Текст книги "Часы зла"

Автор книги: Аллен Курцвейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Глава 24

Принять предложение Джессона мне было нелегко. Оставить библиотеку – это означало лишиться доступа к тематическим каталогам, индексам цитатников, базе компьютерных данных. Это означало выход из столь утешительного и привычного мира шрифтов и фотокопий и погружение в новый мир, порой презираемый моими коллегами: людское общество.

Встречи с людьми и расспросы начались в Верхнем Ист-Сайде, в аукционном доме, где эксперт по антикварным часам и часовым механизмам внимательно изучил принесенные мной снимки. А потом деликатно спросил:

– Могу ли я поинтересоваться, означают ли все эти ваши вопросы потенциальную сделку?

– Боюсь, что нет.

– В таком случае полагаю, вам лучше обратиться с этой проблемой в справочную местной библиотеки.

Игнорируя иронию, прозвучавшую в его предложении, я отправился по другим подобным заведениям, список которых мы с Джессоном составили по справочнику «Желтые страницы». Но каждый из специалистов по антикварным часам, к которым я обращался, был сначала предельно внимателен и любезен, однако, узнав о нежелании принести означенный предмет к ним на аукцион, тут же отказывался от дальнейших переговоров и повторял с незначительными вариациями все ту же рекомендацию относительно библиотеки. Поскольку Динти назначил меня дежурным на час дня, все эти хождения пришлось завершить до полудня. По пути на работу, на углу Сорок четвертой и Пятой авеню, я поравнялся с похожим на хасида мужчиной в долгополом гоголевском пальто и с большим потрепанным портфелем в руке. Он резко свернул за угол и зашагал к югу. До этого момента мне и в голову не приходило наведаться в Бриллиантовый центр, [29]29
  Часть Сорок седьмой улицы между Пятой авеню и авеню Америк в Нью-Йорке, где первые этажи всех домов заняты ювелирными лавками и магазинчиками.


[Закрыть]известный больше не часами, а разного рода драгоценными побрякушками.

В первом же заведении, куда я вошел, торговали брегетами. Но все они оказались хотя и очень красивыми, но современными, а потому не могли способствовать успешным поискам. Во второй и третьей лавках товар был выставлен менее элегантный и также не имеющий никакого отношения к старинным часовым механизмам. И вот наконец мне повезло. Над витриной третьей лавки, где красовались «подержанные» обручальные кольца (очевидно, снятые с пальцев разведенных или покойных супругов), я увидел треугольную деревянную вывеску:

ЧАСЫ

СТАРЫЕ И НОВЫЕ

ПОКУПАЕМ – ПРОДАЕМ

Э. ОРНШТЕЙН, ВЛАДЕЛЕЦ

Золотая стрелка показывала на магазинчик площадью не больше газетного ларька. Я постучал в дверь. Двое пожилых мужчин, глаза которых были искажены лупами, уставились на меня через витрину, затем отвернулись и вновь занялись своим делом. Пришлось постучать еще раз. Только на сей раз я изобразил некое подобие самой что ни на есть идиотской заискивающей улыбки, и меня впустили. Правда, пришлось подождать еще какое-то время, пока мужчины передавали друг другу массивные наручные часы и спорили о чем-то на идише. Спор их то разгорался, то затихал, то вновь разгорался с еще большей силой, а затем вдруг стих. Владелец лавки поднял голову и переместил лупу ювелира на середину лба, где она, удерживаемая тонким шнурочком, и осталась. Затем он запустил пальцы под ермолку и извлек оттуда ключ, которым отпер старомодный массивный сейф. Но не успели наручные часы угнездиться на обитом фетром поддоне, как владелец их попытался возобновить торг. В ответ на это хозяин лавки с грохотом захлопнул дверцу сейфа, как бы давая тем самым понять, что споры закончены. Посетитель вышел, и хозяин поднял на меня глаза.

