Текст книги "Огненный меч Империи (СИ)"

Автор книги: Алла Касперович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 20

Поездка в Петербург вышла крайне утомительной, но вовсе не дорога измотала цесаревича. Наоборот, именно в пути он как следует отдохнул и восстановился, насколько это вообще было возможно в его положении. Ездил он с неофициальным визитом, тайно, поэтому и свиту взял с собой небольшую, состоявшую всего из трёх доверенных колдунов из Вяземских, Юсуповых и Кропоткиных. Елизавета попробовала напросится поехать вместе с ними, но наткнулась на твёрдое нет. И не то чтобы Александр сомневался в её магических способностях – кое в чём она превосходила и его самого, – однако, одно дело, если раскроется его личность, и совсем другое, если станет известно, что российская царевна путешествует исключительно в мужском кругу, пусть даже один из путешественников – её родной брат.

Признаться, он бы вовсе не был против, если бы она находилась рядом, да и знал бы тогда, что с ней точно всё в порядке. Разумеется, в Москве ей ничего не угрожало – всё-таки щупальца петербургских недругов не настолько длинны, хоть некоторые из них едва не дотянулись и до Елизаветы, и даже до самого Александра, но благо их удалось вовремя обрубить. Собственно, тогда он и устроил показательные бои на Хитровке не столько ради того, чтобы показать силу, а чтобы устрашить определённых личностей. На боях, конечно же, никто из них не присутствовал, но не было сомнений, что им обо всём донесли в красках.

И, похоже, нужных людей удалось если не испугать, то, по крайней мере, напомнить им, где их место. Во всяком случае разница чувствовалась: когда Александр присутствовал на «семейном» ужине, как называл его император, обстановка однозначно была другой, нежели в его предыдущий приезд, когда Бурмин, будь он неладен, перетягивал всё внимание государя и других присутствующих на себя. Как если бы по рангу он находился выше цесаревича. Чересчур дерзко, однако, он себя не вёл, балансируя на грани дозволенного. Император в поведении Бурмина ничего предосудительного не видел, как и все остальные за столом. За «семейным» столом.

На сей же раз Бурмин с поджатыми губами просидел весь вечер и лишь изредка позволял себе вставить ничего не значащее слово. Но Александр не обманывался – знал, что враг притаился. И Бурмин при этом вовсе не являлся главным среди тех, кто направлял мысли императора на нужный им лад. И цесаревич пока так и не выяснил, кто же тот кукловод, что дёргал за ниточки в Петербурге. Увы, Бурмин являлся лишь шумным и ярким «лицом», отвлекающим внимание от настоящего вожака поганой стаи.

Как бы там ни было, а Александр не жалел о том, что навестил в Петербург. Во-первых, проведал отца и убедился, что тот по-прежнему в добром здравии. А во-вторых, лично напомнил о себе тем, кто с величайшим удовольствием от него бы избавился. Иногда стоит подразнить медведя, чтобы он себя обнаружил.

А вчера вечером, почти ночью, Александр вернулся домой. Петербург никогда не казался ему родным, слишком уж он вычурен, слишком ярок, слишком суетен – слишком он «слишком». Москва, скромнее одеянием, но вольнее духом, была и оставалась для цесаревича ближе. Здесь он по праву чувствовал себя хозяином, здесь он хозяином и был.

Елизавета, милая Лиза, не ложилась спать – знала, что он едет, хоть и не была уверена, когда именно он доберётся. Дождалась. Единственный родной человек, родственная душа. Отец никогда не был с ними близок, а со смертью супруги, которую он так горячо любил, и вовсе отдалился. И дело совсем не в расстоянии между Петербургом и Москвой.

На удивление, Александр той ночью спал хорошо, что случалось с ним не так уж и часто. И утром не потребовалось никаких волевых усилий, чтобы встать с постели и в бодрости начать новый день. С недавних пор цесаревич пристрастился к кофе и с удовольствием наблюдал, что его любимый напиток становится всё более и более популярным в его же любимом городе. В Петербурге тоже нашлись охотники до горького, но настолько притягательного кофе. Однако пока по достоинству его мало кто оценил. Что ж, когда-нибудь время покажет, не зря ли Александр потрудился над льготами для поставщиков кофейных зёрен.

