Текст книги "Формула власти (СИ)"

Автор книги: Анастасия Поклад

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Любую! Быстро!

Клима протянула левую, и не дрогнув смотрела, как на ее коже вслед за движениями острия булавки появляются тонкие алые царапины. Прямые линии складываются в знакомый до боли знак. Святой для нее и проклятый для Ордена.

Три вертикальные полоски посередине перечеркивает горизонтальная. Знак обды. Знак формулы власти. Три условия, объединенные одним целым – талантом, что даровали высшие силы ради блага Принамкского края. Чтобы богатела и не пустела плодородная земля, не пересохла река Принамка, и ни один захватчик не посмел ступить под сень цветущей красной сирени...

Символ засветился зеленым и пропал.

По кабинету директора разнесся ошеломленный вздох. До последнего никто не хотел верить в то, что обда все-таки вернулась.

Глава 14. Недоперевербовка

День без числа.

Верба зачахла.

Жизнь без чехла:

Кровью запахло!

М. Цветаева

Дарьянэ сухо всхлипнула и привычно тронула языком шершавую корку на разбитой недавно губе. Но реветь не стала: вдруг кто услышит. Остатки гордости за себя и отечество не позволяли ей пока распускать нюни перед врагами. А в том, что орденцы сильфам именно враги, Даша уже не сомневалась. Сейчас ей даже удивительно было думать, что кто-то в этом мире до сих пор считает иначе. Измученной сильфиде казалось, что с того мига, как за ней навсегда захлопнулась дверь этого проклятого дома, между Холмами и Принамкским краем снова началась кровопролитная война, точно в дни минувшего. Развеваются на ветру, соперничая с небом в голубизне, длинные сильфийские знамена, звенят мечи, и мертвый туман сильфов клубится над человеческими телами. А ее просто взяли в плен. Но ничего, скоро свои возьмут эту "лесную крепь", распахнут тесный заплесневелый чулан посреди каменного подвала...

Дарьянэ снова всхлипнула и одернула себя. Никто не придет. В сторону глупые детские фантазии, войны нет и быть не может. Столько послов сгинуло, и хоть бы что.

"Но я-то не посол!"

А кто об этом знает? Только Костя Липка и какое-нибудь высокое руководство. И никто из них не пойдет войной на людские города лишь ради спасения одной самонадеянной дурочки. Даша подергала корку зубами. Еще крепко держится, не зажило. Значит, прошло не так уж много времени.

Первые три дня ее исправно кормили и каждый день водили наверх, где агент орденской разведки пытался силой и уговорами выцарапать из нее согласие. Даше сулили несметные богатства, били, угрожали, пытались запугивать, уговаривать, объясняли, что выбора нет, и рано или поздно ей все равно придется дать согласие. Так незачем усугублять положение, иначе ей придется узнать, как больно получать сапогом в живот, чего господин агент, конечно, совсем не хочет, но вынужден будет продемонстрировать. Но сильфида стояла на своем, и узнавала про сапог в живот, руку в огонь, кулак в нос и многое другое, без чего бы с радостью обошлась, если бы не артачилась. Один раз "коллега" принялся намекать, что им ничего не стоит пригласить в этот же дом Дашиных близких. Ведь у нее есть близкие, не так ли? Но сильфида только рассмеялась ему в лицо. Ей и правда стало смешно, ведь представить, что людям удастся что-нибудь сделать с ее непобедимым отцом или с Юргеном, было просто невозможно. А бабушка потерялась для Даши много лет назад, ее век искать будешь – не найдешь.

На четвертый день после очередного допроса ее отвели не в привычную уже комнатушку без окон, а в тесную темную каменную коробку, размером не больше чулана для половых щеток. И поставили в известность, что пока она не ответит согласием, еды, воды и света не получит. А вот воздуха будет вдоволь, развеяться госпоже послу никто не даст.

Воздуха и в самом деле хватало – по полу гулял ледяной сквозняк, и вскоре Даша отморозила себе весь низ, даже платье не спасло. Человеческая девушка на ее месте уже давно основательно простудилась бы, вплоть до утраты способности иметь детей, но сильфиды были выносливей. На доске в холодную зиму и не так порой продувало.

