Текст книги "Часы зла"

Автор книги: Аллен Курцвейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Аллен Курцвейл
Часы зла

Посвящается отцу

Все слышали о людях, для которых потеря библиотеки превращалась в личную трагедию. Или же о тех, кто, движимый стремлением приобрести какое-то редкое издание, превращался в преступника. Эта сфера человеческой деятельности постоянно балансировала на грани смертельного риска… Кроме того, любой беспорядок в библиотеке всегда происходит от беспорядка в ее каталогах.

Уолтер Бенджамин. Рисунки к рукописи

Глава 1

Поиски начались с заполненной формы бланка библиотечного требования и вежливого обращения элегантно одетого мужчины:

– Прошу прощения. – Он отвесил легкий поклон. – Могу ли я украсть минутку вашего времени?

И посетитель выложил требование на столик да еще развернул таким образом, чтобы оно не оказалось передо мной вверх ногами. К этой редкостной для наших дней любезности прибавился и почерк, который тоже говорил о многом. Роскошная, немного старомодная вязь, строки слегка загибаются, как бы устремляясь ввысь, буквы прописаны четко и заострены вверху. Да и название книги, которую мужчина заказывал, будоражило воображение – «Потайные отделения в мебели восемнадцатого века», точно он знал о моей страсти к замкнутым пространствам и предметам, находящимся в них.

– Посмотрим, что можно для вас сделать, мистер… – Тут я сверился с подписью, красующейся в нижней части листка, и только потом произнес необыкновенно литературное имя посетителя: – Генри Джеймс Джессон-третий.

Я направил его к сотруднику, передающему требования в хранилище. Но любопытство продолжало терзать меня. Я позвонил начальнице хранилища и попросил, чтобы она постаралась выполнить последний заказ побыстрее. А затем толкнул дверцу и уселся возле туповатого клерка в зале выдачи в ожидании, когда из хранилища на свет божий всплывет заказанная книга.

– Премного обязан, весьма любезно с вашей стороны, – сказал Джессон, когда я толкнул «Потайные отделения» под медную решетку на окошке.

– Был счастлив помочь, сэр.

Профессиональная этика заставила меня умолчать о возможном пересечении наших интересов, хотя не так уж часто попадались читатели, владеющие классическим почерком и интересующиеся потайными отделениями в мебели. Короче говоря, я сдержался, но почти тут же пожалел об этом. Библиотечное требование оказалось таким интригующим, а наша беседа была столь непродолжительна…

Джессон уселся за столик у стены, на которой висели таблицы системы муниципальных налогов. И тут же, словно желая лишний раз продемонстрировать старомодность своих манер, глубоко запустил руку в объемистый карман брюк и извлек оттуда листок свернутой в рулон бумаги, маленькую чернильницу и перьевую ручку. Он проигнорировал удивленные взгляды других читателей, что сидели неподалеку, но время от времени косился в мою сторону, точно желал лишний раз убедиться, что я нахожусь поблизости. Ну и я, в свою очередь, не выпускал его из своего поля зрения. Пока он выписывал информацию из «Потайных отделений», я старался составить его словесный портрет, поскольку не сомневался, что совпадение наших столь необычных интересов того стоит.

На нем были мешковатые брюки из темно-зеленого вельвета в широкий – с карандаш – рубчик, рубашка-батник в мелкую невыразительную полоску и изящная замшевая жилетка, перехваченная на спине широкой пурпурной лентой-завязкой. Сосредоточенное лицо, глаза серо-голубые – точь-в-точь совпадают по цвету с клеенчатым футляром моего ОЕД. [1]1
  Оксфордский словарь английского языка.


[Закрыть]Несмотря на шишку на переносице и желтоватые зубы, явно не избалованные специальной отбеливающей пастой, его внешность можно было назвать даже красивой. Эдакий типичный ученый муж, но не наделенный при этом хилостью и вялостью других ученых мужей, которых доводилось мне обслуживать. Вот, собственно, и все, что я на тот момент мог сказать о пожилом человеке, который захотел украсть минутку моего времени.

