Текст книги "Когда пробьет восемь склянок"

Автор книги: Алистер Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Внезапно Шарлотта спросила:

– Какие у вас планы на эту ночь?

– Вы действительно ненасытны, когда речь идет об информации. Разве вы не догадываетесь, что Дядюшка Артур… простите, что сэр Артур и я выполняем важное задание. Поэтому сохранение тайны является необходимым условием успеха нашей миссии.

– Теперь вы надо мной смеетесь… и забываете, что я уже посвящена в ваши тайны.

– Очень приятно, что вы уже посвящены, но я совсем не смеюсь. Сегодня ночью я буду вынужден пару раз покинуть корабль и должен иметь для этого под рукой человека, которому смог бы доверить следить за яхтой в мое отсутствие.

– Но у вас же есть сэр Артур.

– Да, у меня есть, как вы очень правильно выразились, сэр Артур. Нет на земле человека, суждения которого я ценил бы выше и перед умом которого преклонялся бы больше. Но в данный момент я с удовольствием обменял бы все мудрости на пару молодых зорких глаз. Вспоминая, что вытворял этот достопочтенный сэр, стоя у штурвала, я неизбежно прихожу к выводу, что его нельзя выпускать, не снабдив табличкой: «Слепой». А вы еще не жалуетесь на глаза?

– Ну, они уже не такие молодые, но думаю, что достаточно зоркие.

– В таком случае, я могу на вас положиться?

– Но я… не умею обращаться с яхтой.

– Вы с сэром Артуром составите блестящий тандем. Я как-то вас видел в главной роли в одном из фильмов о французских моряках, где…

– Все съемки проводились в студии, и у меня был дублер, когда мы выезжали на озеро.

– Сегодня ночью у вас дублера не будет.

Я выглянул в окно рубки.

– И озера тоже. Тут все подлинное. Атлантика в оригинале. Но все, что мне нужно, Шарлотта, – хорошие глаза. Пара надежных глаз, которые будут обозревать окрестности, пока я не вернусь. Вы сможете?

– А разве у меня есть выбор?

– Нет, выбора у вас нет.

– В таком случае, попытаюсь. Вы где хотите сойти?

– На Ойлен Оран и Крейгморе. Это два последних острова на Лох-Хоуроне. Если, конечно, смогу их найти, – добавил я задумчиво.

– На Ойлен Оран и Крейгморе? – Возможно, я и ошибался, но мне показалось, что эти два уэлльских названия, сказанные ею с французским акцентом, прозвучали как-то мелодично и красиво. – Как все бессмысленно! Абсолютно! Вокруг неразбериха, ненависть, жажда денег, убийства – и вдруг два названия, полные одухотворенности и романтики.

– Вы заблуждаетесь, Шарлотта. Все это очень далеко от действительности… – Я сразу понял, что должен себя контролировать, чтобы не играть в унисон с сэром Артуром. – Эти острова буквально дышат каменным отчаянием. Но Ойлен Оран и Крейгмор являются ключом во всей этой авантюре, я в этом уверен.

Она не ответила. Я уставился в ветровое стекло и подумал о том, кто кого скорее увидит: я – Дюб-Скейр или он – меня.

Через несколько минут ее рука легла на мое плечо: она стояла совсем рядом. Рука дрожала. Я не могу сказать точно, что это за духи, но не из дешевых, и я невольно задал вопрос, смогу ли я хоть раз в жизни понять женскую душу: ведь прежде чем убежать от человека, которого она считает своим кумиром, и пуститься в плавание, опасное для жизни, она все-таки не забыла сунуть в свой непромокаемый мешочек флакончик духов. В этом я был уверен, ибо никакие духи на свете не способны сохранить аромат, побывав в водах Торбейской бухты.

– Филипп?

Что ж, это воспринималось на слух гораздо приятнее, чем «мистер Калверт», и я был рад, что в данный момент поблизости нет Дядюшки Артура – его аристократическая натура наверняка бы не выдержала такого обращения. Я ответил:

– Да?