Она быстро потеряла счет времени. Лишь по тому, как сильно уже хотелось есть и пить, по состоянию корки на губе, да по тому, что уже дважды ее клонило в сон, Даша могла судить, что дня два точно прошло. Или три. Или пять. А может, и суток не минуло. В любом случае, больше пары часов, но меньше недели. Одно время она пыталась оставить на стене какое-нибудь послание непонятно кому. То ли другим узникам, то ли тем, кто, возможно, когда-нибудь придет сюда ее искать, то ли просто врагам, чтобы (она старалась об этом не думать) глумливо посмеялись над такими попытками увековечить свое бедовое имя. Но ничего не вышло: камень ногтями не процарапывался, а чего-то посерьезней у Даши под рукой не было. Положение ее выходило грустным и совсем не похожим на истории из книг. Кстати, о книгах: хоть бы бумагу какую дали, крокозяберьи выкормыши! Скучно ведь! И страшно. И хочется пореветь.

Дарьянэ всхлипнула в третий раз и таки содрала зубами корку на губе. Защипало, язык намочила кровь.

"В который раз я уже так сдираю? В третий? Или в четвертый? Смерчи его знают, может, я тут уже месяц сижу!"

Время шло, вернее, медленно тянулось, невыплаканные слезы стояли в горле, давили на глаза и переносицу. Даша спрятала лицо в коленях, закрыла голову руками и постаралась отрешиться от происходящего.

...Костэн Лэй был как живой. Хотя, почему это "как"? Совершенно настоящий, в новой форме с иголочки, при всех орденах и медалях, с серебряными эполетами на плечах вместо повседневных погон, бравый агнет стоял в полумраке у противоположной стены и укоризненно качал головой.

– Ай-ай-ай, стажерка, что же ты наделала.

Даша неожиданно обнаружила, что сидит не на холодном полу, а за классической партой, знакомой до боли. За такой же партой она когда-то училась дома чистописанию. Вон, и чернильная крокозябра на крышке нарисована – юная сильфида никогда не была прилежной ученицей.

За партой сразу захотелось оправдываться.

– Я не хотела, – занудила Дарьянэ жалобно. – Я больше не буду, Липка, заберите меня отсюда...

– Не могу, – наставительно сообщил Липка. – Если я так сделаю, ты провалишь экзамен и никогда не станешь настоящим агентом.

– А это разве экзамен?! – опешила девушка, ковыряя крокозябру обломанным ногтем. Это всегда ее успокаивало, что было заметно – на месте четырех задних ножек и хвоста чернила и лак были содраны до чистого дерева.

– Конечно, – Костэн невозмутимо прошелся по узилищу взад-вперед. – Ведь что я тебе говорил про настоящего агента?

– Он не попадает в безвыходные ситуации?

– Нет! Он умеет находить из них выход! Настоящий агент тайной канцелярии должен быть горд, хитер и многофункционален! – на этих словах Липка легко и непринужденно вытянул правый мизинец в длинную веревку, а левый изогнул по форме отмычки. – Его невозможно обезоружить, он сам по себе является оружием, – в подтверждение Костэн без видимых усилий вытащил из уха полноценный двуручный меч, чихнул огнем, словно тяжеловик, вырастил из локтей стальные шипы и продолжил: – Настоящий агент не мается голодом, он ищет еду и везде находит ее! – снял серебряный эполет и сочно им захрустел. У Даши аж слюнки потекли. – И, самое главное, агент всегда может ввести врага в заблуждение. Например, прикинуться девятицветным тетеревом, или каминной кочергой, или пнем в лесу, или рыбой в пруду, или пуговицей у врага на мундире!

Стоит ли упоминать, что Костэн Лэй все это демонстрировал наглядно. Дарьянэ даже крокозябру ковырять перестала.

– Но я так не умею, – робко сказала она. – Меня вы этому не учили...

– Это постигается естественным путем! – объяснил Липка, возвращая себе нормальный облик. Даже шипы из локтей убрал, и форма цела осталась – удивительное дело! – Мне тоже никто ничего не показывал, я до всего додумался сам! И ты сможешь, иначе завалишь экзамен.

