Текст книги "Когда пробьет восемь склянок"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

 Костюм моряка сыграл большую роль и в те минуты, когда я средь бела дня покидал Торбейскую гавань. Вид человека в костюме для подводного плавания, который в конце дня собрался в море, тоже привлек бы внимание, так как любопытство жителей маленькой гавани, расположенной на западном плоскогорье, в этом отношении – как я уже смог установить – ничем не отличалось от любопытства их собратьев с материка. Некоторые сформулировали бы это более категорично.

Ползком я выскользнул из двери рулевой рубки в сторону мостика, добравшись до конца, я выпрямился. Я был вынужден это сделать. Риск неизбежен. Сейчас или никогда! Я слышал шаги приближающейся команды, которая шла цепочкой со стороны носа. Я поднял ящичек с ракетами и, взявшись за веревку, начал его раскачивать – медленно и осторожно, как моряк раскачивает лот, прежде чем выбросить его за борт.

Ящичек весил по меньшей мере фунтов сорок, но я этого не замечал. С каждым взмахом дуга становилась все круче. Наконец она достигла угла в сорок пять градусов. Видимо, это было большее, чего я мог достичь. Время вышло. У меня было такое чувство, будто я нахожусь у всех на глазах, в центре внимания, как какой-нибудь канатоходец, освещенный дюжиной мощных прожекторов. Когда ящичек, описав очередную дугу, находился в нижней точке, я потянул за веревку изо всех сил, чтобы придать ему наибольшую скорость, а затем выпустил из рук и упал на кучу парусины. Не успел я это сделать, как вспомнил, что не проделал дыры в проклятом ящике. Я не знал, погрузится ли он на дно или останется на поверхности, но зато представлял, что будет со мной, если он не затонет. Ясно было и другое: ломать над этим голову поздно.

Я услышал, как с главной палубы, расположенной в семи – десяти ярдах от мостика, раздался чей-то крик, и пришел к выводу, что меня обнаружили. Но я ошибся. Буквально через секунду прозвучал громкий, успокаивающий душу шлепок в воду, и голос, принадлежащий Жаку, прокричал:

– Он прыгнул за борт! По штирборту, за мостиком! Быстро дайте поисковый прожектор!

Должно быть, как ему и было приказано, он отправился на корму и оттуда, увидев дугообразное падение в воду темного предмета, сделал единственный логически напрашивающийся вывод. Жак быстро соображал. Кроме того, в три секунды он передал сообщникам все, о чем они должны были знать: что произошло и какие нужно принять меры, чтобы с помощью автомата превратить меня в сито.

Люди, шедшие цепью, бросились в сторону кормы и пробежали буквально подо мной, в то время как я по-прежнему прятался на краю капитанского мостика.

– Ты его видишь, Жак? – капитан Имри говорил очень быстро и спокойно.

– Пока нет, сэр!

– Он сейчас должен вынырнуть на поверхность! – В душе я пожелал, чтобы он не был так чертовски самоуверен. – Такой прыжок наверняка стоил ему глубокого дыхания. Крамер, возьми двух человек в лодку и прочеши воду поблизости от корабля! Генри – ящик с гранатами! Карло – на мостик, прожектор на штирборт!

О лодке я не подумал, и уже одно это было достаточно плохо, – но гранаты! Я почувствовал, как холодок побежал по спине, – я знал, что значит для человека подводный взрыв, даже самый незначительный. Он был в двадцать раз эффективнее, чем такой же на суше, я же через несколько минут обязательно должен быть в воде. Во всяком случае, я мог предпринять кое-что в отношении прожектора, который находился в полуметре над моей головой. Я держал кабель в левой руке, а нож в правой и хотел было его перерезать, но в последний момент все же оказался достаточно сообразительным, чтобы понять, что если я перережу кабель, то это будет все равно что закричать: «Я здесь! Хватайте меня!» Иначе говоря, если я перережу кабель, я тем самым весьма недвусмысленно заявлю, что нахожусь на корабле. Если стукнуть Карло по голове, когда он поднимется ко мне по трапу, это приведет к такому же результату. Таких людей вокруг пальца не обведешь. Не раздумывая долго, я быстро проковылял через рулевую рубку в сторону бакборта, спустился по трапу и побежал на нос. На передней палубе никого не было.