Звонок возвестил о том, что библиотека закрывается. Я, придвинув к себе проволочную корзину, перебирал карточки возврата. От внимания моего друга Нортона не укрылось, как я заменил каллиграфически выписанный оригинал на бланк, куда торопливо скопировал сделанный мистером Джессоном заказ.

– Нашел что-то для своей коллекции?

Я кивнул.

– Что на сей раз?

– Да так, одна книжка о мебели, – небрежным тоном ответил я. Мы с Нортоном имели разные взгляды на то, как следовало поступать со всеми этими бумажками, и мне вовсе не хотелось быть отстраненным от должности, что автоматически повлекло бы за собой и невозможность следить за клиентами и изучать их.

Книгу Джессона я обнаружил без труда. «Потайные отделения» были снабжены массой иллюстраций и чертежей карточных столов, застекленных шкафчиков и настольных глобусов, и каждый такой чертеж сопровождался техническим описанием механизма, позволяющего выдвинуть и открыть потайное отделение.

Нортон глянул мне через плечо и хихикнул:

– Ты только посмотри, а? Книга о фальшивых фронтонах и тайных углублениях. – Он выдержал многозначительную паузу. – Ну прямо про тебя!

Глава 2

Мистер Сингх, один из наших наиболее бдительных стражей, дежуривших на выходе, лениво порылся в моей сумочке заостренной сосновой палочкой, после чего я распрощался с Нортоном и зашагал на север. Путь предстоял неблизкий.

Неподалеку от Линкольн-центра, на одном из переходов через Бродвей, загорелся красный; тут я остановился и, зная, что пауза будет достаточно долгой, извлек из сумки бланк требования. В этот момент у обочины притормозило такси. Водитель, небольшого росточка аккуратно одетый мужчина, выпрыгнул из машины, открыл багажник и извлек из него компактный, скатанный в рулон коврик, который тут же и развернул ловким, натренированным движением. Затем, встав лицом к большому магазину, увенчанному миниатюрной копией статуи Свободы, опустился на колени и начал молиться. И пока этот таксист, забыв обо всем на свете, в том числе и о часе пик, утолял свой молитвенный зуд, я изучал бланк требования и только тут впервые заметил, что каждая буква имеет легкий наклон влево, точно символизирует склонность писавшего к прошлому. Когда зажегся зеленый, я сунул бумажку в карман с твердым намерением изучить происхождение столь замечательного и неповторимого почерка.

Вернулся я домой, когда солнце уже начало заваливаться за водонапорные башни. Домовладелец мистер Лопес в своей великолепной шляпе (по совместительству он являлся еще и хозяином винного погребка) был занят тем, что поливал из шланга старую керамическую вывеску, гласившую: «НЕ МЕСТО ДЛЯ БЕЗДЕЛЬНИКОВ И ЛЮБИТЕЛЕЙ ГОНЯТЬ ШАРЫ». Вывеска служила трогательным напоминанием о прежних, более спокойных временах и висела здесь еще до того, как потоки флуоресцентной краски и дыры от девятимиллиметровых пуль испоганили кирпичную кладку, до того, как в тени этих стен, вдали от уличных фонарей, начали ошиваться торговцы «дурью», стремившиеся толкнуть свой товар подросткам.

– Приветствую вас, мистер Лопес, – поздоровался я. – А нельзя ли дать совет домовладельцу? На тему того, как осовременить эту вывеску…

– Чего?

– Может, на ней стоит написать: «ДОЛОЙ НАРКОТИКИ!»?