– Чем может помочь Эммануэль Орнштейн молодому человеку?

– Мне необходимо отыскать одни часы.

– Но Эммануэль Орнштейн сидит здесь вовсе не для того, – важно заметил он и сунул ключ от сейфа под ермолку.

Я в десятый раз за день выложил на прилавок копию рисунка из книги Саломонса.

Орнштейн опустил лупу и оглядел изображение.

– Ну и?.. – спросил он и бросил рисунок на прилавок.

– Хоть что-нибудь знаете об этих часах?

– Послушайте, мистер, я покупаю часы, я продаю часы. Иногда даже починяю часы. Но я не учитель и не ученый. Ежели вам нужен учитель, найдите себе ребе.

– Я уже знаю, что это какой-то брегет.

Орнштейн возмущенно уставился на меня, его правый глаз был чудовищно искажен лупой.

– Это вам не какой-то брегет! – завопил он. – Это брегет самой Марии Антуанетты! Вы знаете, где он находится?

– Вообще-то именно это я и хотел бы выяснить.

Он пожал плечами:

– Кто ж не хочет?

– Что-то я не совсем понимаю. Вам, стало быть, известно о шкафчике с сюрпризом?

– О чем?

Я достал копию гравюры из «Часослова», где в одном из отделений красовались часы.

– Как видите, мистер Орнштейн, брегет под названием «Королева» некогда находился в этом шкафчике. А вот где он теперь, не имею ни малейшего понятия.

– Шкафчик-шмавчик. Я всего лишь хочу сказать, что эти часы украдены.

–  Украдены?Но кем и откуда?

– Послушайте, мистер, вы разве не видите, что я занят?

Я демонстративно оглядел жалкую маленькую лавку.

– Ладно, – признался он. – Может, я и правда не так уж занят. А зачем вам эти часы?

– Шкафчик, изображенный на этом рисунке, принадлежит человеку, на которого я работаю. И все его отделения заполнены, не хватает только «Марии Антуанетты». Вот я и вознамерился ее найти.

– И этот человек, он вам платит, так?

Было ясно, куда клонит хозяин лавки. Когда я отстегнул небольшие «комиссионные» (не сомневаясь, что Джессон возместит мне эти расходы), Орнштейн исчез за шторой. Повозившись и прошуршав там чем-то, вновь вынырнул на свет божий, в руке у него была пачка бумаг, скрепленных проржавевшей скрепкой.

– Они до сих пор посылают мне все эти бюллетени, – с гордостью сообщил он. – Знают, что Эммануэль Орнштейн в бизнесе вот уже без малого пятьдесят лет.

– А откуда эти бюллетени, мистер Орнштейн?

– Из архива по украденным предметам искусства, – важно пояснил он. – Есть такое шикарное заведение в Ист-Сайде.

Я отстегнул еще одну купюру и спросил, нельзя ли мне самому ознакомиться с этими циркулярами. Орнштейн отказал, пояснив, что должен отработать комиссионные. И пришлось мне терпеливо наблюдать за тем, как он водит своей лупой по строкам, точно хочет выискать дефект в пятикаратном бриллианте.

– Вот! – объявил он наконец. – Именно это я и говорил. Часы были украдены.

– Откуда?

– Из Института Мейера по исламскому искусству. Находится в Иерусалиме.

– Но как часы, сделанные в Париже и проданные еврею-коллекционеру из Лондона, могли оказаться в исламском музее в Иерусалиме?

– Здесь ничего не сказано.

– А когда была кража?

Орнштейн сощурился:

– В апреле тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. С тех пор их никто не видел.

– Когда издан этот циркуляр?

Он снова сощурился:

– В восемьдесят четвертом.

– Возможно, за это время часы нашлись.