Я услышал чей-то окрик, а затем щелканье затвора. Наверняка это Жак со своим автоматическим оружием. Неужели он что-нибудь увидел? В тот же момент раздалась автоматная очередь. Возможно, ящичек с ракетами всплыл на поверхность, и он в темноте перепутал его со мной? Ведь так просто не станут расходовать патроны. Но что бы он там ни увидел в воде, я его благословил. Ведь они полагали, что я выплыл из воды со стороны штирборта и что меня изрешетили, сделав похожим на швейцарский сыр, так что искать меня на этой стороне они не будут.

Якорь со стороны бакборта был спущен. Я перемахнул через борт, упершись ногами в якорный клюз, а потом соскользнул на цепь. Этой ночью спортивным арбитрам надо было бы быть рядом со мной с секундомером: убежден, что побил мировой рекорд по спуску по якорной цепи.

Вода была холодной, но, поскольку на мне был костюм для подводного плавания, меня это мало трогало. Море неспокойное, прибой. И то и другое было как нельзя кстати. Я плыл вдоль бакборта «Нантсвилла» и никого не видел. Меня тоже. Основные действия происходили с другой стороны.

Мой акваланг, ласты и остальное снаряжение для подводного плавания были привязаны к рулевому винту. «Нантсвилл» сидел в воде только наполовину, так что верхняя часть винта находилась неглубоко под водой. При неспокойном море, да еще во время прилива надеть акваланг – дело нелегкое. Но мысль о Крамере и его гранатах меня подстегивала. Не говоря о том, что мне нужно было отсюда убираться, так как предстоял длинный путь и много дел по возвращении.

Я слышал шум моторной лодки, которая бороздила воду около штирборта. Он то нарастал, то затихал. Но ближе чем на тридцать пять ярдов лодка не приближалась. Выстрелов я больше не слышал. Видимо, капитан Имри остановился на применении гранат. Я привязал грузила и скользнул в темную, надежную глубь. Здесь я проверил направление по светящемуся компасу и поплыл. Минут через пять я вынырнул на поверхность, а еще через пять почувствовал, как ноги коснулись каменистого дна острова, где я спрятал надувную лодку.

Я взобрался на скалы и посмотрел назад. С «Нантсвилла» освещалось море, а моторная лодка продолжала кружить. Потом я услышал звон якорной цепи. Якорь подняли.

Я спустил надувную лодку на воду, сел в нее, высвободил весла и поплыл в юго-западном направлении. Я все еще находился в зоне действия корабельного прожектора, но обнаружить темную фигурку в темной лодке посреди темного моря очень трудно.

Проплыв приблизительно с милю, я втянул весла в лодку и завел подвесной моторчик. Вернее, попытался это сделать. Подвесные моторчики у меня всегда работают превосходно, за исключением тех случаев, когда мне холодно, когда я промок и выбит из колеи… То есть когда я действительно нуждаюсь в их помощи, они не работают. Пришлось снова взять весла и грести, грести, грести… Мне казалось, что я греб целый месяц.

Я вернулся на «Файркрест» без десяти три утра.

Глава 2

ВТОРНИК с трех часов утра до рассвета

– Калверт? – голос Ханслета был почти не слышен в темноте.

– Да… – Стоя надо мной на палубе «Файркреста», он скорее угадывался, чем вырисовывался на фоне ночного неба. С юго-запада пришли тяжелые тучи; на небе исчезли последние звезды. В воду шлепались большие тяжелые капли холодного дождя. – Помоги мне поднять лодку на борт.

– Как прошло?

– Потом. Сперва давай это… – Я поднялся по трапу, держа в руке канат, к которому была привязана лодка. Поднимаясь на палубу, я должен был задрать правую ногу. Она онемела и затекла, в ней снова появилась боль. Она едва могла нести тяжесть моего тела. – И пожалуйста, поспеши! Не исключено, что нам скоро нанесут визит.

