Текст книги "Часы зла"

Автор книги: Аллен Курцвейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)

Глава 60

Мое первое выступление в качестве профессиональногописателя – я могу позволить назвать себя писателем лишь потому, что именно так назвали меня в выпуске библиотечных новостей, а Спиайт даже заставил свой исследовательский Центр выплатить мне гонорар в размере ста пятидесяти долларов – должно было состояться в роскошном зале заседаний совета попечителей. Но, узнав об этом, Динти пришел в ярость и запретил использовать зал. Он до сих пор помнил гонки на колесницах и подогретую виски вакханалию, что разразилась вслед за ними. А потому Спиайту пришлось импровизировать. Он собрал где только можно раскладные стулья и расставил их в гардеробе, под главной лестницей.

Но мест, слава Богу, хватило, потому как на выступление явились примерно человек десять моих коллег, не больше, плюс Ник, Кристофер Лайонз и Эммануэль Орнштейн. Спиайт разослал приглашения по почте. Разослал всем, кто имел хотя бы какое-то отношение к поиску брегета, в том числе и Штольцу с Джессоном. Штольц прислал открытку с извинениями и сожалениями, что никак не может быть. (Причина вполне уважительная – в тот день должно было состояться открытие его Пассажа.)

Ну а чем же объяснялась неявка второго главного действующего лица? Честно говоря, не заметив в кучке присутствующих желтого жилета с пурпурной ленточкой на спине, я с облегчением вздохнул. Сомневаюсь, что если б на выступлении присутствовал Джессон, я бы справился со своей задачей. Мне и без того было нелегко выдерживать циклопический взгляд мистера Орнштейна – тот неизвестно с какой целью прихватил с собой лупу.

Спиайт взобрался ко мне на трибуну и зазвонил в колокольчик. Динь-динь-динь! А затем произнес вступительную речь:

– Приветствую вас, дамы и господа! Центр материальной культуры имел честь спонсировать литературные начинания моего близкого друга Александра Шорта. Большинству из вас Александр известен совсем в другом качестве – как библиотекарь, работающий в справочном отделе и из любопытства вечно снующий по читальному залу с записной книжкой за пазухой. Но несколько месяцев тому назад он отказался от этой книжки в пользу другой. А вот какой именно – точно не скажу. Даже меня, своего близкого друга, он все это время держал в неведении. И только сегодня нам предстоит узнать, что это за труд, и оценить его по достоинству. Так что без лишних церемоний передаю слово автору.

Я поблагодарил Спиайта за лестную речь и, стараясь унять волнение, открыл книгу на первой странице и начал читать:

– «Поиски начались с заполненной формы бланка библиотечного требования и вежливого обращения элегантно одетого мужчины:

– Прошу прощения. – Он отвесил легкий поклон. – Могу ли я украсть минутку вашего времени?

И посетитель выложил требование на столик да еще и развернул его таким образом, чтобы оно оказалось передо мной. К этой редкой для наших дней любезности прибавился и почерк, который тоже говорил о многом. Роскошная, немного старомодная вязь, строки слегка загибаются, как бы устремляясь ввысь, буквы прописаны четко и заострены вверху. Да и название книги, которую мужчина заказывал, тоже будоражило воображение – „Потайные отделения в мебели восемнадцатого века“, точно он знал о моей страсти к замкнутым пространствам и предметам, находящимся в них»…

Я читал еще минут тридцать и удивился, когда Спиайт вдруг вскочил и, перекрикивая жиденькие аплодисменты, потребовал, чтобы я продолжал. К нему присоединилась и библиотекарша из каталожного отдела, с которой он подружился на вечеринке. Минут двадцать меня вызывали на бис, и я читал дальше, пока окончательно не выдохся.

– Это документальное произведение или проза? – спросила подружка Спиайта.