– Я очень сожалею… – Голос звучал искренне, даже чересчур, и мне показалось, что я могу попытаться забыть, что она когда-то была звездой экрана. – Я действительно сожалею о том… о тех словах, которые наговорила вам раньше… И о том, что думала о вас. Что… что вы чудовище… Это все из-за людей, которых вам пришлось убить. Ведь я ничего… ничего не знала ни о Ханслете, ни о Бейкере и Дельмонте, ни о пилоте вертолета. Они были вашими друзьями… Я действительно очень сожалею о том, как вела себя… Действительно сожалею.

Она переигрывала. Кроме того, Шарлотта была так близко от меня, что понадобился бы пинцет, чтобы протолкнуть между нами игральную карту. Да и запах духов! «Эта женщина возбуждает и вызывает головокружение!» – так разрекламировали бы ее газетные писаки. И все время в моей голове звучали тревожные колокольчики, – причем с такой интенсивностью, будто заходились в каком-то дьявольском танце. Я сделал отчаянную попытку отделаться от этого наваждения и попытался думать о более высоких материях.

Она больше ничего не говорила, только сжала мне руку, и я почувствовал себя если не на седьмом небе, то уже и не на земле. Единственный фактор, который не позволил мне до конца потерять уверенность, был стрекочущий шум дизеля. «Файркрест» продвигался вперед, то поднимаясь на волне, то падая в пропасть и вновь осторожно поднимаясь. Я впервые проверил на себе странное поведение вод Гебридского архипелага. Вод и воздуха. Дело в том, что после полуночи чувствовалось заметное повышение температуры. Кроме того, мне нужно было принять соответствующие меры, чтобы ветровое стекло не покрывалось пленкой тумана. Может, с моей стороны это и нечестно. Я хотел выключить автоматическое управление, чтобы найти какое-нибудь занятие, когда она вдруг сказала:

– Наверное, мне лучше спуститься вниз. Вам принести чашечку кофе?

– Если для этого не придется зажигать свет и вы не споткнетесь о Дядюшку Артура… я имею в виду сэра Артура…

– К нему очень подходит прозвище «Дядюшка», – ответила она. Еще раз пожав мою руку, она исчезла.

Странное метеорологическое поведение района Гебридских островов длилось недолго. Постепенно температура моего тела снова пришла в норму, да и меры, принятые мной в отношении ветрового стекла, оказались излишними. А выключить автоматическое управление «Файркреста» я так и не успел. Я быстро подбежал к заднему шкафчику, вынул оттуда костюм для подводного плавания с воздушными баллонами, маску, и принес все это в рубку.

Чтобы приготовить кофе, ей понадобилось двадцать пять минут. На пропановом газе все это можно сделать гораздо быстрее, чем на обычном угольном, и даже если добавить к этому трудности, которые возникают из-за необходимости готовить кофе в темноте, то все равно можно было считать, что мировой рекорд долгого приготовления кофе ею побит. Я услышал звяканье посуды, когда она проносила кофе по салону, и цинично усмехнулся в темноту. Но в следующее мгновение вспомнил о Ханслете, Бейкере, Дельмонте и Уильямсе, и улыбка моя сразу исчезла.

Не улыбался я и тогда, когда той же ночью полз по скалам Ойлен Орана. Я снял костюм для подводного плавания и укрепил большой сигнальный фонарь таким образом, чтобы свет его был направлен точно в сторону моря. Я очень сомневался, достаточно ли тех десяти минут, в течение которых я объяснил Шарлотте и Дядюшке Артуру, как удерживать яхту на одном месте и на одном расстоянии от точки на суше, зафиксированной сигнальным фонарем.

– Держите яхту по компасу на западном направлении, – напутствовал я их перед уходом. – Причем таким образом, чтобы нос все время смотрел в море, против ветра. Если рычаги поставлены на малую скорость, то этого будет достаточно, чтобы удержать судно на одном месте. Если заметите, что начинаете удаляться, сверните на юг, но ни в коем случае не на север! В противном случае вы наткнетесь на скалы Ойлен Орана. Потом сворачивайте на восток на такой же скорости, а потом – под острым углом на север. В итоге вам опять придется свернуть на запад. Там, на южном берегу, вы увидите буруны. Какие бы развороты вы ни делали, не подходите к ним ближе чем на двести ярдов, а когда будете плыть в восточном направлении, то держитесь от них еще дальше.