– Так вот, значит, в каком положении находятся дела, – сказал Ханслет задумчиво. – Дядюшка Артур будет этому рад.

Я ничего не ответил. Наш работодатель – контр-адмирал сэр Артур Арнфорд Джейсон, КСВ и многие другие буквы алфавита – отнюдь не будет этому рад. Мы вытащили резиновую лодку, с которой капала вода, сняли подвесной мотор и отнесли на переднюю палубу.

– Принеси пару непромокаемых мешков, – сказал я. – И подними якорную цепь. По возможности тише. Тормоз не используй… И захвати парусину.

– Мы отплываем?

– Люди, находящиеся в здравом уме, в нашем положении сделали бы именно так. Мы же останемся. Ты только подними якорь, а потом снова опусти его в воду.

Когда он вернулся назад с мешками, я успел выпустить воздух из надувной лодки и сунул ее в парусиновый футляр. Потом освободился от акваланга и костюма для подводного плавания и засунул то и другое в мешок вместе с грузилами, водонепроницаемыми часами, комбинированным ручным компасом и прибором для измерения глубины. В другой мешок я засунул подвесной мотор, причем едва сдержался, чтобы не выбросить эту проклятую штуку за борт. Подвесной мотор сам по себе вещь довольно безобидная и может находиться на борту любого корабля. Но дело в том, что у нас был еще один подвесной мотор, который был прикреплен к деревянной спасательной шлюпке, висевшей на палубе.

Ханслет включил электролебедку, и цепь стала медленно подниматься. Электролебедка работает бесшумно, но когда поднимают якорь, шум исходит из четырех источников. Против некоторых из них мы боролись с помощью парусины, против других были бессильны. Шум на поверхности воды разносился очень далеко. Ближайшее от нас судно было расположено в двухстах ярдах, и мы отнюдь не желали в данный момент, чтобы в гавани находились еще и другие суда. От Торбея нас отделяли те же несчастные двести ярдов: дело в том, что бухта, лежавшая перед городом, была довольно глубокой, даже у самого берега, и якорная цепь в сто ярдов длиной не позволяла нам встать далеко от берега. Я услышал, как Ханслет нажал ногой на педаль.

– Цепь поднята.

– Наложи тормоз, как только барабан начнет раскручиваться… – Я подтащил мешки к клюзу, перегнулся через перила и привязал их веревками к якорной цепи. После этого перебросил мешки через перила и осторожно спустил в воду.

– Можешь травить цепь, только осторожнее… и тише. Мы будем опускать их вручную.

Опустить приблизительно восемьдесят ярдов якорной цепи – работенка не из приятных для спины и рук. Не успев ее начать, я понял, что не на высоте. События этой ночи вконец меня измотали. Затылок болел, нога ныла, и ко всему прочему меня начало лихорадить. Я знаю несколько способов, как достичь состояния приятной теплоты, но когда на тебе лишь одна смена нижнего белья, а ты сам находишься на холодном, сыром ветру осенней ночью, неподалеку от Западных островов, то этого достичь довольно трудно. Но зато если кто захочет установить, что прикреплено к нашей якорной цепи, тому понадобится стальной костюм для подводных работ.

Ханслет закрыл за собой дверь нашей каюты, прошел в темноте к иллюминаторам и задернул тяжелые занавески. Потом включил маленькую настольную лампу. Света она давала немного, и из опыта мы знали, что он не пробивается сквозь занавески. Мы не видели необходимости давать знать кому-либо, что в этот поздний, практически утренний, час мы еще бодрствуем.

У Ханслета было смуглое, узкое и мрачное лицо с большим подбородком, густыми бровями и густыми же черными волосами: лицо, которое говорит само за себя и не меняется с годами. Сейчас оно ничего не выражало и было совершенно спокойно.

– Тебе придется приобрести новую рубашку, – сказал он. – Воротничок слишком узкий. Оставляет следы.

Я перестал растираться и посмотрел в зеркало. Даже в этом скудном свете мой затылок выглядел довольно печально. А шея еще хуже. Она вспухла, сияла всеми цветами радуги и имела четыре большие ссадины там, где большой и указательный пальцы того парня впивались в нее. Синие, зеленые и красные – такие долго не заживут.