– Послушайте, может, у старика Орнштейна дела идут не так уж и шибко, как прежде, но он знает, что к чему и что почем. Возьмем, к примеру, прошлый год. Приходит один человек, которого я знаю, и говорит, что знает одного человека, который что-то знает. Говорит, что, может, у него получится найти «Марию Антуанетту». И что я ему говорю? Я говорю: «Давай, действуй. Найди». И что же, он, по-вашему, находит? – Орнштейн удрученно покачал головой.

– А вы не могли бы с ним связаться?

– Ну, не знаю.

Я подкрепил свою просьбу небольшим финансовым вознаграждением, и Орнштейн согласился поспрошать кое-каких людишек и позвонить мне, если удастся что-то выяснить.

Вышел я из его лавки окрыленный. Оказалось, что часы украдены, и это подтвердилось, можно сказать, вполне официально. И выходит, не напрасно совершил я вторжение в отдел реставрации. Ведь не раздобудь я «Часослов», мы бы с Джессоном так никогда и не узнали, насколько знамениты эти часы и какая загадочная у них история.

Мне следовало бы сразу же поведать Джессону о краже. Но я решил подождать, поскольку сообщение из архива, полученное Орнштейном, вызывало больше вопросов, чем ответов. Мне хотелось собрать как можно больше информации о краже, прежде чем делать какие-то определенные выводы.

На следующий день я пришел на работу пораньше и погрузился в компьютерную базу данных по периодике до 1982 года, то есть за год до совершения преступления. И, чтобы сузить круг поиска, набрал на клавиатуре компьютера K=BREGUET.Умная машина буквально завалила меня в ответ данными по реактивным истребителям «Фэлкон 90» и «Мираж 4Р», построенных французской авиационной компанией, носившей то же имя, что и изготовитель часов. Я сменил breguet на Мария Антуанетта, но и здесь получился прокол. Тогда я попробовал различные другие комбинации – Иерусалим, ограбление, саломонс, кража, украдено, часы. И мучился долго, пока не потерял терпение и не напечатал в отместку дурацкой машине К=ДА ПОШЛА ТЫ НА ХРЕН. И выключил ее. Тут же вспомнилось одно из золотых правил Нортона в обращении с компьютерами: чем больше специальных терминов ты вводишь в них при поиске, тем плачевнее результат.

И я вернулся к настоящим источникам информации, к книгам, газетам и журналам, напечатанным на настоящей бумаге, но и здесь тоже споткнулся. Кто-то унес целую подборку «Нью-Йорк таймс» за 1983 год, и я отправил младшего сотрудника на ее поиски. А сам тем временем принялся просматривать «Путеводитель читателя по периодике», а также подборки двух специальных выпусков – «Служба международного информационного радиовещания» и «Справочно-поисковые публикации». Но ни в одном из этих изданий не было упоминания о краже часов. Британские источники тоже оказались бесполезными. Под заголовком «Кража» значилось несметное количество похищенных собачек и кошечек, но ни слова об украденных часах. И вот наконец помог индекс по желтой прессе. К великому своему удовлетворению, я с его помощью обнаружил нужный мне материал. То было присланное в газету по телеграфу сообщение из Иерусалима, подтверждавшее информацию Орнштейна.

«ИЕРУСАЛИМ, 16 апреля (Рейтер). В пятницу ночью в Мемориальный институт исламского искусства Л. А. Мейера проникли воры и похитили часы и часовые механизмы, а также редкие книги и гравюры общей стоимостью свыше 4 миллионов фунтов. Израильская полиция расценивает это происшествие как одну из крупнейших краж подобного рода.

Пресс-секретарь полицейского управления сообщил, что воры проникли в здание через окно, само здание музея находится в непосредственной близости от официальной резиденции премьер-министра Израиля, в западной части города.

„Они знали, что делали, – сказал пресс-секретарь. – Похищены самые ценные экспонаты“.

Он также сообщил, что грабителям будет нелегко сбыть столь уникальные и ценные предметы.