Они торжественно пообещали мне, что в точности выполнят все инструкции, и, казалось, были даже немного оскорблены, когда заметили на моем лице тень сомнения в их штурманских способностях. Но у меня для этого имелись основания – я не был уверен, что они смогут отличить береговые буруны от пенящихся волн, которые катились на восток, к материку. Придя в отчаяние, я сказал, что укреплю на берегу сигнальный фонарь, на который они могут ориентироваться, и теперь молился за то, чтобы Дядюшка Артур не повел себя так, как капитан одной французской фелюги восемнадцатого столетия, который, заметив сигнал контрабандистов на изрезанном ущельями побережье Корнуолла, направил судно на сушу, приняв сигнальный огонь за путеводную звезду. Вообще-то, Дядюшка Артур был очень аккуратным и добросовестным человеком, но сказать, что море создано для него, – слишком преувеличено.

Постройка была почти пустой. Я осветил ее внутренности карманным фонариком и установил, что сарай Мак-Ихерна был не тем местом, которое я искал. В нем находилась только старая рассохшаяся лодка с мотором, полностью съеденная ржавчиной.

Потом я подошел к дому, в северном оконце которого светился слабый свет. Это в половине-то второго ночи! Я осторожно проскользнул к окну и увидел чистенькую, аккуратно прибранную комнату с побеленными стенами и каменным, покрытым половиками полом. В камине горел огонь. Дональд Мак-Ихерн сидел на плетеном стуле, все такой же небритый и все в той же старой рубашке. Склонив голову, он глядел на догорающий в камине огонь. Впечатление было такое, будто этот застывший взгляд является единственным, что ему осталось в жизни. Я вернулся к двери, нажал ручку и вошел в комнату.

Он услышал шум и обернулся, как обернулся бы человек, который знает, что в мире нет ничего, что могло бы его огорчить. Подняв глаза и увидев пистолет, он взглянул на стену, где поблескивало его охотничье ружье, привстал было и снова медленно опустился на стул. Потом глухо сказал:

– Кто вы, во имя Господа Бога?

– Меня зовут Калверт. Вчера я уже был здесь. – Я стянул с головы резиновую шапку, чтобы он смог вспомнить о моем вчерашнем визите. Потом посмотрел на ружье и кивнул. – Сегодня ружье не понадобится, мистер Мак-Ихерн. К тому же вчера вы забыли снять его с предохранителя.

– Глаз у вас наметанный, – невозмутимо ответил он. – Хочу добавить, что патронов в ружье не было…

– И еще, что позади вас никого не было?

– Не знаю, о чем вы говорите, – усталым голосом сказал он. – Кто вы? И что вам от меня нужно?

– Хочу узнать, почему вчера вы меня приняли таким странным образом? – Я сунул пистолет в карман. – Не очень-то дружелюбно, вам не кажется, мистер Мак-Ихерн?

– Кто же вы все-таки, сэр? – Сегодня он выглядел еще более старым и надломленным.

– Я же сказал: Калверт. А они приказали вам не подпускать близко к дому ни одного гостя, не так ли? – Никакого ответа. – Сегодня вечером я встретил одного из ваших приятелей, вахмистра Макдональда, и задал ему несколько вопросов. Он мне сказал, что вы женаты. Только почему-то я нигде не вижу миссис Мак-Ихерн.

Он немного выпрямился, и его усталые, налитые кровью глаза на мгновение ожили. А потом он снова ушел в себя, и глаза опять потухли.

– Как-то ночью вы выходили на лодке в море, не так ли, мистер Мак-Ихерн? Вам довелось слишком многое увидеть. Эта банда вас поймала и привезла сюда, но потом они забрали вашу жену и сказали, что, если вы хоть словом обмолвитесь кому бы то ни было о том, что видели, вам никогда не видать жены. Живой. Они также сказали, что вы должны оставаться здесь – на случай, если к вам надумают заглянуть знакомые или друзья или, напротив, неизвестные люди. Ну а для полной уверенности, что вы не отправитесь на материк за помощью – хотя я при всем желании не могу себе представить, чтобы вы вели себя так опрометчиво, – они вывели из строя мотор вашей лодки. С помощью мешков, пропитанных соленой водой. Случайный гость наверняка бы не понял, что мотор выведен из строя преднамеренно, а не из-за небрежного к нему отношения.