Но этим утром он вполне обошёлся стаканом воды – жизненная сила и без того била через край. И если бы не секретарь, Александр и не вспомнил бы, что необходимо позавтракать. Он вообще порой забывал, что тело нуждается в еде не меньше, чем разум – в умственных упражнениях.

– Ваше Императорское Высочество, извольте доесть до конца, – сурово сдвинув седые, лохматые, не поддающиеся ни одному цирюльнику брови, настоял секретарь.

Александр чуть заметно поморщился – он давно просил, чтобы старый Феофан Ильич наедине звал его по имени или хотя бы без длинного «Императорское». Однако тот всегда отвечал одно и то же: не положено. И переспорить его не удавалось. Впрочем, Александр не особенно и настаивал – понимал, что секретарь, доставшийся ему в наследство от матери, чрезмерно упрям, когда дело касалось того, в чём он совершенно уверен. Не положено значит не положено.

Зато в его преданности не приходилось сомневаться. Сколько ему лет, не знал, должно быть, и он сам. Казалось, что он уже родился старым, по крайней мере, за долгие годы, что цесаревич его знал, он нисколько не изменился. Враги императрицы Софьи, а теперь и самого Александра, давно желали ему смерти, а он по-прежнему был живее всех живых. Любопытно, что покушений на него совершено в несколько раз больше, чем на цесаревича и на великую княжну вместе взятых.

– Как скажете, Феофан Ильич, – хмыкнул Александр и послушно завершил завтрак, больше для того, чтобы сделать секретарю, нет, старому другу, приятно.

Тот поклонился, и суровость исчезла из его взгляда.

Цесаревич частенько размышлял о том, кто же такой Феофан Ильич на самом деле. Ни фамилии – что совсем уж странно, ведь он мог выбрать себе любую, – ни семьи, ни друзей, ни увлечений. Будто весь смысл его жизни состоял в том, чтобы служить императорской семье, а точнее, той её части, куда не входил император. При этом Феофан Ильич был самым обыкновенным человеком без малейшего намёка на магию. Как он прибился к императорской семье с такими данными, оставалось загадкой. Сам же Феофан Ильич всегда отвечал уклончиво, мол, так уж вышло.

Александр давно перестал мучить его вопросами о прошлом. Зачем? Если уж императрица ему безоговорочно доверяла, то разве он может поступать по-другому?

– Ваше Императорское Высочество, – сказал секретарь, когда цесаревич встал из-за стола, – все донесения за то время, что Вы отсутствовали, я разобрал по стопкам по степени важности.

– Благодарю, – кивнул ему Александр и направился в кабинет. Работать он любил в одиночестве, поэтому Феофан Ильич с ним не пошёл. Но сомнений не было – отдыхать и бездельничать он не стал, большего трудяги сложно себе представить, разве что самого цесаревича.

Кабинет – одно из немногих мест, где Александр всегда чувствовал себя в безопасности. И дело не только в том, что здесь всё ему было знакомо и привычно, каждая вещь лежала на своём месте и там, куда положил её именно он – за исключением письменного стола, разумеется. Основную же причину Александр ни за что бы не стал разглашать. Если бы узнали, что он доверил собственную безопасность оберегам лесных ведуний, его наверняка, если бы и не подняли на смех, то уж точно засомневались бы в его здравом уме. Ведунство никогда не признавалось, в отличие от магий стихий, и считалось пережитком прошлого, шарлатанством. Но Александр воочию видел, как ведуньи могли то, что не удавалось никаким колдунам. Как бы последние ни были сильны, а исцелять ни себя, ни других они не умели. Как и создавать защитные обереги, коими цесаревич и великая княжна втайне ото всех охотно пользовались.

Едва Александр уселся за стол, как явился Феофан Ильич с подносом, на котором дымилась ароматная чашечка кофе.

– Вы, как всегда, знаете, что мне нужно, – улыбнулся цесаревич, и чуть отодвинулся, чтобы старому секретарю, руки которого с недавних пор чуть заметно дрожали, было удобнее перед ним поставить чашку.