„И из страны им выбраться будет тоже не просто, – сказал пресс-секретарь. – Все выезды перекрыты, идет тотальная проверка. В качестве одной из версий мы рассматриваем возможность участия в этом преступлении одного неразборчивого в средствах коллекционера“.

Музей был открыт 10 лет назад, в нем хранится немало редких часов и предметов исламской культуры».

Информация обнадеживала, но одновременно я отдавал себе отчет в том, с какими трудностями будут сопряжены дальнейшие поиски. Иврита я не знал, а потому не мог воспользоваться израильскими источниками информации. К счастью, имелся у нас в штате специалист в этой области.

Мистер Абрамович, куратор отдела иудаизма, встретил меня радушно. И на протяжении целого часа водил кончиком тоненькой серебряной указки по полям какого-то журнала на иврите.

– Очень колоритная женщина, эта Вера, – заметил он и постучал кончиком указки по расплывчатой зернистой фотографии.

– Кто такая Вера?

– Дочь сэра Давида. Именно он стоял за созданием исламского института. А известно ли вам, что она собиралась купитьСтену плача? Всё здесь. – И Абрамович снова многозначительно постучал по странице.

– Замечательно. – Я извлек записную книжку. – А теперь, если можно, перескажите мне, пожалуйста, о чем там речь.

Нельзя сказать, что моя запись перевода Абрамовича отличается стилистическими достоинствами, но зато из нее становится ясно, каким образом брегет проделал путь от парижского производителя в Лондон, а затем и в Иерусалим. Приподнималась завеса также над тайной исчезновения раритета.

«Сэр Давид Саломонс, сконч. 1925. Оставил все свое состояние дочери Вере. Акции, арендованное имущество, ликвидные активы плюс коллекц. часов. После похорон Вера едет за границу. Влюбляется в палестинца, затем поп. в Британию. Сионизм Веры. Меняет комфорт Лондона на Иер-им. Пытается купить Стену плача, после того как увидела, как осел мочится на камни рядом с согбенным в молит. ребе. Не удается.

Последующие кампании Веры (отн. сирот, заложников, беженцев) приносят лучшие результаты. Поддерживает Леона Мейера, ученого с мир. именем, знатока арабского искусства. Леон и В. становятся „компаньонами“. В. создает исслед. институт его имени, но 50 % выставочной площади занимает там коллекция часов сэра Д. На торж. открытии местный критик и знаток архитектуры восхваляет проект ин-та, якобы он напоминает неприступную крепость. Кража (апр. 83) доказывает, что внешность бывает обманчива. Полиция обнаружила, что сигнализация не была подключена, охранники не имели опыта, двери не заперты.

О краже много писали в прессе. Журналисты называли подозреваемых (никаких конкр. имен). В их числе: арабские террористы, преступники из местных, выдающие себя за арабских террористов, а также некий „не слишком щепетильный“ коллекционер. Последнюю версию подверг сомнению хранитель кол. часов Оханнес Ташиджиан. Он сказал: „„Королева“ была мне как родное дитя, родное и самое любимое. А теперь это дитя пропало“».

Глава 25

Иерусалимские материалы, и в особенности откровения и искренняя скорбь хранителя, заинтриговали Джессона.

– Человек, сравнивающий часы с родным ребенком, заслуживает того, чтобы с ним познакомиться.

– Можно ему позвонить. Номер у меня есть.

Джессон скроил гримасу.

– Вас это не устраивает?

– Нет. Только тет-а-тет, – ответил он. – Возможен даже частный визит на место преступления.

– Но вы же сами говорили, что не переносите самолетов.

– Есть и другие способы преодолевать расстояния, Александр, вполне спокойные и приятные. А может, назначу вас своим эмиссаром. Тем более что частности этого дела известны вам лучше, чем мне.

– Польщен, мистер Джонсон. Но ехать в Иерусалим никак не могу. Потому как если уеду, то босс или жена точно убьет меня… Почему вы улыбаетесь?

– Вы только что назвали меня Джонсоном.

– Правда?