– Он напал на меня сзади. Транжирить свое время на преступления, когда мог бы быть олимпийским чемпионом по поднятию тяжестей! Мне просто повезло. Кроме того, он носит очень грубые сапоги. – Я повернулся и осмотрел правое плечо. Синяк был больше кулака, и если в нем отсутствовал хотя бы один цвет из спектра радуги, то в данный момент я не мог сказать какой. В центре была глубокая зияющая рана, из которой медленно сочилась кровь.

Ханслет с большим интересом наблюдая за мной.

– Если бы на тебе был более просторный костюм для подводного плавания, ты мог бы истечь кровью… Мне кажется, будет лучше, если я сделаю тебе перевязку.

– Не нужны мне никакие перевязки. Мне необходимо виски. И не вздумай убивать на это время. А впрочем, будет лучше, если ты все-таки приведешь меня в порядок. Мы не можем принимать гостей в лужах крови.

– Ты уверен, что у нас будут гости?

– Я ожидал их встретить по возвращении на «Файркрест». Но как бы то ни было, визитеры к нам пожалуют. Кто бы ни были наши друзья с «Нантсвилла», они не идиоты. Они наверняка поняли, что я мог попасть на их судно только с надувной лодки. Кроме того, они хорошо понимают, что речь идет не о простаке. Люди из окрестностей, даже если захотят доставить себе развлечение, не станут бродить по палубам кораблей среди ночи. Они не отважатся приблизиться к Глотке Мертвеца – ни днем, ни тем более ночью. Даже лоцман говорил, что это место пользуется плохой репутацией. И ни один местный житель не носился бы по их кораблю, как я, не вел бы себя, как я, и не покинул бы судно таким способом, каким это сделал я. Местный житель давно был бы мертв.

– Это бы меня не удивило. Что дальше?

– Значит, мы не из местных. Друзья. Мы ни в коем случае не остановились бы в отеле или в пансионе – были бы слишком скованны и не смогли бы передвигаться. Судно? Не севернее Лох-Хоурон, так как прогноз погоды обещал юго-западный ветер в шесть баллов, который позже достигнет семи. Ни один капитан не осмелился бы находиться там при таком ветре. Единственное надежное место, от пролива приблизительно милях в сорока, находится у Торбея. Это в четырех-пяти милях от того места, где находился «Нантсвилл», у выхода из Лох-Хоурон. Ну, так где бы ты стал искать нас после этого?

– Я бы стал искать судно, которое стоит на якоре поблизости от Торбея. Какое оружие тебе дать?

– Никакое. Ты тоже ничего не возьмешь. Такие люди, как мы, не носят с собой оружия.

– Ихтиологи – да, – кивнул он. – Работники министерства сельского хозяйства и рыбной промышленности тоже. Чиновники вообще не имеют оружия. Значит, надо ловко себя вести… Что ж, остается только подчиняться. Ведь шеф-то – ты.

– Я совсем не уверен, что смогу продолжать ловчить. И готов биться об заклад, что скоро уже не буду шефом. После того как расскажу Дядюшке Артуру то, что должен…

– Мне ты вообще ничего не рассказал. – Он закончил перевязку и выпрямился. – Ну, как ты себя сейчас чувствуешь?

– Спасибо, лучше. Но будет еще лучше, когда ты наконец откупоришь бутылку. И надень пижаму или что-нибудь в этом роде. Люди, полностью одетые посреди ночи, выглядят довольно подозрительно. – Я растер голову полотенцем так энергично, как позволяли мои израненные руки. – Рассказывать нечего. И в этом нет ничего хорошего.

Он налил мне изрядную дозу ядреного виски, потом себе – поменьше, затем разбавил его водой. Виски имело такой замечательный вкус, какой всегда имеет после длительного пребывания в воде, после долгих часов; вынужденного труда или после того, как ты ускользнул от смерти.