Мистер Лопес призадумался, потом сказал: «О’кей, мой друг». Стандартный ответ на все жалобы, что бы там ни происходило в его владениях – уличные разборки, аварии в бойлерной, нашествие крыс, острящих зубы об и без того полусгнившие перегородки между стенами. Тут мистер Лопес обернулся и с обожанием уставился на одного из своих отпрысков, маленького мальчугана, который только что заполз в корпус от старого телевизора, вот уже неделю валявшийся у обочины дороги. Малыш, сообразивший, что из детали регулятора цвета получится замечательный автомат, высматривал в этот момент цель и вскоре нашел ее – меня и отца. Пока ребенок выпускал по нам из телевизора воображаемые очереди, я быстро записал несколько строк в свою книжку. Условное название места действия – «Гетто». В книжке даже имелся специальный раздел под тем же названием, но я уже довольно давно решил ограничить эту рубрику записями чисто автобиографического характера. А потому обозначил новый раздел «Виды с улицы, разное».

Тут внимание мое привлекло бродячее такси. [2]2
  В отличие от «желтого», не имея лицензии на извоз, не работает по заказу, а курсирует по улицам в поисках пассажиров. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]Из него, как недавно на Бродвее, тоже бодро выпрыгнул водитель и стал что-то доставать из багажника. Только на сей раз это оказался не коврик, а черный атласный пиджак с рекламой «Les Miserables». Таксист поманил к себе мистера Лопеса, который, внимательно осмотрев контрабандный товар, отслюнил двадцатку из толстой пачки купюр.

Торговля «дурью» оживлялась на нашей улице с наступлением темноты.

«У нас и ЛСД имеется», «Голубые таблетки – это то, что надо», «Нет, голубые таблетки – это исключено».

Мистер Лопес выхватил своего отпрыска из корпуса телевизора и потащил в дом. Я последовал за ним, но потом остановился – под ногой вдруг что-то хрустнуло. Я наклонился и подобрал с земли продолговатую пластиковую пробирку, в такие обычно упаковывают кокаин. «Какой, к черту, ЛСД, – подумал я. – Да тут бог знает что намешано. Барвинок, а может, еще и василек подложили для цвета». И перед глазами возникло видение: на углу стоит группа парней, и они голосят на всю округу: «Барвинок – это то, что надо!», «Да на кой он ляд, когда у нас есть василек!». Возможно, мне следовало сделать распечатку «Системы цветовой идентификации для библиографических описаний» и распространить среди торговцев «дурью», чтобы выражались яснее.

Но тут внимание мое переключилось на «БМВ» цвета слоновой кости. Машина подкатила к обочине, тонированное стекло опустилось.

– Эй, ты! Да ты, ты, придурок с записной книжкой! У тебя что, проблемы? Если нет, сейчас будут!

Угроза сопровождалась смачным плевком в мою сторону. Сообразив, что силы явно не равны, я нырнул в подъезд и помчался наверх, перепрыгивая сразу через две ступеньки. У двери в квартиру споткнулся о мужские домашние тапочки шестнадцатого размера, которые моя жена выставляла в коридор с целью отпугнуть потенциальных грабителей или хулиганов.

* * *

Я повесил куртку и сумочку на вешалку и проверил почту. Счета по кредитной карточке, ежеквартальный выпуск «Системы Дьюи», [3]3
  Библиотечная система классификации книг, изобретенная в 1876 году М. Дьюи.


[Закрыть]а также расписание занятий из «Бумажного дома», центра искусств, где Ник преподавала довольно странный, на мой взгляд, предмет, а именно – дизайн книжек-раскладушек. Там также было еще письмо от моего однокашника по библиотечному колледжу, типа, который мне никогда особенно не нравился. Писал он о том, что получил новую должность заведующего отделом каталогов в центральной библиотеке какого-то «совершенно шикарного» города в Нью-Джерси. К этому хвастливому заявлению была приложена вырезка из газеты с «картой убийств», графически подтверждавшей все опасения, терзавшие меня перед тем, как войти в дом. На карте оказался отмечен и мой район, Верхний Вест-Сайд, – целая куча точек обозначала места, где произошли самые жестокие преступления. На полях мой однокашник написал: «Вау! И ты живешь здесь??!!!»