– Да, да! Именно так все и было! – Он неподвижным взглядом смотрел на огонь. Говорил он шепотом, как человек, напряженно о чем-то думающий и не отдающий себе отчета в том, что при этом рассуждает вслух. – Они забрали жену и испортили лодку. Все свои сбережения я хранил в задней комнате, так они забрали и их. Если бы у меня был миллион, я бы с радостью отдал его, лишь бы они оставили в покое Мэри. Она на пять лет старше… – Казалось, он совсем выбился из сил и замолчал.

– Бог ты мой! На что же вы жили?

– Раз в неделю они привозили мне несколько банок консервов. Немного. И консервированное молоко. Чай у меня еще есть, и к тому же мне иногда удавалось наловить рыбы.

Его лоб внезапно покрылся морщинами, будто до него дошло, что вместе со мной в его дом пришли надежды.

– Кто вы, сэр? Кто? Вы не бандит и не полицейский. Полицейских я узнаю сразу. Они вырезаны из другого дерева. – Казалось, что к нему возвращается жизнь. Неожиданно он пристально посмотрел на меня (это продолжалось целую минуту), и я почувствовал себя неудобно под взглядом этих почти угасших глаз. – Я знаю, кто вы. Правительственный чиновник. Агент тайной британской службы.

Должен признаться, что мысленно я склонился перед этим стариком. Я стоял перед ним без знаков отличия, затянутый до подбородка в костюм для подводного плавания, и тем не менее он меня раскрыл. Это не делало чести нашей тайной службе. Я сразу представил себе, какие слова скажет ему Дядюшка Артур. Он будет угрожать тюрьмой, если старик о нас кому-нибудь хоть одним словом обмолвится. Или пригрозит увольнением. Правда, Дональд Мак-Ихерн не занимал никакой должности, с которой его можно было бы снять, а после жизни на Ойлен Оране даже самая мрачная тюремная камера покажется раем небесным или, по меньшей мере, роскошным «пятизвездочным» отелем. Значит, запугивать его бессмысленно, и впервые в своей жизни я сказал:

– Да, мистер Мак-Ихерн, я – агент тайной службы, и я верну вам вашу жену.

Он медленно кивнул и произнес:

– Вам нужно быть очень храбрым, мистер Калверт. Вы и представить не можете, какие люди вас поджидают.

– Если мне когда-нибудь доведется получить орден, мистер Мак-Ихерн, то, видимо, по ошибке. Перепутают с кем-нибудь. С другой стороны, я довольно хорошо знаю, с кем мне придется бороться. И поверьте мне, мистер Мак-Ихерн, все закончится хорошо. Вы были на войне и знаете, что это такое.

– Вы знаете, что я был на войне? Кто вам сказал?

Я покачал головой.

– Кто мог мне сказать?…

– Благодарю вас, сэр. – Его спина внезапно выпрямилась. – Я был солдатом двадцать два года. Фельдфебель 51-й Высокогорной дивизии.

– Фельдфебель 51-й Высокогорной дивизии, – повторил я. – Есть люди, мистер Мак-Ихерн, и не только шотландцы, которые считают, что нет на свете лучшего подразделения, чем эта дивизия.

– И Дональд Мак-Ихерн не будет оспаривать этого мнения, сэр. – Впервые в его темных глазах появилось нечто вроде улыбки. – А похуже были. Вы очень точно сформулировали свою мысль, мистер Калверт. Мы не убегали от опасности, не теряли надежды и не сдавались противнику. Такое нам незнакомо. – Он внезапно поднялся. – О чем я, собственно, толкую. Я иду с вами, мистер Калверт.

Я тоже поднялся и положил ему руки на плечи.

– Благодарю вас, мистер Мак-Ихерн, но нельзя. Вы достаточно повоевали. Предоставьте теперь это дело нам.

Он молча посмотрел на меня и кивнул. И снова на его лице появилось подобие улыбки.