– Добрался я туда без особых трудностей. Спрятался за каррерой, а потом доплыл до Боха-Нуд. Там я оставил лодку и под водой подплыл к кораблю. Это действительно был «Нантсвилл». Название и флаг, правда, другие, на одну мачту меньше, да и надпалубные постройки скрывались в темноте, но тем не менее я понял, что корабль тот самый. Я был вынужден идти против течения и находился в воде минут тридцать. При приливе там довольно страшно.

– Говорят, что это самое жуткое место на побережье, еще хуже, чем Койребрехан.

– Я, наверное, не первый, кто почувствовал это на собственной шкуре. Пришлось передохнуть минут десять, прежде чем я набрал достаточно сил, чтобы забросить канат и подняться на палубу.

– Ты чертовски рисковал!

– Было почти темно. Кроме того, – добавил я с горечью, – умные люди забывают о мерах предосторожности, когда действуют против ненормальных. В задних помещениях судна находилось всего два-три человека. Вообще на борту было мало людей. Человек семь-восемь, не больше. Прежняя команда исчезла.

– Ты никого из них не видел?

– Никого. Ни живых, ни мертвых. Вдобавок мне не повезло. Когда я шел от задних кают к мостику, мимо, буквально в нескольких шагах, кто-то прошел. Я небрежно кивнул и буркнул что-то нечленораздельное. Тот ответил. Не помню, что именно. Я пошел вслед за ним до каюты и увидел, как в камбузе он снял телефонную трубку и начал проникновенно говорить, что один из членов бывшей команды, должно быть, спрятался и теперь пытается ускользнуть. Я не смог воспрепятствовать его разговору, так как он стоял все время лицом к двери и к тому же держал в руке пистолет. С этого момента я должен был действовать решительно и быстро. Вот и направился к мостику.

– И ты на это отважился? Зная, что тебя обнаружили? Могу сказать только одно: тебе обязательно нужно обратиться к психиатру и проверить, все ли у тебя в порядке с головой.

– Дядюшка Артур сформулирует это еще резче. Но это был единственный шанс, и я был убежден, что те, другие, не так уж сильно будут ломать голову, если узнают, что по кораблю разгуливает член бывшей команды, – причем испуганный и не знающий, что делать. Если бы этот человек увидел мой мокрый костюм для подводного плавания, то сразу бы превратил меня в решето. Но он был не очень уверен, с кем повстречался. По дороге к мостику я прошел мимо кого-то. Я полагаю, он уже покинул мостик до того, как была поднята тревога. Я не остался на мостике, а прошел вперед и спрятался на подножке крана. Минут десять на корабле царила довольно оживленная суматоха. Карманные фонарики скользили по мостику, а потом люди удалились на корму. Видимо, подумали, что я там.

Я прошел через офицерские каюты, находящиеся поблизости от мостика, и не увидел там ни единой души. В одной комнате (это была каюта механика) я обнаружил сломанную мебель и ковер с пятнами крови. В следующей – капитанской – кровью была испачкана койка.

– Их же предупредили, чтобы они не оказывали сопротивления.

– Я знаю. А потом я нашел Бейкера и Дельмонта.

– Так, значит, ты их нашел? Бейкера и Дельмонта?

Глаза Ханслета безжизненно смотрели на стакан. Мне очень хотелось, чтобы на его лице появилось хоть какое-нибудь выражение.

– Должно быть, Дельмонт в последний момент попытался дать сигнал тревоги. Их предупреждали, чтобы они этого не делали, разве что в случае крайней опасности. Значит, их обнаружили. Он был убит сзади стамеской трехдюймовой ширины, а потом его затащили в каюту, находящуюся за радиорубкой. Какое-то время спустя туда, должно быть, зашел Бейкер. На нем была капитанская форма – полагаю, последняя отчаянная попытка переодеться. В руке – пистолет, но он был направлен не в ту сторону. Его тоже проткнули стамеской.

Ханслет налил себе вторую порцию. На этот раз много больше. А ведь Ханслет пил редко. Он выпил одним глотком половину и сказал:

– Но ведь ушли не все. Оставили комитет по приему.

– Они очень ловкие. И опасные. Классом повыше нас или, по меньшей мере, меня. Комитет состоял из единственного человека, но поскольку тот был твердым орешком, второй бы только мешал. Я знаю, что он убил Бейкера и Дельмонта. Да и мне во второй раз вряд ли повезет.