– Интересно, как бы прокомментировал это ваш Креветка? А вообще в этой оговорке нет ничего удивительного. Она объясняется существенной разницей в возрасте между вами и мной.

– Означает ли это упрек в адрес Босуэлла, поскольку его справочник цитат не оправдал ожиданий?

– Надо проверить. Так, с налета, трудно сказать. Что-то не припоминаю, чтобы я читал об этом в «Лайф».

– Кажется, жена Босуэлла обвинила его в слишком тесной дружбе с мужчинами?

– А вот это определенно. У него была связь. – Тут Джессон осекся. – Кстати, наверное, именно так оценивает ваша жена наши взаимоотношения?

– Ну, не знаю. Ник, конечно, немножко ревнует из-за того, что мы так много времени проводим вместе. Одно могу сказать наверняка: она пришла бы в ярость, узнав, что я украл для вас книгу.

– Об этом можете не беспокоиться. Беспокоит другое. У нее может сложиться искаженное представление о нашем сотрудничестве.

– Если встретитесь с ней, об этом вообще лучше не говорить. Слово «сотрудничество» вызовет у Ник прямую ассоциацию с информаторами режима Виши.

Джессон покраснел.

– Но это просто абсурд! Ступайте домой и поговорите с ней. И убедите присоединиться к нам, ну, скажем, в субботу.

– Сами знаете, что произошло, когда я пытался уговорить ее. Повесила трубку, вот и весь разговор.

– Попробуйте снова. Нерешительность всегда ведет к провалу, к проигрышу, а я ненавижу проигрывать. И вы, подозреваю, тоже. Стоит только вспомнить, чего вам уже удалось достичь. Разве в самом начале вы ожидали, что удастся определить отсутствующий в шкафчике предмет?

– Нет.

– И однако, вам удалось! А когда этот предмет был не более чем изображением на анонимной гравюре, разве вы предполагали, что удастся установить его принадлежность к королевскому дому?

– Разумеется, нет.

– Но ведь удалось.

– Да, но…

– Учитывая все ваши достижения, не кажется ли вам, что это будет довольно просто – убедить упрямую жену прийти и разделить с нами скромную трапезу?

– Хотите честно? Лично мне кажется, что нет.

Всю эту неделю Ник была практически недоступна, поскольку разлад на семейном фронте вызвал у нее приступ творческой лихорадки. И прорыв произошел лишь в субботу, в тот самый день, когда мы были приглашены в «Фестиналенте». Ник ворвалась ко мне в клетушку, умоляя о помощи. Ей необходимо было доставить последнюю деталь своего проекта, картонную куклу-рекламу в человеческий рост, в агентство в Мидтауне.

Мы уже вышли из квартиры, включили сигнализацию и, стараясь не обращать внимания на злобные смешки соседей, двинулись по коридору, как вдруг Ник вспомнила, что забыла сумочку из бисера. Она никогда не выходила из дома без нее.

Я стоял и ждал ее на углу, наблюдая за тем, как мистер Лопес выкрикивал угрозы в адрес своего поставщика, а сынок мистера Лопеса, засев в пустом корпусе от телевизора, целился из игрушечного автомата в женщину, владелицу туристического агентства из дома по соседству. Та вывешивала в витрине объявление следующего содержания:

САНТО-ДОМИНГО 149 дол.

КАРАКАС 139 дол.

МАЙАМИ 129 дол.

РАЗВОД 250 дол.

Я закрыл глаза и попытался найти прибежище в «Фестиналенте», этом благословенном райском уголке с глобусом посреди салона, тихо журчащим фонтаном, воркующими голубками и покоем. Но ко времени, когда из дома вышла Ник, сжимая в руках сумочку, в голове у меня звучало на мотив самбы: «Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод… Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод».

Я попытался избавиться от этой навязчивой мелодии, заговорил с Ник о ее дне рождения, до которого оставалось две недели.