– Но что мне делать?

– Прикинься пуговицей на вражьем мундире, а затем в удобный момент испарись, – загадочно подсказал Костэн и развеялся прозрачным дымом.

– Самоубиться что ли? – возмущенно поинтересовалась Даша у пустоты и... проснулась.

Парта пропала, но обломок ногтя, которым Дарьянэ ковыряла чернильную крокозябру, подозрительно саднил. Сильфида задумалась. Сон был явно не из простых. Знать бы, что Липка имел в виду!

"Прикинься пуговицей на вражеском мундире" – легко сказать!

– Настоящий агент хитер, – припомнила Даша вслух. – А что если он говорил не напрямик? Я просто должна догадаться, каков истинный смысл Липкиных слов! Ха, догадаться... Неужели я смогу? А ведь придется "смочь", иначе не выберусь. Не дура я, в конце концов, уж куда поумнее куриц из пятого и некоторых сгинувших послов. Потому что я буду думать и вернусь.

Даша спохватилась, что ее речи могут подслушать, и дальше думала уже не раскрывая рта.

"Что может означать пуговица? Нет, не так. Что она может значить? Для меня, для врага, в целом? Так, пуговица – это я. Враг меня ценит, потому что благодаря мне его мундир опрятен и застегнут. Я приношу пользу... Точно! Как же все просто, смысл на поверхности лежит! Я должна стать для врагов полезной, они ослабят бдительность и упустят меня из виду. Упустят ли? Нет уж. Не видать мне такого счастья. Неужели в конце меня все равно ждет смерть? Нет, быть не может. А если Липка имел в виду другое? Я должна стать среди них своей, проникнуть в высшие слои руководства, все разузнать, а потом... А потом, через какое-то время, я смогла бы передать эти сведения нашим. Хоть через других послов! Стоп, каких послов, ведь идет война... Нет, опомнись, Даша, никакой войны нет, ты себе все надумала!"

От избытка чувств сильфида встала и прошлась по узилищу взад-вперед, в точности, как Костэн Лэй во сне. Она смутно ощущала, что ей в руки летит какой-то небывалый шанс, просто она пока не в силах его оценить.

"Я буду разведчиком. Шпионом в логове врагов. Наверное, многие годы... Но ведь это все равно плен! А что я хотела, – с горечью вдруг подумала она. – Это ведь четырнадцатый корпус. Интриги, расследования, сверкающие ордена и эполеты – лишь часть правды, притом не самая большая. И как это я раньше видела и не замечала: годы ожидания, отчеты, доносы, грязь, ложь, фальшь – без них тоже никуда! А туда ли я вообще пошла? Не лучше ли было мне остаться в пятом, с курицами?"

И из глубин сознания пришел ответ: не лучше. Потому что служат ведь в четырнадцатом и бравый агент Костя Липка, и лучший в мире парень Юрген Эр, теперь делящий с ней кровать и фамилию... Они не жалуются, хотя не может быть, чтобы не понимали! Значит, ничего плохого в доле агента нет. Такая же работа, как у всех, такой же труд на благо своей холмистой ветренной родины. Может быть, не столь богатой и цветущей, как Принамкский край, но все равно самой любимой на свете. И пусть в закромах не появится золотого принамкского зерна, пока его не купят за сильфийское серебро. Зато это самое серебро в стране не переводится уже пятьсот лет. И явно не без помощи таких агентов, как Костэн Лэй, Юрген, Даша. А еще не без помощи тех, кто умеет делать доски...

Тут Дарьянэ холодный пот прошиб. Навоображала! Долгие годы себе возомнила! А о том не подумала, что ее лживое бахвальство раскроют уже в первые месяцы, сколько бы она не выкручивалась. Потому что на мастера-досочника учиться еще дольше, чем на агента, и куда тяжелее. Таланты-то есть – знаний нет. А ведь именно из-за мифических знаний ее здесь держат.

"Но все же нужно что-то делать. Нельзя сидеть здесь вечно. Пусть и умерев, но принести хоть какую-то пользу родине! Но какую?"