– Возможно, вы и правы. Я только помешаю такому человеку, как вы. Я понимаю. – Обессиленный, он снова сел в плетеное кресло.

Я направился к двери.

– Спокойной ночи, мистер Мак-Ихерн. Скоро она будет в безопасности.

– Скоро она будет в безопасности, – повторил он. Потом поднял глаза, и я увидел в них слезы. И когда он снова заговорил, в его голосе было удивление: – Знаете, а я ведь почти верю!

– Вы и должны верить. Я лично привезу ее сюда, и мне это доставит больше радости, чем все то, что я когда-либо сделал в жизни. До пятницы, мистер Мак-Ихерн!

– До пятницы? Так скоро? – Он уставился в какую-то точку, которая, казалось, была удалена на биллионы световых лет отсюда, и, видимо, даже не сознавал, что я все еще стою в дверях. Потом он улыбнулся мне открытой улыбкой, и его глаза заискрились. – Мистер Калверт, сегодня ночью я не сомкну глаз, да и завтра тоже.

– Отоспитесь в пятницу, – сказал я, и он сразу отвернулся. Слезы текли по его впалым небритым щекам. Я тихонько прикрыл за собой дверь и оставил его мечтать. В одиночестве.

Глава 8

ЧЕТВЕРГ от двух часов до четырех часов тридцати минут утра

Тем временем я перебрался с Ойлен Орана на Крейгмор, но причин улыбаться у меня пока что не было. Во-первых, потому, что оставленный на борту яхты комбинированный штурман, состоящий из Дядюшки Артура и Шарлотты, всякий раз заставлял меня вздрагивать, как только я о нем вспоминал; во-вторых, потому, что северная оконечность Крейгмора выдавалась гораздо дальше в море и была изрезана ущельями больше, чем южное побережье Ойлен Оран; в-третьих, потому, что туман становился все гуще; в-четвертых, потому, что я был совершенно измотан и избит бурунами, которые буквально насаживали меня на рифы, когда я плыл к острову; в-пятых, потому, что я постоянно думал о том, имеется ли хоть один шанс из сотни, что я выполню обещание, данное Дональду Мак-Ихерну. Если подумать поосновательнее, то наверняка нашлись бы и другие, не менее веские причины, которые говорили о том, что улыбаться мне рановато. Но времени на размышления у меня не было. До рассвета нужно провернуть кучу дел.

Ближайшая из двух рыбачьих лодок в маленькой гавани все время играла на волнах, которые накатывали от рифов, и поэтому мне не пришлось беспокоиться по поводу шума, когда я подтягивался, поднимаясь на палубу. Единственное, что мне нужно было, так это помнить про проклятый свет, который шел от сарая до самой лодки. В нем меня могли увидеть из других домов, находящихся на берегу. Но мои заботы по этому поводу были ничтожны по сравнению с благодарностью за то, что он все-таки есть, И даже Дядюшка Артур присоединился ко мне там, в бурном темном море.

Итак, моторная лодка, приблизительно пятидесяти футов в длину, построенная таким образом, что могла подставлять свой лоб любому урагану. Судно находилось в образцовом порядке, на палубе и в других местах не было ничего лишнего. Настоящая добротная рыбачья лодка. Надежды мои начали расти.

Вторая лодка оказалась точной копией первой. Они походили друг на друга вплоть до мельчайших деталей. Было бы неверно утверждать, что сейчас надежда стала во сто крат сильнее, но, как бы то ни было, она поднялась из низин, в которых находилась все последнее время.

Я подплыл к берегу, спрятал принадлежности для подводного плавания чуть выше черты прибоя, к сараю для разделки акул, стараясь держаться в тени. В сарае я обнаружил лебедки, стальные трубы, бочки и целый арсенал всевозможного инструмента. Тут были даже подъемные кранчики и еще кое-какие, на первый взгляд, непонятные, но, несомненно, полезные вещи. Здесь же находились останки акул, издающие такое зловоние, которого я, пожалуй, не знавал за всю свою жизнь. Поэтому мое отступление больше походило на бегство.