– Вы очень простой человек, Ваше Императорское Высочество, – отметил Феофан Ильич и кивком указал на стол. – Будьте любезны, начните вон с той стопки слева. Думаю, Вы найдёте для себя кое-что любопытное. – Он отошёл на шаг и поклонился.

– Вот как? – Александр с благодарностью кивнул. Раз уж сам Феофан Ильич так считает, значит, там действительно нечто заслуживающее внимания.

Секретарь, ещё раз поклонившись, удалился, и цесаревич остался в кабинете один. Он взял первую бумагу из стопки, на которую указал Феофан Ильич. Пожар в книжной лавке Блохина…

Не сказать, что что-то из ряда вон выходящее. К сожалению, уберечься от шального огня далеко не всегда удавалось, да и ничего удивительного в том, что пожар случился в лавке, полной книг и прочего, что легко воспламенялось. Только крайне редко о пожарах сообщали цесаревичу, да ещё и довольно подробно описывали.

Как здесь было сказано, одна из дочерей хозяина книжной лавки, Блохина Еремея Семёновича, зажгла свечу, чтобы отыскать что-то под кроватью. Покрывало мгновенно занялось, и вскоре огонь разошёлся по всей лавке. Ничего необычного, обыкновенный пожар из-за людской неосторожности. Но вовсе не сам пожар так заинтересовал Феофана Ильича. О нет, куда больше его взволновало то, как он был потушен. Зайцева Ирина Григорьевна, значит… Из бывших Кропоткиных, изгой. Что ж, явление нечастое, но и не единственное в своём роде. Однако приглядеться к земляной колдунье всё же стоило. Вдова, хозяйка доходного дома. Преуспевающая хозяйка доходного дома. И ни единой попытки вернуться в лоно семьи. К тому же Александр, кажется, уже слышал её имя, однако явно не от кого-то из Кропоткиных. Действительно любопытно…

Отчёт, тем не менее, упоминанием госпожи Зайцевой и её заслуг не заканчивался. Говорилось здесь и о каком-то Морозовом Михаиле Арсеньевиче. Александру раньше это имя не встречалось. Но Феофан Ильич не был бы собой, если бы не выяснил, что Морозов Михаил Арсеньевич и Вяземский Михаил Фёдорович – один и тот же человек. Тот самый, кого Пётр Алексеевич во всеуслышание объявил самозванцем. Так значит, дело совершенно в ином…

К первой бумаге о пожаре прилагалась и вторая, где достаточно подробно описывалась жизнь Михаила Вяземского до того, как он стал Морозовым. Бездарь, значит, слабый колдун? Человек, сумевший не только разглядеть его, но и общаться с ним мысленно? Александр жалел тогда, что не отыскал его и хорошенько не расспросил, но навалилось так много дел, что он отложил его поиски на потом, да так и не собрался. И если бы не Феофан Ильич, то неизвестно, когда вообще приступил бы.

– Михаил Арсеньевич Морозов… – цесаревич попробовал его имя на язык и отложил две прочитанные бумаги в сторонку. В конце концов, у него имелись и другие дела. Но отложил недалеко, чтобы вновь к ним вернуться, когда освободится.

О внимании к себе царской особы Михаил нисколько не подозревал. Он вообще только-только очнулся и теперь усиленно пытался придумать, как бы это встать с постели и размяться. Но для этого надо было куда-нибудь спровадить Арсения, а он ни на какие уловки не поддавался. Раз Полина велела оставаться в постели и не двигаться, то так тому и быть. Арсений костьми ляжет, но не позволит своему дорогому хозяину навредить себе ещё больше. Разве что по нужде отойти разрешали, но не ходить же туда раз двадцать-тридцать на дню! Ещё чего доброго Полина что-нибудь нехорошее заподозрит и начнёт потчевать его совершенно ненужными снадобьями.

– Арсений, я уже хорошо себя чувствую, – подал голос Михаил, слабости которого и сам удивился. Так ведь никто и не поверит, что он уже в порядке.