И тут у Даши в голове наконец-то созрел приемлиемый и вполне осуществимый план.

Согласиться на "сотрудничество". Принять все условия. А чтобы не засадили за доски прямо здесь и сейчас, заявить, что присягала на верность Верховному сильфу и не может работать, не разорвав этой присяги. А освободить и принять новую присягу может лишь равный по статусу Верховному, не меньше. Дарьянэ на ум пришла подленькая мыслишка заявить, что лишь обда, единовластный правитель всех людских земель, ровня повелителю сильфийскому. Но потом девушка благоразумно рассудила, что за такие слова орденцы развеют ее на месте, и решила не выпендриваться, просто настояв на встрече с наиблагороднейшим. Ее повезут в Мавин-Тэлэй. И если не получится удрать по дороге – она уничтожит главу Ордена. Пока не важно, как. Детали обдумает на месте. Поскольку самого весомого претендента на власть, Жаврана Ара, убили, то неизбежно начнется грызня. Орден ослабнет, а это будет на руку всем. Такая вот месть за развеявшихся сильфийских послов.

Дарьянэ кивнула своим мыслям и забарабанила в запертую дверь.

– Эй, вы, люди! Открывайте, я согласна работать на вас...

***

– Как ты мог?! – орал Гера. – Трус! Ничтожество! Предатель! У-у-у, ведское отродье! Ты же предал ее, предал! Свою обду!

Заплаканная Выля с настороженной Ристинкой притихли на мешках, сидя рядышком, почти прижавшись друг к дружке. Гнев "правой руки" был направлен не на них, но им все равно было неуютно. Изредка то одна, то другая бросали быстрые оценивающие взгляды на виновника бури: как он там, горемычный? Хоть и предатель, а жалко!

Тенька стоял перед Герой спокойно и даже не навытяжку. Только страдальчески морщился, когда друг повышал голос особенно сильно. Вед не пытался вклиниться в эту экспрессивную обвинительную речь, терпеливо ждал, пока поток оскорблений иссякнет и можно будет, наконец, нормально поговорить. Но Гера только все больше расходился.

– Ты должен был костьми лечь, а ее выручить! Да как только твои бесстыжие глаза посмели явиться сюда, в комнату, где она спрятала тебя от людей Ордена, где пила с тобой молоко и ела хлеб! Как ты можешь так спокойно смотреть и... А какого смерча ты тут ухмыляешься?!

– Стараюсь представить, как в анатомическом смысле выглядят ходячие бесстыжие глаза, – честно ответил Тенька, тщетно надеясь погасить неуместную в такой серьезный момент ухмылку.

Гера побагровел и ударил. Вернее, попытался. Он замахнулся, надеясь хорошенько заехать колдуну кулаком в челюсть, но Тенька, за мгновение до того успевший прочесть намерение в его глазах, сумел принять меры. Он уклонился, уходя из-под удара, и отступая сразу шагов на пять – насколько позволяла ширина чердака. Кулак Геры рассек пустоту.

– Вот только драки нам сейчас не хватало! – раздраженно прокомментировал вед. – Может, ты перестанешь уже давать волю чувствам, начнешь, наконец, думать и здраво рассуждать?

– Вот набью тебе бесстыжую трусливую морду, – угрожающе прорычал Гера, – тогда и поговорим.

– Так я и дал себя бить! Интересненько получается: ты об меня кулаки сбиваешь, а потом мы еще и о чем-то разговаривать должны? Ну, уж нет! Будешь руки распускать, я тебя заколдую. И не посмотрю, что друг, "правая рука", победитель соревнований и будущий полководец.

Гера прекрасно знал, что заколдовать Тенька при надобности способен. И, в отличие от классических синяков и шишек, последствия его колдовства более разнообразны и менее предсказуемы. Некоторые вед и сам устранять пока не умеет. Да и в чем-то он прав: не время кулаками махать, когда такое творится...

– Ты не просто трусливый предатель, а еще и бесчестный подлец, – сообщил Гера звенящим от ярости голосом.