В первом доме я ничего не нашел. Я посветил фонариком в разбитые окна. В доме – никого: он выглядел таким заброшенным, словно там полсотни лет никто не бывал. Уильямс говорил, что этот клочок земли оставили еще до первой мировой войны, и в это верилось сразу. Лишь обои выглядели так, словно были наклеены только вчера – необъяснимый феномен западных островов. Какая-нибудь заботливая бабуся – в те дни дедуси в доме пальцем о палец не ударяли – купила по случаю обоев по пятнадцать центов за фут, и пятьдесят лет спустя они выглядели такими же новыми, как в тот день, когда их наклеили.

Второй дом оказался таким же заброшенным.

В третьем, который далее всего отстоял от сарая, жили рыбаки. Выбор их был вполне объясним. По возможности дальше от вонючего сарая! Если бы спросили у меня, я бы им посоветовал поставить палатку еще дальше – на другом конце острова. Но, возможно, это моя личная, субъективная реакция. Возможно, смрад сарая был для рыбаков приблизительно тем же самым, что и жидкие аммиачные удобрения для швейцарских крестьян. Символом успеха и благополучия! По моему разумению, за успех можно платить дорогой ценой.

Я осторожно открыл смазанную акульим жиром дверь и, войдя, снова включил фонарик. В этой передней бабушка не нашла бы для себя ничего интересного, но дедушка с удовольствием бы здесь уселся и стал терпеливо ждать, пока его борода полностью не поседеет. И ни разу не вышел бы в море! С одной стороны вдоль стены стояли полки, полностью заставленные снедью и десятком ящиков виски. Кроме этого – целая гора ящиков с пивом. «Австралийским», – сказал тогда Уильямс, а ему можно верить.

Три другие стены, на которых не осталось ни клочка обоев, были предоставлены различным течениям живописи. Тут не доминировал один какой-то стиль, зато впечатляло разнообразие красок, какого не найдешь даже в крупных музеях и картинных галереях. Должен признаться, что тут преобладали мужские пристрастия.

Я обошел мебель, изготовленную отнюдь не искусным мастером, и открыл дверь, ведущую внутрь дома. За передней находился коридорчик, из которого шли пять дверей – две по правую руку и три – по левую. Я решил, что шеф бригады, по всей вероятности, занимает самую большую комнату, и осторожно открыл дверь.

В свете карманного фонарика я увидел до удивления хорошо обставленную комнату. Красивый ковер, тяжелые занавеси, несколько массивных кресел, дубовый спальный гарнитур, двуспальная кровать и книжная полка. Над кроватью электрическая лампочка с абажуром. Эти дикие австралийцы, видимо, придавали большое значение домашнему уюту. Рядом с дверью находился выключатель. Я нажал его, и вспыхнул свет.

В постели лежал только один человек, но он полностью заполнял собой всю кровать. Довольно трудно определить рост лежащего, но могу сказать с уверенностью, что если бы этот мужчина выпрямился, то он, без сомнения, получил бы сотрясение мозга. Он лежал, повернувшись ко мне, но тем не менее я мог увидеть не многое, потому что густые пряди темных волос закрывали лицо. Кроме того, у него была роскошная черная борода – таких я еще не видывал. Человек крепко спал.

Я подошел к нему и довольно сильно ткнул в ребра рукояткой пистолета. Это ерунда для человека такой комплекции.

– Просыпайтесь, – сказал я при этом.

Он проснулся. Я деликатно отступил от кровати. Он потер глаза волосатой рукой, оперся о кровать и сел. Меня бы не удивило, если бы на нем оказалась медвежья шкура, но он был в пижаме, которая свидетельствовала о вкусе и очень мне понравилась.

Почтенные граждане, которых в ночной час будят незнакомцы с пистолетами, реагируют на это самым различным образом. Начиная от страха и ужаса и кончая слепой яростью. Бородач повел себя иначе. Он уставился на меня из-под своих густых, свисающих темных бровей, и выражение его глаз напомнило мне о глазах бенгальского тигра, готовящегося к прыжку. Я отступил еще и сказал:

– Не делайте глупостей.

– Уберите-ка пистолет, Сын Солнца, – ответил он. Громоподобный голос, казалось, исходил из глубин Карлсбадского источника. – Уберите. Иначе мне придется встать, чтобы надавать вам по шее и отнять его.