Столь выразительная пунктуация почему-то разозлила меня куда больше, нежели насмешка, звучавшая в этой фразе. Черкнув ответ на обратной стороне каталожной карточки из моей коллекции, где был зарегистрирован роман под интригующим названием «Смерть в Субурбии» (а состоял ответ всего из одной фразы: «Вау! Ты прав!»), я присовокупил это оскорбительное письмо к груде других бумажек, валявшихся на ковре в прихожей. Разбрасывая этот мусор ногами, я проложил себе путь к мастерской Ник. И обнаружил ее склоненной над чертежным столом. Босые ноги обвивали ножки табуретки.

– Пардон, – предупреждающе произнесла она.

– Не понял?

По-прежнему не поднимая на меня глаз, она взмахом руки указала на груду бумаг, тюбиков и баночек с краской, кисточки для клея и картой.

Я немного убрал звук плеера, и голос Эдит Пиаф теперь доносился издалека.

– Для кого проект? – осведомился я.

– Для медклуба, – без всякого энтузиазма ответила она.

– А это тебе зачем? – И я указал на снимки, приколотые над столом. Закаты на фоне пальм, песчаные пляжи, парочка, застывшая в страстном объятии.

Ник протянула руку и взяла со стола затейливую книжку-раскладушку с обложкой в виде пальмы, распахивающей веер из листьев, как только эту книжку открывали.

– Ну а парочка? – спросил я.

Тут она развернулась и уставилась на меня.

– А как ты думаешь, Зандер, чем займутся дальше любовники, если я оставлю их вот так, вместе, а?

Я проигнорировал ее скрытый укор. В животе у меня забурчало. Пока добрался до дома, проголодался как черт.

– Хочешь, заглянем в малазийский ресторанчик, что недавно открылся на Бродвее?

– Pas ce soir, [4]4
  Только не сегодня вечером (фр.).


[Закрыть]– ответила Ник, вернувшись к работе. – Заявляю тебе со всей определенностью.

– Ну, тогда давай закажем что-нибудь по телефону.

– Но у нас ни гроша.

– «Ни гроша». Это, пожалуй, слишком сильно сказано, Ник… У меня еще остались купоны на тех пташек на вертеле, которые тебе так нравятся.

– Нет, мне надо работать.

– Ладно, как хочешь. Может, тогда взглянешь на это, а? – И я выудил из кармана требование Джессона. – Видала когда-нибудь такой почерк? – Но не успел я закончить фразу, как Ник протянула руку и включила мой плеер на полную мощность, что и положило конец нашей беседе.

Я удалился на кухню и соорудил себе миску овсяных хлопьев быстрого приготовления. Стоило взглянуть на раковину, как во мне поднялась новая волна раздражения: там высилась целая гора немытой посуды. Комочки еды прилипли к тарелкам и засохли, теперь черта с два их удастся отодрать, поскольку тарелки пластиковые. Но что меня по-настоящему достало, так это холодильник.

Мы с Ник не раз толковали о распределении домашних обязанностей, и одно время мне казалось, что достигли здесь согласия. Верхняя полка холодильника предназначалась для высоких предметов, в то время как более мелкие с успехом могли разместиться внизу и в дверце. Так для чего она с такой агрессией и настойчивостью запихивала наверх низкое горизонтальное блюдо с яблоками и персиками, отчего здесь уже не оставалось свободного места?.. Нет, что правда, то правда, при этом Ник удалось создать композицию, достойную кисти Сезанна, но она полностью презрела наш уговор, что фрукты должны храниться внизу, в специальном отделении, в таком белом пластиковом ящичке, на котором черным по белому было написано: «ФРУКТЫ».