Учитывая, что сотрудники каталожного отдела с особым трепетом относятся к классификации, я ответил дипломатично:

– Начало двадцатого века ознаменовалось расцветом биографической прозы, это определенно. И я старался придерживаться традиций объективизма и не искажать фактов, что было непросто, поскольку одним из героев является предатель. Но и выдумке тоже нашлось место.

– Так ты хочешь сказать, что тех карманных часов не существует вовсе? – спросил мистер Парадайс.

– Нет, мистер П., «Королева» существует.

– И где ж она тогда?

– Не знаю. После ограбления Иерусалимского музея она стала чем-то вроде Мальтийского сокола или сокровищ Сьерра-Мадре. То есть легендарных раритетов, которые прославились не сами по себе, а поисками, охотой за ними.

– И все же я кое-чего не понимаю, – сказал Абрамович. – Это ваша книга или его?

– Сложно сказать. Некогда Джессон процитировал мне одну забавную песенку, мне кажется, она как нельзя лучше ответит на этот вопрос:

 
Писатель пишет книжку,
Картину пишет зритель.
Вкус торту придает гурман,
А вовсе не кондитер!
 

Следуя логике этих строк, вы можете сделать вывод, что я стал писателем, как только прочел сочинения мистера Джессона.

– В таком случае мы тоже станем писателями, если прочтем твою книжку? – воскликнул Нортон.

– Вы так думаете? – Взгляды всех присутствующих обратились к Орнштейну. – Есть одна хохма, говорит о том же. Чтение подстрекает к писательству, писательство – к чтению, а то, в свою очередь, опять же к писательству. – Торговец часами сделал выразительный спиралеобразный жест пальцем.

Тут Ник откашлялась и перевела разговор в другое русло:

– А почему Джессон написал свою историю по-французски?

– Знаешь, я как-то не догадался спросить его об этом. Может, он неосознанно желал угодить матери, помешанной на всем французском? Тут много вопросов, которые так и останутся без ответа.

– К примеру?

– К примеру, что свело нас с Джессоном: взаимная симпатия или холодный расчет? И почему он так долго и тщательно изучал меня? За этим должно стоять нечто большее, нежели желание завладеть брегетом.

После того как игра в вопросы и ответы закончилась, ко мне подошел Лайонз.

– Спасибо за то, что пригласили.

– Спасибо, что пришли, мистер Лайонз.

–  Кристофер!

– Кристофер. Вы мне очень помогли. Если бы не указали на несовпадение дат, детективная линия романа лишилась бы пикантного поворота. Пусть даже брегет в конечном счете так и не нашли.

– Вернее, он так и числится украденным. И если вам интересно мое мнение, так знайте: эти дурацкие старые часы не заслуживают столь славного и громкого имени. Как бы там ни было, но вы написали прелестную историю. И знаете, я уже прикидываю, какой прекрасный фильм можно по ней снять! Из Роберта Морли мог бы получиться замечательный Джессон, но лучше взять того парня, что играл в «Амадее». Даже не осмеливаюсь сказать, кто мог бы сыграть вас. А ну-ка, попробуйте догадаться! – Лайонз рассмеялся, развернулся на каблуках, раскланялся и удалился.

Его место тут же занял мистер Парадайс.

– Страшно интересно, Шорт!

– Да будет вам, – скромно возразил я.

– Нет, уж в чем-чем, а тут ваш друг абсолютно прав, – вмешался Финистер Дэпплз. – Должен признаться, меня просто захватила эта история, но хотелось бы сделать несколько поправок по части геральдики.

К нам подошел мистер Сингх.

– Очень понравилось, Александр. Нет, правда, здорово. Вот только есть одно замечание. Маленькая неточность. Ты написал, что я накручиваю свой тюрбан вот так, справа налево. Но это неправда.

– Ладно, уберу про тюрбан.

– Буду очень признателен. – И тут охранник протянул мне письмо. – Какой-то господин просил передать. Сдается мне, он просто копия того джентльмена, что описан в твоем романе. Во всяком случае, жилет на нем в точности такой – цвета топленого масла.