– Ну и условия, – сказал я обиженно и вежливо добавил: – А если уберу, тоже надаете по шее?

На какое-то мгновение он задумался, а потом покачал головой. Протянув руку к столику, он взял большую черную сигару и закурил. Причем ни на секунду не спуская с меня глаз. В комнате сразу завоняло. И так как считается невежливым бежать и открывать окно без разрешения хозяина, я удержался и перестал удивляться тому, как он может переносить стоящий в сарае для разделки акульих туш запашок! Если сравнить его сигару с сигарой Дядюшки Артура, то последняя показалась бы теперь благоуханнее духов Шарлотты.

– Прошу извинить за беспокойство. Вы – Тим Хатчинсон?

– Точно. А кто ты, Сын Солнца?

– Филипп Калверт. Я хотел бы воспользоваться вашим передатчиком, чтобы связаться с Лондоном. Кроме того, мне нужна помощь. И вы даже представить себе не можете, как срочно она нужна. Если вы мне не поможете, то погибнут люди и несколько миллионов фунтов золота и драгоценностей.

Он проследил за тем, как одно из его особенно вонючих облаков поднялось к потолку, а потом снова устремил на меня свой взгляд.

– Вы из породы шутников, Сын Солнца?

– Слушай, ты, черная обезьяна, мне не до шуток! И поскольку речь зашла о прозвищах, то прошу перестать называть меня Сыном Солнца, Тимони!

Он подался вперед. Его глубоко сидящие, черные угольки-глаза были не такими уж дружелюбными, как мне хотелось. А потом его тело затряслось от смеха.

– Туше, как имела обыкновение говорить моя воспитательница-француженка. Может быть, вы действительно не шутите. Кто вы, Калверт?

Снова я встал перед альтернативой. Этот человек поможет мне только в том случае, если я скажу правду. А мне очень бы пригодилась помощь такого человека. И второй раз за эту ночь, и второй раз за свою жизнь я сказал:

– Я – агент британской тайной службы. – В этот момент я был рад, что Дядюшка Артур далеко отсюда боролся в бурном море за свою жизнь. Его кровяное давление и без того было выше нормы, а то, что я сделал сейчас, могло спокойно довести его до инфаркта.

Австралиец какое-то время размышлял над моими словами, а потом проговорил:

– Из тайной службы… Наверное, вы действительно оттуда или… или из сумасшедшего дома. Ведь в этом не признаются.

– Я вынужден. Все равно это стало бы понятно после того, как я расскажу то, что должен.

– Сейчас я оденусь и через две минуты, самое большее, буду в передней. А вы тем временем выпейте виски. – Борода задрожала, и я предположил, что Хатчинсон ухмыльнулся. – Вы найдете его там в достаточном количестве.

Я вышел и выпил виски, после чего успел осмотреть картинную галерею острова Крейгмор. Я был занят этим делом, когда появился Тим Хатчинсон. Он был одет во все черное. Штаны, куртка, дождевик и высокие сапоги. Да, размер кровати ввел меня в заблуждение. Ему было, наверное, лет двенадцать, когда его рост достиг шести футов шести дюймов. Он взглянул на картины и ухмыльнулся.

– Кто бы мог подумать! – сказал он. – Гуггенхейм и Крейгмор – центры культуры. Вы не считаете, что вон та, с кольцами в ушах, имеет на себе до неприличия много одежды?

– Вы, без сомнения, разграбили крупнейшие картинные галереи мира, – сказал я покорно.

– Я не знаток. Ренуар и Матисс – эти люди мне нравятся. – Это было настолько невероятно, что, наверное, так и было… – Мне показалось, что вы спешили. Я предлагаю опустить в рассказе все несущественное.

Я опустил. Но, в отличие от Шарлотты и Макдональда, Хатчинсон узнал не просто правду, но полную правду.