– Полина не разрешала вставать, – терпеливо ему напомнил слуга. Он взял аж два выходных, чтобы приглядеть за нерадивым хозяином. На службе его сперва не хотели отпускать, но Арсений пригрозил, что тогда совсем уволится. А непьющего дворника не так-то легко сыскать, поэтому его на эти два дня и отпустили. И второй уже подходил к концу.

– Я же так с ума сойду от безделья!

– Книжку почитайте, – пожал плечами Арсений, он сидел рядышком на стуле. – Вам Ирина Григорьевна целую гору принесла.

– Угу, – совершенно по-детски надулся Михаил. Не признаваться же, что среди всех книг не нашлось ни одной, которую бы он понял. Читать он, конечно, любил, да и магией интересовался. Но все труды, попадавшиеся ему до сих пор, были написаны не настолько мудрёно. Кажется, Ирина Григорьевна слишком высокого о нём мнения. А может, всё дело в том, что он на самом деле ещё на настолько оправился, как ему хотелось бы.

– Михаил Арсеньевич, Вы же сами знаете, что… – начал было Арсений, но осёкся, увидев страдальчески закатанные глаза хозяина. – В общем, Вы сами всё знаете.

– Угу.

Михаил очнулся вчера после полудня, провалявшись без сознания целые сутки. Над ним хлопотали Полина и Ирина Григорьевна, Арсений же сидел в сторонке, опасаясь своими неловкими движениями как-нибудь навредить хозяину. Полина руководила – смущение она так и не смогла преодолеть, – а Ирина Григорьевна смазывала ожоги, коих оказалось намного больше, чем думалось поначалу. Михаил почти не чувствовал боли, в чём целиком и полностью была заслуга Полины. Он столько ей и Ирине Григорьевне задолжал, что не был уверен, сможет ли хоть когда-нибудь рассчитаться.

Сегодня его раны выглядели намного лучше, да и сил прибавилось, однако Полина запретила лишний раз шевелиться и поставила над ним надзирателя. Непреклонного, самого лучшего надзирателя.

Смирившись и спрятав под одеялом улыбку, Михаил прикрыл глаза и задремал. Кто бы мог подумать, что это так приятно, когда о тебе заботится сразу так много людей.

Глава 21

Снадобья Полины творили самые настоящие чудеса. Не было никаких сомнений в том, что без неё Михаил никогда бы так быстро не поднялся на ноги. И не просто на ноги, а без единого шрама, без какого-либо намёка на то, что он совсем недавно довольно сильно обгорел при пожаре. Правда, не следовало и забывать, что Михаил с самого рождения рос крепышом. И то, что мог выдержать он, другого определённо отправило бы на тот свет вымаливать прощение за земные прегрешения. Возможно, здесь не обошлось и без заклинания «чтоб хвори не нашли к Мише дороги», но это уже другая история. Вряд ли Арсений имел хоть какое-то отношение к ведунству, тем более что им занимались исключительно женщины, насколько это было известно.

До сих пор, кроме Полины, Михаил не встречал ни одной ведуньи, хоть и слышал о них. Пётр Алексеевич как ярый приверженец того, что только магии стихий истинны, позаботился о том, чтобы в его владениях не водилась подобная «дрянь». И разве кто-нибудь решился бы перечить всемогущему князю Вяземскому? А ведь кто-нибудь вроде Полины, возможно, сумел бы помочь Ольге Васильевне с её многочисленными недугами. Впрочем, здоровье жены князя никогда особо не заботило.

Что же до Родиона… Михаил, воодушевившись тем, что так быстро поправился, расспросил Полину о том, нельзя ли как-нибудь излечить сильного духом, но слабого телом колдуна.