Я твердил себе, что надо успокоиться и не следует акцентировать на этом внимания, но не получалось. Как могла женщина, способная создавать всякие там изысканные и затейливые книжки-раскладушки и картинки, оставить в раковине целую гору жирной и грязной посуды? Как ее чувство стиля и артистические способности могли столь мирно уживаться с нечистоплотностью? Я попробовал репатриировать блюдо с яблоками и персиками, но тут же выяснилось, что отделение для фруктов под завязку забито видеокассетами, картами таро и различными лекарственными снадобьями на травах, которые мать Ник прислала нам из Тулузы. И в голове у меня тут же начал складываться новый каталог: нечистоплотность, гомеопатические пилюли, сексуальная ненасытность…

Я передвинул натюрморт Сезанна уровнем ниже. При попытке переставить кусок сливочного масла, чей цвет, не без удовольствия отметил я, напомнил о желтом жилете Джессона, в специальное отделение для молочных продуктов на пол с шелестом посыпались упаковки с импортными французскими свечами под знакомым до боли названием «Амморектол». Я стал запихивать эти завернутые в фольгу «пульки» в специальное углубление за пластиковой дверцей и нечаянно открыл отделение для овощей. Увы, и оно тоже свидетельствовало о преступном пренебрежении Ник к чистоте и порядку.

Из-под полусгнившего кочана капусты я извлек маленькую коробочку с концентратом под названием «Отвар для больших парней» – унизительное свидетельство ее недавней попытки восстановить мою мужскую силу. Забросив капусту, снадобья и масло туда, где их нашел, я прекратил эти бесплодные попытки по наведению порядка. И решил немного успокоиться, а заодно и выяснить источник столь необычного почерка Джессона.

В факсимильном издании «Универсальный каллиграф» не нашлось ничего хотя бы отдаленно напоминающего витиеватые буквы на бланке требования. И в «Помощнике переписчика» – тоже. Но у меня оставалась еще козырная карта – «Техника британской каллиграфии». И анатомическая структура приведенных там в одной главе образцов почерка – особенно в той части, где демонстрировались буквы «b» и «h» с высоко поднятыми боковыми линиями – в точности соответствовала существовавшим в конце восемнадцатого века правилам каллиграфии.

– Неужели нельзя было убрать в холодильник?

Поглощенный исследованиями, я не заметил, как в дверях появилась Ник. Она укоризненно смотрела на меня, держа в руке кувшин с молоком. Очевидно, я оставил его на кухонном столе.

Первой моей мыслью было: «И это говорит женщина, использующая холодильник вместо шкафа для разного хлама». Но сил на споры с ней уже не осталось, а потому я буркнул слова извинения. В ответ она одарила меня столь выразительным и характерным для всех француженок пожатием плеч. А также предложением пойти куда подальше, например, к своему Креветке.

Глава 3

Нет, мы не всегда так плохо ладили. Мы с Ник прожили в любви и согласии почти три года, и за это время между нами ни разу не возникло сколько-нибудь серьезных разногласий.

Познакомились мы, когда я учился на первом курсе библиотечного колледжа. Я пытался разобраться в таксономических несоответствиях англо-американской каталожной системы, изучал опыт Мелвила Дьюи и Сэмюэла Джонсона и как раз в это время начал коллекционировать бланки требований. Параллельно работал техническим сотрудником библиотеки, где в один прекрасный день, толкая перед собой тележку с книгами, переехал колесом ногу моей будущей жены. И разумеется, рассыпался в извинениях, а чтобы загладить вину, предложил помочь ей сориентироваться.

Ник представилась. Говорила она по-английски с сильным акцентом, но тем не менее сумела объяснить, что хочет научиться делать boules de neige, [5]5
  Шарики из снега, снежки (фр.).


[Закрыть]эдакие китчевые снежные шарики, которые почему-то нравятся многим людям. Компания по производству лыжного инвентаря сделала заказ на разработку новой серии рождественских сувениров, и Ник хотелось придать своим бумажным конструкциям оригинальный шарообразный вид, да еще с пузырьками и маленьким лыжником внутри. Проблема заключалась лишь в том, что ей никак не удавалось подобрать жидкость для суспензии. Она перепробовала все – воду из-под крана, спирт, разного рода отбеливатели. Но желаемого эффекта не получалось – крохотные лыжные шапочки и перчатки упрямо всплывали на поверхность.