– Что, если сразу после того, как отвезем эту штуковину, пойдем в магазин выбирать тебе подарок?

– А я думала, мы разорены, – ответила она.

– Ничего подобного. Особенно с тех пор, как я начал работать на Джессона.

– Не желаю, чтоб ты покупал мне подарок на егоденьги!

– За что это ты так его невзлюбила? Вы же с ним ни разу даже не виделись!

– И не собираюсь. Просто вижу, что он сделал с тобой.

– Но, возможно, при личной встрече мнение у тебя изменится? Встретимся, посидим, поболтаем, и я просто уверен, он тебе понравится.

– Ты что, бросаешь мне вызов?!

Я посмотрел Ник прямо в глаза и тихо ответил:

– Oui. [30]30
  Да (фр.).


[Закрыть]

Глава 26

Хозяин встретил нас одетым по-домашнему: вышитые шлепанцы, кашемировый свитер, мешковатые вельветовые брюки.

– Генри Джеймс Джессон-третий, – представился он. – Tres heureux de faire votre connaissance. [31]31
  Страшно рад познакомиться с вами (фр.).


[Закрыть]– Французский, однако, не слишком помог снять напряжение.

– Привет, – ответила Ник, продолжая оглядывать салон, битком набитый антиквариатом.

– Как видите, я не из тех, кто привык отказывать себе в маленьких забавах и удовольствиях, – заметил Джессон и подвел нас к столику на колесиках, на котором были расставлены разнообразные напитки. Рядом он поставил другой столик – из слоновой кости. И на нем красовался шкафчик с сюрпризами.

– Так вот из-за чего весь сыр-бор? Из-за этой коробки для яиц?

– Каждое яичко здесь из чистого золота, – заметил я.

– Искренне рад, что вы думаете именно так, Александр. – Джессон обернулся к Ник: – Вашему мужу удалось выяснить, что находилось в пустующей ячейке. Предмет, висевший вот на этом гвоздике. История совершенно невероятная. Выяснилось, что это старинные часы, изготовленные одним из ваших соотечественников.

– Вообще-то первые брегеты появились в Швейцарии, мистер Джессон.

– Не мешайте мне, Александр. Я пытаюсь обаять вашу жену.

На Ник все эти слова, похоже, не произвели должного впечатления.

– Почему бы не оставить это отделение пустым? Незавершенность, она почти всегда наполнена глубоким смыслом.

– Почему вы так думаете, дорогая?

Ник лишь пожала плечами.

Тут вмешался я в стремлении смягчить все нарастающую напряженность:

– Знаете, что мне однажды сказал куратор, которому я помогал? Что картины вызывают больше интереса, если их невозможно увидеть. Сказал, что по этому поводу у них в музее, в зале, где вывешены работы старых мастеров, даже проводилось исследование на эту тему. И там, где вместо картины красовалась табличка с надписью «Временно отсутствует», собиралось на семьдесят пять процентов больше зрителей, чем перед полотном Рембрандта, висевшим в каких-то десяти футах.

– Ну и к чему это вы? – спросил Джессон.

– Всего лишь хочу сказать, что людей привлекают пустоты.

– А мне кажется, что зрители рассматривали эти таблички с чувством утраты, так, будто их кто-то предал. Тоска, вот что заставляло их задерживаться, – заметил Джессон, обращаясь к Ник. – Ваш супруг свидетель, лично я ненавижу пустоту и незавершенность, ту неуверенность, которую они вызывают. Голые стены и незаполненные отделения претят моему эстетическому мировоззрению. И моим девизом всегда было: «Я собираю – значит, я существую».