– Трудно сказать… – не поднимая глаз на Михаила, но уже не так явно краснея, проговорила она, когда пришла его проведать за день до того, как разрешила вставать с постели. – Из того, что Вы, Михаил Арсеньевич, сказали, видится мне, что беда тут с духом, давно он тело изнутри разъедает. Думается мне, в малолетстве его ещё б можно было что-то сделать, пока другие магии у него не отрезали, а сейчас поздно уже. Только Вы, Михаил Арсеньевич, – она на короткий миг взглянула на него, – не печальтесь, я ж не видела его. Может, оно всё и не так совсем. – Немного помолчав, Полина добавил: – К ведунье бы его свозить, к лесной, посильней меня которая. Наставница моя сильной ведуньей была, Михаил Арсеньевич, да померла она…

Ойкнув, Полина прикрыла ладошкой рот, кивнула в знак прощания и умчалась прочь к хозяйке, решив, что слишком уж разболталась. Михаил не стал её останавливать – не хватало ещё напугать её. Он и так был рад, что удалось её разговорить. Она столько для него сделала, а он по-прежнему если не вселял в неё ужас, то, по крайней мере, свободно себя чувствовать рядом с ним у неё не получалось.

Сегодня, как, впрочем, и всегда, Арсений ушёл на службу рано утром, но строго-настрого запретил изнывающему от безделья хозяину хоть как-то себя нагружать. Спасибо хоть, что больше не заставлял валяться в постели, правда, до сих пор из комнаты ему выходить не разрешали. Что, однако, не мешало Михаилу, когда «няньки» не видели, нарезать круги вокруг кровати, приседать и даже отжиматься. Полина, надо сказать, заметила, что больной чересчур торопится с упражнениями, но Арсению ничего не сообщила. Покачала только головой и вздохнула.

Но Михаил хорошо себя знал – жизнь без движения для него немыслима. И он намного быстрее придёт в себя и поправит здоровье, если не будет всё время увальнем лежать в постели. А потому именно сегодня, поняв, что больше не может сидеть взаперти, он отправился завтракать в общую столовую, где уже собралось множество жильцов. И, удивительное дело, на него перестали злобно и завистливо коситься, а наоборот, смотрели с одобрением и, пожалуй, с некоторым восхищением.

Объяснилось всё очень просто.

– Ба! – воскликнул кто-то из жильцов, первым вскочив со своего места. – Да это же наш герой! Ты гляди – живой и целый! Да здравствует Михаил Морозов! Ура! Ура! Ура!

И вся столовая, встав, подхватила:

– Да здравствует Михаил Морозов! Ура! Ура! Ура!

Остолбенев, Михаил никак не мог осознать того, что происходило. Жильцы – и мужчины, и женщины – хлопали в ладоши, восхваляли его героизм, возносили его, восторгались им, а он не знал, как поступить и что сказать. Впервые за двадцать один год его хвалили во всеуслышание. Люди, которых он даже не знал.

– Михаил Арсеньевич! – усмехнулась рядом Ирина Григорьевна, он и не уследил, когда она пришла. – Что ж Вы тут? А я к Вам Полину с завтраком отослала.

Он моргнул и кивнул, не в силах произнести ни слова. А люди меж тем и не думали останавливаться и, похоже, намеревались подступить к нему с расспросами, но Ирина Григорьевна не позволила им – загородила Михаила собой.

– Господа, полноте вам! Дайте нашему дорогому другу прийти в себя. Давайте пока оставим нашего дорогого Михаила Арсеньевича в покое. А пока в честь его выздоровления я всех угощаю! Сегодня завтрак на мне!

И снова по столовой прошла волна ликования, и на героя, так и не осознавшего себя таковым, стали обращать чуть меньше внимания, и он смог выдохнуть.

– Благодарю Вас, Ирина Григорьевна!

– Ну что Вы! – с улыбкой отмахнулась она. – Мелочь какая! – Завтрак на всех жильцов, конечно, обойдётся ей в копеечку, что не очень приятно, но чего не сделаешь ради доброго друга! И доброго подопытного, разумеется. – Я действительно рада, что Вам уже настолько хорошо. Пойдёмте лучше ко мне в гостиную, там позавтракаем. Здесь нам всё равно спокойно поесть не дадут.

– Ваша правда.

Полина, как знала, уже накрыла в гостиной на двоих, сама же задерживаться не стала, но сперва всё же проверила, как себя чувствует больной. Убедилась, что он уже как раз-таки никакой и не больной, сообщила об этом хозяйке и шустро удалилась.