Необычность запроса, а также серьезность, с которой Ник поведала о своей проблеме, произвели на меня не меньшее впечатление, чем ее красота. И вот не прошло и часа, как мы отыскали требуемую формулу – это оказалась незамысловатая смесь глицерина с антифризом – и записали пропорции.

Ник принялась благодарить меня в самых цветистых выражениях, не преминула отметить также, что ни одна французская библиотека не способна предоставить услуг на должном уровне. И завершила эти формальные изъявления благодарности многозначительным подмигиванием.

Два дня спустя мы встретились снова – на сей раз в отделе периодики. Ник склонилась над подборкой журналов под названием «Стереоскопия».

– Как нога? – осведомился я.

Она смотрела на меня через очки в бумажной оправе, один глаз затенен красной линзой, другой – зеленой.

– Нога? Он хорошо. Хочешь смотреть? – И она кокетливо выставила ногу и пошевелила носком балетной туфельки на шелковых лентах.

– Мне следовало быть осторожнее.

– Au contraire, [6]6
  Напротив (фр.).


[Закрыть]– возразила она, глядя на меня поверх своих смешных очков. – Тогда бы мы не познакомиться.

На следующий день Ник снова появилась в библиотеке и презентовала мне конверт. В нем лежала «снежная» открытка-шарик с миниатюрными книжками внутри. Я потряс шариком, книжки вспорхнули и закружились точно снежинки.

– Это мне?

– Evidemment. [7]7
  Конечно (фр.).


[Закрыть]

– Прелесть! Прямо не знаю, как вас благо… Подождите секундочку, я сейчас!

Я нырнул в ближайший проход между стеллажами и стал искать книгу, которая могла бы сразить ее наповал. Сначала нацелился на редкий фолиант формата «элефант» с нарисованными от руки планетами, которые вращались по орбитам на тоненьких золотых кренгельсах. Но пришлось отказаться от этой идеи, поскольку редкое издание предназначалось для отправки в хранилище, о чем свидетельствовал прицепленный к книге ярлычок. Еще несколько минут напряженных поисков, и я наткнулся на куда более впечатляющий образчик – факсимильное издание Меггендорфера «Цирк».

– Extraordinaire! [8]8
  Сверхъестественно (фр.).


[Закрыть]– воскликнула Ник, когда на стол перед ней легла книга.

Мой выбор оказался верным, задел самые сокровенные струны в ее душе, ибо не было на свете ничего милее сердцу Ник, чем карусель жизни, состоящая из бесконечных интермедий. Ну и, разумеется, я тоже немедленно стал мил ее сердцу, поскольку именно я нашел эту книгу. Весь остаток дня Ник изучала раскладные картинки, перерисовывала с них скачущих жеребцов, изогнувшихся в самых невероятных позах акробатов и клоунов в пышных воротниках а-ля ван Дейк. Ко времени закрытия мы с Ник буквально утонули в потоке замечательных и редких иллюстрированных изданий. Надо сказать, что рисунки самой Ник ничуть не уступали всем этим великолепным иллюстрациям.

Я показал работы Ник другу, Джорджу Спиайту, куратору библиотечного Центра материальной культуры.

– И это сделал для тебя какой-то читатель? – В голосе его я уловил зависть. Он еще раз встряхнул шарик и стал наблюдать за тем, как медленно оседают вспорхнувшие крохотные книжечки.

– Да, вон та блондинка в гаремных шароварах.

Он долго разглядывал Ник, а затем сказал:

– И ты, разумеется, хочешь добавить этот редкостный экземпляр к своей коллекции?

– Считаешь, такая девушка позволит себя добавить?

– Брось ты эту затею, Шорт. Помнишь, что было в прошлом году? Ну, тот аукцион, организованный для «Книжного фонда»… Кто затеял борьбу ставок с девицами из отдела редких изданий? В результате каждая приобретенная тобой книга обошлась нам в три раза дороже. Уж поверь мне, такая женщина с первого взгляда отличит редкое издание от типового.

Но я вовсе не нуждался в одобрении Спиайта, чтобы начать встречаться с Ник. Прошло несколько дней, и мы уже бойко обменивались бланками требований, а также планами на будущее и личными амбициями.