– Во всяком случае, на этот раз повезло. Значит, полоса удач для тебя не кончилась.

– Зато кончилась для Бейкера и Дельмонта. – Я знал, он считает меня ответственным за их гибель. Лондон тоже. Да я и сам так думал. Никому другому приписать ответственность за их гибель было нельзя.

– Ты не думаешь, что Дядюшка Артур… – начал Ханслет.

– К чертям Дядюшку Артура! Плевать я на него хотел! Думаешь, мне весело? – Я разозлился. Впервые на лице Ханслета появилось какое-то выражение. От меня он не ожидал таких эмоций и поэтому был удивлен.

– Я не об этом… Я о «Нантсвилле». Поскольку мы теперь точно знаем, что речь идет о «Нантсвилле» и знаем его новое название и флаг… Кстати, как теперь называется?

– «Альта-фиорд», под норвежским флагом. Но не играет никакой роли.

– Нет, играет. Мы сообщим Дядюшке Артуру…

– И гости застанут нас в машинном отделении с наушниками на головах? Ты что, с ума сошел?

– Да, сошел. Да и ты тоже.

– Я сказал, они придут… Если придут.

– Если придут!

– Да! Ты подумай: они могут посчитать, что я очень долго находился на корабле и смогу опознать всю команду. На самом же деле – все это ерунда. Но они этого не знают и, видимо, предполагают, что в настоящий момент я передаю их приметы Интерполу. А шансы на то, что каждый из них зафиксирован в архиве Интерпола – пятьдесят на пятьдесят. Высший класс, это тебе не мелочь пузатая. Кто-то наверняка известен международной полиции.

– В таком случае они все равно опоздали, потерпели поражение.

– Вовсе нет, если они успеют убрать единственного свидетеля.

– Думаю, будет лучше, если мы возьмем оружие.

– Нет.

– Вспомни Бейкера и Дельмонта!

– Я ни на минуту не забываю о них… Тебе не обязательно здесь оставаться.

Он осторожно отставил стакан. Сегодня ночью Ханслета было не узнать. За последние десять минут он дважды поменял выражение лица, и сейчас вид у него был не слишком бодрый. Он снова взял стакан и ухмыльнулся.

– Ты не отдаешь отчета своим словам, – сказал он дружелюбно. – И это оттого, что тебя долго душили, лишив таким образом клетки головного мозга притока крови. В настоящий момент ты не в состоянии бороться даже с игрушечным медведем. Так кто же о тебе позаботится, если они начнут новую игру?

– Прости, – сказал я искренне. Как-никак, а за последние десять лет я работал с Ханслетом более десяти раз и хорошо его знал. С моей стороны было глупо говорить такое, ибо Ханслет не способен бросить человека в беде. – Ты говорил о Дядюшке Артуре.

– Да. Теперь, когда мы знаем, где находится «Нантсвилл», Дядюшка мог бы распорядиться и прислать корабль военно-морского флота, запеленговать их с помощью радара.

– Я знаю, где находился «Нантсвилл», но, когда удирал, они начинали поднимать якорь. До рассвета они уйдут миль на сто, неизвестно в каком направлении.

– Снялись с якоря? Значит, мы заставили их обратиться в бегство? Да, видимо, они здорово струхнули. – Он тяжело опустился на сиденье и посмотрел на меня. – Но у нас есть описание…

– Я тебе сказал, что оно не имеет значения. Утром судно будет выглядеть иначе. И называться по-новому. Будет какая-нибудь «Хакомара» из Иокогамы с зелеными мачтами, японским флагом и прочей ерундистикой.

– Может быть, вызвать на помощь самолеты? Мы бы могли…

– Если мы их вызовем, им придется контролировать двадцать тысяч квадратных миль водного пространства. Ты слышал сводку погоды? Полная дрянь. Обещают низкую облачность. Значит, самолеты будут вынуждены летать под облаками, что снизит коэффициент полезного действия процентов на девяносто. К этому следует добавить плохую видимость и дождь. Нет, шансы что-то увидеть очень малы. Примерно один на тысячу. Но даже если их обнаружат – что тогда? Пилот дружески им помашет – и все!