– Вы уж простите её, Михаил Арсеньевич, дикая она, – улыбнувшись краешками губ, колдунья уселась на любимом диванчике и указала на диванчик напротив, как если бы Михаил и так на нём не сидел всякий раз, когда приходил в гостиную госпожи Зайцевой. – Она ведь в лесу росла и воспитывалась, только наставницу свою и знала, а мужчин вообще никогда не видела. Сейчас хотя бы с визгом от них не бежит, а сначала я ох как намучилась с ней. – Ирина Григорьевна отнюдь не жаловалась, наоборот, те воспоминания наполняли её теплотой. Маленькая, полудохлая дикарка, всё никак не могла поверить, что можно есть вдоволь, что еда совсем не исчезнет и необязательно сметать всё, что есть на столе.

– Вы никогда не рассказывали, откуда она у Вас такая взялась, – обронил Михаил, намазывая подтаявшее масло на свежую булочку. Он увидел, как одна бровь Ирины Григорьевны изогнулась, а на губах появилась скептическая ухмылка. – Не волнуйтесь, дальше меня пройдёт, я всё понимаю.

– В вас я как раз, дорогой Михаил Арсеньевич, нисколько не сомневаюсь. Но Вы уж простите, всё я Вам не расскажу – права не имею, но кое-что могу, а дальше это уже к самой Полине.

– Понимаю, – кивнул он и взял чашку чая, тем самым показывая, что готов слушать внимательно и перебивать не будет.

Ирина Григорьевна призадумалась, вспоминая, и только потом начала.

– Как Вы знаете, я вдова. Мужа я очень любила и другого не хочу, но детей нам Господь не послал, так что я осталась совсем одна. Конечно, я могла бы попроситься обратно в семью, – от одной только мысли об этом её передёрнуло, – но Вы же понимаете, что я ни за что бы так не сделала. Нет уж, они от меня отказались, так зачем мне они? – Ирина Григорьевна нахмурилась. – Простите, Михаил Арсеньевич, кажется, я немного отвлеклась.

Он покачал головой и сделал глоток чая.

– Одной оставаться в Москве я не смогла, – продолжила колдунья, вновь погрузившись в воспоминания, к своему чаю она пока так и не притронулась. Положив руки на колени, она глядела куда-то в сторону, взгляд её затуманился. – Как-то раз бросила всё и уехала. Дорогу выбрала наугад, наняла охрану для видимости. Сами знаете, что постоять я за себя умею.

Михаил не удержался от смешка – видел на что была способна бывшая барышня Кропоткина.

– Дорога длинная была, пришлось в лесу заночевать, не успели доехать хоть до какой-нибудь деревушки. Охрана моя, – Ирина Григорьевна хмыкнула, – сразу и уснула, а мне не спалось. Захотелось размяться немного. Далеко я, конечно же, не пошла, остановилась у ручья напиться, да чувствую, что рядом кто-то есть. Я напряглась, но виду не подала, продолжила пить. А потом вижу краем глаза, что в кусты кто-то юркнул, ночь тогда звёздная выдалась, луна полная светила, я и разглядела, что это не зверь, а человек. Я и бросилась следом. Бежать совсем не пришлось – девчушка ногой зацепилась за что-то и упала. Кожа да кости, Михаил Арсеньевич! Это сейчас она – булочка пышная, а тогда на скелет рыбий походила. Забрала я её с собой – никого у неё на этом свете нет.

Михаил всё же прервал её, добавив:

– Полина говорила, что её наставница умерла.

– Ну надо же! – Внимание колдуньи полностью перешло на него. – Она Вам рассказала?

– Только это. Больше я ничего не знаю.

– Ну надо же! – повторила Ирина Григорьевна, только ещё и руками всплеснула. – Михаил Арсеньевич, смею Вас заверить, что Вы ей нравитесь, раз она Вам настолько открылась!

– Она меня боится, – поджал губы он, а затем поставил пустую чашку на стол – успел выпить весь чай, пока слушал колдунью.

– Ничего подобного, – засмеялась она. – А значит, остальное она расскажет Вам сама. Если захочет, разумеется.