– Нет, вы только послушайте! – парировал Тенька. – Интересненько получается: если я в кои-то веки безоговорочно подчинился прямому приказу нашей обды, то я предатель, а если при этом еще и не хочу, чтобы мне морду набили – то трус и бесчестный подлец.

– А мне тебя честным назвать после всего, что ты творил?! Ты оставил обду, когда она впервые по-настоящему нуждалась в ком-то из нас, ты заришься на Вылю, точно желаешь потоптать ее, как петух клушу... А Выля не такая! Наши институтские девицы вообще не такие, как у вас в дремучем ведском захолустье!..

Выля ахнула и густо покраснела, Ристинка присвистнула.

– А ну не смей говорить так о Выле, тем более, в ее присутствии, – Тенька не орал, но на шее у него ходили желваки. – В нашем, как ты выразился, дремучем ведском захолустье, не принято топтать девиц без разбору. Выля не такая, я тоже – не такой, и мы сами разберемся, без твоей помощи и медвежьего чувства такта.

Ристинка хихикнула. Гера грозно покосился в ее сторону, и на мешках снова стало тихо.

– Вижу я, как вы разбираетесь! Ты ее зажимаешь по углам, а она и рада! Потому что не знает...

– Гера, мы и правда сами разберемся, – несчастным голосом проговорила Выля.

– Гера у нас за торжество правды над здравым смыслом, – ерничал колдун. – Великий защитник кур от петухов, любитель орать на дождевые тучи, когда по его мнению, не на всех льет поровну, и...

– Тенька, если ты сейчас не заткнешься, я наплюю на все колдовство мира и врежу тебе в нос!

Гера был выше щуплого от природы веда головы на полторы, а из его кулака можно было сложить три Тенькиных. Но веду было все равно – по крайней мере, так выглядело со стороны.

– Да плюй, сколько хочешь, но пока колдовство есть, нос мой будет оставаться целым, а наш спор – бессмысленным. Мы должны придумать, как вызволить Климу...

– После того, как ты ее предал!

– ...Как вызволить Климу без потерь, – с нажимом закончил Тенька.

– Без потерь мы ее уже не вызволим, – отрезал Гера, находя в себе силы правильно расставить приоритеты и отложить решение дел сердечных до лучших времен. – Надо объявлять общий сбор и брать числом, напролом идти к директору. Называя вещи своими именами – развязывать в Институте войну.

– И это мне говорит человек с зачатками стратегического таланта! Никакой войны мы устраивать не будем...

– Послушай, Тенька, наша дружба сейчас даже на волоске не висит, а...

– Гера, – Выля встала с мешков и подошла к юношам, вступая в разговор, – Я не думаю, что Клима хотела бы такого. Она даже за надписи ругалась, а что скажет, если мы начнем воевать здесь? Ведь в войне будут жертвы, а Клима обещала всем безопасность в стенах Института.

И вед, и Гера, осекшись, уставились на "левую руку". Выля нечасто говорила стоящие вещи, предпочитая отмалчиваться. Но уж если скажет...

– И что ты предлагаешь? – ровным голосом осведомился Гера. "Бить морду" Выле он, естественно, не собирался. Но и сразу соглашаться причин не видел.

– Я предлага... – Выля на мгновение смутилась, но взяла себя в руки и продолжила: – Я предлагаю для начала отправить Теньку на разведку. Пусть вызнает, что с Климой, где ее держат, какие планы есть на ее счет.

– Этого предателя – на разведку?!

– Тенька не предатель! Что ему еще было делать?

– Не предатель?! Думаешь, я не видел, чем вы занимались под надписью? Думаешь, я не знаю, что Тенька...

– Это не имеет отношения к делу, – Выля снова начала краснеть.

– И правда, Гера, не надо снова переходить на личности!

– А ты вообще молчи, ведское отродье!

– Перестань меня так называть, презренный орденец!

– Да замолчите вы, оба! – заорала Выля. Юноши снова удивленно уставились на нее. – Еще я хотела сказать, что никто из наших ничего знать не должен.

– А если директор открыто объявит о поимке обды? – покачал головой Гера.

– Мы не можем знать это наверняка, – пробормотал Тенька.