– Военный флот… Они должны подключить военный флот!

– Какой? Тот, что находится в Средиземном море? Или на Дальнем Востоке? Флот в наше время крайне малочислен. А в этих водах, по-моему, нет ни одного корабля. Пока крейсер доберется сюда, наступит ночь, а «Нантсвилл» будет за тридевять земель. Но даже если он найдет корабль, что прикажешь делать? Уничтожить «Нантсвилл» огнем? Вместе с двадцатью пятью членами экипажа, которые наверняка заперты в трюме?

– Они могли бы взять его на абордаж.

– С теми же двадцатью пятью, выставленными на палубе в ряд под дулами пистолетов. После этого капитан Имри и его негодяи могут вежливо осведомиться у наших мальчиков, что они собираются предпринять дальше.

– Ладно, лучше уж мне надеть пижаму, – устало сказал Ханслет. Он задержался в дверях и повернулся ко мне. – Если «Нантсвилл» удрал, то его экипаж – я имею в виду новый – удрал вместе с ним и к нам не пожалуют никакие гости. Ты об этом подумал?

– Нет.

– Я тоже.

Они пришли двадцать минут пятого. Пришли очень спокойно, и все было обставлено в высшей степени официально и по-деловому. Пробыли у нас сорок минут, и, когда уходили, я так и не понял, те ли это люди, которых мы разыскиваем, или нет.

Ханслет появился в моей каюте, которая находилась со стороны штирборта, включил свет и потряс меня за плечо.

– Вставай! – громко сказал он. – Ну, вставай же! И выйди на палубу!

Я вообще не спал. Ни на секунду не сомкнул глаз после того, как лег. Тем не менее я немного постонал, покряхтел, не переигрывая, а потом повернул голову. Позади Ханслета никого не было.

– В чем дело? Что тебе нужно? – Пауза. – В чем дело, черт возьми, я тебя спрашиваю? Пятый час утра!…

– Не спрашивай, – раздраженно ответил Ханслет. – Полиция. Только что поднялись на борт. Говорят, дело спешное.

– Полиция? На борту? А что…

– Черт бы тебя побрал! Сколько рюмок ты опрокинул после того, как отправился спать? Я сказал: полиция! Двое полицейских и два таможенника. Говорят, дело спешное.

– Будем, черт возьми, надеяться! Поднять человека среди ночи! Мы что, почтовые грабители? Ты не сказал им, кто мы такие? Ну хорошо, черт побери, раз уж я проснулся, то сейчас выйду.

Ханслет исчез, и я секунд через тридцать отправился вслед за ним в салон. Там сидело четверо. Они не были похожи на преступников.

Полицейский постарше и повыше ростом поднялся. Это был коренастый вахмистр со смуглым от загара лицом, лет сорока. Он холодно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на почти пустую бутылку из-под виски, стоявшую на столе, и на два использованных стакана, затем снова на меня. Видимо, он терпеть не мог богатых яхтсменов, которые много пьют по ночам, а утром встают с заспанными, налитыми кровью глазами и спутанными волосами. Он терпеть не мог этих слабовольных людей, кутающихся по утрам в китайские, разрисованные драконами халаты и шейные шелковые, платки. Собственно говоря, я таких людей тоже не любил, и уж совсем мне не нравились шелковые шейные платки, хотя это было модно в определенных кругах, но сейчас мне нужно было обязательно повязать что-нибудь на шею, чтобы скрыть синяки.

– Вы владелец этого судна, сэр? – осведомился полицейский. Он говорил с явно выраженным западным акцентом. Голос был вежливый, но тем не менее понадобилось какое-то время, чтобы у него с языка скатилось «сэр».

– Может быть, вы соизволите объяснить, что все это, черт возьми, значит? – недовольно буркнул я. – Если вы мне ответите, то, возможно, и я отвечу на ваш вопрос. А быть может, и нет. Частное судно что частный дом, вахмистр! И прежде чем появиться, вы должны иметь ордер на обыск. Или вы не знаете законов?