Эмблема на конверте, книга в книге, подтверждала подозрения Сингха. Отойдя в укромный уголок, я распечатал конверт и извлек из него открытку. На ней была всего одна фраза:

«Могу ли я украсть минутку вашего времени?»

Сердце у меня екнуло. Тот же почерк, те же четко прописанные, изящно заостренные вверху буквы.

– Скажите, мистер Сингх, а человек, передавший вам это письмо, он все еще здесь?

– Да, Александр. И хочет тебя видеть. Сказал, что подождет в справочном отделе. Очень просил подойти, сразу как только сможешь, поскольку библиотека скоро закрывается.

Джессон расположился в свете неонового вопросительного знака, подвешенного над столом справочной. Рубашка накрахмалена и тщательно отглажена, щеки гладко выбриты. Просто образчик аккуратности и элегантности, как и его чертов почерк. И еще, подобно буквам в его бланке требования, он при виде меня слегка отклонился назад, словно в предвкушении схватки.

– Похоже, вам удалось сравнять счет, – сказал он.

– Так вы были на чтении? Вы слышали?

Он кивнул.

– Стоял в сторонке, прятался за старым каталожным шкафчиком. Лучше бы влез в него, уж слишком много мне было уделено внимания.

– Теперь вы поняли, что испытал я, прочтя о себе в этом вашем свитке!

– Прошу вас, Александр. Не для того я передал записку через охранника, чтобы снова выслушивать обвинения в свой адрес. Нет, я вовсе не пытаюсь оправдаться. Но мне хотелось бы кое-что прояснить. Оставим в стороне все эти песенки и шутки, но, честное слово, я никогда не считал вас ни жалкой игрушкой, ни пажом.

– Чудесно. Ну и кем же я тогда был? Исполнительным наемником?

– Да никаким не наемником. Ничего подобного. Замените две буквы в середине слова четырьмя и будете ближе к истине.

С минуту я пытался сообразить, затем меня осенило:

– Наследником? Но чего или кого, мистер Джессон?

– Да всего, чем я владею. И того, чего мне так не хватает. Полагаю, вы догадываетесь, что отделение в шкафчике с сюрпризом – не единственное пустое пространство, которое мне хотелось бы заполнить. – Джессон похлопал себя по груди. – Ваше повествование достигает цели там, где мои записки и стихи потерпели неудачу. Вы создали из цепи обыденных событий возвышенное произведение.

Зазвенел звонок, возвещающий о закрытии библиотеки.

К нам подошел мистер Сингх.

– Библиотека закрывается, джентльмены. Так что попрошу вас на выход. – Охранник шагнул к стойке и выключил лампочку в виде вопросительного знака.

Джессон протянул мне руку.

– Хотите, процитирую еще немного из Джонсона?

– Всегда рад.

– Есть у этого великого человека чудесное высказывание о библиотеках.

– О том, что они лишь подчеркивают всю тщету человеческих надежд?

Джессон кивнул.

– В первый же день занятий Щаранский написал мелом на доске эту фразу.

– И правильно сделал. А вспомнил я эти слова потому, что ощутил всю тщетность собственных надежд.

В молчании, рука об руку, мы подошли к выходу.

– Ну а «Королева»? – спросил я. – Как думаете, она когда-нибудь возникнет?

– Если б вы задали этот вопрос, когда мы только начинали работать вместе, я бы ответил, что ее должнынайти.

– А теперь?

– А теперь я уже не так категоричен. Начинаю понимать, что пустующее отделение есть не что иное, как конец пути. Тупик. А мне бы хотелось, чтобы мы продолжили путешествие.

На выходе из читального зала я поднял голову и указал на цитату, выбитую в камне.

– Habent sua fata libelli, – прочитал вслух Джессон.

– Гораций был прав, – заметил я. – У каждой книги своя судьба.