– Вот поэтому и надо организовать разведку! – подытожила Выля.

***

...Символ обды на Климиной коже засветился зеленым и пропал. По кабинету директора разнесся вздох. Но еще раньше заголосила сама Клима:

– А-а-а, что это? Уберите, уберите с меня эту гадость, это же колдовство, проклятое ведское колдовство!

Она так яростно замахала рукой, что остатки изумрудного сияния слетели с кожи крохотными капельками и попали на лоб наставницы дипломатических искусств. Та брезгливо стерла растаявшие уже крупинки света и велела:

– Прекрати паясничать, Ченара. Твои уловки здесь неуместны. Умей достойно проигрывать.

– Какое "проигрывать"? – стенала Клима. – Господа, умоляю, объясните, что происходит? Во мне живет какая-то зараза? Это можно вылечить? Ах, нет, не могу, мне слишком страшно!

И она картинно свалилась в обморок, грохнувшись со стула.

– И что это значит? – нарушил ошеломленную тишину голос наставницы полетов. – Девчонка сама не знала о том, что является обдой?

– Да все она знала, – отмахнулась наставница дипломатических искусств. Но уже не так уверенно. Какая-то поразительная искренность исходила от Ченары.

Сторож подошел к лежащей девушке, осмотрел.

– Обморок. Притом глубокий, без притворства. Вы точно не ошиблись, господа?

– Но порезы на руке...

– Обда могла не знать о себе.

– А на что в таком случае рассчитывали те, кто устроил в Институте древнее беззаконие?

– Ими могла руководить самозванка.

– Самозванка – и такое провернуть? Не обижайтесь, господа, но некоторые вещи под силу лишь истинной обде. А она в Принамкском крае может быть одна – вот эта, которую господин сторож пытается привести в чувство.

– Откуда у вас такие познания? – изумилась наставница полетов.

– Я про этих треклятых обд уже лекции смогу скоро читать! – с отвращением выплюнула наставница дипломатических искусств. – С начала лета за ней охочусь, а она все это время была у меня под носом.

– И может статься, – заметил директор, – не догадывалась ни о чем.

– Слишком трудно поверить, – пробормотала настаница полетов. – И одновременно – слишком легко. Я знаю Климу с первого дня в Институте. Она никогда ничем не блистала, а уж на доске – тем более. Несколько раз заходила речь о том, чтобы исключить ее за неуспеваемость или перевести на политическое. Но девочка слишком бедна для их отделения.

– Бедна?! Если верить истории о ложках – а оснований не верить у меня нет – эта пигалица где-то хранит прорву золота, – напомнила наставница дипломатических искусств.

– С семи лет? Она наверняка потратила все на какие-нибудь глупости, – усмехнулся сторож.

– Обда-то? – директор приподнял брови. – Если все, что уже говорилось про таких, как она, правда...

– Все упирается в вопрос: знала Клима о своих способностях или нет?

– Несмотря на все ее уловки, мне почему-то кажется, что да, – у наставницы дипломатических искусств тоже имелась какая-никакая интуиция.

– Тише, господа, она приходит в себя, – объявил сторож.

Падать в обморок Клима умела лет с пяти. Притом, чем старше она становилась, тем натуральнее у нее выходило. Последние несколько лет она могла заставить свое тело перестать двигаться и реагировать вообще, хотя разум оставался бодрствовать, уши прекрасно слышали, а нос чуял запахи. Выводить себя из этого состояния было трудней, поэтому обмороки у Климы получались глубокие, долгие и зачастую приносившие немалый результат. Вот, как теперь. Все успели усомниться в ее виновности, но не успели с этими сомнениями справиться, воззвав к здравому смыслу. Теперь самое время было закрепить результат.

– О-о-о, – томно простонала Клима, чуть приокрывая глаза и осматриваясь. – Нет, высшие силы, за что вы ко мне так жестоки! Это все-таки был не сон! Господин директор, госпожа наставница, я ничего не могу понять, почему моя кровь светится? Такого никогда раньше не было, клянусь здоровьем господина наиблагороднейшего! – "Чтоб ему поскорее сдохнуть".