– Он знает законы, – бросил один из таможенных чиновников, маленький черный типчик, который в четыре часа утра был гладко выбрит и голос которого выигрывал от того, что в нем не чувствовалось акцента. – И, собственно говоря, это не его забота. Мы подняли его с постели три часа назад, и он просто делает нам одолжение.

Я игнорировал слова чиновника и сказал полицейскому:

– Сейчас ночь, мы находимся в уединенной шотландской бухте. Скажите, как бы вы себя чувствовали, если бы к вам на корабль посреди ночи явились четверо неизвестных. – Я шел на риск, но зато мог получить неплохие шансы. Если они действительно были теми, о ком я думал, и если я был тот, кого они подозревали, то я бы не отважился говорить таким образом. Так бы отвечал ни о чем не подозревающий и не причастный к делу человек. – У вас есть какие-нибудь документы, которые могли бы подтвердить вашу личность?

– Мою – что? – полицейский холодно посмотрел на меня. – Я – вахмистр Макдональд, восемь лет занимаю должность начальника полицейского участка в Торбее. Спросите там, если хотите, – меня все знают. – Если он действительно был начальником торбейской полиции, как утверждал, то тогда, видимо, его впервые просили предъявить документы. Он кивнул и показал на второго полицейского. – Это тоже полицейский Макдональд.

– Ваш сын? – Сходство было нельзя не заметить. – Все передается по наследству, из поколения в поколение, не так ли? – Я не знал, можно ли ему верить но чувствовал, что хватит разыгрывать из себя рассерженного хозяина. Теперь к месту будет более спокойная атмосфера. – А это таможня к нам пожаловала, не правда ли? Им ордер на обыск не нужен. Мне кажется, полиция возликовала бы, если бы у нее были такие же полномочия. Тогда они смогли бы заходить куда угодно, не спрашивая разрешения. Верно?

– Да, сэр, – ответил молодой таможенник – человек среднего роста, со светлыми волосами. У него наблюдалась небольшая склонность к полноте; говорил он с ирландским акцентом. На нем, так же как и на другом, было синее форменное пальто, фуражка, коричневые перчатки и хорошо отутюженные брюки. – Только делаем мы это чрезвычайно редко. Предпочитаем сотрудничать и задавать вопросы.

– Но вы хотите обыскать судно, не так ли? – вставил Ханслет.

– Да, сэр.

– А причина? – спросил я удивленно. Я был действительно удивлен, ибо не знал, как вписывался в общий ансамбль. – Уж если мы собираемся быть вежливыми по отношению друг к другу, то, может быть, мы могли бы получить объяснение происходящему?

– Причины, почему бы вы не могли получить объяснения, нет, – сказал таможенник постарше извиняющимся тоном. – На побережье Айршира прошлой ночью был украден грузовик, на котором находились ценности на сумму двенадцать тысяч фунтов. Точнее говоря, даже не прошлой, а позапрошлой. Сегодня вечером это передавалось в последних известиях. Согласно сведениям, которые мы получили, похищенные ценности были погружены на небольшое судно. И мы полагаем, что корабль направился на север.

– Почему?

– Очень сожалею, сэр, но это служебная тайна. Это третья гавань и тринадцатое судно, которое мы обследуем. Четвертое в Торбее. Мы занимаемся расследованием пятнадцать часов, и надо сказать, сэр, все происходит в довольно-таки быстром темпе. – Все говорилось тихим и вкрадчивым голосом – голосом, которым обычно говорят: «Вы только не подумайте, что мы вас подозреваем. Но нам необходимо выполнить работу».

– И вам приходится обыскивать все прибывшие с юга суда, которые, по вашим предположениям, могли быть замешаны в хищении? Во всяком случае, вновь прибывшие? А вы не подумали о том, что судно с ворованным товаром на борту никогда не отважится пройти по каналу Кринан? Ведь это настоящая ловушка. Корабль должен был бы обогнуть отмели Кинтайра. А мы здесь со второй половины дня. Кто хочет покрыть такое расстояние за такое короткое время, должен иметь очень быстроходное судно.