– Черт возьми! Это – самая грязная история, которую я когда-либо слышал! И самое главное, все это происходит здесь, под нашим носом. – Временами было трудно определить – австралиец Хатчинсон или американец. Позднее я узнал, что он несколько лет охотился на тунца во Флориде. – Значит, это вы летали сегодня днем на «стрекозе». Должно быть, вы провели чертовски неприятный день. Прошу извинить меня за Сына Солнца. Это следствие моего плохого настроения. Чего вы хотите, Калверт?

Я сказал, что мне нужно: его личную поддержку этой ночью и команду и суда на ближайшие сутки. А также немедленно воспользоваться радиопередатчиком. Он кивнул.

– Можете на нас рассчитывать. Я скажу мальчикам, и вы можете сейчас же садиться за передатчик.

– Я бы предпочел в первую очередь отправиться на борт нашей яхты, – сказал я, – и оставить вас там. А потом я вернусь и воспользуюсь передатчиком.

– Кажется, вы не очень-то доверяете своей команде?

– Я каждую секунду жду, что в дверях вашего дома появится нос «Файркреста».

– У меня найдется вариант получше. Я подниму парочку моих ребят, мы сядем на «Фармейн» – это моторная лодка, которая ближе всего к сараю, – и направимся к «Файркресту». Я взойду на борт, а вы станете курсировать на «Фармейне» поблизости, пока не передадите сообщение в Лондон. Потом вернетесь на борт яхты, а мои мальчики отведут моторную лодку обратно.

Я вспомнил о бушующих белых бурунах за пределами так называемой гавани и сказал:

– А не опасно выходить в такую ночь на моторной лодке?

– А чем эта ночь хуже остальных? Хорошая, прохладная. Вам трудно было бы дождаться более подходящей. Все это пустяки. Я видел своих ребятишек, когда они выходили ночью в настоящую бурю, да еще в декабре.

– И что за несчастье заставило вас это сделать?

– Должен признаться, причина была веская. – Он ухмыльнулся. – Наши запасы подошли к концу, а ребята хотели успеть в Торбей до закрытия пивнушек. Ну, поехали, Калверт.

Я ничего не сказал. Но сознание того, что Хатчинсон будет рядом, очень успокаивало. Тим повернулся в сторону коридора, но тут же в нерешительности остановился.

– Двое из моих ребят женаты. И вот я спрашиваю себя…

– Им не грозит опасность. Кроме того, им хорошо заплатят.

– Только не надо портить с нами отношения, Калверт. – Его глубокий раскатистый голос мог звучать и очень мягко. – За такую работу мы денег не берем.

– А платить будем не мы, – сказал я устало. У меня и так было достаточно людей, с которыми мне приходилось тяжело, и я не хотел, чтобы к ним добавился Тим Хатчинсон. – Страховыми обществами за это дело назначена награда. И в моей компетенции предложить вам половину суммы.

– Ну, это совсем другое дело. Для меня всегда радостно получить деньги со страховых обществ. У них их куры не клюют. Но только не половину, Калверт. Не половину. Ведь вы уже сделали гораздо больше. Двадцать пять процентов!

– Половину. Другая половина пойдет на то, чтобы возместить ущерб и убытки людям, которые пострадали в этой истории. Например, на Ойлен Оран живут двое пожилых людей, которые после этого смогут провести остаток жизни более зажиточными, чем им когда-нибудь мечталось.

– А вы не получите ничего?

– Почему же? Свое жалованье, о размерах которого я бы предпочел не распространяться. Чиновникам не положено получать награды.

– Уж не хотите ли вы сказать, что за такую работу получаете жалкое жалованье? Ведь вам постоянно грозит опасность – вас бьют, в вас стреляют, вы каждую минуту рискуете утонуть в холодней воде, кроме того, на вашу жизнь наверняка не раз покушались и будут это делать впредь. Я начинаю сомневаться, нормальный ли вы человек, Калверт? И можно ли вас спасти? Ради чего, черт возьми, вы все это делаете?

– Вопрос не очень оригинальный. Я сам задаю его себе двадцать раз в день. А в последнее время даже больше. Пора отправляться.

– Я разбужу мальчиков. Они с ума сойдут от радости, когда узнают о золотых часах, которые их ждут, и вообще обо всем, что они смогут получить от страховых компаний. Часы обязательно должны быть с гравировкой, на этом мы настоим.