– А ты по-прежнему упорствуешь, обда? – жестко поинтересовалась наставница дипломатических искусств.

– Я не понимаю, – пролепетала Клима, – отчего вы называете меня этим бранным словом? Чем я провинилась?

– Ты? Нет, она еще спрашивает! А из-за кого, по-твоему, весь Институт уже неделю стоит на ушах?

– Из-за незаконного сборища в поддержку обды, – быстро ответила Клима и напоказ осеклась. – Ох, то есть... Нет, я здесь не при чем! Я спала в ту ночь, даже могу рассказать, что мне снилось! Знаете, такая пустыня, а в ней колодец – к чему бы это?

– К тому, что я утоплю тебя, если ты не сознаешься, паршивка!

– Госпожа, не давите на девочку, – вступился за Климу директор. – Посмотрите, она напугана, растеряна. Она и впрямь могла не знать...

– После пыток – заговорит!

– А вот пытать мы ее не позволим, – это уже наставница полетов. – В чем она виновата? В том, что обда? Но ведь она ничего не делала и предана Ордену. Это уж, я надеюсь, ни у кого не вызывает сомнений.

– А история с ложками?

Господа переглянулись над головой подозреваемой.

– Климэн, выйди-ка на минутку и подожди под дверью, – велел директор.

– Но как же... Как я могу...

– Выйди, я сказал!

Клима поднялась на ноги и, чуть пошатываясь, покинула кабинет.

– Ты сошел с ума? – ахнула наставница дипломатических искусств. – Девчонку нельзя отпускать, тем более одну!

– Господин сторож, выйди тоже и присмотри за ней, – распорядился директор. – Итак, что мы имеем?

– Это – обда! – почти в один голос заявили наставницы.

– Но вопрос, была ли она ею прежде? – директор прищурился. – "За" и "против"?

– Склонность к политическому делу, – принялась перечислять наставница дипломатических искусств. – Была замечена в подозрительных местах перед той ночью, свечение, излишне идеальная преданность Ордену, ложки эти, опять же.

– С каких это пор преданность Ордену стали причислять к подозрениям? – наставница полетов взяла на себя роль защитника. – История с ложками могла быть приукрашена. А еще Ченара в начале лета задержала нарушителя границы, что ранее не удавалось никому...

– И тоже говорит не в ее пользу! Если никому не удавалось – у обды точно должно получиться!

– Но мы ведь и выяснили, что она обда. Только вот не ведская, а наша. Исполнительна, верна, не задает лишних вопросов...

– Ты себя-то слышишь? Верная и исполнительная обда! Да уже то, как она вела себя все эти годы, говорит, что она скрывала истинную сущность! Обды не верны никому. Они исполняют некий мифический долг перед Принамкским краем – то есть, только и надеются прибрать страну к рукам. А если начнут заниматься чем-нибудь другим, талант тотчас же пропадет – а у Ченары вон как царапины сияли! Нет, я теперь уверена, что эта девчонка хитрая и расчетливая сволочь, которая неполный десяток лет водила всех вокруг своего длинного носа и про себя посмеивалась!

– Ну, это ты лишку хватила, – качнула головой наставница полетов. – С семи лет – и водила-посмеивалась? Да ни за что не поверю!

– Допустим, не с семи, – согласилась оппонентка. – Допустим, она была немного старше, когда осознала себя. Но это явно не случилось сейчас, на наших глазах! У нее ни один мускул не дрогнул, недоумение сыграно, как по нотам! Голову даю на отсечение, она точно знала, что сейчас произойдет, и была готова отбрехаться.

– Головы не жалко? – не удержалась наставница полетов.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в него буквально ввалился запыхавшийся сторож, крепко держащий такую же запыхавшуюся Климу. Руки девушки были заломлены на спину и крепко связаны ее же собственным поясом.

– Насилу догнал, – пояснил сторож. – Убегать, паршивка, вздумала! Эх, а я ее еще на той неделе угощал...

– Отвечая на твой вопрос: не жалко, – торжествующе обратилась к коллеге наставница дипломатических искусств.