– Но если…

Джессон не дал Ник договорить:

– Понимаю, что вы подразумеваете под этим «если». Если я не могу получить того, чего хочу, стало быть, я вроде бы и не существую?.. Знаете, я не склонен задаваться такими вопросами. Не далее как на прошлой неделе я сказал вашему мужу, что за сомнением почти неизбежно следует неудача. Александр был просто уверен, что вы не придете, но вы здесь, у меня в доме, хоть вам, судя по всему, и не слишком весело. Может, выпивка поможет поднять настроение? – Джессон подошел к столику и потянулся к хрустальному кувшину. – Вот видите, попросил Эндрю приготовить нам «Пиммс кап», типично летний напиток. Уверен, после первого же глотка настроение у вас улучшится. – Он помешал в кувшине серебряной ложкой, а потом выудил ею же ломтик огурца. – Ник отказалась, и Джессон наполнил две высокие кружки. Протянул одну мне и уселся в кресло. – Итак, о чем мы говорили?

– Зачем вы меня позвали? – спросила Ник.

Джессон отпил глоток.

– Пригласил вас, чтобы обсудить наше дальнейшее сот… – Тут он умолк и поправился: – Обсудить заказ. – Джессон нашарил кнопку в ручке кресла и достал из потайного отделения потрепанный томик. – Не будете ли столь любезны взглянуть вот на это?

Едва Ник осознала, что держит в руках, как настроение ее резко изменилось.

– Так это же Меггендорфер! – с изумлением и восторгом воскликнула она.

Я перегнулся через ее плечо, желая получше рассмотреть раритет.

– Переплет просто в чудовищном состоянии.

Джессон улыбнулся краешками губ.

После того как первый шок прошел, Ник спросила Джессона:

– Откуда вам известно, что я просто обожаю его заморочки?

– Извините, но я предпочитаю другой термин. Эксцентрика.

– Вам, наверное, Александр сказал? – не унималась Ник.

– Наверное, – кивнул Джессон.

– Разве? – удивился я. Что-то не мог припомнить, чтобы я обсуждал с Джессоном пристрастие своей жены к столь специфическим предметам.

– Но от кого еще я мог узнать? – С этими словами Джессон вынул из потайного отделения в кресле еще три или четыре книжки и начал демонстрировать их Ник.

Демонстрация вызвала смешки. Особенно миниатюрные жалюзи, поднимая и опуская которые можно было видеть «ожившие» сценки совокупления.

Ник всматривалась в глазок еще одной немецкой книжки-игрушки, а Джессон тем временем перешел в атаку:

– Уверен, вам вполне под силу соорудить нечто аналогичное.

– Возможно, – скромно ответила Ник.

– Не хотели бы вы порадовать меня эксцентричной игрушкой в том же духе?

– Я думала, вы ищете часы.

– Да, разумеется. Но меня также интересует техника их возвращения.

– Вы ведь уже наняли себе бумагомарателя.

– Александр, несомненно, сумеет справиться с содержанием. Но я подумал, только вы сможете придать глубинунашему скромному проекту. – Джессон взял из рук Ник книгу и добавил: – Идемте со мной. Оба. Хочу показать вам кое-что любопытное.

Мы прошли за Джессоном к шкафу с застекленными ящичками в стиле барокко, стоявшему в дальнем конце салона. Он указал на зеркальную вставку размером с коробку для сигар. Нишу обрамляли две миниатюрные деревянные колонны. Джессон обратился к Ник:

– Попробуйте сдвинуть вот эту колонну вправо. – Она подчинилась. – Отлично. А теперь просуньте руку в отверстие и попробуйте нащупать там размыкающий механизм. Весь фокус в том, дорогая, что человек должен чувствовать, насколько сильно можно давить, и не применять при этой излишней грубой силы. – И Джессон заговорщицки подмигнул мне. Послышался щелчок. – Так, прекрасно. А теперь надавите на потайную кнопку, которая позволит вам продвинуться еще на несколько дюймов. – Должно быть, рука у Ник была легкая, потому что еще через секунду колонна выскочила из отверстия и под ней открылось глубокое вертикальное углубление. – Ну а теперь можно ознакомиться с содержимым.