– Страшно хотелось бы кое-что соорудить изо всех этих бланков, – признался я как-то раз во время одной из наших ранних энциклопедических бесед.

Ник спросила, что я имею в виду под словом «соорудить». Не носит ли оно инженерного или конструкторского подтекста?

– Как-то не задумывался в этом плане, но почему бы нет?

– Parfite. [9]9
  Великолепно (фр.).


[Закрыть]Тогда сделай то, что замыслил, а я все это оформлю. Красиво подошью.

Наш первый совместный проект оказался самым успешным. Мы собрали все имеющиеся у нас бланки требований и переложили их листами чистой белой бумаги. Затем я сопроводил каждое из требований аннотацией, дословной записью беседы с заказчиком, а также комментарием по поводу самого произведения. Со своей стороны, Ник соорудила обложку из плотного гофрированного картона и скрепила все листки с помощью проволочки.

Наш регистрационный журнал вызвал у начальства самую положительную реакцию.

– Это значительно расширяет материальные возможности печатного слова! – кудахтал Спиайт. – Удивляюсь, как это ты до сих пор не догадался пожертвовать свое изобретение моему Центру?

– Сделаю, как только Ник полностью закончит оформление обложки.

– И какое дадите название?

– «Бланки любви».

Первое, что сделала Ник, переехав ко мне, – переделала цветовую гамму квартиры. Теперь вся она так и взрывалась цветом: на подоконниках тюльпаны в пустых молочных бутылках, лампы задрапированы тканью самых экзотических расцветок, повсюду расставлены блюда с тропическими фруктами. (Как-то застав мышь за неблаговидным занятием, то есть грызущую манго, Ник поместила этот натюрморт в холодильник.)

Вначале я был просто очарован этими новшествами. Редкие моменты несогласия всегда заканчивались взрывами смеха, или же любовными утехами, или просто добродушным обменом шутками. После одной из таких стычек я подарил Ник копию весьма редкого издания – «Метание ножа как современный спорт». Она отблагодарила меня, создав фривольный журнальчик, основой для которого послужили требники бенедиктинцев, коими мы не раз восхищались, просматривая рукописные издания.

Мне следовало бы догадаться, что́ у нее на уме, особенно когда она задала вполне невинный вопрос: почему это средневековые духовники пристегивали к сутанам или держали за поясом молитвенники? «Чтобы гарантировать себе духовную близость к Богу», – ответил я тогда.

Использовав кожу от найденных на помойке старых армейских ботинок и бумагу ручной работы в очаровательный мелкий пупырышек, Ник соорудила потрясающую копию такой книжечки, но состоящую из чистых листков для записей. Я мог прикреплять ее к одежде, как делали монахи около пятисот лет тому назад. Довольно долго я не решался туда что-либо записывать – смущала поразительная красота и искусность поделки. Но, увидев это, Ник ненавязчиво и мягко настояла, чтобы я использовал ее подарок по предназначению.

На следующий день я отправился на работу с этой книжечкой. Она держалась на крючочке, искусно пропущенном в петлю для пуговицы на лацкане пиджака. По дороге мне пришлось перепрыгивать через груды раздавленных ампул, использованных шприцев и презервативов – мрачные свидетельства того, какие услуги предоставлялись по ночам проживающим в нашем доме людям. Эта картина преследовала меня на протяжении всего дня. И вот тем же вечером я внес в мою книжечку первые стоящие записи. А к концу недели удалось составить каталог обитателей нашего подъезда, который я обозначил буквой «П».

После этого дело пошло споро: я составлял списки наиболее заметных читателей (куда под литерой «Джей» вошел и Джессон), сумел создать каталог наиболее распространенных библиотечных звуков, полный список бумажных творений Ник, записывал также и наблюдения о новых поступлениях. И вскоре страшно привязался к этой своей книжице, и она стала для меня куда более необходимым предметом туалета, чем шнурок ботинка.