***

В подвале полутемно, пахнет затхлым воздухом и мокрой пылью. Белая облицовка стен посерела от темноты и облупилась от сырости. Что-то капает, в щелях затаились крысы.

– Просчиталась ты, обда.

– Просчиталась, – невозмутимо согласилась Клима.

Быстрее бежать надо было. А то целых пять секунд раздумывала, не лучше ли будет совсем уж внаглую подождать. Дораздумывалась. И ведь кричала же интуиция: беги! Нет, разуму надо было медлить, просчитывать все варианты. И когда только такой разумной стать успела? Помнится, раньше, в детстве, никогда не раздумывала подолгу, все на чутье. А сейчас вот выросла, захотелось не просто чувствовать, а еще и понимать. Что ж, допонималась.

Кап, кап, кап...

Половинки колонн тонут во мраке, железные замки, железные двери с налетом ржавчины. Это не самый глубокий подвал Института, но уж точно самый зловещий. Поговаривают, именно в одной из этих крошечных комнат до сих пор висит на цепях скелет зодчего, придумавшего планировку корпусов. Здесь ничего не хранят: крысы. Просто закуток под главным корпусом, коридор, одиннадцать закрытых комнат, в конце – что-то вроде холла, где сейчас стоит стол с жаркой свечой, а на стульях сидят друг напротив друга наставница и воспитанница. Покровительница и верная наушница. Агент орденской разведки и пойманная с поличным обда.

Подвал стерегут – не убежишь, огрев проклятую тетку стулом.

– Кто тебе сказал, что ты обда?

– Ты и сказала. Намедни, в кабинете директора, не помнишь? – Клима была спокойна, расслабленна и чуть усмехалась. В кои-то веки ей не требовалось притворяться. Плечи расправлены, голова гордо поднята, а черные глаза сверлят наставницу дипломатических искусств пристальным взглядом: еще и не понять сразу, кто кого допрашивает. Страха не было – азарт.

– Кто сказал тебе до меня? – а вот госпожа агент в ярости. Злится, пятнами вся пошла. В кои-то веки ее не боятся. В кои-то веки это так необходимо. И необычайно раздражает!

– Никто.

– Ты... сама? Как давно? Где?

– А ты всерьез рассчитываешь, что я тебе отвечу?

– А куда ты денешься!

– Промолчу, – Клима в открытую осклабилась.

– Я тебя запытаю, – посулила наставница.

– И пальцем не тронешь. А знаешь, почему? Если я умру или сойду с ума, родится новая обда, и все начнется сначала. Только ей может повезти больше, чем мне, и родится она на ведской стороне. Или в горах. Знаешь, как горцы скучают по обде? Они до сих пор проверяют всех детей на талант, – про эту полезную традицию Климе рассказал Тенька. Еще колдун говорил, что теоретически Клима может отказаться от дара высшиз сил, и тогда тоже родится новая обда. Но девушка отказываться не собиралась. Во-первых, ей нравилась такая жизнь, приправленная азартом, интригами и стремлением к великой цели. А во-вторых: кто знает? Вдруг новая обда не родится еще в течение следующих пятисот лет?

– Есть множество мучительных пыток, которые совершенно не угрожают жизни и рассудку, – наставница тоже позволила себе улыбку, но под взглядом Климы невольно стерла ее с лица.

Обде еще не исполнилось двадцать два, но некоторые вещи она уже вполне умела. Например – исподволь, через взгляд и разговор, заставить собеседника чувствовать то, что хочет она.

Смятение. Нерешительность. Страх перед неведомой мощью высших сил, стоящих у девчонки за плечом.

Со страхом Клима все же переборщила. И получила липкую тяжелую пощечину.

Голова мотнулась, подбородок ударился о правое плечо, челюсть неприятно заныла. Клима подняла глаза на наставницу, восстанавливая зрительный контакт, и провела прохладной ладонью по пылающему от удара лицу.

– Когда я приду к власти, – с ледяным спокойствием сообщила Клима, – ты лишишься руки, которую посмела поднять на обду. Разрешаю пока выбрать способ: отрубить или развеять пеплом, как это делают колдуны. А может, лучше перетянуть тебе руку жгутом и дождаться отмирания плоти?