалась здесь пустым фарсом, а переполненный коридор – душной клеткой посреди хмельного карнавала. Клима быстро шла, укрываясь тенями и избегая дорожек.

– Может, теперь ты объяснишь, зачем мы тут? – раздраженно шепнул Гера.

– Нужно обмануть одного глупого человека, – буднично ответила Клима. – Ты чего остановился?

– А ты правда не понимаешь?!

– Не ори, еще услышит кто. Я лишь попыталась последовать твоему совету. И вот, что получилось.

Гера едва дара речи не лишился.

– К-когда я советовал тебе обманывать людей, тем более, глупых?

– Меньше минуты назад, посреди коридора, ты велел, чтобы я прекратила врать. Вот я и сказала тебе правду – назвала вещи своими именами. Я могла толкнуть речь, мол, на тебя возлагается ответственная миссия оказать помощь своей любимой обде в организации предстоящего собрания, потребуются все твои смекалка, выдержка, опыт, хитроумие и стратегическое мышление. Но мы знакомы давно и хорошо, поэтому я говорю, как есть: надо обмануть глупца. Ну, много тебе проку с моей правды?

– Вечно ты все искажаешь! – возмутился Гера.

– Ничего подобного, просто ты сам не понимаешь, о чем просишь.

– Клима, я осознаю, что порой без обмана нельзя, – сдался Гера, – но ты бы могла врать поменьше.

– И усложнять без того непростую жизнь? Вот еще. Жаль, дождя давно не было...

– При чем тут дождь?

– Надо замаскироваться, – Клима задумчиво огляделась по сторонам, поковыряла носком ботинка сухие катышки садовой земли и уверенно направилась в сторону фонтана.

– От кого? Зачем? Ты объяснишь, наконец, кого мы будем обманывать, и что требуется от меня?

Клима сбавила шаг, оглянулась и посмотрела на Геру в упор. От холодного пронзительного взгляда блестящих черных глаз юноше стало малость не по себе.