– Если захочет… – отозвался Михаил. Принуждать к откровенности он её точно не будет. – Ирина Григорьевна, никто ведь не знает, что она ведунья?

– Только Вы и Ваш Арсений знаете, – подтвердила она и вдруг вспомнила, что сама ещё не завтракала. – Ох и разговорилась я с Вами, Михаил Арсеньевич! – попеняла она ему, а заодно и себе, и наконец взяла такую же булочку, как до того съел Михаил, но маслом её намазывать не стала. Потому что всё масло за время разговора съел её огненный нахлебник и даже не заметил. Он вообще почти ничего не оставил на столе, но это и хорошо – действительно выздоровел, раз настолько проголодался.

– Не беспокойтесь, Ирина Григорьевна, как я уже и говорил, дальше меня не пойдёт. За Арсения я тоже ручаюсь.

– Если бы я думала по-другому, я бы ничего Вам рассказывать и не стала, – чуть склонив голову набок, улыбнулась она. А затем крикнула: – Полина!

Долго ждать не пришлось, как если бы она дежурила под дверью, что вполне могло быть правдой.

– Да, Ирина Григорьевна? – Полина привычно краснела и старалась не смотреть на хозяйского гостя.

– Будь добра, принеси ещё чаю – этот остыл.

Расторопная Полина шустро собрала пустую посуду на поднос, туда же отправилась и чашка с холодным чаем. Михаил хотел было помочь, но ведунья отшатнулась, покачала головой и пискнула:

– Я сама!

Настаивать он не решился и, видимо, правильно сделал, потому что Ирина Григорьевна одобрительно кивнула и подарила ему улыбку.

Когда Полина ушла, слегка перекусившая колдунья, почувствовала себя значительно бодрее – булочка чуть ли не мгновенно подпитала её силами.

– Михаил Арсеньевич, а что дальше?

– Простите? – Он оторвал взгляд от двери, за которой только что скрылась Полина и перевёл его на Ирину Григорьевну.

– Я спросила: что дальше, дорогой мой Михаил Арсеньевич? Что Вы, нет, что мы будем делать дольше с Вашей магией огня?

Михаил всё время только об этом и думал с тех пор, как очнулся после пожара. И пришёл к неожиданной для себя мысль, что показать Петру Алексеевичу, на что он, непризнанный сын, изгнанный Вяземский, способен, стало для него не так уж важно. Куда больше ему хотелось, чтобы то, что он делает приносило пользу. Ведь сумел же он вынести маленькую девочку из огня! А вдруг… а вдруг его появление на Божий свет не было ошибкой, как он когда-то услышал от Петра Алексеевича? И не случайно услышал, не подслушал. Князь тогда сказал много чего и не только о нём, однако Михаилу запомнилось только одно – он ошибка. Сколько ему тогда было? Пять? Шесть? Теперь это не имело значения. Он не ошибка. Он огненный колдун. Он сумеет применить свой дар во благо.

– Об этом я и хотел с Вами поговорить, дорогая Ирина Григорьевна! – Улыбка, появившаяся на его лице, обычно сразу же очаровывала дам и открывала для него доступ в их спальни. Сейчас же у Михаила была совсем иная цель.

– Я Вас слушаю! – Колдунья чуть подалась вперёд, она уже чуяла и предвкушала нечто занимательное.

– Не подскажете, где я мог бы тренироваться каждый день? И чтобы стены выдерживали мой огонь?

Она цокнула языком, а затем тихонько захлопала в ладоши, напоминая маленькую девочку, которой пообещали новую куклу.

– Не знаю я таких мест, Михаил Арсеньевич! – сказала она, но не дала ему и секунды на огорчение. – Но оно у Вас обязательно будет! Только с условием!

– И какое же?

– Вы мне будете каждый день отчитываться! Уже вижу название своей работы! «Основы огненной магии. Впервые в истории» за авторством И. Г. Зайцевой! Над названием я, пожалуй, ещё подумаю.

Михаил не мог не заразиться её воодушевлением и тоже расплылся в улыбке. А когда вернулась Полина с целой горой еды и двумя чашками горячего чая, она застала их обоих смеющихся и что-то жарко обсуждавших.