Ник извлекла из потайного отделения старинный картонный календарь, где каждую дату закрывало окошечко с цифрой. С чисто дизайнерской точки зрения календарь показался не слишком впечатляющим, особенно в сравнении с книжками, извлеченными из потайного отделения в кресле. Украшала его вполне банальная картинка: Санта-Клаус на санях, запряженных оленем, едет к виднеющейся вдалеке альпийской деревушке.

– Мой интерес к этому календарю носит прагматический характер, – сказал Джессон. – Будьте добры, откройте день под номером один.

Ник подцепила края картонки ногтем, и окошко открылось. Изображение за ним оказалось столь же тривиальным: под полоской слюды виднелся барашек, спящий в стоге сена.

– Моя идея проста, – произнес хозяин дома. – Хотелось бы, чтобы письменный отчет о наших изысканиях был представлен в такой же наглядной форме. В виде картонной модели с окошечками. С вашей помощью, дорогая, мы скроем содержимое каждого из отделений. Десять глав, десять окошечек…

– Десять предметов за стеклом, – подхватил я.

– Именно.

Я обернулся к Ник.

– Подумай, как лучше сделать это. Образы твои, слова мои.

– Мне понадобится особый нож, чтобы вырезать такие же отверстия, – сказала Ник.

– А почему бы не поместить окошки в начале каждой главы? – предложил я. – Вместо большой заглавной буквы, как в старинных манускриптах?

– Прекрасная идея, – заметил Джессон. – И у нас получится собственный Tres Riches Heures. [32]32
  Здесь:редкое дорогое издание (фр.).


[Закрыть]

– Мне надо знать, как выглядят эти часы, – сказала Ник.

– Естественно. Сейчас покажу вам книгу, которую ваш муж изъял из библиотеки.

Ник насторожилась.

– Что вы имеете в виду? Хотите сказать, он взял эту книгу без разрешения?

Откровенность Джессона вынудила меня сознаться в краже. Ник была далеко не в восторге. Закрыла окошечко старинного календаря, как бы давая тем самым понять, что все дальнейшие переговоры о сотрудничестве бессмысленны.

– Я ухожу, – сказала она. – Не желаю впутываться в ваши сомнительные делишки.

– Возможно, вам обоим стоит уйти, – заметил Джессон, спокойно выуживая ломтик огурца из своей кружки. – Потому как мне надо немного передохнуть перед небольшим путешествием.

Этого я не ожидал.

– И куда же вы собрались?

– Поговорим об этом позже. А теперь, думаю, вам самое время проводить жену домой.

– Как ты мог украсть ради него? – спросила уже в автобусе Ник.

– Я не украл. Позаимствовал книгу на время.

– Позаимствовал, украл. Не вижу разницы. Ты потеряешь работу.

– Так ты из-за этого рассердилась?

– Прекрати на него работать.

– Но почему? Потому, что так велят твои карты таро?

– Для того чтобы это понять, карт не нужно. И прекрати говорить с ним обо мне.

– Я и не говорю.

– Тогда откуда он узнал, что мне нравятся книжки с сюрпризом?

– Возможно, тем же самым способом, как пронюхал о моем пристрастии к замкнутым пространствам. Он очень проницателен.

Ник принялась перечислять имена:

– Маккаркл, Дьюи, Щаранский, Креветка… теперь Джессон. И так всегда! Так всегда получается со всеми этими твоими старикашками! – Она сердито сжала руку в кулак. – Черт! Dans les dents! [33]33
  Здесь: в зубах навязло (фр.).


[Закрыть]

Всю оставшуюся часть пути мы проделали в полном молчании, и я, как чуть раньше тем же днем, пытался избавиться от неприятных мыслей и переключиться на что-нибудь красивое и утешительное, ну, к примеру, вспомнить прелестные и занимательные вещицы в «Фестиналенте». Но не получалось. Вернулась навязчивая мелодия самбы: «Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод… Санто-Доминго, Каракас, Майами, развод».